ом, гордая  и  независимая,  он  чувствовал
раздражение. Женщина должна сидеть и ждать своей участи, как овца. Правда,
сэр калика говорит, что новая вера превращает всех  в  овец,  даже  так  и
называет людей агнцами, но это он чересчур... Если он, сэр Томас --  овца,
то почему от него бежали львоподобные сарацины?
     Он покосился  на  нее  украдкой.  Яра  тут  же  поймала  его  взгляд,
нахмурилась.
     Раздражение Томаса достигло верхнего края котла. Как будто бы  он  ей
осточертел или постоянно пристает! Да иди хоть к черту! Угораздило  же  их
спасти ее от половцев... А теперь страдай, ибо раньше с каликой  все  было
просто по-мужски, никаких секретов, а  ныне  даже  по  нужде  надо  искать
уединенные места, а когда возвращается, она то ехидно спрашивает,  где  же
цветы, которые так долго собирал, то осведомляется участливо, не проглотил
ли за прошлым ужином веревку...
     -- Сэр калика, -- сказал он громко, -- а что такое бабье лето?
     -- Ну, эта неделя.
     -- Какая?
     -- В начале осени, -- ответил калика, нехотя выныривая из тяжких дум.
-- Зачем тебе?
     -- Да интересно, почему так зовут?
     -- А потому, что этому лету всего неделя. Ты  видел  голенастых,  как
цапки, девчонок-подростков? Приходит зима, они прячутся в  теплые  одежки,
пережидают, а потом приходит весна, и ты видишь чудо... Они,  как  бабочки
из коконов, выходят из теплых шкур -- красивые, оформленные,  с  торчащими
грудями и оттопыренными ягодицами! И глаза у них другие,  и  сами  они  --
лучшие цветы на свете: сочные, нежные, зовущие...
     Томас сказал задумчиво:
     -- Помню, в моем замке была одна такая...
     Ему показалась, что рядом фыркнул конь. Яра надменно смотрела  вдаль,
но ее ухо шевельнулось. Томас сказал злорадно:
     -- Ты прав, святой отец.  Я  бы  тоже  сравнил  женщин  с  бабочками.
Столько же ума! Но мой дядя с этим  не  согласен,  он  утверждает,  что  у
сверчка в ляжке ума больше...
     -- Что ум, -- сказал калика печально,  --  женщине  ум  не  всегда...
Спинного мозга хватает с избытком. То, что нам удается понять ценой долгих
раздумий и горького опыта,  она  иной  раз  понимает  просто  так...  А  с
бабочками схожи по другой причине... Лето проходит, они снова  укутываются
в теплые одежки, зимуют, а когда приходит весна, мы  с  горечью  замечаем,
что они уже не те... Грудь обвисла, спина горбится, лицо подурнело.
     Томас довольно хмыкнул. Яра вдруг сказала ледяным тоном:
     -- Не все, калика перехожая! Не все. Ты бы увидел мою мать!
     Калика ответил очень мирно:
     -- Исключения есть везде. Просто у вас род такой. Что мать, даже твоя
бабка все еще на коне по-половецки скачет. Обе твои тетки любого подростка
с ума сведут, а у них уже дети женатые... Да где там, скоро внуков  женить
пора. Я говорю вообще...
     Яра со страхом смотрела на калику. Откуда  тот  знает  ее  родню?  Но
калика уже забыл о ней, погруженный в тяжелые думы. Томас тоже не  заметил
оговорки калики, а она, подарила Томасу надменный взгляд, словно вытерла о
него ноги.
     Зверюка, подумал он мстительно.  Только  звери  хранят  молодость  до
старости. У его отца была  гончая,  которая  от  своего  праправнука  дала
лучший помет во всей Британии, всю округу снабдила  охотничьими  псами!  А
людям Господь велит стариться быстро, чтобы добрых побыстрее взять к себе,
а злых тут же ввергнуть в адское пламя...

     Они вышли из леса к крохотной веси, купили коня для Томаса. К  вечеру
вошли в Чернигов. Олег отыскал постоялый двор, устроил Томаса и  Яру,  сам
исчез, вернулся уже к ночи, в поводу вел троих коней.
     -- Одного в запас, -- сказал он хмуро. -- Раз уж с нами  женщина,  то
будет очень много тряпок, барахла...
     Яра ответила слабой улыбкой. Похоже, устала настолько,  что  не  было
сил огрызаться. Томас пристально оглядел ее с головы до ног.
     -- На Востоке женщина вообще должна идти пешком  вслед  за  конем.  В
этом сарацины правы... И поят у колодцев сперва коней, потом женщин.
