коня чуток. Я наброшу на себя доспехи.
     Мальчишка смотрел на рыцаря исподлобья. Глаза были серьезными:
     -- А сможешь сам? Такие надо застегивать сзади.
     -- Ну, если ты знаешь, как это делается...
     -- Подумаешь! Рыцари есть и у нас.
     Он бросил поводья на крюк коновязи.  В  комнате,  где  Томас  оставил
оружие, мальчишка восторженными глазами смотрел на длинный меч.
     -- Ух ты! Такой громадный! Это твой?
     Томас схватил  меч,  повертел  одной  рукой,  с  неожиданной  яростью
рубанул по толстому столбу. Лезвие вошло наискось и  рассекло  столб,  как
тонкий прутик. Верхняя половинка соскользнула  с  нижней,  упала  с  таким
грохотом, что затряслись стены, а стол и ложе подпрыгнули.
     -- Ого! -- вскрикнул мальчишка. -- Такого еще никто не делал!
     -- Никто?
     -- Никто! -- поклялся мальчишка, добавил после  минутного  колебания:
-- Даже наш князь!
     Боль в разбитом лице Томаса ослабла,  но  осталась  в  груди,  словно
могучие кулаки Михаила раздробили ему грудь и ранили  сердце.  Он  напялил
доспехи, поворачивался, пока мальчишка, упираясь ногой,  затягивал  ремни,
стягивал стальные пластины.
     -- Пора.
     Когда вышел на крыльцо, возле коновязи рядом с  его  жеребцом  стояло
еще трое коней. На одном сидела Яра.

     Они уже выехали за ворота, а Яра все еще убеждала:
     -- Не будь меня с тобой, разве мой дядя бросился бы нам на помощь?  И
привез бы тебе вдогонку потерянную чашу? Калика вообще хотел,  если  вдруг
погибнет, чтобы я пошла с тобой  до  Британии!  Одному  не  дойти.  Одному
вообще не выжить, когда столько врагов...
     Томас молчал, чувствовал, будто его привязали за ноги к диким коням и
погнали их в разные стороны. Ее доводы нелепы, хотя какая-то правда,  надо
признаться, есть, да и пользы от ее лука тоже, но он ни за какие сокровища
не взял бы женщину в столь трудное путешествие... хотя тут осталось  разве
что переплыть  морской  пролив  да  вручить  чашу  первым  же  встреченным
священникам... если бы это была женщина. Но и  ее,  красивую  и  отважную,
самоотверженную и -- надо же  такое  несчастье!  --  умную,  не  взял  бы,
благородством друзей нехорошо пользоваться,  если  бы  не  железная  рука,
сжимавшая его сердце с момента приезда в оставленный за спиной град.
     Он уже думал, что колдовство убьет его, едва выедет за ворота, уже  и
так было горько и гадко, что жить не хотелось, но едва увидел ее в  седле,
солнце засияло и сожгло тучи, птицы запели,  а  сердце,  освободившись  от
тяжести, начало скакать, как ополоумевший заяц.
     Он и сейчас с величайшим трудом давил ликование,  сдерживался,  чтобы
не вскочить с ногами на седло и заорать что-нибудь восторженно-глупое. Они
снова едут за солнцем, ну пусть не совсем, они же едут на северо-запад, но
все равно к солнцу, счастью. А что ему еще нужно помимо  этой  бесконечной
дороги, синего неба и степи, которую он  видит  на  кончиках  ушей  своего
гостей, затем Томас видел фигуру в  волчьей  шкуре  во  дворе  у  жаровен,
     Дорога вывела к небольшой  речушке,  маленькой  и  невзрачной,  но  с
берегами,  способными  выдержать  удары  океанских  волн.  Возможно,  реки
мельчают и покрываются тиной, как и люди, подумал Томас.
