ца  отходила  цепь  не  менее
внушительных размеров, убегая в какой-то совершенно уж  крысиный  лаз.  Даже
ребенок не мог бы пролезть в него.
   Каэ вопросительно посмотрела на Эльбескоя.
   - Не становитесь ни на красные, ни на белые плиты, госпожа, - предупредил
он. - Только на черные, и очень осторожно.
   Она опустила голову: пол и впрямь  был  выложен  плитами  трех  цветов  -
черными, красными и белыми. И конечно, она бы никогда не задумалась над тем,
что на большинство из них наступать опасно. Или все-таки задумалась?
   - А что под белыми и под красными? - поинтересовалась она.
   - Ловушки, - просто ответил сайнанг. Он достал из кошелька, прицепленного
к поясу, монетку и бросил ее на красную плиту. Раздался глухой удар, и через
мгновение  квадрат  пола  размером  пять   на   пять   плиток   стремительно
перевернулся.  Монетка  соскользнула  с  гладкой  поверхности  и   беззвучно
исчезла. Через несколько минут секция снова встала на место. Если бы в  этот
момент там очутился человек, то он вряд ли успел бы отреагировать и прыгнуть
на полтора - два метра вперед.
   Следующая монетка была брошена на белую плиту и вызвала действие другого,
не  менее  остроумного  механизма.  Скрытые  пружины  с  невероятной   силой
вытолкнули  острые,  блестящие   копья,   способные   без   труда   пронзить
человеческое тело, пусть и защищенное доспехами.
   - Только черные не запускают механизмы, - сказал Эльбеской. - Сюда  часто
приходили те, кто хорошо разбирался в магии. Поэтому охранные заклинания  не
срабатывали. А работу кузнеца и механика магией не переспоришь.  Вот  почему
мои предки устроили здесь обычную западню. Пошли?
   И они, взявшись за руки, осторожно двинулись в конец пещеры.
   - Думаю, что и это не все, - сказала Каэ, когда они добрались до места.
   - Ваша правда, прекрасная госпожа. За цепь  нельзя  браться  просто  так.
Нужно сначала принять меры предосторожности.
   Юноша наклонился и чем-то тихо звякнул у основания каменной колонны.
   - А вот теперь можно.
   Он потянул цепь, и она  легко  подалась,  будто  ее  постоянно  смазывали
маслом. Бесконечные метры металлических звеньев  появлялись  из  прохода,  а
результатов все не было. Но наконец что-то стукнуло о край "крысиного лаза",
и показалось последнее  звено  с  прикованным  к  нему  крохотным  ключиком.
Эльбеской присел на корточки, взял ключик в руки и спросил Каэ:
   - Вы уже знаете, где он?
   - Перстень твердит, что прямо передо мной, но я  его  не  вижу.  Каменная
стена, и все тут. А где он на самом деле?
   Сайнанг вставил ключик в крохотную дырочку в центре одной из черных плит.
Ее невозможно было бы обнаружить в полумраке пещеры, если  не  знать  точно,
где она находится. И когда  юноша  повернул  его  в  замке,  каменная  стена
напротив Каэ бесшумно отъехала  в  сторону,  открыв  глубокую  нишу.  Глыба,
закрывавшая это отверстие, была настолько огромной,  что  армии  каменотесов
пришлось бы долбить стену вручную, чтобы открыть этот тайник.
   В нише лежал небольшой сверток.
   - Что же вы? - изумился Эльбеской. - Уничтожайте талисман Джаганнатхи.
   - А никаких сюрпризов больше не будет? - Каэ  вытянула  руку  с  клинком,
концом лезвия зацепила сверток и подтащила  его  к  краю.  Достала  талисман
Джаганнатхи и положила его на каменный столб. Затем высоко занесла меч.
   Талисман заголосил от ура и торопливо стал уговаривать  ее  остановиться,
одуматься, пересмотреть свое решение. Он давал выкуп за свою  жизнь,  потому
что искренне считал себя живым существом; а сколько  удивительных  вещей  он
предлагал! Сколько сокровищ, сколько тайн, сколько нездешних знаний!  Власть
и богатство. Вечную  любовь  и  вечную  молодость.  И  даже  жизни  погибших
друзей...
   И жизни еще не погибших, но стоящих  на  пороге  смерти...  И  тогда  она
ударила.

***

   - Едем в Эль-Хассасин, едем, едем, едем, едем, - тараторил перстень.
   - Да, едем! Только  замолкни!  -  сказала  Каэтана,  подтягивая  подпругу
седла.