     -- А потом мужчин? -- спросила она тихо, но достаточно ядовито.
     -- Сперва  благородных,  --  объяснил  Томас  высокомерно,  --  потом
неблагородных, потом коней...
     -- И как ваш бог отличает благородных от неблагородных?  --  спросила
она еще ядовитей. -- Знатных и незнатных? Если мы все его дети?
     Томас заметил, что калика спрятал усмешку.
     -- Ну, -- сказал  он  с  осторожностью,  чувствуя,  что  вступает  на
скользкую почву богословия, --  если  он  различает  красивых  и...  гм...
умных, то и знатность не должна ускользать  от  всевидящего  Божьего  ока.
Впрочем, не наше дело подавать сэру Богу советы. У  него  для  этого  есть
херувимы, серафимы, иблисы... или не иблисы?... И другие знатные ангелы!
     Томас  выбрал  себе  крупного   жеребца,   оглядел   других.   Что-то
высчитывал, морщил лоб. Неожиданно обратился к Яре:
     -- Ты когда-нибудь ездила на коне?
     -- Нет.
     -- Гм... Тогда бери вот  этого  коня.  Говорят,  на  нем  тоже  никто
никогда не ездил. Так будет по-честному.

     Остановившись у богатой лавки, купили седла.  Олег  удивился,  почему
так дорого, хозяин с виноватой улыбкой объяснил, что он на самом  деле  не
купец, а старший княжеский сын  из  Артании.  Вынужден  скрываться  здесь,
потому что младшие братья хотят его убить, чтобы захватить  престол  после
отцовской смерти. Вот он и копит деньги, чтобы нанять варягов для  охраны.
Калика кивал, но торговался, сбил цену вдвое, но седла в самом  деле  были
стоящие.
     -- И здесь у вас драки за трон, -- посочувствовал Томас калике.
     -- Где их нет, -- согласился Олег, -- только насчет княжества брешет,
как попова собака! Он боярского, а не княжеского рода.  Это,  конечно,  не
простолюдин, он владеет землями, угодьями, многими селами  и  богатствами,
кораблями, но не может держать большого войска, у него нет своего прапора,
а только прапорец.
     -- Сэр калика!.. Ты, кроме седла, ни о чем с ним не общался!
     -- А зачем? -- голос Олега был хладнокровным. -- Его зовут Бранко.
     -- Я слышал. Ну и что?
     -- По имени видно.
     -- Как?
     -- В именах своя иерархия. Есть сеньоры, есть короли, есть  купцы,  а
есть и  простолюдины.  Ни  один  смерд,  по-вашему  --  йомен,  не  станет
именовать себя Браньком, Звеньком, -- язык вырвут. Но и простому  боярину,
хоть и очень  знатному  и  богатому,  нельзя  брать  для  своего  отпрыска
княжеское имя вроде Владимира, Брячислава,  Ярослава,  Будислава...  Земли
отберут, жен и коров лишат, в черные холопья загонят. Словом, на  Руси  по
одному имени можно сказать очень многое. Откуда человек, каков он, кто он.
А если у него еще и прозвище, то тогда вовсе ложись и помирай. От прозвища
не открестишься, не отплюешься, прилипнет  навеки,  с  тобой  и  в  могилу
уйдет, а на Страшном Суде его выкрикнут, а имя забудут...
     Томас задумчиво почесал лоб.
     -- Как у вас все сложно... А у нас и король -- Джон, и простолюдин --
Джон. Гм, а то еще и соседский пес!

     Глава 11

     Снова над головами вместо синего неба проплывала многоэтажная  зелень
веток. Наверху скреблось, сухо стучали коготки  белок,  куниц,  на  головы
сыпались чешуйки древесной коры. Воздух был не влажный, как на море, но  и
не  обжигающе  сухой,  как  в  степи,  грудь  дышала  легко,  без   усилий
приподнимала тяжелые латы, раздвигала пластины доспеха.
     Деревья обступили приземистые,  с  растопыренными  толстыми  ветвями.
Протоптанная дорога почтительно обходила могучих исполинов, самые  древние
могли видеть еще Славена или Вандала, а то и Скифа...
     Нет, напомнил себе Олег с горечью. Слишком  много  веков  прошло.  Не
осталось тех деревьев, что помнят Секифа, Агафирса, Гелона...  Рассыпались
от старости даже внуки тех дубов, что в молодости видели скачущего по этим
местам Колоксая...
     И только горы, уже изрядно постаревшие,  еще  могут  вспомнить  троих
диких невров, что однажды вышли из Леса! И которые изменили мир.
