будет  самым
наглядным и запоминающимся для тех, кто очертя голову  кидается  в  бой,  не
спросясь, зачем и почему. Граф не любил безголовых рыцарей.
   Он уже понял, что существо, которое Аджа  Экапад  объявил  врагом,  людей
старается не убивать, а только лупит - правда, чувствительно.
   Враги так не поступают.
   Каэ тоже видела, что старый, седой рыцарь в  шлеме  с  навершием  в  виде
раскрытой длани и синем плаще, наброшенном  поверх  доспехов,  не  стремится
уничтожить ее любой ценой, скорее - наблюдает за происходящим, пытаясь своим
умом дойти до сути. Она любила таких людей, правда, сейчас  немного  злилась
на него за то, что он не отзывает своих солдат. А обозлившись,  устроила  им
веселый денек, наставив синяков и шишек.
   Наконец и рыцари сообразили, что бой идет как-то странно, понарошку, чего
быть по идее не должно. И отступили от нее,  опустив  мечи.  Растерянно  так
отступили и немного виновато.
   - Наконец-то, - сказала  она,  снимая  шлем.  -  Раньше  догадаться  было
сложно? Или мозги для рыцарей не обязательны и  в  качестве  лишней  тяжести
остаются дома?
   Воины переглянулись, покраснев, попытались закипеть  от  негодования  или
возмущения, но отчего-то покатились со смеху. А когда люди смеются от  души,
война отменяется.
   Коннлайх спешился и приблизился к ней:
   - Не угодно ли будет госпоже назвать свое имя, чтобы мы  все-таки  смогли
разобраться в случившемся недоразумении? Я  являюсь  рыцарем  золотой  сотни
Мерроэ, потомственным всадником, мое имя граф Коннлайх, и  я  сразу  приношу
свои извинения за допущенную мной и моими воинами оплошность.
   Каэ подумала, что особого вреда не будет, и выговорила вслух полное имя и
все свои многочисленные титулы, включая и титул королевы Хартума.
   Воины моментально превратились в шумно  дышащие,  но  неподвижные  статуи
мертвенно-бледного цвета. Граф, ожидавший чего-то подобного, все же не вынес
собственной правоты и слегка поперхнулся приготовленной  фразой.  Воцарилась
тишина. И в этой тишине голос Ниппи раздельно произнес:
   - Ты здесь любезностями обмениваешься, а этот мерзавец  все  еще  куда-то
скачет...
   Рыцари задышали глубже и тяжелее, а Каэ спохватилась,  что  действительно
упустила хранителя талисмана Джаганнатхи.
   - Мне нужно догнать вашего спутника! - обратилась она к Коннлайху.
   Тот не раздумывал ни секунды. Он был достаточно зрелым  и  видавшим  виды
человеком, чтобы сразу решить  для  себя,  на  чьей  стороне  он  находится.
Интагейя Сангасойя (а в правдивости ее слов он не сомневался) казалась ему в
любом случае правее и честнее мага.
   Плохо понимающий происходящее отряд повернул коней  и  помчался  догонять
своего недавнего предводителя.
   Они прочесали всю округу, опросили всех встреченных  путников,  осмотрели
каждую ложбинку и лесок,  взбирались  на  все  холмы  и  разглядывали  кроны
деревьев. Они искали Аджу Экапада с таким тщанием, что могли заодно найти  и
безвозвратно утерянные в стогах сена иголки.
   Однако в пределах досягаемости чародея не было.

***

   Ночь застигла их на берегу небольшой речушки Итты, которая немного  южнее
впадала в Эвандр. Берег здесь был песчаный и  пологий,  невдалеке  виднелась
рощица - реденькая, молоденькая, так что засады там не разместить,  а  дрова
найти вполне возможно. Водяные  растения  уже  спрятались  под  воду,  и  на
опустевших плотных листьях устроились лягушки, переговариваясь  между  собой
тонкими голосами. Луна была почти полной, а небо - безоблачным.  Прояснилось
как-то вдруг, почти под самый вечер, когда надежда на  установление  хорошей
погоды была уже неуместной.
   Сверчки  моментально  завели  свои  бесконечные  песни,  запахло  ночными
цветами.
   Коннлайх  быстро  распределил  обязанности,  отослав  человек  десять  за
древесиной для костров, столько же - за водой, а  около  пятнадцати  воинов,
еще  не  получивших.  рыцарского  звания  и  числившихся   оруженосцами,   -
заниматься лошадьми, уставшими от быстрой скачки.