   - Мы едем в Эль-Хассасин! - возвестил перстень, словно  сделал  крохотное
открытие. - А меня ты возьмешь?
   - Нет!
   - А я буду тихий-тихий
   - Пока что ты все время громкий-громкий.
   - Мое дело искать и находить талисманы Джаннатхи, а ты недовольна.
   Каэ задумалась. Живой характер перстня ее поражал. Она и представить себе
не могла, что эта штуковина так работает.
   Сайнанг Эльбеской подошел к ней неслышными, легкими шагами:
   - Таурта Феана ждет  тебя.  Хочет  проститься.  Я  уже  собрался,  Куланн
построил отряд, и если ты прикажешь, то мы готовы выступать хоть сейчас.
   - Хорошо. Тогда передай, пожалуйста, всем, что мы тронемся  в  путь,  как
только я вернусь от государыни. А ты идешь к ней?
   - Нет, мы только что простились и договорились ибо всем.  Бабушка  мудрая
женщина, она не любит долгих прощаний. Из нее слезинки не выдавишь. Так  что
я готов окончательно.
   - И тебе больше не с кем проститься? - Каэтана понимала,  что  задает  не
совсем деликатный вопрос, и на ответ не слишком рассчитывала.
   - Я уже попрощался со своими собаками и  своими  соколами.  Жаль,  ты  не
видела моих ловчих птиц. Они по-настоящему хороши. А больше мне и  на  самом
деле не с кем прощаться. Так странно вышло в моей жизни.
   "Действительно странно,  -  думала  она,  идя  по  бесконечным  коридорам
дворца. - Такой красивый мальчик, и такая страшная судьба.  Неужели  у  него
нет любимой?"
   Таурта встретила ее приветливо и ласково,  словно  это  и  не  она  вовсе
заживо распадалась в прах, испытывая невыносимые страдания.
   - Ты не представляешь себе, Кахатанна, какое облегчение я испытала, когда
почувствовала, что талисман  Джаганнатхи  перестал  существовать.  Теперь  и
Эльбеской, и я - мы умрем спокойно. Ты пообещала  мне  самое  главное  -  не
оставить мою страну без покровительства  и  помощи;  пообещай  еще,  что  не
станешь спасать Эльбескоя от гибели в сражении. Пожалей его.
   - Я понимаю, о чем ты. - Каэ кусала губы.  Она  не  могла  себе  простить
собственную беспомощность, но что ей было делать, если  она  и  впрямь  была
бессильна помочь?
   - Не вини себя, - сказала таурта. - Смело отправляйся в путь. Скоро  тебе
предстоит новое сражение. Все, что я вижу, - это  странная  вещица,  осколок
камня на бечевке. Чем-то он для тебя опасен, хотя любое  другое  существо  в
этом мире сочтет его абсолютно безвредным.  Всадник  с  соколиными  крыльями
несет его... Я стала бесконечно слабой и многое вижу как  в  тумане.  Прости
меня, что так нелепо и путано говорю о столь важных для тебя вещах.
   - Спасибо за предупреждение, - искренне произнесла Каэтана. - Спасибо  за
доверие, спасибо за молодого сайнанга. Он  очень  хороший,  и  я  постараюсь
облегчить и его жизнь, и его смерть.
   - Я буду ждать, - сказала государыня. - Я буду ждать наместника Хартума.
   - Ты удивительная женщина, Феана.
   - Нет, - улыбнулась та, - я всего лишь любящая женщина.  Знаешь,  сколько
раз я кляла и это королевство, и этот талисман,  и  долг  перед  людьми?  Но
всякий раз я думала, что мой дорогой Кэдмон находил  что-то  важное  в  этих
абстрактных для меня понятиях,  и  я  терпела  дальше.  Я  и  сейчас  терплю
страдания только затем, чтобы, встретившись с ним, честно посмотреть  в  его
глаза. Чтобы он не отвернулся от меня там, за гранью, понимаешь?
   - Даже больше, чем ты себе можешь представить...
   - Ну вот. А ты говоришь, что я сильная. Я просто  люблю.  Ну,  прощай.  У
меня совсем мало сил осталось. Прощай и всегда оставайся такой, как бы тяжко
тебе ни пришлось.
   - Прощай...
   Выходя из спальни, Каэтана  последний  раз  обернулась  и  посмотрела  на
таурту. Та лежала  среди  подушек  и  покрывал,  укутанная  плащом  золотых,
прекрасных волос, - старая, больная альсеида, безмерно любящая  человека  по
имени Кэдмон...

