ь...
     Калика усмехнулся краешком рта, смолчал.

     Глава 5

     Ближе к полудню въехали в крохотную деревушку. Калика направил коня к
самому крайнему  домику,  от  которого  несло  копотью,  горелым  железом,
ржавчиной. Навстречу вышел широкий могучий  мужик  в  пропаленном  кожаном
переднике, Олег сказал, не слезая с седла:
     -- Сможешь подковать коня и расклепать два железных кольца?
     Мужик смотрел исподлобья:
     -- Это ж надо огонь разводить...
     -- Жаль, -- сказал  Олег  сожалеюще.--  Я  думал,  тебе  два  золотых
пригодились бы в хозяйстве...
     Мужик поспешно  обернулся  к  дому,  взревел  зычно,  кони  испуганно
прижали уши:
     -- Варнак, Болдырь!.. Живо разогреть горн!.. Наострить новых гвоздей!
     Олег спрыгнул  с  коня,  Томас  понимающе  ухмыльнулся,  слез,  отдал
поводья набежавшим детям. У деревенского кузнеца их оказалась целая  куча:
одни разожгли огонь, другие расседлали коней и напоили, а  хозяйка  спешно
принялась ощипывать гуся.
     Глаза кузнеца расширились, когда увидел ошейник на  шее  благородного
рыцаря, но смолчал. Быстро и умело, орудуя зубилом  и  клещами,  расклепал
подлые обручи, тут же швырнул на горящие угли, спеша переплавить, чтобы  и
следа не осталось, буде начнут спрашивать надсмотрщики барона. Олег бросил
ему в ладонь два золотых. Кузнец поблагодарил,  тут  же  словно  невзначай
уронил на закопченную наковальню, лишь затем заулыбался и бережно убрал  в
кошель.
     Олег усмехнулся:
     -- Случаются разные?
     Кузнец сокрушенно покачал головой:
     -- И не поверишь, благородный человек! Раньше за  лето  два-три  раза
всучивали  золотые  или  серебряные  монеты,  которые   на   другой   день
оказывались сухими листьями! Но когда я  узнал,  что  против  железа  чары
бессильны, то стал высыпать монеты на эту наковальню... Уже поймал одного.
Правда, дурень клялся, что его самого надули. Может быть,  не  лгал.  Если
взаправду маг, то чего терпел, когда малость... гм... поучил...
     Когда он укрепил ослабевшую подкову, Олег дал еще золотой, взял  гуся
в мешок, немедленно выехали, спеша уйти от замка как можно дальше.
     Знойное солнце стояло в зените. Дорога петляла, проторенная, вбитая в
плотную, сухую землю столетия  назад.  Когда-то  ей  приходилось  обходить
холмы,  сворачивать  к  городам,  рощам,   но   пролетели   века,   города
разрушились, рощи вырубили, лишь холмы остались, только  осели,  постарев.
Дорога часто пробиралась между древних развалин,  откатившихся  к  обочине
выбеленных ветром и зноем глыб.
     Томас спросил с любопытством:
     -- Что у тебя за  деревянные  бусы  на  шее?  Все  щупаешь,  щупаешь.
Боишься, что сопрут?
     -- Обереги -- не бусы, -- ответил калика, не поворачивая головы.
     -- Обереги? От чего оберегают?
     -- От многого. Через них боги дают советы.
     Томас засмеялся:
     -- Что-то не слышу голосов!
     -- Да? А вот я слышу, что во-о-он в той роще, к которой  едем,  шайка
разбойников делит добычу. А еще дальше за лесом -- село, где найдем приют,
отдых, ночлег.
     Томас смотрел недоверчиво:
     -- Ну, насчет села... ты мог уже бывать там. А насчет  разбойников...
Хорошо, изрубим в капусту!
     Калика поморщился, сказал с отвращением:
     -- Не можешь без драки? Лучше объедем.