     Кони неспешно двигались по высокому берегу,  воздух  был  по-осеннему
холоден, чист и свеж.  Томас  сдерживал  радостную  дрожь  во  всем  теле:
чувствовалась близость большой воды.  Река  впадает  в  море,  за  которым
зеленеют холмы Британии!
     Яра сказала негромко, с печалью в голосе:
     -- Везде кровь и разор...
     Навстречу по  дороге  двигался,  по-стариковски  опираясь  на  палку,
белоголовый мальчонка в драных заплатанных портках, ветхих настолько,  что
сквозь них видно было серую от холода грязную  кожу,  босой,  с  нищенской
сумой через плечо. Он был худ настолько, что  кости  торчали  даже  сквозь
ветхую одежонку. Босые ступни были красными от холода, в цыпках.
     Томас наклонился, всматриваясь внимательно. В мальчишке  было  что-то
тревожное. Бредет  неспешно,  глазеет  по  сторонам.  Такому  не  очень-то
доверят отлучиться от  своего  двора,  разве  что  гусей  пасти,  а  здесь
ближайшая весь далековато...
     -- Ты кто такой отважный, -- спросил он ласковым  голосом,  чтобы  не
напугать своим устрашающим видом, -- что не боишься  уходить  так  далеко?
Здесь дикие звери, здесь страшные рыбы, а птицы  так  вовсе  с  клювами  и
крыльями!
     Мальчишка поднял на рыцаря серьезные глаза.
     -- А я боюсь.
     -- Боишься? -- Томас оглянулся на Яру.  --  Тогда  ты  очень  смелый.
Только герои, преодолевая страх, умеют совершать подвиги.
     Яра смотрела на мальчишку с любовью и жалостью. Томас успел подумать,
что она, должно быть, очень любит детей.  А  так  как  с  виду  вон  какая
здоровая и краснощекая, то нарожает их, как крольчиха, не  меньше  дюжины,
будет вылизывать, как корова и защищать, как волчица.
     -- Нет, -- ответил мальчишка чистым голосом, -- я очень несмелый.  Но
мне было велено.
     Томас насторожился, быстро посмотрел  по  сторонам.  Везде  тихо,  от
ближайших кустов далеко, засада не страшна. Но словно бы в  самом  воздухе
разлито что-то особенное...
     -- Кем?
     -- Не знаю.
     -- Гм... А как было велено?
     -- Просто был голос в ночи.
     -- Тебе привиделось? -- спросил Томас с облегчением. -- У детей часто
бывают ночные страхи.
     Мальчишка покачал головой. Вид у него был несчастливый.
     -- Нет. Был голос, затем было сияние в ночи. А голос не был страшным.
Он говорил, как мой дедушка, ласково. Но строго. Велел придти сюда и ждать
огромного рыцаря в блестящих доспехах. Я здесь уже с утра, замерз совсем.
     Яра смотрела  то  на  мальчишку,  то  на  Томаса.  Рыцарь  спросил  с
подозрением в голосе:
     -- Постой, как тебя зовут?
     -- Иосиф, сын Богдана.
     Что-то словно пронесло невидимой ладонью над головой Томаса, он  даже
ощутил тепло. Спросил внезапно охрипшим голосом:
     -- Ты откуда родом?
     -- Из Аримафейска. Аримафейск тут недалече, прямо за Урюпинском...
     Томас даже покачнулся, словно громом пораженный в самое сердце. Иосиф
Аримафейский? Вот что имел в виду тот... Голос... когда сказал, что  когда
встретит настоящего Иосифа, то, несмотря на всю свою отвагу и доблесть, не
откажется отдать ему чашу!