     Томас любовно потрепал коня по шее.
     -- Крепкие кони в этом королевстве! Как, говоришь, называется?
     --  Все  равно  не  запомнишь,  --  буркнул  Олег,  недовольный,  что
выдернули из глубоких воспоминаний. -- Что за память у тебя? Видать, часто
по голове били. И крепко.
     -- Ничего, -- сказал Томас неунывающе, -- у меня голова крепкая,  как
старый англский дуб. А  кони  здесь  добротные.  Не  коротконогие  лошадки
степняков, даже не быстрые и горячие кони сарацинов, которые  умрут,  если
на них сядет достойный рыцарь в полном доспехе...
     Он пустил коня в обход целой  семьи  ежей.  Те  топали  через  поляну
по-хозяйски, домовито. У каждого на  спине  были  наколоты  грибы,  лесные
груши, даже  самый  маленький  гордо  тащил  большой  желтый  лист.  Пусть
бесполезный в хозяйстве, но вряд ли старшие об этом скажут -- пусть  малыш
приучается к труду.

     Дорожка в лесу петляла  узкая,  приходилось  ехать  цепочкой,  оружие
держать близко от ладоней. Рыцарь ехал впереди, забрало было  поднято,  но
синие глаза холодно и прицельно осматривали дорогу впереди,  а  уши,  даже
закрытые шлемом, ловили шорохи по обе стороны дороги. Яра ехали следом, он
чувствовал ее взгляд. Его спину то окатывало  холодом,  то  он  чувствовал
такое внезапное тепло, что потел,  под  мышками  взмокало.  Иногда  железо
начинало жечь, словно на спину высыпали горсть углей.
     Калика ехал, чуть поотстав. Его лицо было сумрачно,  он  мыслями  был
где-то далеко, но, как заметил Томас, руки были близко к швыряльным ножам,
он даже в глубокой задумчивости выглядел опасно, как шаровая молния.
     Томас с легкой насмешкой поглядывал  на  мелкие  села,  мимо  которых
проезжали.
     -- Чем ближе к Северу, тем проще  города.  Деревянные  частоколы!  Не
Рим, не Константинополь...
     -- Что Рим, -- ответил Олег нехотя. -- Отечество сильно людьми, а  не
крепостными стенами. Вон Спарта нарочито не ставила городской стены!  Мол,
нет лучше защиты, чем доблесть свободных жителей. А Рим блистал, пока  был
свободен, пока не принял рабскую веру. А какие из рабов защитники? Они тут
же передоверили охрану своей страны диким варварам.
     Томас нахмурился.
     -- Не таким уж варварам...
     -- Всяким там англам да  славянам,  --  сказал  Олег  язвительно,  --
Славяне Юстин да Юстиниан строили и писали законы, даже юстиция  пошла  от
Юстиниана, Доброгост создавал новый флот и новую армию, англы...
     -- Ну, не такие уж мои  пращуры  были  варварами,  --  прервал  Томас
недовольно. -- Я не силен в искусстве, даже читать  меня  не  обучили,  но
насчет воинской науки я кое-то знаю!.. Вся римская армия  была  перекроена
варварами по нашим варварским законам, отчего  стала  много  сильнее.  Сэр
калика, ты не военный человек, не знаешь, что  когда  мои  и  твои  предки
явились на службу к римлянам, то  их  дурацкие  мечи,  больше  похожие  на
кухонные ножи, пришлось убрать  --  заменили  нашими  длинными  мечами  из
добротной стали, ведь римские были из низкосортного железа, а  доспехи  --
стыд какой! -- медные, которые пальцем проткнешь.
     -- Медные?
     --  Ну,  сперва  были  медными!  Когда  только  захватили  альпийские
рудники, то освоили выплавку стали... Это  наши  предки  заменили  римский
дротик длинным копьем, они  создали  конницу,  учили  атаковать  в  строю,
управлять конем...
     -- А сами римляне не умели?
     Олег с интересом смотрел на раскрасневшегося от  возбуждения  рыцаря.
Ладно, в изящной словесности не силен,  историю  не  знает,  но  все,  что
касается воинской науки, впитывает как губка.
     -- У римлян вообще не  было  конницы!  В  битве  при  Каррах  тяжелая
конница моих предков наголову разгромила  римскую  армию,  хотя  тех  было
пятьдесят тысяч отборных воинов, то есть втрое больше.
     -- Потому Рим и стал набирать вас на службу?
     Томас отмахнулся с пренебрежением.