***

   Они ждали ее на  границе  Хартума  и  Эль-Хассасина.  Все-таки  они  были
настоящими воинами, и потому зрелище  было  прекрасным,  если  отвлечься  от
сути.
   Катарман Керсеб построил своих  рыцарей  клином  и  сам  встал  во  главе
отряда. Закованный в блестящие стальные латы, щедро  украшенные  золотом;  в
сверкающем шлеме, увенчанном соколиными крыльями и с  сетчатым  забралом;  в
драгоценном алом плаще, вооруженный длинным мечом - он  был  на  самом  деле
хорош. Его воины ощетинились  копьями  и  мечами,  приготовившись  к  битве.
Знамена и  штандарты  трепетали  на  ветру,  а  зеркальные  щиты  унгараттов
нестерпимо сверкали на солнце, слепя глаза противнику. Их  кони  нетерпеливо
перебирали копытами, норовя сорваться с места; немного в  стороне  отдельной
группой стояли герольды и оруженосцы.
   Куланн осадил своего скакуна  шагах  в  двухстах  от  войска  противника,
осмотрелся.
   - Чему-то его научили, - нехотя признал он. -  Вот  только  меня  это  не
радует. Как он сюда успел, хотел бы я знать?
   - Я бы тоже очень хотел это знать, - подтвердил Барнаба. - Он должен  был
остаться в другом времени и просто не успел бы преодолеть такое  расстояние,
даже если бы скакал во весь опор и день и ночь. Его здесь не может быть.
   - Вполне может быть, - сказал Магнус хмуро. - Наш  добрый  знакомый  Корс
Торун не чурается черной магии. Так что ему ничего не стоило открыть  проход
в пространстве. Это делается при помощи обычного зеркала.
   - Ты нас утешил, - сказал Номмо недовольным тоном.
   А Каэтана смотрела на Катармана Керсеба, всадника в  шлеме  с  соколиными
крыльями, и думала о том, что он принес с собой на границу Эль-Хассасина...
   Сражение началось бестолково и неожиданно. Просто Катарман Керсеб  махнул
рукой и  одновременно  пришпорил  своего  гнедого,  отличавшегося,  по  всей
видимости, злобным нравом. Конь  сорвался  с  места  и  стрелой  полетел  по
направлению к ручью, по берегу которого проходила граница с Хартумом.
   - Если он перейдет ручей, - жестко сказал  сайнанг,  -  то  это  означает
начало войны.
   - А кто об этом узнает? - спросил  Куланн.  Могучий  сангасой  не  боялся
унгараттов, но их было очень, очень много. И они были  настроены  более  чем
решительно.
   Воины Сонандана растянулись  длинной  цепью,  и,  когда  сверкающий  клин
кортеганских рыцарей вонзился в их ряды,  они  моментально  расступились,  и
унгаратты пролетели дальше, уносимые своими яростными конями. А сангасои тут
же ударили им в спину.
   Это был короткий и жестокий бой. Сколь бы  ни  был  искушен  в  сражениях
титулованный унгаратт, Куланн как военачальник стоил больше. Он  моментально
сориентировался в обстановке,  и  уже  через  несколько  минут  было  сложно
определить, кто кого атакует. Сангасои теснили  врага  по  всему  небольшому
фронту. Крики и стоны раненых далеко разносились по широкому цветущему полю,
где проходила нейтральная полоса. Благоухали цветы, привлекая своим ароматов
огромных, ярких насекомых. Высокая,  по  пояс,  трава  моментально  скрывала
упавших, и их быстро затаптывали взбешенные, грызущие удила  кони.  Всадники
сшибались на всем скаку, стараясь увеличить силу удара за счет  собственного
веса. Особенно часто это практиковали унгаратты,  на  которых  были  тяжелые
металлические  доспехи.  У  сангасоев  было  преимущество  в  мастерстве   и
ловкости. Они легко уходили от несущегося на них неотвратимого, казалось бы,
клинка,  выныривали  из-под  руки  противника  и  вонзали   мечи   в   самые
незащищенные части тела - в горло, в лицо, рубили  горизонтально  на  уровне
пояса, где заканчивался панцирь.  На  каждого  солдата  Куланна  приходилось
около пяти унгараттов и по два-три хассасина, которых Катарман  Керсеб  взял
своими союзниками.
   Могаллан и Кобинан доказали, что не зря на  них  было  помрачено  столько
времени на тренировках: они крошили всех, кто попадался им на пути, стараясь
держаться  возле  госпожи  и  охранять  ее  тыл.  Правда,  это  было  весьма
относительное "возле", ибо  не  находилось  желающих  случайно  попасть  под
лезвия Такахая и Тайяскарона, свистевшие в воздухе блестящими молниями.
