, немного кровоточила. Просто была сбита кожа  на  костяшках  пальцев  да
несколько длинных порезов тянулись по кисти. Она все еще  судорожно  сжимала
черные от крови мантикоры клинки.
   - Как ты? - тревожно спросил Джоу Лахатал.
   - Нормально. Оказалось, что все значительно легче: я и не ожидала. -  Каэ
приняла решение не рассказывать о жутковатом собеседнике, предвещавшем конец
этого мира. Рано говорить о конце - она жива и еще повоюет.
   - Лефче! - раздался внезапно скрипучий голос перстня. Тон был неповторим.
   - Что с тобой, Ниппи? - спросил Барнаба.
   - Фто. фто? Уфарили  оф  сфенку  фильно-фильно,  -  поведал  перстень.  -
Расфили, наферное.
   Арескои, обняв га-Мавета за шею, дергался всем телом. Смеяться над  Ниппи
вслух было неприлично, выдержать же сию тираду с непроницаемым лицом...  для
этого нужно было быть больше чем просто богом.
   - Интересно, ты всегда будешь так изъясняться? - поинтересовался Барнаба.
   - Нафеюсь, фто нет, - буркнул Ниппи. - Не фядил я сефя ф фою, а теферь фы
смеефесь! Ферфца у фас нет!
   - Нет, - немного растерянно сказал Джоу Лахатал. - Перца нет. А зачем нам
перец?
   - Не ферца, а ферфца, - рявкнул Ниппи.
   - Хватит, - заявила Каэтана. - Мы с Ниппи и без того  пострадали,  а  нам
еще двигаться за оставшимися талисманами.
   - А что делать с магом? - Римуски держал  старика  за  шиворот.  Тот  был
бледен - понимал, очевидно, что пощады ждать не приходится.
   Каэ пожалела бы его, но внезапно всплыли перед глазами хрупкие  маленькие
косточки, попавшиеся ей под ноги в подземелье. И она сказала равнодушно:
   - А что с ним делать? Убейте...

***

   В королевском дворце, в Кайембе, только-только распахнули окна. Занимался
рассвет,  и  полусонные  слуги  еще  медленно   передвигались   бесконечными
коридорами.  Раньше  всех  вставал  главный  повар  и  первым  делом   будил
многочисленных своих помощников. После чего облачался в бледно-желтый  наряд
и шествовал на кухню - думать. Главный повар короля Колумеллы  был  мастером
своего дела, а потому приготовление любой трапезы  начинал  с  мыслительного
процесса. Тщательно взвешивал и сопоставлял, не  оставляя  без  внимания  ни
одной мелочи. Все учитывал  почтенный  Пру  -  и  погоду,  и  время  дня,  и
вчерашнее настроение своего монарха, и даже цвет его наряда,  о  чем  всегда
советовался с церемониймейстером.
   Сегодня день выдался  прекрасный.  Умытое,  розовощекое  солнце  радовало
всякого, кого радует хорошая погода и теплый, добрый  денек.  Король  должен
был  облачиться  в  розовый  костюм,  присланный  позавчера  из   мастерской
королевского портного и еще ни разу не надеванный. А  в  трапезной  зевающие
слуги уже расставляли в вазы громадные букеты палевых и бледно-розовых  роз,
срезанных садовником. И капли росы еще искрились на их шелковых лепестках.
   Пру решил, что сегодня к завтраку его величеству будет  приятно  отведать
суфле из креветок, сиреневато-розовой ветчины,  истекающей  слезой,  жирного
гуся,  обложенного  розовыми  прозрачными  виноградинами,  а  также   выпить
розового вина - молодого и крепкого  -  и  полакомиться  клубнично-сливочным
мороженым.
   Главный повар был единодушно признан гением именно потому, что умел любой
свой замысел воплощать быстро и точно.
   Два часа спустя взмыленные поварята  уже  несли  на  ледник  мороженое  в
хрустальных вазочках, ключники вытирали пузатые бутылки, придавая им  блеск,
гусь  шкварчал  на  противне,  поливаемый  собственным  жиром  вперемешку  с
виноградным соком, а воздушное суфле ждало своего часа - печь нагревалась до
той идеальной температуры, при которой взбитые яйца  поднимаются  и  тут  же
припекаются,  покрываясь  розовой   корочкой,   под   которой   остается   в
неприкосновенности сочная, истекающая волшебным соусом начинка.
   Любимый помощник Пру уже вытаскивал из соседней печи ароматные, хрустящие
хлебцы и томные, тающие во рту печеньица.
