А если понимаешь, то не мучай девочку. Ей хуже, чем тебе. У нее впереди
вечность и сотни таких дураков, как ты.
   - Агатияр!
   - Что - Агатияр?! -  огрызнулся  старик.  -  Мне  больно,  понимаешь  ты,
больно! Больно смотреть на вас, больно знать,  чем  все  это  закончится.  А
помочь нельзя - не для того она создана, чтобы  помогать  ей  обрести  тихое
семейное счастье.
   - А просто помогать можно?
   Агатияр смотрит на  своего  взрослого  мальчика,  на  своего  императора,
которому проще управиться с целым континентом, чем со своей мятущейся душой.
И старый визирь понимает, что так, в общем, у всех: своя собственная душа  -
это самое трудное, самое страшное, самое неизведанное. Да что там, он хоть и
мудр, но тоже человек.

***

   Появление Вечного Воина Траэтаоны в  резиденции  Джоу  Лахатала  никакого
особенного переполоха не вызвало, потому что там уже давно ждали кого-нибудь
из Древних богов.
   Не так уж и много времени прошло с тех пор, как Враг прислал к Верховному
богу своего посланника, но  зато  сколько  событий  успело  произойти.  Джоу
Лахатал крепится и делает вид, что  ничего  особенного,  строго  говоря,  не
случилось. Но нынче это мало помогает.
   В  те  времена,  когда   боги   преследовали   маленький   отряд   людей,
пробивающийся к хребту Онодонги, используя для  этого  все  имеющиеся  в  их
(богов) распоряжении средства, принято было считать, что инициатива  исходит
именно от бессмертных. Что это они  пытаются  не  пропустить  Каэтану  в  ее
страну, в ее храм, к ее  народу,  потому  что  бесконечно  боятся  последней
богини Древней расы. То, что она была Сутью Сути, якобы влекло за  собой  ее
невероятное могущество и способность в любую  минуту  захватить  власть  над
Арнемвендом и свергнуть Новых богов. А Сонандан представляли  не  иначе  как
плацдарм  для  развязывания  этой  страшной  войны.  Остановить   Кахатанну,
безумную и беспамятную, но одержимую жаждой мщения за  своих  близких  и  за
себя саму, было просто необходимо.
   С той же целью Древние боги были  изгнаны  из  этого  мира  окончательно.
После оглушительной войны, в которой все сражались со всеми и  против  всех,
известные  проходы  в  иные  пространства  были  полностью  уничтожены   или
прикрыты. Официальная версия  гласила,  что  Древние  боги  потеряли  всякий
интерес к Арнемвенду и сами не хотят здесь появляться, полагаясь на Змеебога
и его братьев. Применительно к самому Барахою, Гайамарту  и  еще  нескольким
бессмертным это даже являлось правдой.
   Некоторые же боги  бесследно  пропали  в  иных  мирах.  И  если  Барахой,
Траэтаона и Тиермес могли во всякую удобную для себя  секунду  появиться  на
Арнемвенде - а проще всего на  Варде,  -  то  остальные  давным-давно  такую
возможность  утратили.  Йабарданай,  Аэ  Кэбоалан,  Курдалагон,  Олорун   не
появлялись в этом мире так долго, что речь могла идти только  об  их  смерти
или частичном развоплощении. Бог Ветров - Астерион  -  с  недавнего  времени
опять стал приходить сюда, но  никому  ничего  не  рассказывал  о  том,  где
пропадал столько времени. Считалось официально, что с воцарением Кахатанны в
Сонандане и укреплением ее позиций в  современном  мире  окрепла  и  вера  в
Древних богов, что и позволило им обрести некоторую  часть  былой  власти  и
былого могущества.
   Но все это было только  официальным  мнением.  А  Траэтаона  желал  знать
правду. И еще он очень желал сказать правду прямо  в  глаза  Змеебогу,  Джоу
Лахаталу, который считался правителем Арнемвенда и,  следовательно,  отвечал
за судьбу этого мира.
   - Здравствуй, - говорит Вечный Воин, останавливаясь напротив  прекрасного
воина в белых доспехах и алом плаще.
   Это сам Джоу Лахатал, который вышел встречать знатного гостя.
   Лицо Змеебога выражает  смешанные  чувства.  Похоже,  он  даже  рад,  что
Траэтаона пришел к  нему,  и  видно,  что  он  испытывает  в  связи  с  этим
нешуточное облегчение. Но с другой стороны,  мешает  всем  хорошо  известная
гордость Змеебога. Он невероятно горд, и  это  часто  отравляет  ему  жизнь.