     Он свернул на боковую тропинку, уводящую от рощи. Томас нехотя пустил
коня следом. Его жеребец вскидывал голову, возбужденно  пофыркивал.  Томас
понял радость коня, когда вломились в густой кустарник, а впереди зажурчал
крохотный ручеек. Трава вокруг ключа поднималась свежая, сочная,  зеленая,
налитая соком. В крохотном озерке, не больше рыцарского щита, с  песчаного
дна поднимался бурунчик воды. Песчинки взвихривались, кружились,  оседали,
образуя ровный кольцевой вал, словно вокруг крохотного замка.
     Калика расседлал коней,  начал  собирать  хворост,  а  Томас,  считая
разделку  заячьей  тушки  более  благородным  делом,  умело  снял   шкуру,
выпотрошил, вычистил:
     -- Стрела пробила сердце!.. Сэр калика, я восхищен! С сорока шагов на
полном скаку... а заяц несся через дорогу в другую сторону!
     -- Мы ехали шагом, -- напомнил Олег хмуро.
     Он выкресал огонь,  раздул  искорку  среди  сухого  мха.  Красноватые
язычки начали робко лизать желтые  как  мед  сучки.  Осмелели,  вгрызлись,
сучки затрещали как сахарные  косточки  на  крепких  зубах  пса,  взвились
искорки. Томас суетился вокруг  костра,  пытаясь  пристроить  напластанные
ломти мяса, а  Олег  молча  вытащил  из  тюка  небольшой  походный  котел,
осторожно набрал воды.
     Томас вскрикнул пораженно:
     -- Святой отец! Ты обо всем подумал.
     Печенку Томас нарезал ломтиками, насадил на тонкие прутики, очищенные
от коры, старательно жарил, держа над углями, пока в котле варилось  мясо,
а ароматный запах -- калика набросал пахучих трав -- потек по их крохотной
полянке.
     Пообедав, они лежали в неглубокой тени, глядя сквозь редкие ветки  на
знойное небо, накаленное, без единого облачка.
     Кони  поблизости  звучно  жевали  траву,  объедали   молодые   побеги
кустарника. Томас лежал, закинув руки за голову, часть доспехов  снял,  но
меч и щит положил рядом.
     --  Какой  дивный  мир  создал  Господь,  --  сказал   он   с   тихим
удивлением.-- Как-то сказал сарацинам, что у  нас  зимой  вода  становится
твердой как камень, на смех подняли! А скажи им, что у нас  неделями  идут
дожди, что мы проклинаем дожди и ливни -- не поверят опять же. У них капля
воды на вес золота, а мы не знаем, как от нее избавиться. Вся моя Британия
-- дремучий болотистый лес.
     -- И Русь, -- согласился Олег.
     -- Тоже в Европе? Здешние леса -- жалкий кустарник рядом с нашими.  У
нас жизнь проживешь, неба не увидишь! А  здесь  все  насквозь,  уединиться
негде. У нас добраться из одного городка в другой, соседний -- это опасное
путешествие  через  болота,  чащу,  завалы,  буреломы,  опять  же  болота,
болотца, болотища!
     Олег невесело усмехнулся:
     -- У нас, когда какой князь вздумает идти на другого, сперва высылает
отряды лазутчиков вызнавать дороги: после зимы везде новые озера,  болота,
разливы. Потом посылает половину войска, чтобы мостили  дороги,  расчищали
путь.  Понятно,  если  такой  князек  откажется  платить  налоги  --   как
принудишь? Себе дороже. Проще совершить новый поход на  Царьград,  чем  на
окопавшегося среди болот сидня!
     Томас спросил с сомнением:
     -- Вся Русь такая?.. А как же кентавры?
     -- То Южная Русь. Иной раз по старинке  зовут  Скифией.  Там  все  на
конях, там простор, там не окоем, не виднокрай,  а  видноколо,  виднокруг.
