на своих послушных, вышколенных  конях.  Они  управляли  скакунами
прикосновением колен, движением стопы, а узду  наматывали  на  высокую  луку
седла. Длинные луки с тройными тетивами одновременно  могли  стрелять  тремя
стрелами, и жертва наверняка бывала поражена.
   Расстреливали прицельно - в первую очередь  офицеров,  гонцов,  трубачей,
которые передавали сигналы. Потом уже обычных солдат.
   Опешивший Фахид промедлил совсем немного, но промедление это было  смерти
подобно. Когда он скомандовал коннице идти в атаку, защищая свою пехоту,  то
допустил грубейшую ошибку, как  человек,  который,  торопясь  и  спотыкаясь,
двигается медленнее, чем ровно идущий.
   Конница ринулась на телихинов, но Самаэль  ждал  этой  минуты.  Во  главе
большого отряда чайджинов-меченосцев он преградил ей путь в узком месте, где
река делала крутой поворот и изгибалась петлей.
   Фахид  лицом  к  лицу  столкнулся  с  так  называемыми  варварами  и   их
урмай-гохоном. Он понял, что слово "варвары" неприменимо к народу танну-ула,
а урмай-гохон Самаэль если и уступает такому полководцу,  как  Зу-Л-Карнайн,
то на голову превосходит военачальника Фахида. Как боец и как стратег.
   Его собственная пехота - левый фланг - беспомощно топталась сзади,  не  в
состоянии помочь своим рыцарям, а спереди их уже крушили могучие, закованные
в латы, прекрасно тренированные воины. И на всех наводил ужас полуобнаженный
гигант в золотом венце...
   Все было закончено в считанные минуты - чайджины проявили чудеса ловкости
и умения владеть мечом, пехота Сихема бежала с такой скоростью, что ее  было
трудно  догнать  даже  верхом;  длинные  копья  с  крюками,   столь   хорошо
зарекомендовавшие себя в боях с конницей, так и не были пущены в дело.
   Во    время    боя    урмай-гохона    постоянно     окружали     отборные
телохранители-багара. Их можно было узнать по алым султанам на шлемах.

***

   - Хашум! - капризно  протянул  государь  Аламжи.  -  Хашум!  Здесь  дурно
пахнет!
   В прекрасном дворце  действительно  витали  странные,  чтобы  не  сказать
больше,  запахи,  непривычные  сановному  обонянию.  На  дворцовой   площади
расположились многочисленные беженцы - в крепости не хватало  места.  Хорошо
еще, вдоволь было еды и воды, но никто не мог  себе  и  представить,  что  в
конечном итоге придется отсиживаться за стенами Файшана, как в  гнезде,  под
которым кругами ходит свирепый и голодный хищник.
   Шел двенадцатый день осады.
   Хашум тяжело переживал  гибель  своего  друга  и  брата  -  Фахида.  Даже
расстался по этому поводу с красавицей Шаризой,  которая  до  смерти  успела
надоесть ему своими страхами и слезами.
   Еще тяжелее он переживал гибель армии Сихема - прекрасно  организованной,
вооруженной и обученной. И,  как  умел,  клял  себя  за  недальновидность  и
излишнюю уверенность. Он и предположить  не  мог,  что  пришедшие  из  диких
степей люди смогут противостоять цивилизованной  регулярной  армии.  Он  дал
себя убедить в том, что государство находится в полной безопасности,  потому
что сам хотел в это верить. И за  это  неуместное  для  политика  желание  и
расплачивался сейчас.
   - Хашум! Что нам делать?
   - Пытаться снестись с аитой государь. Иначе варвар сможет принести немало
горя нашей стране.
   - Нет! - рявкнул Аламжи.
   И Хашум с удивлением на него воззрился. Государь Аламжи был  женоподобным
слизняком, не имеющим ни убеждений, ни  мнений,  ни  принципов.  Он  спал  с
женщинами, потому что был мужчиной, ел,  потому  что  ему  готовили  вкусную
пищу, и правил государством,  потому  что  это  нравилось  ему  больше,  чем
подчиняться. В сущности, его правление сводилось к тому, что он как  попугай
повторял то, что нашептывал ему в оба уха первый министр.  Проявление  каких
бы то ни было мыслей, суждений и четкое их выражение были просто невозможны,
если речь шла о нынешнем  государе  Сихема.  Вот  почему  Хашум  решил,  что
ослышался.
