ором,  но  наконец  решается.  В  конечном
итоге все равно, кроме Шахара, у нее нет больше союзников. Она надеялась  на
то, что одержимые жаждой власти  и  золота  придворные  вельможи  примут  ее
сторону, но что-то пошло не  так.  Кошмарные  твари,  заполонившие  Аккарон,
погубили все ее планы. Все покинули столицу, и она вынуждена хвататься,  как
утопающий за соломинку, за того, кто остался с ней.
   - Если мы  сейчас  не  выполним  волю  повелителя  Мелькарта,  он  просто
уничтожит нас и найдет себе других слуг, - говорит она.
   Шахар думает так же. Но он опасается говорить что-либо по  этому  поводу.
Он кивает и начинает готовиться к обряду вызывания...

***

   Глубокой ночью выходит из дворца,  с  черного  хода,  немощный  старик  в
пышной мантии, подбитой мехом и расшитой драгоценными камнями. На  голове  у
него зубчатый обруч - Малая корона Аллаэллы, которую монарх носит ежедневно.
Официальная  Большая  корона,  предназначенная  для  торжественных  случаев,
кажется Фалеру неподъемной теперь. Но и в годы молодости он с трудом выносил
ее тяжесть в течение нескольких часов. Старик  вооружен  кинжалом.  Он  идет
тяжело, кривясь от боли в разбитых подагрой ногах.
   Король Фалер решил лично удостовериться  в  том,  что  происходит  в  его
многострадальном государстве.
   С первых же шагов ему становится страшно.
   Аккарон был пышным и богатым городом, в котором всегда,  в  любую  погоду
кипела жизнь.  Ночами  здесь  спали  мало,  во  всяком  случае  существовало
множество заведений, открытых круглые сутки. И  после  полуночи  стучали  по
мостовым копыта  лошадей  и  колеса  экипажей.  Кричали  на  нерадивых  слуг
подвыпившие вельможи, возвращавшиеся домой под утро. А мясники, зеленщики  и
пекари как раз торопились в свои  лавки.  Поэтому  Аккарон  был  многолюдным
городом как днем, так и ночью.
   Улицы его были освещены светом окон многочисленных домов,  неслись  звуки
музыки. Хоры жрецов возносили в храмах молитвы грозным  своим  богам.  А  со
стороны порта всегда неслось столько звуков, что с непривычки в  близлежащих
кварталах невозможно было заснуть.
   Поэтому король ушам своим не верит, когда на улице его встречает  мертвая
тишина.
   Одинокий ветер гоняет опавшие листья по мокрой и блестящей  от  недавнего
дождя мостовой. Хрипло кричат ночные птицы, мечась невидимо в черной пустоте
беззвездной ночи. Громко хлопает незапертая дверь под порывами сквозняка,  и
надсадно скрипит оконная  рама.  Но  все  эти  многочисленные  звуки  скорее
подчеркивают нелепую тишину вымершего города, нежели нарушают ее.
   Одинокий старик бредет по дворцовой площади,  заглядывая  во  все  темные
углы. Ему жутко, но он твердо решил выяснить, что творится  в  его  столице.
Никого и  ничего.  Никто  не  торопится  мимо,  кутаясь  в  плащ,  никто  не
останавливается, чтобы заговорить. Даже грабителей - этого вечного проклятия
богатых городов - нет и в помине. Король чувствует себя  тенью,  вынырнувшей
из далекого прошлого и попавшей в мертвый мир.
   - Что? Что они сделали с Аккароном? - шепчет король.
   Неужели за неполный месяц можно было так опустошить  громадный  город,  и
это  без  войны,  без  эпидемии...  Хотя,  может,  разразилась  какая-нибудь
эпидемия? Но нет, Фалер уверен, что в  таком  случае  Бендигейда  первой  бы
ринулась прочь в безопасное место.
   Вот почему, когда согнутый силуэт проходит вдалеке странной,  дергающейся
походкой, король торопится к нему, махая рукой и отчаянно  крича.  Он  хочет
привлечь к себе внимание ночного прохожего, но тот остается  глух  к  воплям
бедного старика и исчезает в темноте.
   Срывается мелкий, противный, моросящий дождик, больше похожий  на  мокрый
туман. Ветер бросает в лицо старому королю крохотные капли,  отчего  струйки
воды моментально начинают течь по его щекам. Или это слезы?