Даже деревья -- редкость, зато трава до пояса. Народ  один,  но  одевается
иначе, охотится иначе, другим богам молится, ибо в Лесу боги одни, в Степи
-- другие.
     -- Господь изрек: нет ни эллина, ни иудея! Если помыслить, то все  мы
единый народ, хоть и говорим на разных языках. И Божье  повеление  в  том,
чтобы снова стать одним народом!
     Олег покосился с удивлением, в его негромком голосе таилась насмешка:
     -- Но кланялись именно твоему Богу? А если кто не захочет?
     Томас стукнул огромным кулаком по горячей земле:
     -- Принудим. Для того Господь и вдохновил на великий крестовый  поход
-- заставить язычников принять истинную веру!
     Олег подвигался, словно лежал на острых камнях, сказал вполголоса:
     -- Да, мир меняется, ничего не скажешь... Раньше просто грабили.  Так
и объявляли: идем грабить Царьград. Идем на Персию за  зипунами.  Идем  на
соседа, дабы увести рабов, нагрести добычи, а что не  унесем  --  сжечь...
Теперь походы затеваем, чтобы нести в дальние  страны  культуру.  Конечно,
грабим  по-прежнему,  но  об  этом  помалкиваем,  научились   стыдиться...
Медленно мелют жернова культуры, но верно.
     Томас сел, чувствуя, что его убеждениям нанесено оскорбление, спросил
с достоинством:
     -- Ты о чем, сэр калика?
     Олег тоже сел, посмотрел на солнце:
     -- Надо ехать. К вечеру прибудем в село, о  котором  говорил.  А  там
расстанемся. Тебе в Британию, мне -- на Русь.  Впрочем,  можешь  отдохнуть
еще, а я поеду.
     Он поднялся, отряхнулся, оглушительно свистнул. Конь вскинул  голову,
нерешительно проломился к нему через кусты. Олег прыгнул в седло, опять же
не касаясь стремян. Конь даже присел под тяжелым телом.
     Томас подхватился, вскрикнул:
     -- А котел?
     Олег помахал рукой:
     -- Возьми, тебе понадобится в пути.
     -- А тебе?
     -- Я привык довольствоваться малым.
     Он начал поворачивать коня, и Томас закричал торопливо:
     -- Погоди, сэр калика! Я принимаю твое любезное  предложение  доехать
до села вместе. Любая дорога короче, если есть спутник.
     Лицо калики не выразило радости, похоже предпочел бы остаться наедине
с мыслями о высоком, но Томас поспешно вылил остатки похлебки  на  горячие
угли, сунул котел в мешок, торопливо напялил доспехи, даже не застегнув на
спине пару важных пряжек.
     В седло он влез с натугой, сам не пушинка --  сто  девяносто  фунтов,
шестьдесят фунтов железа, не считая меча, копья и щита, но  конь  под  ним
пошел привычно, тяжело бухая в землю огромными стальными подковами.
     Обогнали телеги, нагруженные бедным  домашним  скарбом.  Под  навесом
сидели женщины, дети, а мужчины управляли лошадьми -- сухими, тонконогими,
словно неистовый зной вытопил из них не только жир, но  и  мясо.  Огромных
франков провожали неприязненными взглядами, но когда Томас  грозно  зыркал
на них через прорезь шлема, поспешно опускали глаза.
     -- Сэр калика, -- внезапно  сказал  Томас.--  Мы  оба  из  Иерусалима
возвращаемся на север... Могли бы еще не одни сутки ехать вместе!
     Калика покачал головой:
     -- Я не жалую боевые забавы.
     -- По крайней мере могли бы ехать вместе еще долго! А  если  придется
браться за меч, то справлюсь один.
     Он прикусил язык, вспомнив, что калика был свидетелем  того,  как  он
"справился": сам выхаживал, отпаивал травами, перевязывал раны.
