к нашему безглазому брату, я  с  сожалением  и
скорбью предоставлю тебе эту возможность.
   - В нашем мире нет любви! - в отчаянии кричит га-Мавет. -  В  нашем  мире
нет истины, в нашем мире нет  слишком  многого,  и  эти  места  не  пустуют,
слышишь? Слышишь ты?!
   - А-Лахатал, - негромко, но  резко  произносит  Змеебог,  и  из-за  трона
выступает второй брат - Повелитель Водной Стихии. - А-Лахатал, ты ничего  не
хочешь сказать младшему?
   - Не ершись, - примирительно говорит тот, обращаясь  к  га-Мавету,  -  не
спорь. Мы действительно переживаем не самые легкие времена. Но увидишь, если
мы выкинем ее прочь из этого мира, уже навсегда, нам сразу станет легче.
   И га-Мавет понимает, что проиграл. Проиграл  больше  чем  просто  партию.
Опустив плечи, он медленно  выходит  из  тронного  зала.  Минута,  когда  он
чувствовал себя свободным и достойным, прошла; он опять охвачен  сомнениями,
страхом, гневом. Он завидует Тиермесу и с ужасом вспоминает прозрачную  тень
Древнего бога, отражающуюся в зеркалах.
   - Ты уничтожишь ее! - Резкий оклик Джоу Лахатала пригвождает его к месту.
   - Уничтожу, - соглашается он.
   - Ты уничтожишь всех ее спутников.
   - Уничтожу, - шепчет Смерть одними губами.
   - Ты сотрешь самую память о ней с лица земли.
   - Да, владыка.
   - А затем мы пойдем в Земли детей Интагей и Сангасой и уничтожим их.
   - Да, повелитель.
   - И смертные больше никогда не посмеют лезть в тайны бессмертных.

***

   - Да, Великий Лахатал.
   - И мир будет нашим.
   Га-Мавет собирается с последними силами и кричит:
   - Ты ли это говоришь, брат?! Или кто-то иной вещает твоими устами?  -  Он
бьется в отчаянном крике, пока не замечает, что вслух не произнес ни звука.
   Тогда он медленно уходит из дворца, и ноги его по-стариковски шаркают  по
мозаичной чешуе Авраги Могоя, словно  пытаясь  стереть  его  изображение  на
мраморном полу.
   - Сдал что-то братец, - с притворной заботой произносит Джоу Лахатал.

***

   А-Лахатал смотрит на него невидящим взглядом.
   - Что с тобой? - окликает его Змеебог.
   - Боюсь, что га-Мавет более прав, чем мы с тобой хотим признать. Разве ты
не чувствуешь на Варде присутствие какой-то иной, чуждой нам силы? Разве  мы
поступаем по своей воле и чувствуем себя абсолютно свободными?  Разве  некто
тенью не стоит за нашими спинами?!
   - Нет, - коротко отвечает Джоу Лахатал.
   - Брат, брат! Не потеряй все!
   - Хватит ныть, - говорит Джоу Лахатал. - Займись делом. И чтобы никого из
них не осталось в живых.
   - Ты действительно этого хочешь? - делает А-Лахатал еще одну  бесполезную
попытку.
   - Поторопись, - доносится с трона.
   А-Лахатал покидает пространство, в котором царит его брат,  и  с  размаху
погружается в зеленовато-голубые прозрачные воды моря. Это его  стихия,  его
вечная любовь. Он идет по своим владениям  между  ветвей  кораллов,  высоких
гранитных скал, белых песчаных глыб и остовов затонувших кораблей.  Его  все
больше и больше подмывает двинуться туда, где в глубочайшей впадине моря, на
дне, все эти годы спит Йа Тайбрайя. А-Лахатал мечтает однажды встретиться  с
древним чудовищем лицом к лицу, но всякий  раз  это  желание  покидает  его,
когда он представляет себе огромного монстра, поднимающегося из впадины.