   Король Колумелла просыпался сам, в половине седьмого утра, если дело было
летом; и в половине восьмого - зимой.
   Сейчас он сидел в постели и потягивал носом воздух. Пахло  восхитительно,
и его величество почувствовал, как рот наполняется слюной.
   - Прекрасно, - сказал он вслух.
   - Не уверен, мой повелитель, - раздалось из дальнего угла опочивальни.
   - Это ты, Экапад? - недовольно молвил Колумелла.
   Утро  как-то  сразу  потускнело,  солнце  съежилось,   а   запахи   стали
неприятными. Король и сам не понимал, отчего  он  не  переносит  присутствия
своего мага.
   Зато Аджа Экапад прекрасно знал  причины  этой  неприязни.  Но  ему  было
абсолютно все равно:  он  не  искал  монаршего  расположения  в  отличие  от
большинства своих коллег. Грустный пример мага Шахара, Боро и Гар  Шарги,  а
также Корс Торуна напоминал ему о бренности, тщетности и преходящести  всего
сущего. Верховный чародей Мерроэ знал как дважды два, что при  необходимости
король пожертвует им, таким, казалось бы, незаменимым, и даже не поморщится.
Посему какая разница - нравится он своему господину или нет?
   -  Что  у  тебя  стряслось?  -  спросил  Колумелла,   натягивая   рубаху,
поднесенную слугами. Он был слишком хорошим государем,  чтобы  срывать  свое
неудовольствие на других, и старался держать себя в руках насколько это было
вообще возможно.
   - У меня еще ничего не стряслось, государь. Но вскоре может  стрястись  в
нашем прекрасном королевстве, если мы немедленно не примем мер.
   - Докладывай.
   - Король  помнит,  сколько  несчастий  принес  его  царственному  собрату
диковинный  заморский  талисман,  который  глупый  маг  Шахар   присоветовал
подарить королевской любовнице?
   Король Колумелла, знакомый с той трактовкой событий в  Аллаэлле,  которая
была выгодна его магу, утвердительно кивнул. За прошедшие месяцы Аджа Экапад
сумел исподволь внушить ему, что смерть Фалера и внезапный упадок Аллаэллы -
суть происки Древних богов, а в  частности  Кахатанны,  пытающейся  добиться
возврата власти своему отцу - Барахою. Долгое время король Колумелла  только
удивленно  пожимал  плечами:  дескать,  а  какое  наше  дело?   Пусть   боги
разбираются между собой. Пережили наши предки смену власти Древних богов  на
Новых, переживем и мы. Главное, не становиться между  двумя  сталкивающимися
скалами. Верховный маг поддержал эту политику государя, назвав ее  мудрой  и
дальновидной, но сумел втолковать Колумелле, что более всего  нужно  бояться
магических талисманов, способных завладеть разумом своего  хозяина.  С  этим
король Мерроэ был полностью согласен.
   - Помню...
   - Так вот, мне удалось узнать, где хранится подобный талисман, а также  я
полагаю, что в ближайшем будущем некто попытается извлечь опасный предмет из
хранилища и воспользоваться им во вред  нашей  славной  державе.  Мы  должны
помешать этому.
   Колумелла недовольно скривился:
   - Ты говоришь как министр финансов или  мой  первый  советник  -  так  же
многословно и занудно. Короче, где и сколько людей тебе потребуется?
   - Прикажите гуахайоке Гейерреду всячески содействовать мне.
   - Прикажу, - кивнул головой король.
   Владыка гемертов и  ромертов  не  любил  запутанных  интриг,  предпочитая
править честно и справедливо. Это было  редкое  качество  для  государя,  и,
возможно, не так уж долго бы  он  процарствовал,  если  бы  не  помощь  двух
доверенных министров - Джуо и Дауага. Эти двое вовсю интриговали,  оставаясь
при этом преданными своему королю. Аджу Экапада и тот и другой ненавидели от
всей души.
   Военачальник  Мерроэ,  прославившийся  во  многих   сражениях   гуахайока
Гейерред, тоже считал мага своим кровным врагом. Однако все признавали,  что
маг часто оказывался неоценимым помощником, и  поэтому  закрывали  глаза  на
личную к нему неприязнь.
   Завтрак   существенно   поднял   настроение   Колумеллы.   Супруга   была
обворожительна и мила, новый костюм удивительно шел ему, все блюда и напитки
странным образом сочетались с настроением и  внешним  видом  короля  (именно
умение все  сочетать  и  было  одним  из  главных  секретов  Пру).  Королева
оказалась в таком прекрасном расположении духа, что после трапезы  Колумелла
снова удалился в опочивальню, приказав не беспокоить его ни по какому поводу
до ужина.
