из  крыла
птицы, ни блоха с хвоста пса -- ничто не падет без моего ведома.
     У Томаса волосы встали дыбом.
     -- Так ты... тот самый?.. Всевышний?
     Голос был могучим, рокочущим,  в  котором  чувствовалась  неслыханная
мощь:
     -- Я, сын мой.
     Томас судорожно перевел дыхание. Локтем ощутил теплое тело  Яры,  она
крепко цеплялась за него, дрожала. Ее страх придал ему смелости:
     -- Но почему я тебя вижу?
     Блистающий человек произнес тихо:
     -- Разве не видел меня Моисей в  горящем  кусте?..  Разве  не  видели
другие?
     Томас упрямо тряхнул головой.
     -- Не видели. Ты без образный бог, язычники тебя называют из-за этого
безобразным, тебя нельзя увидеть и нарисовать. Моисей только слышал  голос
из горящего куста, а я вижу твой облик. Ты не Всевышний!
     Голос был негромким, с ласковой насмешкой:
     -- А кто же?
     -- Ну, демон какой-нибудь. Может быть, даже сам сэр Сатана.
     -- Почему? Я похож?
     -- Не знаю. Но  Сатану  можно  увидеть,  он  зрим,  а  наш  Верховный
Сюзерен... он такой... такой...
     Томас разводил руками, показывая, каким должен быть, по  его  мнению,
сам Господь Бог. Это было нечто необыкновенное, что невозможно ни увидать,
ни описать, не вообразить.
     Блистающий человек слегка померк. Возможно, щадил глаза  рыцаря:  тот
щурился, закрывался ладонью. Лик незнакомца яснее не стал, он был весь  из
блистающего света.
     -- Ладно, -- сказал  наконец  голос,  в  нем  была  грусть  и  легкая
насмешка, -- все-таки чашу отнесет потомок Иосифа Аримафейского...  Но  ты
не будешь возражать... Не будешь...
     Сияние  начало  меркнуть.  Сперва  исчез  блеск  вокруг  еще   больше
потускневшей огромной фигуры, затем и она быстро таяла, но, странное дело,
свет  не  становился  темнее,  его  было  только  меньше.  Наконец  и   он
растворился в ночи совсем.
     В полной тьме, даже звезд не видно, послышался дрожащий голосок Яры:
     -- Это был сам... Бог?
     -- Вряд ли, -- огрызнулся Томас. Его била дрожь, он  чувствовал  себя
маленьким,  потерянным,  клял  себя  на  все   корки,   что   посмел   так
разговаривать, возможно, в самом деле с самим Верховным Сюзереном. А  ведь
он не только милосердный, но и карающий. Иначе вряд ли покорил бы полмира,
да и какой из  рыцарей  захочет  подчиняться  слюнтяю?  Прибьет,  как  бог
черепаху, для такого здорового это  раз  плюнуть!  Даже  если  он  не  сам
Господь, а кто-то из его близких вассалов. -- Ты бы  спала  лучше,  а?  От
тебя одни неприятности.
     -- С вами заснешь, -- сказала она жалко.  --  Один  храпит  и  одеяло
стягивает, другой будит и в глаза светит...

     Глава 9

     Крестоносцы продвигались  уже  десятый  день  по  землям  славянского
народа пруссов. Дорога все еще шла среди вековых деревьев, но  чаще  стали
попадаться болота, лесные озера. Деревья стояли в желтых и красных листья,
ветер срывал и бросал в лицо, а когда пошли  дожди,  дорога  стала  совсем
непроходимой.
     Дважды встретили покинутые  селения,  обнесенные  частоколом.  Жители
покинули загодя, даже скарб нехитрый унесли: явно приближение крестоносцев
было замечено  задолго.  Вымещая  злобу,  село  сожгли,  хотя  намучились,
пытаясь в проливной дождь зажечь дома, разбили на мелкие камешки  изваяние
языческого идола.
     На тридцатый день, пройдя земли пруссов по краешку  и  не  вступая  с
ними в кровопролитные бои, вторглись  в  земли  лютичей,  самого  опасного
врага.
     Рыцари и латники крестоносцев в ожидании подхода подкреплений  встали
лагерем на берегу Вислы. Собрались, кроме  войска  самого  Ордена,  еще  и
рыцари германских княжеств, прибыли поляки, чехи, даже  венгры  и  франки.
Зелень широчайших лугов скрылась под разноцветьем шатров, повозок,  знамен
-- каждый род держался обособленно, ревниво.