***

   Во всей их семье только Арескои нашел в себе силы сразиться с драконом  и
победить его. Но Арескри безрассуден...
   Забрать человека в царство смерти -  дело  в  общем-то  несложное.  Нужно
только заглянуть ему в глаза, увидеть в них  смерть  и  после  этого  легким
прикосновением принудить  душу  следовать  за  собой.  Это  умение  га-Мавет
приобрел с самого рождения, и у него почти не случалось ошибок. В своем деле
он был мастером и  не  задумывался  над  истоками  мастерства  -  вплоть  до
разговора с Тиермесом.
   Спуск в Ада Хорэ перевернул все в душе Черного  бога:  он  испугался.  Он
впервые увидел, что носит в самой глубине своей души, и одновременно  понял,
что от себя никуда не убежишь, а значит, рано или поздно грозный Бог  Смерти
призовет  его  к  себе;  и  никуда  ему  не  деться,  будь  он  хоть  трижды
бессмертным. То бездумье, с каким его братья носили Ада  Хорэ  внутри  себя,
раздражало и бесило желтоглазого бога - он  был  готов  выть  от  бессильной
ярости. Бессмертные! Бессмертные! Нагло обманутые, нагло  обманувшие...  Вот
почему Тиермес так спокойно уступил ему когда-то свой трон и свои  владения.
Га-Мавет был в них всего лишь недолгим гостем, которого  попросили  временно
присмотреть за вещами, пока настоящий хозяин изволит отсутствовать.
   И все-таки надо было выполнять обещание, данное Джоу  Лахаталу.  Га-Мавет
пришел к выводу, что главным защитником дерзкой  девчонки  является  исполин
Бор-донкай. Если бы не этот великий, надо признать, воин, то маленький отряд
был бы уничтожен еще  трикстерами  или  в  битве  под  ал-Ахкафом  и  теперь
братья-боги не метались бы в панике, предчувствуя появление путешественников
в Сонандане. Впрочем, беспокойство они тщательно скрывали как друг от друга,
так и от самих себя. И только Малах га-Мавет посмел признаться себе  в  том,
как отчаянно он боится всего: и людей, которые  не  хотят  умирать  -  и  не
умрут, и Тиермеса, коварного прекрасного бога.
   Га-Мавет догонял маленький отряд, чтобы уничтожить Бордонкая.
   Странное дело, Четыре существа - смертных,  слабых,  уязвимых  -  никогда
раньше не смогли бы не только испугать, но  сколько-нибудь  долго  задержать
его внимание. Он уничтожил бы их всех походя, движением  пальца.  А  теперь,
столкнувшись с незнакомой силой этих людей, он был  бы  рад,  если  бы  смог
убить хоть одного из них.
   Что же случилось с вами, великие бессмертные боги,  если  вы,  как  воры,
крадетесь в ночи, чтобы похитить чужую жизнь?