     -- Нет, -- ответил калика твердо, и Томас понял, что ничто не сдвинет
калику с его решения.-- Я другой. У тебя совсем другая  дорога,  как  и  в
жизни. К  тому  же  ты  что-то  скрываешь...  Я  чую  странность.  Большую
странность. И непонятную опасность, что связана с тобой.
     -- Опасность, -- повторил Томас с недоумением.--  Какая  опасность...
Впрочем, разве жить вообще не опасно? Тем более рыцарем?
     Калика помолчал, затем, видя, что рыцарь в  нетерпении  ерзает,  ждет
ответа, сказал нехотя:
     -- Другая опасность... Что-то связанное  с  чашей.  Хотя  почему?  Не
пойму.
     Томас прошептал в суеверном ужасе:
     -- Обереги сказали?
     -- Они.
     Томас перекрестился, поплевал через левое плечо, с опаской осмотрелся
-- они двигались через пустое пространство:
     -- Пресвятая Дева, сохрани  и  защити!..  Сэр  калика,  если  ты  мог
подумать обо мне плохо, то я сам виноват. Дважды спасал,  а  я  не  доверю
такую малость?.. Сэр калика, я в самом деле везу не простую чашу!
     Он замолчал, но калика ехал неподвижный, рослый, нахмуренный, смотрел
на дорогу перед собой.
     -- Сэр калика, ты слышал что-либо о... Святом Граале?
     Томас задержал дыхание,  последние  слова  почти  прошептал,  но  ему
показалось, что прогремели, как раскаты грома. Калика  метнул  острый  как
нож взгляд, спросил отрывисто:
     -- Она самая?
     -- Она, -- ответил Томас удивленно.-- Ты... слышал? Язычник?
     -- Когда ваш бог Христос был распят, -- сказал  калика,  --  один  из
учеников тайком подставил чашу, собрал драгоценную  кровь...  Она?  С  той
поры чаша считается у вас священной -- Святой Грааль.
     Томас прошептал, опасливо оглянувшись по сторонам:
     -- Видишь, даже до язычников докатилась слава Святого Грааля.  Многие
рыцари отправлялись на поиски: сэр Галахад, сэр Ланселот, сэр  Говен,  сэр
Парцифаль... Но пришлось совершить крестовый поход,  чтобы  освободить  от
неверных сарацин святой город Иерусалим, Гроб Господень, священные  места,
где хаживал наш Господь...
     -- А как чаша попала к тебе? -- прервал калика.
     -- Был страшный бой, сэр калика. Не скажу, что она сама попала в  мои
руки.
     -- Но есть предание, -- бросил калика жестко,  его  глаза  впились  в
Томаса, -- что чашу может брать лишь чистый  душой!  А  все  другие,  мол,
заболевают, гибнут в страшных муках...
     Томас опустил глаза, на щеках выступил  яркий  румянец,  растекся  по
всему лицу, охватил шею, даже уши заполыхали так, что от них можно было бы
зажигать факелы:
     -- Сэр калика... Возможно, я погибну в страшных муках, но довезу чашу
в  благословенную  Британию!  Пусть  благодать  падет  на  головы  племени
ангелов, народа, который чтит Христа... и за который я готов отдать жизнь!
     Кони шли рядом, ноги в стременах касались, а люди  в  поле  провожали
всадников встревоженными взглядами. Оба огромные на пустынной дороге,  где
ни деревца, ни куста, кони под ними  франкские  --  огромные,  тяжелые,  с
толстыми ногами, а стальные подковы с хрустом крушат твердь земли. Доспехи
массивного рыцаря блестят, в  лучах  заходящего  солнца  он  словно  залит
густой кровью, а всадник рядом вовсе сгусток ночи  --  в  черном  плаще  с
надвинутым на лоб капюшоном, мрачный, неподвижный, полы плаща развеваются,
как крылья черного ворона.