Наверное, Лахатал знает об этом, но еще никто и  никогда  не  учил  его,  не
заставил произнести это вслух, признать ошибки, а жаль.
   - Ты догадываешься, зачем я пришел? - спрашивает Траэтаона.
   - И да, и нет, - туманно отвечает Змеебог. - Однако я рад  приветствовать
тебя в своем дворце. Пойдем тронный зал, побеседуем.
   Траэтаона соглашается.
   Дворец Джоу Лахатала по-своему  прекрасен.  Он  стоит  на  самой  вершине
острого пика, и седые мягкие облака рвутся в клочья, цепляясь за его изящные
башенки и высокие  шпили.  Он  построен  из  черного  мрамора,  лабрадорита,
обсидиана  и  черного  оникса,  отчего  напоминает  сгусток   ночной   тьмы,
притаившийся в небе.
   В бассейнах из ляпис-лазури плещется иссиня-черная, плотная, непрозрачная
вода, которая отражает изображения, как зеркало. На стенах висят  серебряные
щиты с прикрепленными на них головами охотничьих трофеев -  тут  и  зубастые
хорхуты, и сарвохи, и змеи,  и  множество  других  несимпатичных  и  опасных
тварей. Много  места  занимает  разнообразное  оружие,  в  основном  редкое,
которое почти уже и не используют нынче. И Траэтаона с улыбкой думает о том,
что Змеебог - это еще маленький мальчик, раз он играется  такими  игрушками.
Вечный Воин и  сам  когда-то  был  таким,  просто  его  детство  закончилось
настолько давно, что никому и в голову не приходит, что оно  могло  быть  на
самом деле.
   Тронный  зал  особенно  прекрасен.  Весь  пол  тут  выложен  мозаикой  из
драгоценных и  полудрагоценных  Камней.  Замысловатый  узор  складывается  в
изображение Змея Земли - Авраги Могоя. Его  многоцветная  чешуя  искрится  и
сверкает под светом лучей, падающих сверху. В этом зале потолок  хрустальный
и абсолютно прозрачный.
   Когда они входят в этот зал, который охраняется  змееголовыми  джатами  -
любимыми созданиями Лахатала, - Вечный Воин косится на своего  спутника:  уж
не решил ли тот взгромоздиться на трон для пущей важности. Тогда пришлось бы
его оттуда стаскивать, и вся встреча пошла бы прахом - Змеебог не простил бы
этого унижения.
   Видимо, Лахатал думает о том же. Он несколько раз бросает быстрые взгляды
на свой великолепный трон, стоящий на значительном возвышении, так что снизу
кажется, будто владыка просто парит в воздухе над головами своих  подданных.
Наконец бессмертные усаживаются прямо на нижней ступеньке, без  церемоний  и
излишних сложностей.
   И настроение сразу улучшается у обоих. Они  чувствуют  себя  мальчишками,
которые сбежали от строгого учителя, - и теперь у  них  есть  общее  дело  и
крохотная общая тайна. Этого вполне достаточно для дружбы.
   -  Давай  поговорим,  -  предлагает  Траэтаона.  -  Нам  очень  давно  не
доводилось просто говорить.
   - Согласен, - отвечает Лахатал.
   - Не хочу ничем обидеть тебя, - предупреждает Вечный Воин,  -  даже  если
будет обидно звучать.
   - Время нынче такое, что многое  звучит  обидно,  -  невесело  усмехается
Змеебог. - Даже музыка.
   Траэтаона не понимает, о чем  идет  речь,  но  не  хочет  запутываться  в
ненужных подробностях.
   - Я знаю, что произошло здесь. Знаю, что случилось с га-Маветом.
   - Об этом, похоже, знает весь Арнемвенд.
   - Весьма возможно. Но  если  мы  ничего  не  предпримем,  то  все  воочию
убедятся в том, о чем пока только слышат.
   - Ты говоришь, как Тиермес, и это понятно.
   - Я говорю не как кто-то, - повышает голос Траэтаона.
   Самую малость, но повышает,  чтобы  Змеебог  успел  вспомнить,  насколько
могущественнее и мудрее его собеседник.
   - У меня есть собственное мнение, Джоу. И оно действительно совпадает  со
мнением Тиермеса. Я тоже считаю, что нам нечего и некогда уже  делить.  Враг
стоит на пороге, и мудрее всего объединить наши силы. Я мог  бы  продолжить,
что иначе буду вынужден уничтожить тебя и твоих братьев,  а  затем  заняться
спасением мира в одиночку, но я понимаю, что Враг только этого и ждет. Я  не
хочу спорить или сражаться с тобой, владыка. Повелевай этим миром, если тебе
так нужен трон, - мы найдем себе другие миры. Но не позволяй никому отбирать
у твоих подданных право на жизнь и счастье. Ты  ведь  обязан  служить  им  и
защищать их, уж коли ты решил быть правителем...