   Дряхлый пес пытается спрятаться от  человека:  он  голоден,  замерз,  его
бросили на произвол судьбы, и он скулит жалобно, выговаривая королю всю свою
боль и обиду. Лапы не держат его, разъезжаются, и  он  медленно  ковыляет  в
темноту. Фалер пытается позвать его,  но  пес  больше  не  верит  людям.  Он
предпочитает умирать в одиночестве,  но  без  бесплодных  надежд.  Почему-то
именно поведение пса ранит короля гораздо сильнее, чем все  виденное  им  до
сих пор. Он торопится дальше, не обращая внимания на холод и дождь.
   В нескольких кварталах от здания дворца Фалер  замечает  еще  одну  тень,
бредущую в темноту все такой же странной,  дергающейся  походкой.  Он  опять
принимается махать рукой, обращая на себя внимание. Кажется, на сей раз  ему
это удается. Он плохо видит своими подслеповатыми  глазами,  тем  более  ему
мешает завеса дождя и мрак. Он вытягивает шею, вглядываясь в ночь и  пытаясь
разобрать, померещилось ли ему, что тень стала двигаться в его сторону,  или
это  снова  подвело  воображение.  Король  стремится  увидеть  хоть   одного
человека, чтобы поговорить с  ним  о  том,  что  произошло  в  Аккароне,  но
внезапно  насмерть  пугается  возможной  встречи  и  начинает   пятиться   к
близлежащему дому до тех пор, пока не упирается  спиной  в  холодную  стену.
Какой-то  выступ  давит  ему  прямо  между   лопаток.   Фалер   затаивается,
задерживает дыхание, стараясь слиться с ночью.
   Ветер усиливается, сметая с нахмуренного неба тучи. Сквозь образовавшиеся
просветы выглядывает тусклая громадная луна, висящая прямо над  крышами.  Ее
бледные лучи шарят по мокрой мостовой и стенам домов,  выхватывая  внезапные
детали.  В  этом  неверном  свете  Фалер  чуть  лучше  видит,  и  тот,   кто
приближается к нему из мрака, кажется старику персонажем кошмарного сна.  Он
решает, что просто обманулся, что этого не  может  быть,  и  что  было  силы
вжимается в кирпичную стену.
   Ночной прохожий, которого он  так  звал  еще  минуту-другую  тому  назад,
представляется ему подозрительно странным. Ветер развевает его лохмотья,  он
упорно молчит, не пытаясь выяснить, кто это кричал. Именно эта мелочь  более
всего настораживает старика.  А  когда  незнакомец  подходит  еще  ближе,  в
воздухе  появляется  отчетливый  сладковатый  запах  тления  и  смерти.   Он
дергается и шатается, как паяц, которого тянут за ниточки пьяные комедианты,
и руки невпопад шарят по сторонам, словно нащупывая  дорогу.  Голова  высоко
поднята, подбородок вздернут. Он будто бы принюхивается.
   Наконец, когда всего несколько шагов отделяют  его  от  обессилевшего  от
ужаса старика, тот замечает, что человек абсолютно  слеп.  У  него  кровавые
пустые глазницы, в которых давно нет ни проблеска  жизни,  и  все  тело  его
представляет сплошную рану, уже гниющую, старую  и,  вне  всякого  сомнения,
смертельную. Этот человек не может быть живым, но он двигается вопреки  всем
божеским и  человеческим  законам  -  и  нет  той  силы,  которая  могла  бы
остановить его. Столь ужасная правда, как та, что открылась королю, способна
кого угодно вывести из состояния душевного равновесия. Забыв о том,  что  он
собирался затаиться и затихнуть, король испускает  душераздирающий  вопль  и
бросается  прочь  от  страшного  прохожего,  не  задумываясь  над  тем,  что
допускает ошибку. Не пробежав и нескольких шагов, он спотыкается и со  всего
размаху летит лицом на  мостовую,  разбивается.  Ему  больно  и  жутко.  Ему
кажется, что он в кошмарном сне, когда грезится, что убегаешь, но не  можешь
сдвинуться с места и члены сковывает дыхание смерти. Фалер царапает  ногтями
мокрые камни, дергается, пытается ползти.
   Живой мертвец следует за ним медленно,  но  неотвратимо,  выставив  перед
собой  костлявые  руки  с  длинными  желтыми  ногтями.   Беспощадная   луна,
освободившаяся от савана туч, освещает весь этот ужас.
   Король приподнимает голову, оборачиваясь, и начинает непристойно визжать.
Он стар и слаб - так же стара и слаба его душа.