   Каэтна  пыталась  пробиться  к  Катарману  Керсебу,  и  он  стремился  ей
навстречу. Словно двое возлюбленных, искали они  друг  друга  на  поле  боя,
обильно политое кровью и усеянном трупами.
   Маленький Номмо под защитой двух воинов метал огненные шары в нападающих.
Туда, где  врагов  было  больше  всего  и  сангасоям  приходилось  туго.  От
сиреневых  шариков  Лесного  Огня  вспыхивали   металлические   латы.   Поле
оглашалось истошными криками умирающих обожженных рыцарей.
   Магнус пускал бесконечное  количество  ножей,  стряхивая  их  с  кончиков
пальцев. Его противники быстро покрывались  колючками  вонзившихся  клинков,
так что становились похожими на дикобраза, и в корчах падали на землю.  Ножи
были прекрасные - доспехи пробивали безо всякого труда.
   Эти двое серьезно помогали своим воинам,  не  давая  численному  перевесу
противника решить исход сражения. И огромный лохматый пес нападал на врагов,
сбивая их с ног тяжестью своего тела. Тод не  лаял  и  не  рычал,  ему  было
некогда...
   Куланн рубил  своим  топором  сосредоточенно-серьезно,  как  дровосек,  у
которого впереди еще куча дел и  дров.  Рыцари  валились  под  его  ударами,
образуя неширокую просеку в своих рядах.  Его  белые  одежды  покраснели  от
чужой крови. Сангасои вообще выглядели страшно в этом бою - с окровавленными
руками и лицами, в пропитанных кровью некогда белых одеяниях.
   Они встретились прямо в ручье. Кони по колено стояли в быстрой воде,  так
близко, что сквозь шум сражения и крики  раненых  и  умирающих  Каэ  слышала
тяжелое дыхание Катармана Керсеба.
   Дыхание у него было никудышное, за такое Траэтаона устроил бы ей  хорошую
взбучку. Но воин он был из лучших, и не стоило пренебрегать его  мастерством
и недооценивать противника. К тому же у него было  огромное  преимущество  -
камень Шанги.  И  Каэ  не  представляла  себе,  как  ей  справиться  с  этой
проблемой. Но если она сама не покончит с Непобедимым, то он еще долго будет
преследовать ее по всей Имане, а то и до Варда  доберется.  Это  она  знала,
неизвестно откуда, но знала. И когда  Керсеб  бросился  на  нее,  размахивая
своим огромным мечом, она поняла, что теперь ей  придется  гораздо  тяжелее,
нежели на арене. Он собирался использовать камень Шанги с первых  же  секунд
боя и не скрывал этого. И лихорадочно блестели глаза магистра  под  сетчатым
забралом его шлема, украшенного соколиными крыльями.
   Сражение кипело прямо в  воде.  Ручей  окрасился  кровью,  и  теперь  уже
розовая вода стремилась в  земли  Хартума.  Сайнанг  Эльбеской  увидел,  что
всадник на гнедом скакуне, предводитель вражеского войска, угрожает Каэтане,
и ринулся было на помощь, но его остановил высокий рыцарь в богатых доспехах
- Ариано Корваллис, казначей ордена, чья должность отнюдь не была  признаком
его неопытности или слабости. В ордене унгараттов все  так  или  иначе  были
убийцами по призванию. Сайнанг понял, что противник сильнее его,  когда  они
обменялись  первыми  ударами.  Но  выхода  не   было.   Эльбеской   вспомнил
предсказание таурты, но умирать не собирался, ибо все еще было впереди  -  и
битва, и победа. Его помощь была так необходима друзьям. Он нанес  несколько
ударов практически вслепую и вдруг  почувствовал,  как  остро  резануло  под
правой лопаткой. И сразу прошло. Сайнанг не обратил на это ощущение никакого
внимания, тем более что сражаться оно не  помешало.  И  только  когда  перед
глазами вдруг все поплыло, а мир закачался, будто положенный кем-то на  чашу
весов, юноша понял, что его ранили. А когда меч стал  неподъемно  тяжелым  и
небо вдруг оказалось прямо  над  его  лицом,  низкое,  теплое,  уютное,  как
пуховая подушка, в которую хотелось зарыться и закрыть глаза, он понял,  что
ранен смертельно. А самой смерти он не заметил - она была милостива и пришла
осторожно и легко, чтобы не нарушить  яркий,  цветной  и  радостный  сон,  в
котором он показывал Каэтане своих ручных соколов...