     Ядром войска была дружина Ордена, которую возглавлял Гваделуп,  самый
могущественный из рыцарей, он же магистр Ордена. Отряд его был лучше  всех
вооружен, кони были рослые, могучие, воины все как на  подбор  похожие  на
столетние дубы -- крепкие, умелые, закаленные в боях,  ни  одного  старого
или слишком молодого. Они держались обособленно, только из  их  лагеря  не
слышно было песен и пьяных выкриков.
     Другие с опаской  посматривали  на  их  серебряные  шлемы,  блестящие
доспехи, одинаковые мечи в кожаных  ножнах,  треугольные  щиты,  обтянутые
темно-красной кожей. Только они были одеты  одинаково,  словно  оружие  им
ковали у одного оружейника. Так оно и было: их оружие и доспехи изготовили
в  далекой  Римской  империи,   той   половинке,   что   со   столицей   в
Константинополе, а там могли изготовить и десять тысяч таких доспехов в их
исполинских оружейнях.
     Проводники, сами набившиеся в помощь из  племенного  союза  бодричей,
умело вели огромное войско через дремучий лес, находили брод через болота,
тайные тропы вдоль завалов. Гваделуп с горечью, а потом с  яростью  видел,
как целые отряды отбиваются, уходят искать добычу сами, а то  и  остаются.
Ударом был уход хорошо вооруженной дружины  франков.  У  них  были  лучшие
лучники, они на ходу без промаха били рябчиков,  горлиц,  а  то  и  просто
белок.
     Последним ушел граф Манфред, а ним и тяжелые конники. Как  ни  ярился
Гваделуп, но графа понять мог. Тяжелая рыцарская конница гибла в  болотах,
ломала ноги в завалах, а чаще всего застревала среди  нарочито  устроенных
засек.
     С его уходом осталось только пешее войско,  немалый  обоз  да  рыцари
охраны. Но этого было немало,  одной  рыцарской  охраны  набиралось  около
тысячи человек, да еще около десяти тысяч тяжело  вооруженных  кнехтов.  К
тому же в обозе около тысячи совсем не слабых воинов.  Против  сарацин  не
всегда ходили такой силой, но сарацины далеко, туда еще добраться надо,  а
эти земли под боком!
     Лес становился все гуще, дремучее, непролазнее. Обитали  в  нем,  как
казалось, одни медведи, волки, лоси и  олени,  да  стада  свирепых  лесных
кабанов.  Проводники-бодричи  понукали  идти  дальше,  они   больше   всех
старались, чтобы поход увенчался успехом, чтобы  проклятые  немцы  нанесли
поражение еще более проклятым лютичам. Немцы, хоть  и  враги,  но  дальние
враги, а лютичи, хоть и соседи-славяне, но рядом, а все знают, что во всех
бедах всегда виноваты соседи, и если их перебить  и  взять  их  земли,  то
сразу жить станет легче и веселей.
     Наконец стена леса расступилась, дальше была  ровная  зеленая  гладь,
березки торчали редко, да и то каргалистые, чахлые, а снова лес  начинался
почти  на  горизонте.  Передние  рыцари,   несмотря   на   предостережение
проводников, сдуру  пустили  коней  вскачь.  Зеленая  гладь  толстого  мха
прорвалась без треска, всадники исчезли в глубине вместе с конями.  Темная
вода сомкнулась, а разорванные края зеленого ковра  медленно  стягивались,
закрывая рану.
     -- За этим болотом, -- поспешил сказать старший проводник, -- и  есть
стольный град лютичей! Всего их союза!
     Гваделуп схватился за меч, огромным усилием сумел обуздать гнев. Если
обезглавить проводников, предателей  своего  славянского  народа,  то  все
войско останется в этих лесах, усеет костями и доспехами берег болота.  Он
казнит их потом, когда возьмет и сожжет  столицу  лютичского  союза,  куда
входят сотни славянских племен!

     Томас чувствовал, что эти деревья никогда не кончатся. Калика обещал,
что лес будет  тянуться  до  самого  Лондона  и  дальше,  только  придется
перебраться через полоску холодной воды морского пролива.
     Лес не только не кончался, а становился все дремучее, угрюмее.  Ветви
поднялись, можно идти, не пригибая головы, зато наверху ветви  сомкнулись,
неба не видно, только желтеющая с красным багрянцем листва и шорох  лесных
зверей, что живут на ветвях, следят за ними, спрятавшись за листвой.
     Одно лишь было на пользу: они сумели оторваться от погони. Сколько бы
народу  или  чудовищ  Тайные  ни  бросили  на  их  поиски,  они  не  могут
прочесывать всю Европу, заглядывать в каждое дупло  и  покинутые  берлоги.