   Когда до его слуха долетает стук  копыт  и  грохот  колес  по  булыжникам
мостовой, он не верит себе и не знает, звать ли ему на помощь и не  окажется
ли тот, кто откликнется на этот зов, еще страшнее, чем тот, от  которого  он
пытается найти защиту. Но вопли  сами  вылетают  из  его  горла,  все  более
слабые, хриплые, пока не переходят в тоненький,  жалобный  плач.  Повелитель
некогда огромного и процветающего государства, обладатель громадной армии  и
богатой казны, великий король  западного  мира,  Фалер  скулит,  как  скулил
обиженный людьми пес.
   - Ваше величество, ваше величество! - кричит Шахар.
   Он выскакивает из кареты, в руках его старик видит странной формы золотой
жезл с огромным камнем в навершии. Из этого камня внезапно бьет  короткий  и
прямой алый  луч,  который  попадает  прямо  в  приближающегося  мертвеца  и
опрокидывает  его  на  спину.  Тот  валится,  как  деревянный   истукан,   и
моментально вспыхивает нереальным, несуществующим  на  земле  огнем.  Король
может поклясться, что не бывает такого алого, плотного пламени.
   - Как вы напугали нас, сир, - шепчет над ухом короля Бендигейда,  помогая
ему подняться. - В высшей степени глупо было уходить из дворца ночью. А что,
если бы мы не успели?
   - Бен! - Он поднимает на нее полные боли и муки  глаза.  -  Бен!  Что  ты
сделала с моей страной?
   - Здесь не время и не место об этом говорить, - вступает в беседу маг.  -
Здесь оставаться небезопасно.
   - Разве во дворце безопасно?
   - Там мы будем находиться под защитой заклинаний...
   Король тяжело поднимается, опираясь на руку Шахара.
   - Что случилось в Аккароне, что нужно прибегать к помощи колдовства?

***

   В "Шестнадцати утопленниках" всегда было уютно, и на этот раз  Нертус  не
обманул ожиданий своего старого приятеля. Комната Рогмо  досталась  светлая,
просторная, в розовых и голубых тонах. Занавеси на окнах тоже были выдержаны
в ярких и нарядных цветах, словно маленький  горный  лужок  примостился  над
подоконником.
   Рогмо с облегчением сбросил кожаную куртку, подошел к  окну  и  раздвинул
шторы. Солнечный свет хлынул в комнату, разукрасив ее еще  более  радостными
бликами. Солнечные зайчики, отражаясь от стекол, весело  запрыгали  по  всем
предметам.
   Тод обнюхал нехитрую мебель, покрутился немного возле одной  из  кроватей
и, шумно вздохнув, улегся. Видимо, ждал обеда.
   Номмо  прикипел  к  небольшому  зеркалу,  поправляя  на  себе  кафтанчик,
рассматривая  плотный  густой  мех  на  предмет  безукоризненной  чистоты  и
ухоженности. Надо сказать, что этими двумя качествами  и  не  пахло.  А  вот
пылью, потом и лошадьми  пахло  заметно.  Альвы  славятся  своей  любовью  к
чистоте и привлекательной внешности. Номмо исключением  не  являлся.  Увидев
себя при свете солнца, он ахнул, охнул и потребовал  тазик,  мыло,  щетку  и
горячую воду.
   - Я пойду поболтаю с Нертусом, пока ты здесь будешь  возиться,  -  сказал
Рогмо.
   - И закажи по-настоящему хороший обед. А  то  я  уже  не  помню,  как  он
выглядит.
   - Как же ты тогда отличишь хороший обед от дурного? - рассмеялся Рогмо  и
вышел.
   Нертус  как  раз  был  свободен  от  хозяйственных  хлопот  и  грелся  на
полуденном солнышке,  привалясь  к  входным  дверям.  Увидев  полуэльфа,  он
приветливо  кивнул  ему,  поощряя  начать   беседу,   чем   тот   с   охотой
воспользовался.
   - Можно узнать, чем нас будут потчевать?
   - Тушеные почки в сметане с грибным соусом, капуста  с  мясом,  фруктовый
салат, если захочешь, то еще суп с сыром и шкварками...
   - Ну, это-то непременно захочу.
   - Тогда договорились, и суп. А на десерт - пирог с вишнями.
   Рогмо сглотнул набежавшую слюну:
   - Умеешь ты заинтриговать, Нертус.
   - Так я же это мастерство оттачиваю лет тридцать. И не только его, а  еще
врожденную наблюдательность и смышленость. Вот  они  мне  подсказывают,  что
обед - всего лишь предлог для начала разговора. А выяснить ты хочешь  что-то
совершенно другое. И я, старый олух и начинающий пьяница, стою, понимаешь, и
ломаю себе голову: о чем это ты не можешь со мной с ходу заговорить?