   Банбери  Вентоттен   и   Могаллан   одновременно   поняли,   что   с   их
повелительницей вот-вот случится  беда.  Она  сражалась  не  как  обычно,  а
слишком осторожно, явно чего-то опасаясь. Они хотели прийти ей на помощь, но
такой возможности не было ни у одного, ни у другого. Унгаратты  и  хассасины
теснили воинов Сонандана. Их было слишком много, чтобы мастерство  и  умение
могло решить исход сражения в пользу сангасоев.
   Рыцари Катармана Керсеба наседали со всех  сторон,  и  Банбери  с  ужасом
заметил, как Каэтана едва уклонилась от удара руки магистра, в которой  было
зажато нечто, чего она явно боялась.
   Трое воинов, охранявших Барнабу, были втянуты в общее  сражение,  толстяк
остался абсолютно беззащитным перед лицом наступавшего врага. Двое бородатых
хассасинов бросились к нему, размахивая клинками...
   Каэтана успела пронзить одного из унгараттов, подвернувшихся под  клинок,
и изувечить другому правую руку, выведя его из строя.  Но  Катарман  казался
действительно Непобедимым. Не успевала  она  приблизиться  к  нему,  как  он
выставлял вперед руку в латной рукавице с зажатым в ней камнем Шанги, и  она
моментально ослабевала, начинала терять контроль  над  своими  действиями  и
была вынуждена отступать. Бежать от него  также  не  имело  смысла:  он  мог
подобраться в тот миг, когда она будет окружена его рыцарями, и тогда ее уже
ничто не спасало.
   Спасти могло только  вмешательство  бессмертных.  Но  они  находились  по
другую сторону реки времени, и эта река сейчас полыхала огнем: никаким богам
ее было не преодолеть. Она бы попросила их о помощи, она позвала бы Тиермеса
и Траэтаону, га-Мавета, Арескои или Джоу Лахатала, но в той дали, в  которой
сейчас находились они, ее голос остался бы неслышным... Она уже ни на что не
надеялась, и ее воины потеряли надежду, сражаясь из последних сил. Отступал,
пятясь, насмерть перепуганный Барнаба. Пытался  пробиться  к  повелительнице
могучий Куланн, но его топор был перерублен вражеским мечом,  и  сангасой  с
трудом отбивался от наседающих рыцарей. И  уже  покатился  грозный  победный
клич по окровавленному  полю,  возвещая  успех  унгараттов,  когда  в  битву
вмешались те, для кого времени не существовало...
   Они вышагнули из распахнувшихся ворот пространства, за  которыми  Барнаба
успел разглядеть диковинного вида мост, уходящий в  никуда.  Они  выпрыгнули
прямо в гущу сражения, и оно на миг замерло, прежде чем закипеть с удвоенной
силой.
   Их было шестеро, таких разных и непохожих, таких родных и знакомых. И  не
было такой силы, которая сейчас могла остановить этих шестерых, пришедших из
запредельности одной только волей  неистовой  своей  любви.  Разве  какая-то
армия может сравниться с вечностью и смертью?
   Талисенна Элама, лучший  воин  аллоброгов,  заступил  дорогу  хассасинам,
преграждая им путь к Барнабе. Они  еще  не  поняли,  с  кем  имеют  дело,  и
попытались атаковать его одновременно. Через несколько  секунд  они,  хрипя,
лежали в сочной траве. И последнее, что  им  запомнилось  в  этой  жизни,  -
изумленное лицо  толстяка.  Гораздо  более  изумленное,  чем  может  быть  у
человека, чудом избежавшего смерти...
   А высокий рыцарь в серебряных доспехах  врубился  в  толпу  врагов.  Двое
огромных волков, седых, мощных, невиданных доселе на Имане, прыгали на горло
коням, валя их одним страшным ударом. А затем алые волчьи пасти нависали над
помертвевшими лицами всадников, и все заканчивалось - быстро и красиво. Так,
как и привыкли "возлюбленные Смерти".
   Смешливый, изящный красавец в строгом, изысканном наряде,  неуместном  на
поле брани, вступил  в  поединок  сразу  с  четырьмя  унгараттами  и  как-то
незаметно уложил их всех, покончив с  ними  одинаковыми  ударами.  Когда  он
отыскал себе  следующих  противников,  те  попятились,  но  бежать  им  было
некуда...
   Маленький альв с обнаженным кинжальчиком подрезал сухожилия тем скакунам,
которые оказывались в опасной близости от  него.  О