   - Государь, - начал он осторожно и вкрадчиво, -  видимо,  государь  плохо
меня услышал. Я  предложил  ему  снестись  с  императором  Зу-Л-Карнайном  и
обрисовать ему  картину  нашествия  с  тем,  чтобы  аита  понял,  что  здесь
затронуты не только интересы Сихема, но и его собственные.
   - Я не хочу обращаться за помощью к этому юнцу!
   - Какая разница, божественный? - буквально пропел Хашум.
   А про себя подумал: "Верблюд смердящий!"
   - Он мне неприятен. Лучше обратимся за помощью к Бали!
   - Государь мудр и дальновиден, но позволит ли он своему неразумному слуге
высказать несколько соображений, которые все равно что пыль по  сравнению  с
золотым песком перед лицом его мудрости?
   - Говори, - милостиво разрешил Аламжи.
   Он страдальчески кривился, принюхиваясь к легкому ветерку, который дул  с
террасы.
   - Я полагал в наивности своей, что  великому  владыке  Сихема  пристойнее
обратиться за помощью к императору, который, что бы мы про него  ни  думали,
объединил под своей рукой значительную часть Варда. А териф  Бали  не  более
чем птенец рядом с могучим  орлом,  мелкая  рыбешка  в  зубах  хищной  змеи;
уместно ли орлу просить о помощи птенца, змее испрашивать защиты у  рыбешки?
Пусть государь Аламжи  прикажет  своему  верному  слуге,  и  тот  с  великим
усердием поспешит выполнить приказ. Мы  пошлем  гонца  к  Зу-Л-Карнайну,  он
пройдет тайными тропами, минуя армию варваров, и вскорости достигнет  Курмы,
где сейчас пребывает сам император. Наше письмо убедит его поторопиться, ибо
Лев Пустыни не потерпит, чтобы кто-либо оспаривал его  власть.  А  пока  два
зверя будут драться, мы что-нибудь придумаем...
   - Нет!!! - завизжал Аламжи.
   Хашум отшатнулся от своего повелителя, настолько громким и отчаянным  был
этот вопль.
   - Не заставляй меня гневаться, Хашум!  Разве  наших  войск  недостаточно,
чтобы оборонить Сихем? Разве териф Бали не видит, что варвары стоят  уже  на
пороге его дома? Прикажи послать гонца к нашему другу, соседу и союзнику.  И
никаких вольностей, слышишь меня?
   - Да, государь, - поклонился Хашум.
   Он был в недоумении.  Обычно  Аламжи  возлагал  на  него  все  заботы,  а
соответственно, и право решающего голоса. Он  подписывал  законы  не  глядя,
миловал и карал по наущению первого министра. Что же изменилось?
   Не переставая отбивать поклоны, ниже, чем обычно, на всякий случай, Хашум
удалился из государевых покоев. Все тревожило  его:  и  бесчисленные  войска
урмай-гохона,  которые,  подобно  голодным  волкам,  окружили  крепость,   и
настроение повелителя Аламжи, и гибель друга  Фахида,  на  которого  он  мог
всецело полагаться, и собственная судьба, впервые показавшаяся ему не  столь
уж и обеспеченной.
   А государь Аламжи моментально  потребовал  к  себе  начальника  дворцовой
стражи.
   Хамадан - старый воин, занимавший  свой  пост  еще  во  времена  прежнего
правителя и так и не оправившийся до конца после дворцового  переворота,  во
время которого не сумел спасти своего господина, - был оставлен  начальником
дворцовой стражи, к немалому удивлению всех вельмож и придворных. Но  больше
всех недоумевал он сам, потому что казнил бы себя одним из первых  на  месте
Аламжи и Хашума.
   С первым министром у Хамадана были старые счеты.  Начало  их  вражды  уже
затерялось во мгле и смуте прошедших годов, но взаимная ненависть не  только
не угасла, но и разрослась и окрепла. Однако ни Хашум, ни Хамадан никогда не
использовали своего влияния на государя Аламжи и положения при дворе,  чтобы
навредить друг другу. Вот такая странная была у них вражда.
   Повелитель Аламжи был гораздо хитрее, нежели предполагали его советники и
недоброжелатели. И он прекрасно знал, чего хочет, а чего - нет.
   - Хамадан, у меня есть к тебе дело, которое должно  тебе  понравиться,  -
обратился он к седому воину, стоявшему у дверей в почтительной позе.
   - Я верный слуга государя. И мне нравится все,  что  мой  повелитель  мне
прикажет.