***

   В тот день они чуть было не загнали своих бедных лошадей, устремившись  к
Онодонге с такой скоростью, что, казалось, ничто в мире их уже не остановит.
Усталость перестала  ощущаться  через  короткое  время,  и  четыре  всадника
пришпоривали взмыленных коней, не  останавливаясь  ни  на  минуту.  То,  что
называют скорбью, было малостью  по  сравнению  с  теми  чувствами,  которые
обуревали друзей. Ни один из них так и не смог ответить на довольно  простой
вопрос - что же они должны были сделать? Поступить  так,  как  поступили,  -
приняв жертву, которую принесли им Эйя, Габия и Ловалонга,  -  или  остаться
рядом и погибнуть вместе, если гибель все-таки суждена.
   Первым опомнился Джангарай.  Несчастное  животное  под  ним  захрипело  и
отказалось  скакать.  Рыжий  конь  медленно   шел,   едва   ступая   тонкими
мускулистыми ногами. Его бока тяжело вздымались, из груди вместе с  дыханием
вырывались жалобные, почти человеческие стоны; он весь был в мыле.
   Джангарай поспешно соскочил  на  землю,  закричав  товарищам,  чтобы  они
остановились. Он даже не рассчитывал на то, что его услышат с первого  раза,
но тем не менее придержал коня Бордонкай, а за  ним  и  Каэтана  с  Воршудом
поторопились спешиться.
   Помня о том, что после такой бешеной  скачки  коней  нельзя  оставлять  в
полном  покое,  четверо  друзей  взяли  в  повод  дрожащих   от   усталости,
полузадохнувшихся скакунов и стали водить их  по  полю  медленными  кругами,
кляня себя за жестокость и бездумность, потому что если  кони  падут,  то  в
этом безлюдном крае достать новых  невозможно.  Все  ато  время  они  упорно
молчали,  лишь  изредка  перекидываясь  фразами.  Наконец;  кони  обсохли  и
перестали дрожать. Тогда их расседлали и пустили пастись.
   Воршуд занялся крошечным костерком и стряпанием  скудного  ужина  из  тех
немногих припасов, что у них еще  сохранились.  Бордонкай  лег  на  спину  и
уставился в высокое звездное небо, жуя травинку. Каэтана  вытащила  карту  и
тупо в нее уставилась, понимая, что ничего не видит в ней, - но она была  не
в состоянии изменить положение на более удобное или просто пошевелить рукой.
Поэтому так и сидела над развернутым листом.
   Никто из них не  заметил,  как  на  поляне  появился  старый  знакомый  -
желтоглазый черноволосый красавец в черных  одеждах,  опоясанный  мечом.  Он
вышел из воздуха в том месте, где короткий миг назад еще никого не  было,  и
решительно шагнул к друзьям.
   Альв застыл над своей стряпней, вцепившись ручками в какую-то кастрюльку,
чудом уцелевшую среди вещей во время этого безумного  странствия.  Бордонкай
приподнялся на локте, а Джангарай, подхватив свои мечи,  поспешил  навстречу
ночному гостю. Тяжелая тишина повисла над поляной, и только дымный  костерок
слегка потрескивал.
   - Ну что же, - сказал га-Мавет, в упор глядя на Каэтану,  как  некогда  в
башне эламского замка. - Ничего не могу сказать - теплая  встреча  у  нас  с
вами получается. А сейчас я передам  вам  волю  великого  Джоу  Лахатала.  Я
пришел за Бордонкаем - его время наступило.
   - Сам пришел? - насмешливо и без тени страха спросил исполин.
   - Сам, - ответил Черный бог. - Теперь вам  не  отвертеться,  не  уйти  от
судьбы. Все наши исполнители оказались слишком глупы и нерасторопны. И  надо
признать, вы достойные противники. Редко  встречаются  нам  люди,  способные
противостоять воле бессмертных, - мы хорошо позабавились с  вами  в  течение
этого времени. И в знак нашей признательности за  доставленное  удовольствие
решили оказать вам великую честь. Я сам заберу тебя в царство Баал-Хаддада.
   - Прости, - сказал Бордонкай, - но я еще не готов.
   -  Это  не  важно.  -  Голос  га-Мавета  предательски  дрогнул.   Но   он
рассчитывал, что никто не догадается, как он напуган. А если Бордонкай,  как
Тешубу, не умрет от прикосновения?
   - Я не  собираюсь  умирать,  -  сказал  гигант.  -  Так  что  возвращайся
восвояси.
   Га-Мавет набрался решимости, шагнул к Бордонкаю и  положил  руку  ему  на
плечо, пристально вглядываясь в  темные  спокойные  глаза.  О  небо!  В  них
действительно не было смерти.
   Каэтана подалась вперед,  приготовившись  отстаивать  жизнь  Бордонкая  с
оружием в руках, - но она понимала, что любое вмешательство  в  эту  секунду
может оказаться смертельным для великана. И никто не заметил, как  Джангарай
обнажил мечи и встал в двух шагах от Бога Смерти, сжимая их в руках.