   Услыхав  эту  новость,  придворные  отправились  по   своим   делам,   за
исключением тех, кто в этот день дежурил при персоне короля, а  слуги  стали
передвигаться по дворцу немного медленнее, позволив себе расслабиться.
   Аджа Экапад отправился к Гейерреду.
   Гуахайока был уже далеко не молод.  Грузный,  рано  поседевший,  когда-то
красивый, а теперь скорее мужественный, нежели  привлекательный,  полководец
считал лучшей войной ту, что не началась. В юности он рвался в любую  битву,
стремясь  таким  образом  доказать  и  свое  личное   мужество,   и   талант
военачальника. С годами же, перевидав сотни и тысячи  смертей,  ни  одна  из
которых  не  была  своевременной  или  оправданной,  гуахайока   стал   ярым
приверженцем мира. Колумелла был для него  идеалом  монарха  -  монарха,  не
желавшего расширять пределы своего государства. При прежнем правителе Мерроэ
войны  велись  часто  и  с  переменным  успехом.  Но  даже   победы   иногда
оборачивались своей  противоположностью,  ибо  население  захваченных  силой
земель не желало мириться с таким поворотом событий.
   Алчный, охочий до власти Аджа Экапад  казался  гуахайоке  опасным  именно
из-за своего стремления к насилию.
   - Что тебе нужно, Ворон? - спросил он  хмуро,  когда  чародей  возник  на
пороге оружейного зала.
   Гейерред старался поддерживать форму и теперь орудовал топором,  кроша  в
щепки  деревянный  манекен,  изображающий  высокого  воина.  Появление  мага
заставило его прервать это занятие, и он оперся на рукоять  боевого  топора,
выжидая, что теперь сообщит ему нежданный гость. На памяти  полководца  Аджа
Экапад никогда не приходил с хорошими вестями.
   - Король велел тебе слушаться меня и  немедленно  выделить  мне  отборный
отряд из сотни, лучше - двух сотен рыцарей, для  проведения  важной  военной
операции, как того требуют интересы Мерроэ.
   - Король не мог так сказать, - буркнул гуахайока.
   - Хорошо, ты прав. Король сказал иначе, но  смысл  остался  прежним.  Мне
нужно двести рыцарей, искусных в ратном деле и храбрецов.
   - Другие рыцарями не становятся, - сказал Гейерред. Ему не по  душе  была
затея Экапада, но, верно, король знал,  что  делал.  -  Я  дам  тебе  двести
человек. Когда они тебе нужны?
   - Сегодня к вечеру. Мы выступим на  закате.  Нам  придется  добраться  до
границы с Сараганом и пересечь ее.
   - Ты с ума сошел! - рявкнул Гейерред. - Это же  значит  -  объявить  свою
нелояльность Зу-Л-Карнайну и втянуть себя  в  войну  с  ним!  Это  значит  -
потерять все!
   - Если ты считаешь себя неспособным противостоять этому мальчишке, то  не
думай, что у короля нет других полководцев. Мы дадим  отпор  дерзкому  аите,
если он решит связаться с  нами!  Но,  надеюсь,  он  и  не  узнает  о  нашем
присутствии...
   Гуахайока был мужественным человеком. Настолько мужественным, что нашел в
себе силы процедить сквозь зубы:
   - Ты прав, Экапад, я действительно не способен противостоять  императору.
Но я не знаю ни одного полководца, который бы смог это сделать. Зу-Л-Карнайн
- военачальник от рождения. И равных ему не сыщется на всем Арнемвенде.
   Аджа Экапад улыбнулся, но промолчал. Незачем было кричать на  всех  углах
об урмай-гохоне Самаэле, прозванном Молчаливым, и своих планах  относительно
этого великого воина.
   А вслух маг произнес:
   - Я обещаю тебе, что Зу-Л-Карнайн не узнает о нашем посещении, и клянусь,
что это никак не повредит Мерроэ и не причинит вреда нашей стране.
   - Хорошо! - как всякий честный человек, Гейерред верил данному ему слову.
- Я распоряжусь относительно отряда...
   И изо всех сил ударил топором  деревянного  болвана.  Манекен,  окованный
железом, треснул и распался на две части.

***

   С  наступлением  весны  урмай-гохон  обрел  былое  душевное   равновесие.