     -- Рим зажрался! Граждане уклонялись от воинской службы, она казалась
занятием тяжелым и малопочтенным. А у наших отцов  все  иначе!  Оружие  --
символ свободы. Быть  при  оружии  --  пользоваться  почетом.  Для  любого
молодого англа быть на службе у славного вождя -- предел мечтаний.  А  кто
самый-самый великий  вождь?  Конечно,  владыка  Римской  империи.  К  нему
массами стекались молодые англы, саксы, алеманы, которых римляне  называли
просто германцами. А  те  счастливы,  что  он  берет  на  службу.  Римский
император тоже был счастлив, и каждый -- император и германский варвар  --
считал, что выгадал при такой  сделке.  Столетиями  лучшие  воины  шли  на
службу римскому императору! А потом поступали на службу целыми  племенами,
народами!
     Олег слушал молча, с некоторым удивлением.  Томас  удивлял,  внезапно
превращаясь из лихого рубаки в человека, который хоть малость знал прошлое
и разбирался в причинах.
     -- Рим вообще, -- говорил Томас  горячо,  --  продержался  так  долго
только благодаря варварам! Без нас вся Римская империя рассыпалась  бы  на
столетия раньше. Но даже в последние дни, последние годы кто  выступал  на
защиту Рима? Римские граждане  давно  бросили  оружие,  никто  не  защищал
город, Отчизну. Но как только  одно  германское  племя  нападало  на  Рим,
другое тут же вставало на его защиту.  Готу  Алариху  противостоял  вандал
Стилихон,  яростный  защитник  города.  Вестготы  верно  сражались  против
Аттилы, защищая Рим, а позднее лангобарды защищали Рим от остготов!
     -- Здорово! -- воскликнул Олег с искренним восхищением. -- А кто  был
Катулл? Может быть, тоже помнишь?
     Томас наморщил лоб.
     -- Кажется, командовал второй римской армией на Тибре... А что?
     -- Да так, проверка слуха. И памяти. А Овидий, Гораций, Вергилий?
     --  Гм...  Гораций,  помнится,  герой,  который   защищал   мост   за
отступающими римлянами, сдерживая натиск врагов. Он  еще  велел  разрушить
мост за своей спиной, пока удерживал целое войско. Он  жертвовал  собой...
это была красивая благородная гибель... Но двух  других  не  припоминаю...
Кто эти?
     Олег отмахнулся.
     -- Не забивай голову.

     Олег подстрелил молодого кабанчика, Томас умело соорудил вертел,  сам
жарил, не допуская Яру. Не женское дело жарить мясо на углях, их  удел  --
сковороды. Настоящий  мужчина  побрезгает  есть  мясо,  приготовленное  на
презренной сковороде.
     Олег собрал камни и выстлал из  них  широкое  ложе  на  сырой  земле,
которая к утру наверняка покроется инеем. Пока Ярослава занималась конями,
они с Томасом натащили сушин,  разожгли  добротный  костер  во  всю  длину
будущего ложа. Нагретые камни, с которых ветками смести  пепел,  сохраняют
тепло до утра. На них можно  коротать  даже  длинную  зимнюю  ночь,  а  уж
сейчас, в бабье лето, не в тягость будет даже женщине.
     Должно быть не в тягость, подумал Томас.  Калика  поленился  положить
еще ряд, придется лишь спать навытяжку, либо  цепляться  друг  за  дружку,
чтобы не скатится на сырую и холодную землю.
     После быстрого, но сытного ужина --  кабанчика  сожрали  молниеносно,
будто он угодил не трем путешественникам, а в  стаю  голодных  волков,  --
калика смахнул остатки углей с камней, бросил на них мешки, шкуры.
     -- Яра, ложись посредине.
     -- Может, я лучше с краю?
     -- Придет серенький волчок, схватит за твой нежный бочок. С краю лягу
я.
     Он и лег первым, подмостил седло под голову, заснул сразу, как упал с
дерева. Яра легла вплотную сзади, прижалась щекой  к  его  широкой  спине.
Слышала, как гремел железом рыцарь, складывал доспехи вблизи  костра.  Она
ощутила его приближение по слабому запаху пота.  Странно,  он  не  казался
неприятным. Наоборот, в нем чувствовалось нечто надежное, успокаивающее...
     Слышала, как он осторожно ложился на теплые камни, сваливался с края,
она, желая помочь, сильнее прижималась к  калике,  давала  место.  Наконец
рыцарь решился обхватить ее  руками,  она  едва  сама  не  предложила  это
сделать, подгреб ее к себе, вернее, сам подгребся ближе. Она ощутила  себя
странно  защищенной  в  его  руках,  словно  улитка  втянулась  в  прочную
раковину.