   - За это я и ценю тебя. Вот что, Хамадан. Настало время посмотреть правде
в глаза. Я слишком доверял своему первому министру Хашуму и полагался на его
ум и порядочность.  Я  верил  в  правильность  его  выбора  и  одобрил  план
военачальника Фахида. Но эти люди разочаровали меня. Они  меня  обманули!  -
возвысил голос правитель. - Они принесли горе и слезы моей прекрасной стране
и заслуживают наказания. Смерть - этого  будет  достаточно,  чтобы  искупить
свою вину. И Фахид ее уже искупил. Теперь очередь за Хашумом.
   Начальник дворцовой стражи с ужасом смотрел на своего повелителя. Он  был
предан, он был верен - за это его и держали на его посту.  Но  он  не  любил
предательства,  подлости  и  ненужных  смертей.  Это  не  вязалось   с   его
представлениями о долге и чести. У него были очень  четкие  представления  о
долге и чести. И, как ни странно, они почти во всем совпадали  с  принципами
первого министра Хашума - его давнего врага.
   - Что молчишь? - спросил Аламжи.
   - Думаю...
   - Тебе не о чем думать, если за тебя  принимает  решения  твой  государь.
Найди способ избавиться от первого министра в течение  ближайших  нескольких
часов - иначе вся наша страна будет отдана под власть фаррского  захватчика.
Я не хочу, чтобы Сихем уподобился Урукуру, Курме, Джералану...  что  он  там
еще завоевал?
   -  Великий  Аламжи!  У  ворот  крепости  стоят  не   тхаухуды   и   акара
Зу-Л-Карнайна, а чайджины и багара Самаэля.
   - С варварами мы справимся и сами! Или, - тут государь прищурился и остро
посмотрел на своего слугу, - ты хочешь тоже искупать свою вину передо  мной?
Запомни: Хашум - предатель, его нужно стереть с лица земли. А теперь ступай.
   Хамадан  вышел  из  покоев  государя   и   остановился   около   высокого
стрельчатого окна, колеблясь, что ему предпринять в первую очередь. Одно для
него было совершенно ясно: Аламжи слишком легко распоряжается жизнями  своих
сановников. А сейчас не время самому уничтожать  своих  слуг,  когда  убийца
караулит у порога. Он не собирался  потакать  злобному  нраву  повелителя  и
считал себя обязанным предупредить Хашума о грозящей опасности.  Но  Хамадан
слишком долго прослужил  при  дворе,  чтобы  не  понимать,  какая  опасность
угрожает в этом случае ему самому.
   Можно сказать, что ему повезло, потому что по коридору как раз  торопился
слуга первого министра с каким-то поручением. Он был бледен и взволнован.
   - Ты-то мне и нужен, - обрадовался Хамадан.
   Слуга остановился в нерешительности.  Всем  при  дворе  было  известно  о
вражде между начальником  стражи  и  его  господином.  Но  слуга  -  человек
подневольный и не  может  позволить  себе  роскошь  не  откликаться  на  зов
вельможи, когда тот соблаговолил обратить на него свое внимание.
   - Да пребудет с тобой Шуллат! - пробормотал он, подходя к Хамадану.
   - Ступай к своему господину и скажи ему, что я хочу его видеть по важному
делу, не терпящему отлагательств. Скажи ему еще, что наши отношения здесь не
в счет, о них мы поговорим потом. Беги же!
   Слуга  развернулся  и  заторопился  в  обратном  направлении,  а  Хамадан
двинулся следом за ним, как бы случайно - в ту сторону.
   Он не знал, что сразу после  него  государь  Аламжи  вызвал  к  себе  его
помощника, жаждавшего заполучить золотую саблю начальника  дворцовой  стражи
вот уже не первый год...

***

   - С чем пришел, почтенный Хамадан? - спросил первый министр  после  того,
как все слуги и рабы из его покоев были отосланы и они остались  наедине  со
старым воином.
   Он чувствовал себя неуверенно, не зная, как обращаться со своим недругом.
   - С твоей жизнью в руках, - хмуро отвечал тот.
   - Ты мне угрожаешь? Но чем?
   - К моему глубокому сожалению, Хашум, это  не  я  тебе  угрожаю.  Ты  еще
мальчишка, чтобы спорить со мной. Я не терплю тебя за  многие  черты,  но  я
пришел к тебе не как враг.
   Первый министр налил две полные чаши легкого  красного  вина  и  протянул
одну из них Хамадану.
   - Пей, и пусть охранит тебя огненный Шуллат.
   - И тебе счастья и удачи.  Они  очень  понадобятся  тебе,  Хашум.  Слушай
внимательно: наш прекрасный Аламжи приказал мне устранить тебя,  в  связи  с
тем что ты не оправдал его надежд. Короче, я так думаю, что он  тебя  выбрал
козлом отпущения. Времени у тебя мало, Хашум. Спасайся.