   Секунды неслись с невероятной скоростью, кровь стучала в висках,  отмеряя
свой рваный ритм. Время в  очередной  раз  заинтересовалось  происходящим  и
приблизилось к людям, включив их в свое  пространство,  а  значит,  перестав
существовать для них.  Столетия  или  мгновения,  эпохи  или  минуты  -  все
смешалось в той точке, где Бог Смерти медленно пятился от исполина.
   - Уходи, га-Мавет, - сказал великан. - И скажи Джоу Лахаталу, что  мы  не
его слуги, чтобы подчиняться его воле.
   Га-Мавет с радостью ушел бы отсюда и оставил этих людей в  покое,  но  он
уже не имел власти над собой. Если сейчас, сию минуту исполин  Бордонкай  не
покорится ему, если еще один человек в мире не признает свою смерть, то люди
обретут бессмертие, сравняются с богами, и кто  знает,  какая  судьба  тогда
ожидает нынешних  правителей  Арнемвенда.  Все  это  было  слишком  страшно.
Поэтому один  страх  превозмог  другой.  Страх  перед  собственной  грядущей
гибелью превозмог страх перед величием смертного воина,  а  смутное  видение
Ада Хорэ испугало га-Мавета больше, чем непокорность Бордонкая.  Поэтому  он
резко отступил от гиганта на несколько шагов и вытащил из ножен свой  черный
меч, предназначавшийся для богов. Вот уже в который  раз.  га-Мавет  обнажал
его против смертного.
   - Хочешь  или  не  хочешь,  но  ты  уйдешь  со  мной.  -  Губы  га-Мавета
торжественно произносили эти пустые и ничего не значащие  слова,  а  сам  он
лихорадочно думал:
   "Зачем? Зачем я  говорю  эти  глупости?  Ударить,  схватить  его  душу  и
убежать... тьфу ты - удалиться. Да нет! Убежать, и плевать на  стыд,  только
бы уцелеть".
   Никто толком не успел  понять,  что  случилось,  когда  Джангарай  вихрем
сорвался с места и бросился к Богу Смерти.
   Одно-единственное прикосновение черного клинка, и Бордонкай последует  за
га-Маветом  в  царство  мертвых,  и  не  будет  больше  на  свете  исполина,
добродушного великана, верного друга. Ингевон рычал от ярости. Он не понимал
толком, что делает, не понимал,  против  кого  выступает  сейчас  со  своими
клинками - жалкими человечьими мечами, - но его руки  думали  за  него.  Вот
когда пригодилось фехтовальщику его высокое искусство; вот  когда  по  праву
могли гордиться им и Каэтана, и учитель Амадонгха.
   Всегда  считалось,  что  от  прикосновения  к  мечу  Бога  Смерти  должны
разлететься в прах любые  клинки,  выкованные  смертными,  -  так  раньше  и
происходило, хотя га-Мавет едва ли мог в точности припомнить, чтобы смертный
противился его воле с оружием в руках.
   Но теперь произошло чудо - напоенные неукротимой силой воли Джангарая, во
много крат усиленные и закаленные его безудержной любовью  к  друзьям,  мечи
ингевона оказались способными выдержать соприкосновение с черным клинком.
   И как когда-то в незапамятные времена сам Джангарай в испуге застыл перед
блестящим  кругом,  образованным  мечами  в  руках   Каэтаны,   так   теперь
потрясенный га-Мавет даже и не пытался преодолеть  защиту,  созданную  перед
ним воющими, поющими, летающими в воздухе клинками Ночного Короля  Аккарона.
Черный бог привык считать  себя  отличным  воином,  не  опасавшимся  никаких
врагов, - ведь власть над Арнем-вендом далась ему и его  братьям  не  просто
так: приходилось участвовать в разных битвах и поединках, и все  они  прежде
доставляли ему несказанное удовольствие.
   Но сейчас га-Мавет находился в состоянии, близком к панике: всех его сил,
всего могущества Бога Смерти хватало  только  на  то,  чтобы  защищаться  от
нападающего на него человека. Не могло и речи идти о том, чтобы сдвинуться с
места, оглянуться, хотя - бы сморгнуть, - постоянное напряжение сил на таком
пределе было ему незнакомо. А человек все убыстрял и убыстрял темп  вращения
клинков. И хотя по идее смертный не мог отнять жизнь  у  бога,  га-Мавет  не
хотел рисковать и все внимание сосредоточил на поединке.
   Поэтому, когда Каэтана встает в круг,  держа  в  руках  мечи  Гоффаннона,
грозная и прекрасная, освещенная  только  светом  луны  да  отблесками  огня
маленького костерка, у которого все еще сидит оцепеневший  Воршуд,  га-Мавет
не видит ее.
   Каэтана кивком указывает альву  на  коней,  и  умница  Воршуд  все  сразу
понимает. Он подбегает к своей лошадке, которая мирно продолжает  пастись  в
стороне от места сражения.
   - А теперь, га-Мавет, - негромко говорит Каэ, - я сама разберусь с тобой.
***