   Кажется, на него  произвел  неизгладимое  впечатление  тот  факт,  что  с
Вороном Каэтана возилась только сама.  Благородное  и  вышколенное  животное
настолько четко выполняло все ее команды,  что  многие  воины  оставили  все
дела, любуясь им. Каэ перехватила несколько восхищенных взглядов и  пояснила
непринужденно:
   - Очень часто моя жизнь зависела от того, как он меня понимает. Или как я
понимаю его.
   - Теперь вы навсегда завоевали сердца моих ребят, - улыбнулся Коннлайх. -
Ну и мое в их числе. При дворе не придают значения необходимости воспитывать
коней с самого юного возраста  -  в  результате  моим  рыцарям  очень  часто
достаются красавцы, пригодные разве что для участия в торжествах и  парадах.
Но в битве они не  просто  бесполезны,  но  и  опасны  для  своих  хозяев  -
пугаются, бесятся от ужаса, становятся неуправляемыми.
   - А разве всадники не сами покупают себе коней? - удивилась Каэтана.
   - Когда как, - неопределенно пожал плечами граф. - Случается, что  королю
приглянется какой-нибудь жеребец, еще один, еще... А потом он  жалует  конем
отличившегося рыцаря. Попробуй откажись...
   - А разве королю не преподавали воинскую науку? Мне казалось, что  короли
Мерроэ и Аллаэллы и сами неплохие воины, так что просто обязаны разбираться,
что к чему, - удивилась Интагейя Сангасойя.
   - В теории - так и есть, - усмехнулся граф. - Но в  действительности  его
величество крайне редко седлает коня и  пускается  вскачь  по  бездорожью  и
грязи. Можно сказать, не редко - а никогда.  И  потому  воспоминания  быстро
улетучиваются из его головы, забитой гораздо более важными проблемами.
   - Понятно, - протянула она.
   - Скорее уж удивительно, что великая Древняя богиня  ведет  себя  подобно
простому рыцарю, - молвил Коннлайх. - Боюсь, мне никто не  поверит,  если  я
расскажу кому-нибудь об этом...
   - Меня всегда поражало, что безделье считается у людей высшей  доблестью,
-  согласилась  Каэ.  -  А  вот  знания  вызывают  подозрения  и  тревогу  у
большинства окружающих. Не стоит, граф. Не говорите никому о том, что я сама
чищу и кормлю своего коня... Сделайте одолжение.
   И этот договор был скреплен крепким рукопожатием. Пока они разговаривали,
рыцари  разожгли  небольшие  костры  и  устроились  вокруг  них  человек  по
пять-шесть. Развязали мешки с провизией, добыли  оттуда  соленые  лепешки  и
вяленое мясо, достали фляги с вином. Однако обычного шума и гомона  на  этот
раз слышно не было. Все чувствовали себя  словно  на  параде  и  то  и  дело
оглядывались на костерок у реки, возле которого мирно сидели граф Коннлайх и
великая Древняя богиня, о которой по всему Арнемвенду слагали  легенды  одна
загадочнее другой.
   - Ты как думаешь, правда, что она любит аиту Зу-Л-Карнайна и подарила ему
весь Вард? - свистящим шепотом спросил один  из  молодых  рыцарей  у  своего
товарища.
   Ему недавно  исполнилось  семнадцать  лет,  и  он  был  ненамного  младше
фаррского полководца. И мечтал о славе  и  любви,  плохо  представляя  себе,
сколько сил отнимают у человека и настоящая любовь, и непреходящая слава.
   - Глупец, - беззлобно отвечал ему товарищ, умудренный жизнью,  хлебнувший
уже горя, бывавший несколько раз в бою. - Она может к нему  благоволить,  да
только Вард он завоевывает сам, иначе  давно  уж  не  было  бы  сопредельных
королевств и княжеств. А ты веди себя тихо и лишнего не болтай.  Помни,  что
мы сейчас на его земле: и если что - нам конец.
   На самом деле воины мечтали поскорей убраться из Сарагана,  понимая,  что
их появление в стране может быть истолковано как нарушение границы  (каковым
оно  в  действительности  и  являлось)  и   повлечь   за   собой   войну   с
Зу-Л-Карнайном. А если и не войну, то смерть виновников - в бою или от  руки
палача. Перспектива была самая неприятная, и рыцари  в  душе  негодовали  на
Коннлайха: уж если сам Аджа Экапад  сбежал,  то  им  и  подавно  нечего  тут
делать.