   Джоу Лахатал слушает, прикусив губу. Он не просто все понимает,  он  даже
готов произнести решающее слово, просто оно нелегко ему дается.  Наконец  он
делает над собой форменное усилие и говорит:
   - Я согласен с тобой.
   - Я рад, - сияет Траэтаона. - Тогда  открой  проход  на  Арнемвенд  нашим
братьям - Йабарданаю, Олоруну, Аэ Кэбоалану. Где они? Где остальные? Что  вы
с ними сделали?
   - А ты как думаешь? - хмуро бормочет Змеебог.
   Траэтаона вскидывает седую свою голову, потому что ему чудится издевка  в
словах Джоу Лахатала. Но он не спешит говорить, он слушает и слышит, что был
не прав. Не издевка слышна в голосе прекрасного бога, но обреченность. И  он
решает дать ему минуту, чтобы прийти в себя. Вечный Воин ждет ответа и,  сам
того не замечая, рассуждает вслух:
   - Я думаю, что совершил ошибку, когда пустил все на самотек. Открою  тебе
свою тайну, а я боюсь признаться в ней даже Каэтане (хоть, думаю,  она  сама
все знает), - я как сам не свой был очень долгое время. Я  бросил  Арнемвенд
на произвол судьбы и носился по мирам, вмешиваясь во все  войны.  Хотя  и  с
самыми лучшими намерениями. Видел бы ты, что из этого выходило!
   Теперь я говорю, что был очень занят, что долгое  время  не  имел  сил  и
власти сюда прийти. Это отчасти правда.  Чтобы  проникнуть  на  Арнемвенд  и
оставаться здесь на какое-то время, нужно тратить столько энергии, что ни  о
каком серьезном могуществе речи нет. Поэтому мы и являлись на короткий срок.
Меня всегда удивляло, что Каэтана может свободно  себя  чувствовать  в  этом
пространстве. Но когда захотел, я же пришел. Почему нет остальных?
   - Я бы дорого дал, чтобы понять это, - сказал Змеебог.
   Траэтаона решил, что ослышался:
   - Ты хочешь сказать, что не знаешь ничего о судьбе моих родичей?
   - А откуда мне знать? - спросил Джоу Лахатал. - Они мне писем из изгнания
не писали.
   - Но ведь это же вы отправили нас в изгнание! Ладно, шут с ним,  с  нашим
скорбным прошлым. Главное что  мне  от  тебя  нужно,  это  чтобы  ты  открыл
проход...'
   - Ну, заладил! - взрывается Змеебог, который, как не раз упоминалось,  не
отличается спокойным и выдержанным характером.
   В тронном зале повисает тишина.
   Вечный Воин с трудом понимает, что происходит. Он не видит  никакой  злой
воли со стороны Джоу Лахатала, он чувствует, что тот над ним не  издевается,
- посмел бы! - но что тогда мешает ему помочь Древним?
   Бессмертные топчутся у дверей, но не решаются войти. Они хотят  вмешаться
в разговор, но им не хочется испытать на себе гнев двух грозных богов.
   Наконец Джоу Лахатал решается.
   - Видишь ли, - начинает  он  неуверенно,  -  видишь  ли,  Траэтаона.  Вся
проблема заключается в том, что я уже очень давно открыл все проходы и  снял
все запреты, когда-либо мной поставленные...

***

   В Аллаэлле происходят странные вещи. Даже  старики  не  могут  припомнить
ничего подобного и путного ничего не советуют.
   Страх, паника, ужас.
   И только в королевском дворце все по-прежнему тихо. Король Фалер счастлив
и жестоко карает всякого, кто осмеливается заговорить с  ним  на  неприятные
темы. Он словно не замечает, что  дворец  обезлюдел.  Почти  все  придворные
сочли за благо удалиться в. добровольное изгнание. Многие  из  них  живут  в
своих загородных виллах, подальше от безумного монарха и его фаворитки.  Те,
кто побогаче и поумнее, вообще предпочли покинуть страну и теперь  находятся
в Мерроэ и Тевере, Таоре и Сарагане.