   -  Нертус,  дружище,  ты  замечательный  наблюдатель.  Я  и  впрямь  хочу
поговорить с тобой о таком,  что  с  первого  взгляда  покажется  не  совсем
нормальным.
   - Давай, - согласился хозяин гостиницы. - Только прежде скажи, как отец?
   Нертус  знал,  насколько  Рогмо  привязан  к  эльфу  Аэдоне,  и  искренне
интересовался здоровьем  последнего.  Даже  передал  ему  когда-то  с  сыном
здоровущий пирог собственного изготовления (а пироги  Нертуса  славились  на
весь Мерроэ), но Рогмо самолично сгваздал его вечером того же дня.
   Полуэльф сразу сгорбился, потеребил мочку уха:
   - Отец... Отца нет больше. Убили.
   Хозяин гостиницы был необыкновенным человеком. Он не стал делать  круглые
глаза и задавать обычные в таких случаях вопросы: "Кто?", "Почему?". Даже не
стал говорить: "Какая жалость" и "Вот уж от кого не ожидал, так не  ожидал".
Молча положил на плечо приятеля тяжелую руку в коричневых пятнах  -  начинал
сказываться возраст.
   - Я хотел спросить у тебя, не  слышно  ли  нынче  в  столице  чего-нибудь
этакого... странного, что ли? Непривычного...
   - Теперь, Рогмо, все странное и все непривычное. Так и живем.
   Нертус почесал затылок, потом - кончик  носа.  Прикрикнул  на  поваренка,
собиравшегося сбежать на  ярмарку  поглазеть  на  заезжий  театрик.  Выпихал
своего пса, шествовавшего прямо в дом знакомиться с Тодом,  которого  унюхал
по возвращении с прогулки по помойкам в обществе двух  бездомных  приятелей.
Прихлопнул мошку, которая вдруг стала мешать  ему  своим  существованием  на
божьем свете. Рассмотрел ее бренные останки,  поднеся  их  к  самым  глазам.
Кашлянул.
   Такое  вступление  сказало  Рогмо  о  том,  что  хозяин  гостиницы  имеет
собственное  мнение  по  поводу  происходящего,  но  не  уверен,  стоит   ли
высказывать его вслух.
   - Во-первых, я плохо  понимаю,  каким  богам  нам  нынче  поклоняться.  В
Аллаэлле творится неизвестно что, а они и не чешутся. Вон  беженцев  сколько
идет - никогда не поверю, что ни один из них не молился кому-нибудь из наших
заступников.
   Во-вторых, нечисти развелось больше, чем гнуса. Истории сказывают всякие,
не всяким верю, но если  одна  десятая  часть  -  это  правда,  то  и  тогда
порядочному человеку пора в петлю лезть. Время какое-то странное нынче,  все
меняется, уверенности в завтрашнем дне нет, да и в сегодняшнем - маловато.
   В Сихеме, сказывают, война в самом разгаре. Варвары атакуют.  А  до  того
переворот случился.
   А еще - и это, я думаю, самое неприятное - что-то маги такое учудили, что
мне бы дожить до результатов не хотелось.
   - А что маги? - скорее из вежливости поинтересовался Рогмо.
   Ничего  нового  приятель  ему  не   сообщил,   и   он   чувствовал   себя
разочарованным, не знал, рассказывать ли о походе в Аллефельд, и жалел,  что
завел беспредметный разговор.
   - Маги подняли голову  и  организуют  какое-то  общество.  Ко  мне  ходит
столоваться один колдун-неудачник, вот он и сказал.
   - А тебе он зачем?
   - Так он мне всех крыс и тараканов за пять минут из дома повыселял, а  до
того я с  ними  несколько  лет  боролся  безуспешно.  За  то  я  его  кормлю
бесплатно. А он мне иногда услуги оказывает разного рода.
   Вот Магнус - его Магнусом зовут -  мне  и  поведал,  что  все  колдуны  и
чародеи собираются захватить власть. Дескать, надоели им боги, которые  сами
не знают, чего хотят, да беспомощные какие-то. Ну, я не очень-то слушал, мне
оно и даром не нужно, но новости невеселые, если это правда.
   - Почему? - рассеянно спросил Рогмо, чтобы что-то спросить.
   - Насчет богов я согласен и  сам  только  что  тебе  сказал,  что  им  бы
почесаться пора на предмет того, что на Варде происходит. Но все же  маги  в
качестве наших повелителей мне нравятся еще меньше. Боги, они сами по  себе.
У них дела божеские, им золота там, девушек, поклонения много не нужно. И  в
наши человеческие дела они лезут хоть и  часто,  но  значительно  реже,  чем
будут лезть новоиспеченные владыки.