Скорбные сны более не тревожили его, а войско в последнем сражении  показало
такую дисциплину и выучку, что теперь Самаэль  не  побоялся  бы  вступить  в
сражение с самим Зу-Л-Карнайном. И ничто, кроме расстояния, их разделявшего,
не препятствовало этому.
   Как только снег растаял и под  теплым  весенним  солнцем  дороги  немного
подсохли,  Молчаливый  велел  народу  танну-ула  готовиться  к   величайшему
сражению - к схватке за власть над  Вардом.  Самаэль  верно  рассчитал,  что
властители сопредельных королевств не станут помогать Зу-Л-Карнайну  в  этой
войне,  надеясь,  по  обыкновению,  что  два  урроха  загрызут  друг  друга,
предоставив шакалам возможность пировать над их трупами. Но урмай-гохон  был
настолько уверен в  своей  победе,  что  его  мало  беспокоили  чаяния  иных
государей. Главное было разгромить аиту, захватить его  земли  и  сокровища.
Остальные страны не представлялись ему опасными. Что же  касается  Запретных
Земель, то их Самаэль собирался завоевать в последнюю  очередь,  укрепившись
на Варде в качестве единоличного владыки.
   Архан Дуолдай, сильно выросший и возмужавший за прошедший год, явился  по
приказу своего повелителя в его покои. Юный гохон никак не мог  забыть  свое
путешествие в Курму и встречу  с  аитой.  Он  знал,  что  император  -  враг
урмай-гохону, но никак не мог побороть чувства искренней симпатии,  уважения
и восхищения, которые вызвал в нем фаррский воитель. К тому  же  он  не  мог
забыть Кахатанну. Однако Архан Дуолдай  благоразумно  держал  при  себе  эти
мысли.
   - Все ли готово? -  спросил  его  гигант,  облаченный  в  диковинный,  но
строгий наряд.
   Молчаливый владел искусством  сочетать  несочетаемое.  Так,  его  костюмы
неизменно вызывали удивление и восхищение,  но  при  ближайшем  рассмотрении
оказывались до невозможности простыми, недорогими,  что  приводило  нарядных
вельмож в неистовство. Они бы и хотели подражать своему повелителю, но у них
не хватало не то выдержки, не то вкуса.
   Северные князья единодушно признали, что вождь варварских  племен  сильно
отличается от всех своих  подданных.  Он  был  прирожденным  аристократом  -
множество мелочей указывало на его высокое происхождение. И  хотя  никто  не
осмеливался копаться в генеалогии Самаэля, по покоренным  им  землям  ходили
упорные слухи, что сын Ишбаала появился на свет от  союза  грозного  бога  и
заморской царевны.
   - Все готово, Молчаливый, - поклонился молодой гохон.
   - Я доволен тобой, Дуолдай. Что еще?
   - Прибыл к тебе странный человек. Ведет себя так, будто ему неведома твоя
мощь и власть либо он тебя не боится.
   - Это хорошо, что не боится. Чего ему нужно?
   - Ничего не говорит этот старик. Однако если Молчаливый  позволит,  я  бы
сказал, что следует его принять. Он умен, он мудр, он  силен  и  опасен  для
тех, кто ему враг.
   - Необычный человек. Из здешних?
   - Нет, урмай-гохон. Из пришлых. И здешние князья неровня ему.
   - Быстро ты начал разбираться в князьях... -  Кривая  усмешка  приподняла
правый уголок рта исполина.
   Все  знавшие  Самаэля  поражались  одной  его  особенности  -  кожа   его
оставалась такой же гладкой и шелковой, как у младенца. Золотисто-коричневый
атлас напоминала она смотрящему. Вот и сейчас легко разошлась складка у рта,
разгладилась, не оставив следа. Архан  Дуолдай  подавил  дрожь  в  голосе  и
спросил:
   - Звать ли старика?
   - Зови, - махнул рукой урмай-гохон.
   Тот, кто вошел в его покои в сопровождении трех дюжих багара, вооруженных
с ног до головы, стариком мог называться лишь потому, что иного слова  Архан
Дуолдай не подыскал. Тем не менее  такое  определение  гостю  не  подходило.
Скорее его следовало называть долго жившим .человеком.
   Был он невелик ростом, сухощав, подтянут и строен, как юноша, хотя  седые
волосы и суровое обветренное лицо с ястребиным носом и прозрачными  голубыми
глазами выказывали опыт и умудренность, присущие старости. Двигался же  этот
человек слишком легко  и  плавно,  для  того  чтобы  заподозрить,  что  годы
оставили на нем свой след.