     Яра смотрела с тихой жалостью, затем  перевела  умоляющий  взгляд  на
рыцаря. Томас ощутил укол в сердце. Вот что и как было начертано в  высших
небесных   чертогах...   Да,   должен   принести   чашу   потомок   Иосифа
Аримафейского, того самого, в чьем склепе нашли покой останки сына Бога --
Христа, пришедшего спасти мир. Ему, за заслуги его великого  предка,  дана
честь принести чашу с кровью Христовой...  Но  как  может  ребенок  пройти
через пустыни, горы, болота, леса, переправиться через  реки,  к  тому  же
постоянно  пробиваясь  через  земли  враждебных  племен   и   народов?   А
разбойники, чудовища ночи,  драконы?  Провидение  из  всего  крестоносного
войска избрало именно его, Томаса Мальтона,  чтобы  своим  мечом  защищать
этого чистого душой мальчишку. И он в состоянии это сделать!
     Он  чувствовал,  как  обида  на  неведомого   узурпатора   его   чаши
испарилась. Он передавал ее не в руки более сильного воина, не в руки мага
или властителя, а в тонкие ручонки ребенка,  которому  не  выжить  в  этом
страшном мире без защиты его длинного меча.
     -- Яра, -- велел он, -- дай ему моего запасного  коня.  Он  поедет  с
нами.
     Она покачала головой.
     -- Томас, он же ребенок...
     Наклонившись, легко подняла к себе в седло. Глаза ее сияли,  и  Томас
снова подумал, что она, несмотря на свой звериный нрав и  умение  стрелять
из лука, будет хорошей матерью. Вон руки дрожат от желания вытирать сопли,
тетешкать,  а  губы  уже  складываются  трубочкой,  будто   сейчас   будет
насюсюкивать в оттопыренное ухо колыбельную.
     -- А что скажут родители? -- спросил Томас  на  всякий  случай,  хотя
чувствовал, что Провидение могло предусмотреть всякие мелочи.
     Мальчишка ответил чистым грустным голосом:
     -- Они померли. Я сирота.
     -- Бедолага... Как ты живешь?
     -- Да так... Сегодня у одних поработаю, завтра  у  других.  Покормят,
дадут что-то одеть с хозяйских детей, мне много не надо.
     Томас угрюмо кивнул. Провидение в самом деле позаботилось  обо  всем.
То ли прибило родителей, чтобы не помешали мальцу  отправиться  в  дальний
путь, то ли само как-то случилось. Хотя само  ничего  не  случается,  ведь
даже лист с дерева не падет без повеления свыше.  Впрочем,  ради  великого
дела можно и придушить пару простолюдинов. Их же  как  листьев  в  росском
лесу.
     Будь я Богом, сделал бы вовсе просто, подумал  он  отстраненно.  Если
тот древний Иосиф был не размазня, то наверняка оставил не одного  чахлого
сына, а поболе. Вон у него дядя, до чего ученый, что и на женщин вроде  бы
не глядит, но, кроме четырех сыновей, у него в каждой деревне  по  десятку
бастардов бегает. А  у  древнего  Иосифа  только  прямых  потомков  должны
набраться тысячи. Среди  них  есть  и  богатые,  и  бедные,  и  смелые,  и
пугливые. Есть и сироты. Только и делов, что такого мальца  на  пару  миль
переместить вправо или влево... А то и просто вовремя разбудить и  вывести
на дорогу.
     Мальчишка был тих, как мышь, робок  и  послушен.  Жизнь  среди  чужих
людей научила не ждать тепла, а когда Яра погладила по голове, он  засиял,
как солнышко, потянулся к ее руке, стараясь продлить ласку.

      * ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ *

     Глава 1

     Дыхание северного моря становилось все мощнее. Еще  через  милю  река
словно конь, почуявший близкий отдых, с новыми силами  устремилась  вперед
по прямой. Дорога вывела  к  высокому  обрыву.  Еще  издали  они  услышали
тяжелый равномерный гул. Воздух стал влажным, словно предгрозовым.
     Томас с  такой  страстью  рвался  увидеть  море,  что  Яра  понимающе
придержала коня. Мальчишка сонно завозился в ее объятиях.