   - Ты прав, - кивнул полуэльф.
   - То-то и оно, - согласился Нертус. - О, кстати,  сегодня  среда.  Магнус
придет обедать часа через полтора. Хочешь,  я  вас  познакомлю?  Он  хороший
парень и умница. Стихи знает.
   - Познакомь, - согласился Рогмо.
   Рекомендации, данной Нертусом, ему было вполне достаточно, чтобы  принять
человека в свою компанию на время обеда.
   - А о чем ты поговорить хотел?
   - Не знаю, может, не расстраивать тебя.
   - Меня уже ничем не расстроишь. Давай выкладывай.
   - Когда мы сюда ехали, то около Гатама на нас напали твари  такие,  вроде
рогатых обезьян. Здесь этой нечисти не было?
   - Пока нет. Но если дела и дальше так пойдут, - пробурчал Нертус, - то мы
все рогами обзаведемся. А если серьезно, Рогмо, то большая часть горожан (я,
кстати, вхожу  именно  в  эту  часть)  по  ночам  теперь  носа  из  дома  не
высовывает. Так что не видит никакой нечисти. Но это не значит, что ее нету,
понимаешь меня?
   - Как не понять.
   - Вот и хорошо. Спускайтесь со своим другом через часок в обеденный  зал.
Глядишь, я тебя с Магнусом познакомлю. Хочешь  -  верь,  хочешь  -  нет,  но
почему-то мне кажется, что знакомство это тебе понадобится. Чувство  у  меня
такое.

***

   Появление Каэтаны у Джоу Лахатала произвело  некую  встряску  и  брожение
умов, плавно переходящие в полнейший ажиотаж. Змеебог, старавшийся сохранить
полную невозмутимость и со своей точки зрения успешно  этого  достигший,  по
мнению братьев, нещадно кокетничал и смущался,  стараясь  понравиться  своей
недавней жертве. Так уж она  на  всех  действовала,  что  в  ее  присутствии
сбрасывались  маски,  не  срабатывало  притворство,  заканчивалась  игра   и
начиналась та жизнь, которой обычно не хватало.
   Джоу Лахатал хотел встретить ее с  холодным  достоинством  и  сразу  дать
понять, что он  все  еще  остается  Верховным  богом,  что  она  по-прежнему
является ровней всем и ничуть не лучше любого из его младших братьев  и  что
требовать от него исполнения каких бы  то  ни  было  обязанностей  не  имеет
права. Если она попросит, а он захочет - тогда  другое  дело.  И  признавать
вслух свою неспособность найти Древних богов и вернуть их на Арнемвенд  тоже
не собирался. Достаточно того, что эту свою тайну он открыл Траэтаоне. А  на
самом деле все получилось иначе.
   Когда Каэ в сопровождении га-Мавета и Баал-Хаддада вошла в  тронный  зал,
змееголовые джаты подтянулись и уставились в ее сторону немигающими глазами.
А Верховный бог Арнемвенда внезапно соскочил  со  своего  трона,  сбежал  по
ступенькам вниз и произнес горячо:
   - Как я рад, что ты пришла наконец, сама.
   Потом остановился и обвел  всех  изумленным  взглядом.  Не  собирался  он
говорить ничего подобного. А  самым  невероятным  было  не  то,  что  сказал
все-таки, а то, что испытал облегчение и даже обрадовался,  произнеся  вслух
теплые слова.
   - Она вытащила брата из западни, - сказал га-Мавет,  который  высился  за
спиной Каэ, подобно огромной башне.
   - Да? Опять этот?.. - скривился Лахатал. - Спасибо тебе...
   - Только ради всего святого, не говори, что ты не ожидал от меня этого, -
попросила она.
   - Но ведь я действительно не ожидал, - возразил он. - И оттого еще больше
тебе благодарен. Хотя мне трудно испытывать к тебе благодарность.
   - Я знаю. Тебе вообще трудно испытывать подобные  чувства,  -  улыбнулась
Интагейя   Сангасойя,   принимая   официальный   вид,   соответствующий   ее
божественному происхождению.
   Получалось не очень хорошо, потому что она была слишком женщиной, слишком
мечтой. И это ощущалось сразу. А вот ее божественность не проявлялась  ни  в
чем. По крайней мере, не проявлялась так, как привыкли это видеть остальные.
   - Мы вас оставим, - сказал Бог Смерти, обращаясь к собеседникам. - У  нас
куча проблем, так что мы вернемся через час-полтора...
   - Можете не торопиться, - откликнулся Джоу Лахатал.
   После того как все разошлись, он обратился к Каэ:
   - Я выслуша