     Замерев, слышала его горячее дыхание на  своей  шее.  От  него  пахло
потом, кожей и железом, руки обхватывали ее чересчур бережно,  словно  она
была хрупкая, как яичная скорлупа. Она ждала когда  его  пальцы  скользнут
выше или ниже, она знает, что сказать  зарвавшемуся  англу  --  подумаешь,
благородный! -- но рыцарь лежал  тихий,  как  мышь,  не  двигался,  и  Яра
ощутила странное сожаление, что он даже не пытался  двинуть  ладони  к  ее
высокой груди.
     Потом пришло блаженное тепло. Она сама не заметила, как провалилась в
счастливый блаженный сон.

     Утром проснулись в густом тумане. Тот,  как  небесное  молоко,  залил
все, не видели далее ближних деревьев.  Рассеивался  медленно;  пока  жгли
костер, жарили мясо,  разредился  наполовину.  Коней  седлали  все  еще  в
тумане, выехали осторожно, опасаясь не столько засады, сколько выступающих
внезапно из белой мглы веток с острыми сучьями.
     Томас ехал беспечно, только глаза чуть  посуровели.  В  тумане  могут
подкрасться незаметно, но в нем же легко и уйти, самому зайти противнику в
затылок. У кого есть уши, тот  слышит  даже  запах  немытых  тел,  хриплое
дыхание, сопение.
     -- Погоди, -- сказал Олег неохотно, -- все-таки это тебе не Лондон  с
его туманами.
     Томас удивился:
     -- А ты откуда знаешь про наши туманы?
     -- Приходилось бывать.
     -- Где, прямо в Лондоне?
     Олег покосился на юное  лицо  рыцаря,  смолчал.  Для  Томаса  на  том
туманном и болотистом берегу всегда был Лондон, всегда был король. Как ему
сказать, что даже Темза текла там не всегда? А то,  что  было,  совсем  не
было Темзой?
     Он слез с коня, бросив повод Томасу. Тот послушно  поймал,  покосился
на Яру. Заметила ли, что калика в своей рассеянности  порой  обращается  с
ним, как с мальчиком-оруженосцем? Оскорбиться бы, одна только спасительная
мысль останавливает: а не прячется ли под  личиной  калики  человек  более
благородного  происхождения,  чем  он,  Томас  Мальтон  из   Гисленда?   У
скифо-руссов тоже могут быть свои герцоги, даже короли.
     -- Знакомо, -- проговорил Олег медленно.
     Он трогал руками туман, лепил из него, как из вязкого снега,  фигуры,
что так и плавали, едва разжимал пальцы. Туман стоял плотный, но хотя  дул
довольно свежий ветерок, оставался на  месте.  Над  ним  пролетали  птицы,
озадаченно чирикали. Один воробей решился нырнул вниз,  исчез.  Послышался
прерванный писк. Томасу показалось, что на миг вспыхнул слабый огонек.
     -- У нас туманы не такие, -- заявил Томас хмуро.
     -- Ты слыхал про тьму египетскую?
     -- Я-то слыхал, -- удивился  Томас.  --  Священник  уши  прожужжал  в
походе... Но ты неужто читал Священное Писание?
     --  Ну,  не  целиком...  Его  писали  так  долго,  что  мне   надоело
заглядывать через плечо. А вот тьму  подобную  встречал.  И  не  только  в
Египте.
     -- А чего ж ее зовут египетской?
     -- А тогда только в Египте было трое-четверо грамотных. Ты  бы  слез.
Скакать через лес в таком тумане -- это даже коню шею сломать.
     Они пошли пешком, ведя коней в поводу. Яра держалась позади.
     Олег наткнулся на валежину, что перегородила дорогу, нырнул под нее и
пропал. Томас на всякий случай потыкал в дерево  копьем,  но  оно,  к  его
удивлению, не вцепилось зубами, не ударило хвостом,  вообще  не  ответило.
Это оказалось в самом деле простое  дерево...  или  же  нечто,  что  очень
хорошо прикидывается деревом.
     -- Эй, ты скоро там?
     -- Иду, -- сказал Томас твердо. -- Только ты знаешь, куда идти?
     -- Здесь перекресток. Решим.
     Сзади ощутил дыхание  крупного  зверя.  Развернулся,  как  ужаленный,
молниеносно выдернул меч. Из тумана торчали широко  раздутые  ноздри  коня
Яры. Женщина угадывалась рядом. Томас  ощутил  ее  по  неуловимому  запаху
трав.
     -- Пресвятая Дева! -- сказал Томас с с