     -- Уже приехали?
     -- Почти, -- успокоила Яра. -- Спи.
     Томас  остановил  коня  на  краю  обрыва.  Долго   стоял   в   гордом
одиночестве, смотрел, на лице блестели капельки влаги. Яра решила бы,  что
слезы, будь на месте рыцаря слабая женщина, у которой то слезы, то  сопли,
но над обрывом стоит и смотрит на Британию железный рыцарь! Неужто  брызги
взлетают так высоко?
     Блестящая металлическая статуя приглашающе поманила  ее  дланью.  Яра
тронула коня каблуками. Берег был крут и высок, на его основание тяжело  и
мощно обрушивались высокие  медленные  волны.  Они  были  серого  цвета  и
казались свинцовыми.  Они  тянулись,  постепенно  измельчаясь,  до  самого
виднокрая, где с ними сливалось такое же  серое  небо  со  свинцово-серыми
облаками.
     -- Там Британия, -- сказал Томас тихо.
     -- Счастливый... -- ответила она так же тихо. -- Но если  вплавь,  то
после такого плотного обеда тяжко.
     Томас тряхнул головой, стряхивая сладкие  грезы.  Затуманенные  глаза
снова стали пронзительно-синими, холодными, как Британия.
     -- Здесь порты должны быть на каждом шагу.
     -- Хочешь найти корабль сегодня?
     --  Горбатого  баба  с  воза  до  Киева  доведет,  --  ответил  Томас
значительно.
     Яра с печалью отвела взор. Рыцарь пользовался даже словами калики, не
мог смириться с потерей. Тот словно  бы  шел  рядом,  говорил,  смеялся  и
шутил, подавал мудрые, редко когда понятные советы.
     Они не проехали и двух миль вдоль берега,  когда  встретили  рыбацкую
деревушку. Там объяснили,  что  еще  чуть  дальше  лежит  городок,  откуда
корабли уходят почти каждую неделю. А если бы они поехали вдоль  берега  в
другую сторону, то наткнулись бы на город с таким огромным портом,  откуда
корабли уходят каждый день.
     Томас выругался, но поворачивать коня не стал. Судьба наконец  начала
улыбаться им, так что может повезти и там, куда едут.
     Городок был невелик. Томас сперва приуныл, но когда  подъехал  ближе,
сердце застучало радостнее. Порт впятеро больше города, горожане  кормятся
благодаря кораблям. От мачт рябит в глазах. Пока приближались, два корабля
как раз подходили к причалу. А сколько приходит, столько должно и уходить,
даже Яре понятно. Правда, морякам  надо  дать  время  на  загул,  драку  в
корчме, здесь именуемые уже тавернами,  на  веселых  девок,  но  скитальцы
морей так же быстро  спускают  деньги  и  награбленное  богатство,  как  и
скитальцы  песков,  лесов  или  гор.  Так  что  корабли  здесь  не  должны
задерживаться.
     Томас хотел  ехать  сразу  к  кораблям,  Яра  заикнулась  об  отдыхе,
мальчишка устал, спал на ее руках, но рыцарь дрожал от нетерпения.
     -- Сперва к причалу, -- сказал он твердо,  --  а  постоялый  двор  не
отплывет!
     Они поехали в  порт.  Здесь  было  не  так  пестро  и  шумно,  как  в
восточных, куда привезли крестоносцев, но все-таки жизнь кипела, мокрые от
пота рабочие таскали  мешки  с  грузом,  здесь  же  перекупщики  щупали  и
рассматривали товар, ссорились между собой, пьяные моряки и ворье затевали
драки. Здесь была жизнь, а чем дальше от порта, чем больше она походила на
прозябание.