Если и сторожат, то главные дороги, а они пробираются такими тропками, что
не всякий медведь знает про них.
     Переждав мелкий дождь под ветвями раскидистой сосны, Томас кивнул Яре
и выполз  наружу.  Воздух  был  сырой,  под  ногами  чавкал  толстый  слой
промокшей хвои. На кустах матово поблескивали крупные капли воды.
     Томас выломал длинный  прут,  пошел  впереди,  хлопая  им  по  ветвям
кустарника. Вода стряхивалась наземь, все же лучше, чем через  каждые  сто
шагов ложиться на спину и трясти задранными к небу ногами, вытряхивая воду
из сапог.

     Их схватили во сне. Набросили крепкую  сеть,  обрушили  град  тяжелых
ударов окованными дубинами. Томас взревел, пытался порвать сеть из прочных
веревок, но били так сильно, что вскоре упал на колени, в голове  звенело.
Слышал отчаянный крик Яры, потом мир померк, и он погрузился во тьму.
     Когда очнулся, лежал  в  углу  бревенчатой  избушки.  На  руках  были
железные браслеты, из соединяла  короткая  цепь.  Звенья  были  под  стать
корабельным. Он был в своей вязаной рубашке, доспехи сняли и унесли, как и
мешок с чашей.
     Яра сидела, скорчившись, напротив. Ее трясло. Томас рассмотрел  белое
лицо, и сам ощутил под собой леденящий холод. Земля была сырая и  едва  ли
не  мерзлая.  Платье  на  Яре  было  разорвано  на  груди,  но  руки  были
свободными.
     Он шевельнулся, застонал. Тело пронзила острая боль. В лиловых глазах
блеснули  слезы  --  она  смотрела  на  него  с  состраданием.  Теперь  он
рассмотрел на ее нежном лице ссадину на скуле и кровоподтек под глазом.
     -- Господи... -- прошептала она. -- Они так  страшатся  тебя,  что  и
потом... когда ты потерял сознание... еще били своими страшными дубинами!
     -- Кто они? --  прошептал  он,  ощутив  как  тяжело  двигать  языком.
Челюсть болела, во рту был привкус крови.
     -- Как я поняла из разговоров, местное племя...  Им  обещали  большие
деньги, если они схватят нас. А на эти деньги они  намереваются  купить  у
немцев много оружия, чтобы сражаться против своих соседей...
     -- Значит, за нами скоро явятся Тайные?
     -- Или их посланцы, -- сказала она несчастным голосом.
     -- Посланцы, я думаю, уже явились.
     При каждом движении головы его пронзала боль, словно все  кости  были
сломаны. Правый глаз почти не видел: его закрывала опухоль, в черепе стоял
звон, скрежетали камни.
     -- Чашу все равно отобрали, -- сказал он поникшим голосом. -- Недаром
этот...  в  сиянии...  рек,   что   ее   предназначено   принести   Иосифу
Аримафейскому...
     -- Тогда мы им не нужны? -- спросила она с надеждой.
     Томас огрызнулся:
     -- Размечталась! Я ихнего главного  прямо  в  ад  отправил!...  Черт,
может зря? Недаром калика говорил: не плюй в колодец бодливой корове.
     Бревна в стенах были толстые, отборные, здесь леса не жалели даже  на
курятники. Дверь почти из таких же стволов, тараном  разве  что  взять,  а
Томас чувствовал себя так,  словно  его  самого  толкли  тараном  долго  и
усердно. Яра, едва не плача от сочувствия, разминала ему плечи,  растирала
мышцы, разгоняя кровь из кровоподтеков.
     Когда послышались приближающиеся голоса, Томас  чувствовал  себя  еще
хуже. Мышцы восстановили кое-какую силу, но боль стала только острее.
     Дверь распахнулась -- в проеме  возник  лес  копий,  потом  показался
приземистый человек в плаще из хорошо  выделанной  кожи.  На  поясе  висел
длинный нож в богато изукрашенных ножнах. Человек подозрительно оглядел их
из-под насупленных бровей.
     -- Крестоносец с женщиной?... Крестоносцы -- наши враги.
     -- Мы никому не враги, -- ответил Томас и ощутил, как его  сильный  и
звучный голос хрипит и срывается. -- Мы ехали, никого не трогали...
     Человек сказал с презрением:
     -- Крестоносцы -- слабые воины. Но почему-то шлют и  шлют  сюда  свои
войска. Мы всякий раз заполняем их трупами болота... Как наши отцы и деды.