   - А почему же ты, старый враг, не выполнил волю повелителя и  не  добился
тем самым исполнения собственной мечты? - спросил первый  министр,  все  еще
искавший подвоха в словах Хамадана.
   - Да потому, мальчик мой, что я с превеликим удовольствием  избавился  бы
от тебя, но не  таким  способом.  Это  противоречит  моим  представлениям  о
порядочности.
   Хашум задумался всего лишь на минуту. Потом решился:
   - Я верю тебе. Благодарю тебя. И взамен должен сказать, что твой помощник
неустанно пишет на тебя подлые доносы, которые, конечно, попадают ко мне.
   Министр порылся в связках бумаг и вытащил толстую кипу.
   - Вот они, Хамадан. Я мог  бы  трижды  уничтожить  табя,  пользуясь  этой
грязью, но это не в моих правилах. Я тоже хотел избавиться от  тебя  честным
способом. И теперь рад этому. Вот, возьми, может, тебе пригодятся...
   Хамадан протянул руку и взял увесистую пачку бумаг.
   - Неужели этот подлец все это написал?
   - Поверь мне, что это еще не все. Я оставлял только перлы его творчества.
Но прости меня, я буду собираться.
   - Давай, Хашум, давай. Знаешь,  мальчик  мой,  что-то  говорит  мне,  что
недолго я проживу. И наше государство не слишком меня  переживет...  Страшно
мне, Хашум.
   - Мне тоже, - откликнулся первый министр.
   В переднем покое раздались крики и звон оружия.
   - Что там еще? - забеспокоился Хамадан.
   Хашум стоял побледнев, но лицо его оставалось спокойным.
   - Ты опоздал с предупреждениями, старый враг, старый друг... Это за мной.
   Двери распахнулись, и в комнату ворвался отряд стражников  с  обнаженными
кривыми саблями в руках.
   - Вот он, изменник! - заорал первый стражник.
   - Стоять! - рявкнул Хамадан, выступая вперед на полшага.  -  Пока  еще  я
командую вами. И вы уйдете отсюда сию минуту. Я сам отведу министра Хашума к
повелителю...
   - Нет, Хамадан, - произнес от дверей чей-то звенящий от злобы голос.
   Старый воин обернулся и увидел своего помощника.
   - Ты тоже не нужен государю Аламжи, - насмешливо сказал тот.  -  Прощайте
же.
   Он махнул рукой, и стражники набросились на двух вельмож.  Те  не  успели
даже сабель вытащить...
   Таким образом, гласит история, государь Аламжи уничтожил тех двух  людей,
которые могли каким-то  образом  повлиять  на  развитие  событий.  Сихем  не
обратился за помощью к Зу-Л-Карнайну и  был  завоеван  варварами  в  течение
одного месяца. Файшан пал через неделю после смерти  Хашума,  и  урмай-гохон
Самаэль верхом въехал в покои правителя. Государь Аламжи был убит, равно как
и его дети.
   Танну-ула разгромили прекрасные храмы Шуллата, га-Мавета, Арескои и  Джоу
Лахатала, которые украшали столицу Сихема. Статуи богов, находившиеся в них,
были низвергнуты. В Сихеме установился новый культ  -  культ  Ишбаала,  Отца
Смерти.
   А вот на Бали варвары не двинулись, полностью  опровергнув  разнообразные
прогнозы  политиков  по  всемy  Барду.  И  урмай-гохон  Самаэль  моментально
перестал всех интересовать и уж тем более считаться  опасным.  У  мира  были
другие проблемы...

***

   - Вы слышали? - поинтересовался у братьев Джоу  Дахатал,  едва  сдерживая
ярость.
   - Что, Владыка? - спросил А-Лахатал.
   - Там, на севере, появился какой-то варварский царек или князек,  который
завоевал Сихем. Кто ему даровал победу?
   - Не знаю, - ответил Арескои.
   - Ты утверждаешь, что ты ни при чем?
   - Я даже не знаю, о ком идет речь.
   - Это хорошо, брат. Потому что упомянутый мною царек разрушил наши  храмы
и объявил нас лжебогами.
   - Кого нас?
   - Меня, га-Мавета, Шуллата и тебя, братец.
   Шуллат высоко поднял бровь:
   - Сколько себя помню, Сихем поклонялся огню. Их предки - огнепоклонники.
   - Это всем известно, - рявкнул Змеебог.
   - А кому же поклоняется этот варвар?