     Из всех кораблей только два готовились выйти на  этой  неделе.  Томас
отыскал хозяина, тот обещал уйти хоть сейчас,  если  ему  доставят  шелка,
обещанные еще неделю назад. На втором корабле объяснили,  что  моряки  уже
пропили деньги, вырученные за мечи из Британии,  теперь  осталось  собрать
их,  а  для  этого  надо  лишь  вытащить  из  теплых  постелей.  Если   бы
собственных, то собрал бы в один миг, а то из чужих, а они  сегодня  одни,
завтра другие...
     Томас уже жалел, что не поехал в другую сторону, но хозяин  посмотрел
внимательно, оскалил зубы в широченной усмешке.
     -- Вижу, торопишься тоже в чужую?..  Приходи  завтра  с  утра.  Не  с
самого раннего, а так, когда солнце, как обезьяна,  уже  вскарабкается  на
треть мачты. Если сумеет с такого похмелья.
     Постоялый двор был огромен, а Томасу еще на входе объяснили,  что  на
этой же улице есть еще два,  и  если  ему  здесь  не  нравится,  то  может
убираться  ко  всем  чертям.  Постояльцев  и  без  него   хватает,   впору
пристраивать еще комнаты.
     Томас посопел, но Яра дергала за рукав:  перестань,  здесь  всего  на
ночь, ты же на камнях спал!
     На ужин предложили рыбу, правда, самую  разную,  вареную,  печеную  и
жареную, к  тому  же  почти  даром.  Томас  потребовал  мяса,  чем  вызвал
недовольство, но желаемое получил, хотя пришлось выложить в  двадцать  раз
больше. Похоже, если рыбу ловили прямо на месте, то  мясо  покупали,  а  в
военное время платить приходилось не только монетами, но и головами.
     Томас осмотрел комнату Яры, проверил запоры, решетки  на  окнах.  Яра
уложила усталого мальчишку на постель,  укрыла  ветхим  одеялом.  Он  лишь
слабо улыбнулся, попытался удержать ее руку, но  крепкий  сон  сделал  его
пальцы вялыми.

     Томас пробовал ложиться, вскакивал, подбегал к единственному  окошку.
Сердце колотилось, сон не шел. За окном чернота, две-три  тусклые  звезды,
но в той стороне -- Британия. До нее  рукой  подать  в  сравнении  с  тем,
сколько пришлось пройти, проехать, пролететь, проползти, обдирая локти!
     За тонкой перегородкой, где расположились Яра с мальчиком, было тихо.
Умаялись оба. Все-таки женщина тоже ребенок, как бы ни старалась выглядеть
взрослой. И относиться к ней надо всегда, как к ребенку, какую бы ношу она
ни пыталась сама взвалить на свои плечи. И оберегать, как ребенка.
     Он лег, заложил руки за голову, но сна все равно ни в одном глазу.  В
возбужденном мозгу  проскакивали  радостные  минуты  возвращения,  всплыло
любящее лицо матери, совсем  некстати  увидел  сцену  захвата  Иерусалима.
Сердце все еще колотилось часто и сильно, словно размахивал  мечом,  а  не
пытался погрузиться в сон.
     Он долго лежал в ночной тишине, дышал ровно и глубоко. Наконец  мышцы
расслабились, он ощутил, как руки отяжелели... и в  это  же  время  ощутил
чье-то присутствие в комнате. Глаза уже привыкли к слабому свету луны, что
заглядывала в окошко, но в комнате помимо  стола,  двух  лавок  и  грубого
ложа, где Томас лежал, ничего не было.  В  то  же  время  он  чуял  чье-то
присутствие.
     Дышал все так же ровно, всматривался  из-под  приспущенных  век.  Меч
справа от руки, почти касается пальцами, а  веревочка  от  мешка  с  чашей
накинута на кисть левой. Если бы не  научился  звериным  чутьем  угадывать
опасность раньше, чем она возникала воочию, то сгинул бы  еще  на  пути  к
Святой Земле, не  говоря  уже  о  полной  опасности  жизни  крестоносца  в
захваченных землях.