Выходи! Прибыл человек,  который  за  твою  голову  дает  столько  золота,
сколько ты весишь.
     Томас поймал на себе уважительный взгляд Яры. Он был крупный мужчина,
весь из костей, тугих жил и твердого мяса, а это  даже  без  доспехов  был
настоящий вес. А если бы его еще подержали пару недель да покормили?.
     Перекосившись от боли -- самое бы время  в  самом  деле  полежать  да
подкормиться, -- он  начал  подниматься.  Яра  подхватила  его  под  руку,
помогла встать. Пошатываясь, они двинулись к выходу. Лес  копий  сломался,
вид избитого до беспамятства  человека  был  страшен.  Двое  дюжих  парней
подошли к  Томасу,  отстранили  Яру.  Томас  ощутил  сильные  пальцы.  Его
подхватили под руки, потащили, ноги полуголого крестоносца  волочились  по
земле.
     Сердце Яры разрывалось: никогда гордый англ не был таким беспомощным.
Ее почти не охраняли, поняли, что без пленного мужчины она не  сделает  ни
шагу в сторону. А тот в таком виде, что как бы не испустил дух раньше, чем
передадут в руки пожелавшего заплатить такую цену... Он  оказался  не  так
страшен, как предупреждали.
     Они были на середине деревенской площади, шли к самому крупному  дому
-- два поверха! -- там стояли в ожидании стражи, от которых  веяло  чем-то
неуловимо чужим, когда обессилевшего англа словно скрутили корчи. Он повис
на руках стражей, подгреб их ближе, и Яра услышала сухой треск, когда  они
хряснулись головами, а Томас словно бы  взорвался,  как  надутый  воздухом
бычий пузырь!
     Двое, уже  трое,  рухнули,  сбитые  его  ногами.  Он  что-то  крикнул
хриплое, свернул и, перебежав полянку, вломился  в  чащу  за  домами.  Яра
растерялась лишь на мгновение, но, когда Томас сделал второй шаг, она  уже
мощно оттолкнула ближайшего стража, выхватила у него  из  ножен  на  поясе
нож, ринулась следом за рыцарем.  Сзади  был  топот,  крики,  но  они  уже
вбежали в лес.
     Из кустов наперерез выскочили  пятеро  мужчин.  В  легких  одинаковых
доспехах, на ходу выдергивая мечи,  они  молча  и  одинаково  стремительно
бросились на них. Эта одинаковость и молчаливость испугала Яру больше, чем
обнаженная сталь в их руках. Ей даже показалась, что земля не гудит под их
подкованными сапогами, а мелкие камешки не разбрызгиваются в стороны.
     Томас вскрикнул сразу:
     -- Налево!
     И тут же вломился в заросли,  только  ветки  затрещали,  да  верхушки
березок затряслись, указывая  его  путь.  Яра  не  успела  понять,  почему
налево, придется пробежать опасно близко  к  этим  пятерым  с  обнаженными
мечами, но треск удалялся, и она бросилась следом со всех ног.
     На просторной поляне стояли кони. Отрок, присев на корточки, рылся  в
седельном мешке. Он удивленно вскинул голову, слыша треск,  будто  ломился
озверелый лось, начал приподниматься, в страхе отшатнулся и упал на спину,
нелепо задрав ноги. Вид разъяренного человека с залитым кровью  лицом  был
страшен; рука отрока судорожно искала рукоять меча и не находила.
     Томас с разбегу ударил ногой в  лицо,  сам  упал,  перекатился  через
голову, бросился к коням с криком:
     -- Быстрее, дура!..
     У его ног ползал, пытаясь подняться, несчастный страж. Вместо носа  и
рта было кровавое месиво, откуда сочилась на траву  тяжелая  густая  кровь
пополам со слизью.
     Яра кое-как сдернула поводья с сучьев. Рыцарь  все  еще  стоял  возле
оседланного коня, глаза были отчаянные. Яра не сразу сообразила, что  надо
делать, но руки сами подхватили Томаса за  колено,  на  мгновение  ощутила
непомерную тяжесть, но та сразу же исчезла, а злой голос проревел сверху:
     -- Хватит спать!
     Она ухватилась за седло, всползла наверх.  На  поляну,  топча  кусты,
выбежали преследователи. Передний бешено заорал,  указывая  в  их  сторону
мечом, сам бросился, как разъяренный зверь. Конь под Томасом уже  сорвался
с места. Сзади блеснул меч, конь завизжал и стрелой  бросился  вперед.  На
крупе осталась кровавая полоска.