   Она видит, что Джангарай устал и слегка запыхался, - все-таки сражаться с
богом тяжело даже самому искусному фехтовальщику. Она  же  не  чувствует  ни
страха, ни усталости. Новая и неведомая сила переполняет ее. И  хоть  это  и
может показаться самоуверенностью, Каэ бросает своим спутникам через плечо:
   - Сейчас уезжаем, - и вступает в поединок. Джангарай не протестует.  Будь
это драка или битва, он остался бы с госпожой до последнего издыхания, но  в
поединке он хорошо знает  цену  этой  девочке  и  ее  мечам.  А  вот  Смерть
бледнеет.
   Каэтана  страшна  и  прекрасна  -  с  разметавшимися  по  плечам  черными
волосами, сияющими глазами, которые остро смотрят на бога, не  простившая  и
не забывшая ничего.
   Черный бог перехватывает свой  клинок  мрака  обеими  руками  и  начинает
вращать его над головой. Но в лице Каэтаны он столкнулся с еще более опасным
противником - она вообще не сражается с ним, а последовательно старается его
уничтожить. Эту мысль желтоглазый явственно читает в ее неумолимом взгляде.
   - Так не бывает, - говорит он, уже задыхаясь - Нет жизни без смерти.

***

   - Будет, - холодно отвечает она, тесня его к деревьям. - И посмотрим, так
ли это плохо.
   - Ты не можешь, неимеешь права! - Га-Мавет понимает, что выглядит жалко и
нелепо, но что ему остается делать?
   Мечи Гоффаннона поют ему погребальную песню.
   Выпад, еще выпад, удар, шаг в сторону, обманное движение, еще один выпад.
   Наверное, когда-то на заре времен черный клинок Смерти уже сталкивался  с
мечами Гоффаннона и знает их силу, потому что с  каждым  ударом  звенит  все
жалобнее.
   Но так это выглядит внутри круга, а со стороны... Со стороны Джангарай  с
ужасом наблюдает за поединком  между  громадным,  затянутым  во  все  черное
воином, в руках которого легко скользит меч с широким и  черным  лезвием,  и
хрупкой девушкой, крохотной и слабой на фоне своего противника.
   Самое бы время сейчас вспомнить Джангараю любимую присказку госпожи: "Три
вещи губят человека: страх губит разум, зависть губит сердце, а  сомнения  -
душу".
   Джангарай начинает бояться за Каэтану  и  сомневаться  в  ее  способности
одолеть га-Мавета. И нет никого рядом, кто понял бы раздирающие его  чувства
и остудил эту горячую голову. Много раз, фехтуя с ним, Каэтана повторяла:
   - Мастер не может позволить себе бояться или сомневаться. Самое главное -
легкое дыхание. Ты не ищешь смерти противника, не опасаешься за  собственную
жизнь или жизнь дорогих тебе людей - иначе все  пропало.  Забудь  обо  всем.
Времени нет, страха нет, сомнений нет. Есть только ты и твое  продолжение  -
клинок.
   Зачем, зачем, госпожа, ты не говоришь этого именно сейчас?!
   Охваченный страхом за жизнь своей спутницы,  обуреваемый  противоречивыми
чувствами, Джангарай вдруг увидел, как огромный клинок  обрушивается  сверху
на Каэ неотвратимой молнией. Так это выглядело за пределами круга.
   А в кругу Каэ свирепо улыбалась,  и  га-Мавет  понял,  что  проиграл.  Он
слишком высоко занес меч, и в том времени, где  находилась  его  противница,
этот огромный сгусток мрака неподвижно завис у  нее  над  головой.  Га-Мавет
отчаянно рвался за ней в измерение, где время текло с той же  скоростью,  но
она его туда не допускала.
   Мечи Гоффаннона, которые упивались этим великим  сражением,  впитали  всю
энергию любви, надежды и веры.
   Каэтана сделала движение, похожее на взмах крыльев  огромной  бабочки,  и
два сверкающих в лунном  свете  меча  понеслись  к  сердцу  Смерти,  которая
застыла перед Каэ, высоко занеся свой клинок.  У  нее  было  время  пронзить
грудь га-Мавета, затем повести  правым  мечом  вверх,  чтобы  разрубить  ему
голову, и еще несколько долей секунды для отступления на  шаг  назад,  давая
противнику возможность упасть к ее ногам на истоптанную траву.
   Джангарай возник перед ней в самое последнее мгновение,  и  единственное,
что она успела, - это отвести свои мечи  назад,  а  вот  перехватить  черный
клинок в его движении вниз уже не могла - Джангарай был горазда выше нее.
   И улыбающийся га-Мавет изо всех сил обрушил  лезвие  мрака  на  ингевона,
который живым щитом закрыл свою маленькую госпожу.
   - Нет! Нет!!! - закричала она, понимая, что теперь кричать поздно. И этот
крик несся в окровавленном времени, раздирая на части ее горло и грудь.

***

   И альв, и Бордонкай вдруг поняли, как нелепо подставил себя Джангарай под
клинок Бога Смерти.
   - Джангарай! - закричал великан, соскакивая с седла.
   А га-Мавет выдернул из страшной раны свой меч и моментально растворился в
темноте - он больше не в силах был сражаться ни с кем.
   Джангарай стоял  шатаясь,  как  тростинка  на  ветру,  и  понимал,  какую
страшную ошибку он совершил. Он споткнулся и рухнул прямо  на  подставленные
руки Бор-донкая.
   Каэтана уронила мечи Гоффаннона на землю и изо всех сил зажала рот обеими
руками, чтобы не завыть.
   Джангарай потянулся к ней и прикоснулся окровавленными пальцами  к  щеке,
когда она наклонилась, чтобы поцеловать его в холодный лоб.
   - Прости, прости глупого...
   Она молчала, сжимая его холодеющую руку вйсвоих горячих маленьких руках.

***

   - Ты задашь мой вопрос?
   - Да.
   Воршуд подобрал мечи Гоффаннона и, волоча их по земле,  подошел  ближе  к
умирающему. - Прощай, мохна