     Из стены выступили две фигуры. Обе были в плащах  до  полу,  капюшоны
надвинуты на лица, скрывая глаза. Томас  разглядел  только  подбородки:  у
одного квадратный, тяжелый, в обвисших складках кожи, у другого острый, но
тоже упрямо выдвинутый вперед. Оба походили  больше  на  рыцарей,  чем  на
монахов.
     -- Крепко спит? -- спросил один шепотом.
     -- Крепкий сон наступает через два часа, -- ответил второй  таким  же
шепотом, наставительно, -- тогда все бесполезно... А сейчас самое время.
     Первый приблизился  к  ложу.  Томас  напрягся,  готовясь  молниеносно
ухватить меч, ударить,  прыгнуть,  парировать  удар  второго,  пригнуть  и
ткнуть острием меча как копьем в живот первого. Сердце застучало еще чаще,
но дыхание он удерживал ровным,  расслабленным.  Даже  рот  приоткрыл  для
убедительности.
     -- Сэр Томас Мальтон, -- заговорил первый негромко, но таким властным
голосом, что Томас ощутил невольный импульс стать  перед  незнакомцами  на
колени. От них исходила мощь королей. -- Сэр Томас Мальтон из  Гисленда!..
Ты совершил великий подвиг, прославив не только свое имя и  свой  род,  но
все англское рыцарство! Сейчас же ты не должен  успокаиваться,  ты  должен
быть готов к сражениям и схваткам, ибо дом близок, но путь к нему  труден.
Ты должен доставить Иосифа Аримафейского с чашей в  Британию,  ибо  именно
тебя Провидение избрало своим орудием, а там ты обязан  сразу  же  отвезти
чашу в часовню святого Дункана и передать в руки  святых  отцов.  Укрепись
духом, ибо путь твой еще не окончен!
     Он перевел дыхание, посмотрел на второго, словно  спрашивая,  так  ли
сказал и все ли. Тот кивнул.  Первый  сказал  все  тем  же  негромким,  но
властным голосом, от которого дрожал воздух:
     -- Когда ты проснешься, то  сядешь  на  корабль  со  статуей  святого
Дункана  на  борту.  Там  надежная  команда,  вас  отвезут  на  тот  берег
немедленно.  Проснувшись,  ты  будешь  помнить  только  страстное  желание
исполнить это повеление. Спи крепко, а утром встанешь полным сил  и  жажды
выполнить все, что тебе было сейчас сказано!
     Они медленно отступили и, сколько Томас ни всматривался, без стука  и
скрипа ушли прямо в стену. Он еще долго лежал, успокаивая сердце,  готовое
выпрыгнуть. В ушах звучал властный голос,  и  Томас  чувствовал  страстное
желание выполнить все  до  мельчайших  деталей,  хотя  оставалась  в  душе
горечь. Он и собирался все сделать именно так. Неужто в  нем  сомневаются,
не верят? Или сочли, что выдохся?
     Медленно встал, на цыпочках пробежал вдоль  стены,  где  половицы  не
скрипели, ощупал то место, куда они исчезли. Стена была абсолютно гладкая.
Молча выругавшись, так же осторожно вернулся, лег. Когда церковь уничтожит
все колдовство, жить будет проще.
     Теперь сон не шел вовсе. Томас лежал, мрачно  смотрел  в  потолок.  В
ушах звучал властный голос, заставляющий  его  потупить  так,  как  угодно
святой церкви.

     Утром он промолчал о ночных гостях.  Быстро  позавтракали,  вышли  на
холодную сырую улицу. Иосиф зевал, тер кулачками глаза, но  шел  послушно,
смотрел преданными чистыми  глазенками.  Томас  вручил  ему  мешок,  велел
строго-настрого беречь. Яра посмотрела обеспокоенно.
     -- Не рано ли?
     -- Но сказано ведь, что именно Иосиф должен принести в Брит