     Она била коня пятками в бока, но догнала с трудом, едва не свалилась,
хватая за повод коня, на  котором  скакал  англ,  остро  жалея,  что  руки
скованы у Томаса, а не у  нее.  Высокородный  рыцарь  не  умел,  как  она,
мчаться на коне, управляя только ногами.
     -- Говори, куда! -- вскрикнула она, задыхаясь.
     -- Левее еще... а потом вниз!.. Все время вниз!..
     Кони  неслись  через  кусты,  чудом  минуя  рытвины,  корчаги,   пни,
валежины. Яра сжалась в комок, ежеминутно ожидая, что конь на полном скаку
попадет в яму, ее швырнет через голову в лесной завал,  где  сучья  торчат
приглашающе, острые, как острия копий.
     Они выметнулись на поляну. У Яры вырвался короткий вздох  облегчения:
здесь хоть видно, что впереди, но через пару мгновений  кони  вломились  в
кусты, снова сердце сжалось от ужаса. Так неслись  еще  долго,  потом  она
ощутила, что крики и конский топот сзади стихли.
     Еще немного погодя кони  выметнулись  на  узкую  тропку,  пусть  даже
пробитую зверями, но все же тропку. Яра помчалась впереди,  пригнувшись  к
самой шее коня, а над головой проносились ветки, норовили  сдернуть  ее  с
седла, швырнуть на землю, где  ее,  полуживую,  с  переломанными  костями,
отыщут преследователи.
     Томас скакал,  сцепив  зубы  и  молясь  всем  святым,  чтобы  помогли
удержаться в седле. Он не дикий скиф,  он  благородный  англ,  не  приучен
выкидывать на коне фиглярские  штуки,  скакать,  не  держась  за  поводья,
взапрыгивать ногами на седло, подныривать под живот скачущего коня,  ехать
со связанными руками...
     Когда проскакивали полянку, Яра заметила, как  промелькнула  огромная
тень. Она испуганно вскинула голову,  сердце  оборвалось.  Над  верхушками
деревьев,  почти  задевая,  пронеслось  что-то  огромное,  тяжелое,  ветви
зашумели от удара ветра  сверху.  Посыпались  сорванные  листья  и  мелкие
веточки.
     -- Что это? -- закричала она в страхе.
     -- Ослепла? Дракон!
     -- Дра... -- крикнула она. -- Дра... Настоящий?
     --  Игрушечный!  --  рявкнул  он.  --  Сверни  еще  влево...   теперь
направо...
     Она сама наконец поняла, что дракон если и не  рассмотрит  их  сквозь
плотное переплетение ветвей, то у него хватит ума продолжить  их  путь  по
прямой и ждать впереди. На ближайшей поляне.
     Снова была скачка вслепую через кусты, заросли высоких папоротников с
узорными листьями, медвежьи ямы. Томас начал  клониться  в  седле  --  Яра
бдила, успела поддержать. Он открыл залитый  кровью  глаз,  другой  закрыл
кроваво-синий кровоподтек, прохрипел:
     -- Перестань меня щупать, женщина... Я сохраню  невинность,  несмотря
на все твои происки...
     -- Дурак!
     Неслись рядом, рискуя разбиться вместе. Она убрала руку  лишь  тогда,
когда на обезображенном  лице  рыцаря  проступило  осмысленное  выражение.
Когда кони вынесли на простор -- поляна была просто гигантская, --  сердце
ее сжалось, а кровь застыла в жилах.
     В небе слышался далекий страшный крик. Слева пронеслось крупное  тело
дракона. Черные крылья часто били по воздуху, вершины деревьев  швыряло  в
разные стороны. Даже когда скрылся, еще долго слышался треск и шум.
     Кони проскочили поляну как  раз  в  момент,  когда  снова  послышался
нарастающий рев. Яра поняла, что,  не  обнаружив  их  в  ожидаемом  месте,
дракон начал ходить кругами над лесом, просматривая все открытые места. Он
даже поднялся выше, чтобы одновременно видеть все поляны в радиусе мили.
     Томас заскрипел зубами. Были бы руки свободны  да  доброе  копье  при
себе, показал бы крылатому чудищу, что не  только  рыцари  Круглого  Стола
отваживались биться насмерть с крылатой нечистью!
     -- Еще левее!.. Быстрее вперед!.. Быстрее!
     Подстегнутые криком  кони  рванулись  так  мощно,  что  Яра  едва  не
завалилась на круп. Томас держался, несмотря на скованные руки, чувствовал
коня по напряжению мышц. Может быть, он все-таки немного скиф?  Или  среди
далеких предков были скифы?
     Дракон пронесся над головами снова.  Увидел  или  учуял