   - Вот об этом я и хотел с вами поговорить. Кому-нибудь что-то говорит имя
Ишбаала? Кто это такой?
   - Понятия не имею, - отозвался А-Лахатал.
   - Не знаю, - удивился Шуллат.
   - Никогда о нем не слышал, - подошел поближе к брату га-Мавет.
   Остальные тоже всячески отрицали свое знакомство с названным божеством.
   - Тогда почему он ему поклоняется, если его вообще нет?!  -  окончательно
рассвирепел Джоу Лахатал.
   - Варвар, что ты от него хочешь?
   - Немедленно нашлите на него мор, засуху, эпидемию - что угодно. Но пусть
хорошо запомнит и поймет, что  за  ошибку  он  допустил,  пренебрегая  нашим
покровительством. Кто этим займется?
   - Я! - вызвался Шуллат. - Сихем всегда был местом, где  меня  почитали  и
уважали. А я не  оправдал  их  надежд,  не  укрепил  их  веры  своевременной
помощью. Хоть сейчас постараюсь исправить положение. Но каков мерзавец!
   Джоу Лахатал отпустил бессмертных. Шумная толпа  разбредалась  кто  куда.
Вахаган  и  Веретрагна  отправлялись  на  Джемар,  где  охотились  последние
несколько веков на расплодившихся там зубастых тварей  -  хорхутов.  Хорхуты
были не только сильными и злобными, но и весьма умными.  Поговаривали  даже,
что они вполне  могли  бы  стать  родоначальниками  новой  расы,  если  люди
отчего-то набьют богам оскомину.
   А-Лахатал  все  больше  времени  проводил  в  своем  подводном  дворце  в
сомнениях  и  колебаниях  -  помогать  ли  ему  Кахатанне  или  блюсти  свои
собственные интересы прежде всего. У него была и еще одна проблема. Огромная
океанская  впадина,  служившая  убежищем  Йа  Тайбрайя,  уже  несколько  раз
сотрясалась страшными толчками. Это могли быть  подводные  вулканы,  но  мог
проснуться и сам Зверь Моря. Выяснять это наверняка ему не хотелось,  потому
что он боялся услышать неприятные новости. Йа Тайбрайя нагонял на А-Лахатала
панический страх.
   Гайамарт сидел в Аллефельде. Там было совсем плохо после  смерти  Кодеша.
Нечисти отчего-то прибавлялось с каждым днем, будто ее плодили нарочно.  Те,
что уже были, вели себя все более нагло.  Аллефельд  незаметно  наступал  на
человеческие поселения, и уже несколько городов Мерроэ были поглощены лесом.
Эламское герцогство тоже пострадало, хоть и немного меньше.  Даже  трикстеры
поутихли  и  более  не  докучали  грабежами  соседним  странам,  потому  что
почувствовали, что вскоре и у  них  может  возникнуть  необходимость  где-то
скрываться, - Аллефельд отторгал и их. Гайамарт несколько раз  обращался  за
помощью непосредственно к Джоу Лахаталу, но тот находился в состоянии некоей
прострации и разумные  решения  принимать  был  просто  не  в  состоянии.  А
беспокоить этими проблемами кого-либо из Древних богов он не решался, потому
что считал, что за появление на Варде такого страшного места, как Аллефельд,
ответственны Новые боги, - им и исправлять положение. Это была глупость,  но
никто не сказал об этом Гайамарту.
   Баал-Хаддад не появлялся вот уже долгое  время.  Однако  Царство  Мертвых
по-прежнему управлялось железной рукой, и  там  все  было  более  или  менее
спокойно. Поэтому никто его отсутствием встревожен не был.
   О том, чем занимались га-Мавет и Арескои, подозревали,  догадывались,  но
вслух не говорили. Хотя Змеебогу не раз и не два доносили  о  том,  что  оба
бессмертных часто навещают Сонандан. Но Джоу Лахатал никак на эти  сообщения
не реагировал. Вслух не реагировал. Но глаза к потолку  закатывал  и  кулаки
сжимал. Из чего окружающие делали вывод, что ему это небезразлично...
   Мир готовился к потрясениям.

***

   Барнаба ворвался к Каэтане в  ту  самую  минуту,  когда  она  заканчивала
писать письмо Зу-Л-Карнайну. Дела оказались настолько  запутанными,  что  ей
срочно требовался совет Агатияра, и она хотела посетить  Курму  в  ближайшее
время. Она знала, что аита будет рад видеть ее, но все-таки хотела  спросить
и у его визиря, насколько уместен этот визит.