   Граф и сам все прекрасно понимал. Рассчитывал  только  на  заступничество
Великой  Кахатанны  да  еще  хотел  выяснить  для  себя  несколько  туманных
моментов: ему нужно было вернуться в Кайембу с подробным и серьезным отчетом
для гуахайоки.
   - Аджа Экапад, - задумчиво молвила Каэ, выслушав короткий рассказ  графа.
Ему немногое было известно, но он постарался как можно  точнее  передать  ей
подробности. - Понятия не имею, каким образом он участвует в этой истории. А
скажи-ка, у вашего чародея нет ли, часом, каких-нибудь особенных украшений?
   - Вы же видели, госпожа, что он сам по себе как диковинное украшение. Ну,
перстни там какие-то носит... Что еще? Не припомню...
   Юный оруженосец Коннлайха,  все  это  время  возившийся  с  конем  своего
господина,  подошел  к  костру,  чтобы  получить  дальнейшие  приказания.  И
случайно услышал обрывок последней фразы.
   - Если граф позволит, - пробормотал  он,  отчаянно  смущаясь  присутствия
настоящей богини, - то я бы посмел напомнить, что маг Аджа Экапад прячет под
одеждой странное украшение - золотую подвеску, изображающую соитие  каких-то
отвратительных тварей. Никто бы и не знал о ее существовании, но  как-то  на
привале, когда он спал, украшение выскользнуло из-под платья. И  многие  его
видели. Крайне неприятное, мерзкое. Поэтому я и запомнил.
   - Спасибо, - сказала Каэтана. - В сущности, я именно так  и  думала.  Вот
что,  Коннлайх,  ты  должен  торопиться.  Поднимай  своих  людей  и  скачите
немедленно в Кайембу. Дальше действуй по своему усмотрению: либо  сам,  либо
через гуахайоку, но доведите до сведения короля Колумеллы, что  Аджа  Экапад
весьма опасен. Но еще  опаснее  его  украшение:  оно  причинит  вред  любому
смертному, который решится к нему  прикоснуться.  Поэтому  необходимо  убить
мага - а это будет нелегко -  и  утопить  его  тело  либо  в  реке,  либо  в
каком-нибудь очень глубоком колодце. Колодец в таком случае засыпать  землей
и камнями. К талисману не прикасаться. Я думаю, что Аджа  Экапад  в  столице
уже не появится, и все же - сделай то, что я говорю.
   - Конечно, госпожа.
   Граф вскочил на ноги с такой резвостью, словно ему опять было  пятнадцать
лет и он торопился выступить в первый в своей жизни поход.  Трубач  выслушал
его приказание и подал сигнал общего сбора. Не прошло  и  нескольких  минут,
как отряд рыцарей был готов отправиться в путь.
   Они неслись по ночной равнине, под бездонным  небом,  в  котором  мириады
звезд мерцали и переливались призрачным светом.
   Каэ смотрела им вслед, испытывая странное чувство грусти и утраты. Она не
обладала даром предвидения и потому не знала, что спустя три часа две  сотни
гемертских  рыцарей  под  предводительством  графа  Коннлайха  столкнутся  с
тысячным отрядом тагаров, которым командовал Альбин-хан  -  двоюродный  брат
теперешнего правителя Джералана.  Она  не  знала,  что  мятежный  Альбин-хан
вторгся на территорию  Сарагана  с  определенной  целью  и  эта  неожиданная
встреча случилась как нельзя кстати для него.
   В маленькой долине Эши, среди цветущих вишневых  деревьев,  гемерты  были
наголову разбиты и истреблены. Все. До единого человека.  Коннлайх  сражался
как лев, несмотря на  многочисленные  раны,  и  убил  множество  врагов,  но
численный перевес тагаров был слишком велик. Не желая терять времени на  это
сражение, они просто расстреляли тех, кто оставался  в  живых,  из  луков  в
упор.
   Гуахайока Гейерред не получил известий от своего старого друга.
   Король Колумелла не узнал ничего ни о своем пропавшем чародее, ни о своих
воинах,  ни  об  опасности,  которая  подстерегает  любого   смертного   или
бессмертного, пожелавшего завладеть золотой подвеской Джаганнатхи.

***

   Этот паломник не был похож на остальных, а вот чем -  Нингишзида  сказать
не мог. Если Барнаба, пришедший к Храму  Истины  в  поисках  Каэтаны,  сразу
бросался  в  глаза  и  привлекал  к  себе  всеобщее  внимание,  то  нынешний
посетитель выглядел вполне обычным человеком.