   - Кто ты? - спросил Самаэль, чувствуя, что вошедший ему интересен.
   - Меня зовут Декла, Молчаливый. И я пришел к тебе по важному делу.
   - Какое дело может быть у тебя ко мне? - произнес урмай-гохон.
   - Это я скажу тебе, когда мы останемся одни.
   - Вы не останетесь одни с урмай-гохоном, - вмешался Архан Дуолдай.
   - Молчаливый боится немощного старца? - насмешливо спросил Декла.
   Юный гохон вспыхнул до корней  волос,  багара  схватились  за  оружие,  и
только Самаэль остался спокоен. Он даже изобразил на лице подобие улыбки:
   - Хитер ты, старик. Хоть и не немощен. Выкладывай, что у тебя.
   - Когда тайну знают двое, ее знают все, - упрямо повторил Декла.  -  Если
ты не примешь другого решения, вели отпустить меня.
   Не в привычках урмай-гохона было подчиняться чьей-либо воле или  капризу.
Но он чувствовал странную силу старика и не чувствовал опасности,  а  потому
кивнул головой, отпуская своих телохранителей. Багара перечить  не  смели  и
скрылись за дверью в считанные секунды. Чуть задержался на пороге лишь Архан
Дуолдай - признанный любимец Молчаливого. Но легкое движение брови заставило
исчезнуть и его.
   - Слушаю тебя, - сказал Самаэль.
   Казалось, сами стены замка Акьяб дивятся его долготерпению.
   - Я пришел предложить тебе власть и могущество, - сказал старик. -  И  не
перебивай меня, утверждая, что ты имеешь многое, а завоюешь  еще  больше.  Я
потому и пришел к тебе, что ты всего  можешь  добиться  сам,  всего,  что  в
человеческих силах, - внезапно подчеркнул он. - Спроси у своего венца.
   Тут пришел черед  урмай-гохона  удивляться,  ибо,  кроме  него,  никто  в
подлунном мире не знал, что золотой обруч с драконьими  крыльями  по  бокам,
носящий имя Граветта, очень часто говорит со своим повелителем. Равно как  и
меч Джаханнам.
   Самаэль легко прикоснулся пальцами к венцу, лежащему рядом, на  низеньком
столике.
   - Это равный, - шепнул Граветта, - избранник Мелькарта.

***

   Что-то не ладилось у Аджи Экапада,  что-то  не  складывалось.  Наделенный
новым могуществом, непривычным для него; перенявший  власть  погибшего  Корс
Торуна, он должен был объединить всех, кто носит талисман Джаганнатхи, чтобы
в урочный час открыть проход  на  Арнемвенд  своему  повелителю.  Это  время
должно было вот-вот наступить, а маг не успевал выполнить предназначенное  и
страшился  гнева  своего  запредельного  господина.  Сейчас  Экапад   принял
отчаянное решение: он вознамерился добыть  из  тайника  четыре  талисмана  и
спрятать их во дворце Колумеллы. И только затем подыскать  людей,  способных
совладать с мощью этих украшений.
   Основные надежды Аджа Экапад  возлагал  на  Молчаливого  -  единственного
человека в мире, владеющего мечом и венцом  легендарного  Джаганнатхи.  Факт
сам по себе малозначащий, но ведь вещи Джаганнатхи не признали  бы  хозяина,
уступающего прежнему в могуществе. Урмай-гохон не догадывался,  какие  планы
выстраивал вокруг него  маг  Мерроэ.  Скорее  всего  даже  не  подозревал  о
существовании последнего... И вообще никто в мире не предполагал и не должен
был предположить, что Экапад рассчитывает заручиться  поддержкой  Самаэля  и
свергнуть с престола короля Колумеллу,  чтобы  самому  завладеть  властью  в
стране. Маг предвидел, что затем между  двумя  такими  сильными  личностями,
какими были он и урмай-гохон, непременно  возникнут  разногласия  и  вражда,
однако это должно случиться  значительно  позже.  А  теперь  Молчаливый  был
единственным  человеком,   способным   уничтожить   Кахатанну   и   выиграть
предстоящее сражение на Шангайской равнине.
   Аджа Экапад торопился.
   Отряд из двухсот всадников  сопровождал  его,  скачущего  во  весь  опор.
Черный плащ хлопал крыльями за спиной, делая его похожим на ночную птицу. Но
волосы, коротко остриженные надо лбом и выбритые н