   Правление Бендигейды Бран-Тайгир  и  кровавым  не  назовешь.  Потому  что
количество  пролитой  крови  превзошло   все   возможные   описания.   Народ
безмолвствует, но вовсе не оттого, что согласен со своей судьбой.  Просто  у
него нет выбора. О короле и его невесте редко вспоминают за теми проблемами,
которые возникли с недавнего времени.
   Все  легенды  о  кошмарных  тварях,  о  ночных  вампирах,  о   загадочных
убийствах, от которых прежде мороз  шел  по  коже,  нынче  кажутся  детскими
сказками по сравнению с действительностью.
   Горькая она, эта действительность, и безнадежная.
   Цветущий некогда Аккарон невозможно узнать в  обезлюдевшем,  заброшенном,
замусоренном городе, по которому жалкими тенями слоняются нищие, не  имеющие
убежища и крыши над головой. Торговля замерла, стране грозят  голод  и  мор.
Начинаются эпидемии страшных и неведомых болезней. Редкие отряды факельщиков
ходят по предместьям и предают огню те дома, в которых поселилась смерть.
   Порт замер. Даже чайки покинули его, а волны накатывают на берег какие-то
серые, шипящие и злобные. Песок стал грязным. Корабли,  которые  остались  в
Аккароне, постепенно разваливаются -  не  столько  от  времени,  сколько  от
ненужности и заброшенности.  Непросмоленные,  неухоженные,  они  гниют,  как
живые трупы, как свидетельство человеческого непостоянства и трусости.
   Где яркие цветастые флаги, где шумная толпа встречающих, где носильщики и
крикливые  негоцианты,  стремящиеся  выгодно   продать   свой   товар,   где
приезжающие и отъезжающие? Сам  Великий  Дер,  кажется,  потускнел  и  катит
теперь мутные свои воды гораздо тише  и  медленнее,  нежели  прежде.  Хлопья
грязной пены прибиваются водой к берегу, и в  них  плавает  мусор.  Даже  он
страшен. Потому что на мелководье бессильно  перекатываются  детские  куклы,
оброненнные в спешке, и кажется, что до сих пор  над  водами  огромной  реки
несутся плач и крики, - дети  не  столь  коварны,  как  взрослые,  и  тяжело
переживают разлуку со своими  друзьями;  изящные  туфельки,  сорвавшиеся  со
стройных ножек во время дикой давки, которая  образовалась  в  порту,  когда
люди  стремились  попасть  на  последние  отходящие  корабли;  жалкий  скарб
бедняков - цветастые узелки с каким-то тряпьем, которым не нашлось места  на
борту; полуистлевшие, покрытые плесенью и слизью толстые  книги,  оброненные
каким-то книгочеем. Рядом лежат и треснувшие увеличительные линзы  -  что  и
как будет теперь читать смешной библиотекарь? Наполовину ушел в мокрый песок
огромный медный котел - в нем готовили самый вкусный на весь Аккарон  суп  в
палатке у южных ворот. На довольно  большое  расстояние  разбросаны  бусинки
ярко-голубого  цвета  -  все,  что  осталось  от  ожерелья,  порвавшегося  в
суматохе. И никто не подберет их из воды, потому что в Аккароне  больше  нет
детей и шумные их стайки не возятся в прибрежном песке в поисках  ракушек  и
еще более ценных вещей, которые обычно  прибивают  к  берегу  волны.  А  вот
валяется,  как  хлам,  изящная  бронзовая  статуэтка  -  антиквары  западных
королевств дали бы за нее неплохие деньги еще несколько месяцев тому  назад,
а теперь  она  никого  не  интересует.  Нагромождаются  кучами  раздавленные
музыкальные инструменты и детские стульчики, рассыпавшаяся кухонная утварь и
деревянная  игрушка  с  облезшей  краской,   бесформенные   тряпки,   бывшие
праздничным нарядом,  который  берегся  для  торжественных  случаев,  и  еще
неизвестно что, превратившееся в осклизлую кучу темного цвета.  Вот  и  все,
что осталось от Аккарона.
   Когда западные королевства отказались подтвердить факт развода  Фалера  с
обезумевшей королевой Лаей,  Бендигейда  Бран-Тайгир  взбесилась.  Несколько
дней неистовствовала она, громя и круша все, что поддавалось ее  натиску,  и
превратив к концу второго дня свои уютные изысканные покои  в  кучу  мусора,
осколков и обломков.  Вконец  обессиленная,  с  красными  от  слез  и  гнева
глазами, встрепанная,  недавняя  красавица  сейчас  более  всего  напоминала
ведьму. Короля она и близко к себе не подпускала,  и  тот  заперся  в  своей
опочивальне, мрачнее тучи. Придворные шептались  по  углам,  гадая,  что  из
этого выйдет.