   Средних лет,  скорее  грузный,  чем  мускулистый,  седоватый,  чуть  выше
среднего роста, он был ничем не  примечателен,  и  по  всему  выходило,  что
верховному жрецу до него не было никакого дела.  Однако  паломник  несколько
раз попался последнему на глаза и... запомнился. Как-то особенно запомнился,
и Нингишзида  просто  диву  давался,  насколько  часто  он  думает  об  этом
человеке.
   Дошло до того, что  жрец  заподозрил,  что  встречал  паломника  когда-то
прежде, что был с  ним  знаком  -  хотя  как  такое  могло  случиться:  ведь
Нингишзида никогда не выезжал за пределы  своей  страны?  Наконец  верховный
жрец не выдержал и потребовал к себе самого любимого ученика,  чтобы  с  ним
обсудить эту странную ситуацию.
   Волновался жрец недаром:  Каэтана  была  в  отъезде,  а  со  всех  концов
Арнемвенда  поступали  самые  неутешительные  донесения.  Занятые   поисками
талисманов Джаганнатхи и  магического  перстня,  ошеломленные  исчезновением
Вахагана, Веретрагны и Шуллата, встревоженные появлением  нового  серьезного
противника в лице Самаэля, бессмертные немного отвлеклись от происходящего в
мире людей. А там все обстояло далеко не благополучно...
   Бесконечные бунты и восстания сотрясали Таор  и  Тевер,  а  также  восток
громадной империи  Зу-Л-Карнайна.  По  Фарре  пронеслась  эпидемия  какой-то
загадочной болезни, от которой умирали в течение двух или трех дней. Жрецы и
лекари тщетно пытались помочь больным. Население Фарры сократилось  чуть  ли
не вдвое.
   Одновременно  с  этой  напастью  появилась  еще  одна   -   странствующие
проповедники, возвещавшие конец теперешнего Арнемвенда и всеобщую  гибель  в
очистительном пламени. Спасение обещали только  принявшим  новый  порядок  и
поддержавшим таинственного повелителя, который грядет на  помощь  умирающему
миру из  темноты.  Тьма  была  объявлена  в  этих  проповедях  священной,  и
ссылались адепты нового владыки на то, что и во чреве матери  темно,  однако
же это самое безопасное место для  любого  человека.  Напуганные  последними
событиями люди были готовы поверить во что угодно - верили и в конец света.
   С новой силой воспрянули  порождения  мрака  и  тьмы:  урахаги,  вампиры,
сарвохи, мардагайлы - они повылазили из своих укрытий и  стали  нападать  на
человеческие поселения.  Пока  что  случаи  эти  были  единичными,  и  молва
только-только стала разноситься по округе, но  мудрые  люди  видели  в  этих
событиях признаки надвигающейся катастрофы.
   В среде магов по-прежнему царила смута. Единственное, что еще  сдерживало
их, - это недоверие, которое они испытывали ко всем на свете и друг к  другу
соответственно. Недоверие и подозрительность мешали им объединиться,  однако
этот день и час был недалек - и  Нингишзида  предвидел  серьезные  проблемы,
которые вскоре возникнут у многих правителей. А главное - у Кахатанны.
   Имана бурлила как котел, и только Хартум, Доганджа и Игуэй  пока  еще  не
рухнули в пучину войн.
   Повсюду шныряли шпионы: но если разведчики сопредельных государств еще не
волновали правителей Сонандана, то на слуг Мелькарта велась настоящая охота.
Которая, впрочем, не всегда завершалась успехом.
   Из восточных  провинций  Сонандана  шли  бесконечные  отряды  воинов  под
предводительством самых доблестных, мудрых и знатных  вельмож.  Даже  те  из
них, кто долгие годы не бывал при дворе,  живя  в  отдаленных  провинциях  и
областях, сейчас почли своим долгом прибыть в столицу, дабы защищать Истину.
   Нингишзида вспомнил о том, как  появились  у  восточных  ворот  Салмакиды
первые полки скаатов, и невольно рассмеялся своим мыслям:  в  Сонандане  уже
успели забыть о том, что жители  далекой  северо-восточной  провинции  ездят
верхом на мощных гривастых быках и что эта  невероятная  кавалерия  выглядит
грозно и внушительно.