     Солнце опустилось за край, из воздуха очень  медленно  начал  уходить
зной. Кони приободрились, чуя отдых. Чистое синее небо незаметно  темнело,
превращалось в грозное фиолетовое, а бледный серп  луны  налился  зловещим
светом, заменил живое оранжевое солнце -- солнцем  вампиров,  мертвецов  и
утопленников.
     Томас с удовольствием вдыхал свежий  охлажденный  воздух.  Фиолетовое
небо почернело, звезды нависли прямо над головой --  огромные,  яркие,  не
звезды -- а целые звездные рои, которых не увидишь в северном небе.
     -- Уже скоро, -- сообщил Олег.-- Вон там  темнеет  кучка  деревьев...
Это сад, за ним будет домик. Не видишь?.. Я тоже пока не вижу.
     -- Откуда знаешь тогда? -- удивился Томас.
     -- Знаю, -- ответил калика равнодушно.-- Ты же знаешь, в каком  месте
построить замок? Даже знаешь, где расположена оружейная, сторожевая... А я
знаю, где посадить сад, срубить дом.
     Луна заливала мир  бледным  нездоровым  светом,  лишь  под  деревьями
оставалось угольно темно. Кони ступали  по  утоптанной  дороге,  но  стука
копыт  почти  не  слышали  сами  всадники.  Где-то  за  деревьями  кричали
непривычно жесткими металлическими голосами лягушки, Томас даже усомнился.
Что делают лягушки в пустыне? Олег молча указал на деревья,  металлические
трели доносились с веток.
     Крышу небольшого домика заметили издали. Вокруг поднимались  кудрявые
деревья,  ухоженные,  теснились  к  дому.  Луна  освещала  только  плоскую
глиняную крышу, внизу все тонуло в темноте. Томас и Олег услышали  громкие
мужские голоса, пьяные вопли, донесся громкий настойчивый стук в дверь.
     Придержав коней, пустили медленным шагом. Деревья скрывали, позволили
приблизиться на расстояние броска дротика, но дальше перед домиком широкая
лужайка, залитая лунным светом. Несколько пестро  одетых  мужчин  хохотали
перед крыльцом, передавали по кругу плетеную корзинку, там  торчало  узкое
горло кувшина. Один дубасил в дверь кулаком, орал:
     -- Открой дверь!.. Открой дверь, дура!.. Выломаем!
     Изнутри донесся слабый женский голосок, испуганный, почти плачущий:
     -- Что вам нужно?.. Уходите!
     Мужчина прохрипел:
     -- Ты узнаешь, что нам нужно!.. Открывай!
     -- У меня нож, я буду защищаться!
     Томас часто задышал, в слабом лунном свете лицо страшно перекосилось,
потемнело. Олег сочувствующе хмыкнул, взор был задумчивым.  Рыцарь  дрожал
от ярости, глаза выпучились, губы побелели,  тряслись.  Он  схватил  шлем,
поспешно нахлобучил. Забрало звякнуло, укрыв нижнюю часть лица.
     Человек перед дверью захохотал. Друзья заорали что-то  веселое,  один
вбежал на крыльцо, крикнул с пьяной удалью:
     -- Ты не сможешь зарезать нас  всех!..  А  вот  насытить...  ха-ха...
сможешь, если расстараешься!
     Первый крикнул гулким голосом:
     -- Я привел  настоящих  мужчин,  чтобы  ты  не  скучала!..  Открывай,
дурочка!
     Из дома донесся плач. Томас крикнул  сдавленным  от  душившей  ярости
голосом:
     -- Она не сможет, но мы -- сможем!
     Смех оборвался, в полной тишине мужчины повернулись  к  деревьям.  Их
руки опустились на кинжалы, мечи,  топоры.  Кони  Олега  и  Томаса  стояли
неподвижно, так же застыли и разбойники. Похоже,  до  сего  дня  они  были
хозяевами ночи, никто не смел бросать им вызов.