   Наследные принцы, последовав совету первого министра, уехали в Мерроэ,  к
своему дяде - королю, опасаясь, что отец не посчитается ни с их  положением,
ни с тем, что они - его дети. Принц Сунн, старший  сын  Фалера  и  наследник
престола, прекрасно понимал, какая судьба ему уготована. И только оказавшись
в Кайембе - столице родины королевы  Лай,  переступив  порог  дворца  короля
Колумеллы, он почувствовал себя в относительной безопасности и успокоился за
судьбу своего младшего брата. Однако за то время, пока они ехали в  Кайембу,
в Аллаэлле столько всего  успело  произойти,  что  их  дядя,  хоть  и  горел
желанием  отомстить  коварному  Фалеру,  тем  не  менее  понимал,  насколько
нереально сейчас это было бы делать.
   Изумленным принцам сообщили, что вся Аллаэлла оказалась во власти  темных
сил. И происходящее там  превосходит  то,  что  можно  постичь  человеческим
разумом.
   Вскоре последовали подробности. И самым ужасным известием было  сообщение
о страшной смерти королевы Лай и гибели храма Тики-утешительницы.

***

   Поздно ночью в двери храма постучали пять человек в длинных черных  рясах
с капюшонами, которые полностью закрывали все лицо. Путники  были  худыми  и
высокими и не произносили ни слова. Но храм Тики-утешительницы  для  того  и
стоял на протяжении веков, чтобы давать приют  и  защиту  всем  нуждающимся.
Здесь не спрашивали ни о чем, а кормили голодных, врачевали больных и давали
кров бесприютным. Издавна тут  находили  убежище  и  убийцы,  прячущиеся  от
закона, и воры, и смертельно больные,  и  старики,  которые  перестали  быть
нужными своим детям. Тут жили те, кто страдал от неизлечимых сердечных  ран,
те, кого предали, те, кого уже никто не ждал.
   Жизнь в храме была проста и безыскусна. Люди  постоянно  работали,  чтобы
обеспечить   себе   относительно   благополучное   существование.    Многие,
излечившись  и  отдохнув,  опять  возвращались  в  шумный   мир,   бурливший
собственной жизнью  за  стенами  обители  Тики-утешительницы.  Но  приходили
новые, они требовали того же внимания и заботы. И жрицам храма ни минуты  не
доводилось сидеть без дела.
   Правда, и благодарность была соответственной. Даже в  самые  неурожайные,
голодные или несчастливые для страны годы бывшие  подопечные,  равно  так  и
жители окрестных городов и селений, не оставляли жриц Тики. Скромные  узелки
с несколькими лепешками и  шкатулки  с  золотыми  монетами  одинаково  часто
встречались на блюде для подношений, установленном во внутреннем дворе. И ни
один вор никогда отсюда ничего не украл. Ни один мошенник не  взял  ломаного
гроша у добросердечных обитателей храма. Ибо то был великий грех, и жестокое
наказание грозило бы любому, узнай люди о подобной провинности.
   Храм Тики оставался последним пристанищем в этом жестоком и суетном мире,
последним местом, где единственным  законом  была  доброта,  а  единственным
стремлением - желание помочь другим. И все  жители  Аллаэллы  понимали,  что
если с обителью что-то случится и она исчезнет  в  вихре  войн,  грабежей  и
убийств, которые  случались  сплошь  и  рядом,  то  вместе  с  ней  исчезнет
последняя надежда. И, хранимый этим знанием, освященный всеобщей верой, храм
Тики преодолевал самые страшные потрясения.
   Когда  в  маленьком  скрипучем  возке,  запряженном  старыми  полуслепыми
мулами, хуже  которых  уже  нельзя  было  отыскать  в  королевских  стойлах,
привезли  сюда   безумную   государыню,   жрицы   Тики   приняли   на   себя
ответственность за несчастную женщину. Она плакала и  кричала  о  тени  Зла,
которая медленно наползает на мир, и заклинала всем святым  и  дорогим,  что
осталось у . людей, отправить гонца в  храм  Истины,  к  Великой  Кахатанне,
чтобы предупредить ее...
   Странно было, откуда берется столько сил  в  этом  измученном,  съеденном
болезнями теле.
   Верховная жрица храма Тики Агунда как-то  не  вытерпела  и  вызвала  свою
доверенную подругу Ханиш, с которой они вместе трудились,  спас