   Скаатами командовал князь Малан-Тенгри, пятнадцатый в этом  славном  роду
воинов. На его знаменах был изображен красный бык, пригнувший к земле голову
и выставивший  рога.  Его  всадники  были  вооружены  длинными  пиками,  под
основным острием которых располагались по три-четыре крюка, кривыми  мечами,
похожими на меч Жнеца, и шипастыми палицами неимоверной тяжести.
   Да и сами скааты весьма походили  на  своих  любимых  быков  -  такие  же
мощные, мускулистые, почти квадратные. У них были  широкие  плоские  лица  с
огромными  глазами,  выступающие  надбровные  дуги  и  -  у  большинства   -
сплющенные носы  с  раздувающимися  ноздрями.  Выглядел  этот  народ  весьма
свирепо,  и  мало  кто  поверил  бы,  что  именно  он  дал  миру  прекрасных
композиторов и живописцев, что при дворе Тхагаледжи охотно исполняют музыку,
созданную скаатами, и что ценители и коллекционеры соревнуются  между  собой
за право владеть их картинами.
   При взгляде на воинов Малана-Тенгри это как-то моментально  улетучивалось
из памяти.
   Они шли колоннами по три:  правый  ряд  составляли  латники,  ехавшие  на
черных быках с рогами, выкрашенными в красный цвет. Доспехи этих воинов были
из вороненой стали, а рога и  гребни  на  шлемах  -  алые.  Средняя  колонна
состояла  из  всадников  на  желтых  быках,  доспехи,  соответственно,  были
вызолочены. Рога и гребни сверкали серебром. Третья же  -  левая  -  колонна
больше напоминала красную ленту: ни одного пятнышка другого  цвета  не  было
видно ни на быках, ни на их наездниках.
   Любопытно, что юные  сангасои,  охранявшие  ворота,  приняли  скаатов  за
врагов и чуть было не объявили тревогу,  хорошо  еще,  что  капитан  признал
сограждан и сделал юнцам строгий выговор за неуважение к собственной истории
и невежество.
   Малан-Тенгри принес богатые дары Храму Истины, затем посетил татхагатху и
в приватной беседе сообщил, что намерен оставаться в окрестностях  Салмакиды
со своей армией вплоть до того времени, пока  великая  богиня  Кахатанна  не
отпустит его обратно. Также сиятельный князь поведал, что в  скором  времени
на запад двинутся армии вамалов, саншангов и йаусов.
   Тхагаледжа как нельзя более тепло принял своих подданных, понимая, что  в
любую минуту ему может потребоваться их помощь, а потому  высоко  оценил  их
предусмотрительность и верность долгу. Скааты не стали терять времени зря  и
уже спустя два или три дня после прибытия, скинув  свои  доспехи,  возводили
укрепления на берегу Охи,  южнее  столицы,  дабы  предотвратить  возможность
нападения с воды. Фортификационным искусством они владели в совершенстве,  к
тому же прекрасно поладили с сангасоями. Работа шла быстро.
   Именно тогда и появился в храмовом парке странный паломник,  не  дававший
покоя верховному  жрецу.  Внешностью  он  больше  напоминал  скаата,  нежели
кого-нибудь другого, однако с уверенностью Нингишзида об этом судить не мог.
Пришелец оказался сущим  докой  буквально  во  всем,  практически  все  умел
делать, и в храме было от него столько пользы, что вскоре все  прониклись  к
нему расположением и уже не мыслили жизни без его ловких рук.
   Нингишзида же метался между подозрениями и невольной симпатией. Он не мог
выбрать нужной линии поведения:  была  бы  здесь  Каэ,  она  бы  моментально
сказала, друг это или враг, а  вот  ее  жрец  мог  руководствоваться  только
интуицией. В Храме Истины действует правило: если уж Ищущий пришел к  храму,
его отсюда не изгоняют. Также запрещено и заталкивать в храм насильно, в том
случае, когда смертный считает себя еще не готовым к этой встрече.
   Сейчас жрецу был нужен совет непредвзятого человека,  объективный  взгляд
со стороны, и потому он  с  особенным  нетерпением  ожидал  появления  Агбе,
бывшего своего ученика, теперь же - главного помощника  и  одного  из  самых
близких друзей.
   Агбе происходил родом из Тевера, но тридцать сознательных лет своей жизни
провел в Сонандане, из них последние десять - в качестве жреца Храма Истины.
Он был искренне привязан к Нингишзиде и нередко становился поверенным  самых
сокровенных тайн своего друга и учителя.
   Он появился бесшумно и внеза