     -- Эй, -- крикнул один с крыльца, -- кто бы ты ни  был...  стой,  где
стоишь, останешься цел. Еще лучше -- убирайся к черту!  Иначе  твои  кости
псы растащат по всем оврагам.
     Томас жутко расхохотался, так мог бы расхохотаться могучий  лев,  чьи
когти уже распластали шакала:
     -- Мои кости?.. Ваши кости -- солома для моего меча!
     Двое разбойников наконец сдвинулись, начали потихоньку продвигаться к
темным деревьям. Олег спешно натянул тетиву, выхватил из колчана стрелу.
     Разбойники были  совсем  близко  к  деревьям,  уже  начали  различать
смутные очертания всадников, когда Олег быстро  наложил  стрелу,  щелкнула
тетива, мгновенно  выхватил  кончиками  пальцев  другую  стрелу,  наложил,
натянул и отпустил тетиву, снова выдернул  стрелу.  Колчан  находился  над
плечом, калика одним  движением  доставал  стрелу,  накладывал  на  лук  и
стрелял. Его движения были настолько молниеносными,  что  Томас  не  успел
послать коня в  тяжелый  галоп,  как  несколько  стрел  просвистели  мимо,
догоняя друг друга. От дома донесся яростный вопль.
     Томас заорал, вынесся из тени, выставив копье  и  пригнувшись  к  шее
коня. Те двое, что подходили к деревьям, стояли как замороженные, выставив
перед собой кинжалы. Томас с хрустом всадил  в  переднего  копье,  пронзил
насквозь, как древесный лист, другого стоптал  конем.  Перед  домом  стоял
жуткий крик, люди разбегались, падали. В призрачном лунном свете  блистали
серебристые перья -- в груди, спинах, шеях. Разбойники были  полуголые,  и
стрелы вонзались в их тела.
     Копье Томаса  осталось  позади,  он  выдернул  меч,  ударил  наискось
третьего, замахнулся на следующего -- у того в груди словно расцвел  белый
цветок на деревянном стебле: разбойник упал на  колени,  изо  рта  хлынула
кровь. Томас заорал, погрозил  Олегу  мечом.  Трое  уцелевших  удирали  по
широкой дороге, впереди них, как  ночные  птицы,  неслись  угольно  черные
тени, и Томас с ревом пустил коня вдогонку.
     Олег медленно выехал из тени. Стрела лежала на тетиве, он вслушивался
и всматривался, но в ночи слышались лишь стоны и хрипы  умирающих.  Вскоре
послышался конский топот, усилился  до  грохота,  и  на  лужайку  во  всем
грозном великолепии ворвался огромный грозный рыцарь. В его  руке  наотлет
тускло блестел огромный меч, крупные капли срывались  на  землю,  он  весь
словно вышел из бойни, даже конь был забрызган кровью.
     -- Всех положил? -- гаркнул он люто.-- Не мог стрелять помедленнее?
     -- Нас в детстве учили держать в воздухе пять стрел...
     -- Мы не на твоей языческой Руси!.. Здесь, в христианском мире, вовсе
стрелять не умеют.
     Он придержал  коня,  сделал  круг  по  лужайке.  Раненые  со  стонами
пытались уползти, за ними тянулись  темные  дорожки  крови,  и  разбойники
быстро  затихали,  застывали,  вцепившись   в   землю.   Дверь   осторожно
отворилась.  В  щели  показалось  бледное  женское  лицо,   тонкая   рука.
Убедившись, что разбойников на крыльце  нет,  женщина  бесшумно  вышла  --
маленькая, тонкая в талии, с большими испуганными глазами.
     Томас помахал ей металлической рукой, в которой был зажат  темный  от
крови меч, спохватился, поспешно вытер мокрое лезвие  и  вложил  в  ножны.
Олег снял тетиву, повесил лук справа от седла. Женщина  быстр