ее доставил тебя ко мне.
     Горше плена было сознание, что, оказывается, и не  спас  от  половцев
вовсе, а она, находясь под защитой хана в полной безопасности, играла роль
приманки в каком-то сложном заговоре, ниточки  которого  держали  в  своих
руках здесь -- и наверняка слуги Тайных!
     -- Прекрасно, -- повторил Ночной Сокол. Он откинулся на спинку трона,
с холодным сочувствием кивнул женщине. -- Бедняга, тебе  пришлось  вынести
так много!
     -- Я могла бы это сделать раньше, -- ответила  она  тем  же  холодным
ровным голосом, которого Томас от нее не слышал раньше, -- но они держатся
скрытно, а мне нужно было узнать у них все.
     -- Прекрасно, -- повторил человек, у которого  было  много  имен.  --
Итак, чем эти двое так опасны?
     Томас повернулся к калике. Тот хмуро смотрел в пол. Он не  был  похож
на человека, у которого зреет план, как вырваться из рук врага.
     -- Опасны напоминанием об истоках, -- сказала она. -- Если  бы  Иисус
узрел то, во что мы превратили его учение, согласился бы он?
     Ночной  Сокол  быстро  взглянул  на  связанных  пленников.  В  близко
посаженных глазах блеснула тревога, голос стал предостерегающим:
     --  Думаю,  что  только  возрадовался  бы!  Мы  лишь   продолжили   и
углубили...
     Яра успокаивающе подняла ладонь.
     -- Они уже покойники. С ними можно не считаться... Главное в том, что
первохристианство совсем другое, чем то, что несем мы. А эта чаша содержит
кровь самого Христа! Всякий, кто берет ее в руки, проникается теми идеями,
которыми жил сам учитель. А нам это не просто нежелательно...
     Сокол Ночи кивнул. Лицо было угрюмое.
     -- Вопрос щекотливый... Это о благородной  войне  за  Гроб  Господень
надо кричать на всех перекрестках, но не о том, что  мы  от  имени  Христа
воюем и с ним же! Об этом должны  знать  лишь  самые-самые  посвященные!..
Страшно подумать, если об этом узнает простой народ.
     -- Только простой?
     Он небрежно отмахнулся.
     -- Они все простые, будь то короли или простолюдины.
     Томас лежал, сцепив зубы. Было горько, потому что в последние дни уже
начал смотреть на эту простолюдинку как на  равную  человеку  благородного
происхождения. Но подлая порода рано или поздно  скажется,  как  учил  его
отец.
     Он поймал пристальный взгляд калики. Похоже,  тот  спешно  вспоминал,
что они сказали женщине или  о  чем  говорили  при  ней.  Томас  попытался
вспомнить сам, но мысленно махнул  рукой.  Было  так  горько,  что  сердце
заболело. Да обо всем говорили! И все эта змея знает о чаше!
     Ночной Сокол что-то вспомнил, засмеялся:
     -- Ты сделала больше, чем  ожидали.  Он  дал  такой  прочнейший  обет
защищать и оберегать тебя, что ни король, ни папа римский, ни сам  Бог  не
заставили бы его нарушить! Даже сам не мог бы! Каково?  Такого  я  еще  не
встречал.
     Ее лиловые глаза скользнули по лицу рыцаря, тут же ушли. Ему  на  мог
почудилось смятение, даже сочувствие.
     -- Это было очень умно, -- продолжал он  с  похвалой.  --  Ты  сумела
наложить на него нерушимейшие путы!
     Яра сказала -- глаза долу:
     -- Это получилось... если это правда... случайно.
     -- Какие случайности в нашем великом деле? -- голос  ночного  хищника
был насмешливым, затем похолодел, стал ледяным: --  Стража!  Убейте  этих!
Обоих!
     Томас ахнул. Глаза от изумления полезли на лоб.
     -- Меня? Как простолюдина? Даже без поединка?
     Страж, широко оскалясь, вытащил из-за пояса  широкий  нож,  вразвалку
подошел к пленникам. В глазах Томаса  не  было  страха,  только  безмерное
удивление.
     Страж схватил Томаса за  грудь,  приподнял.  Властелин  замка  бросил
брезгливо:
     -- Рыцарские поединки?..  Условности  чести?..  Дурак,  пришло  время
новой веры. И новых людей... Зарежь этого дурака, как свинью!
     Страж занес нож, но в этот момент  раздался  холодный  и  злой  голос
женщины:
     -- Стой!.. Этот дурак умрет гордо и красиво. Он так и не  поймет.  Он
умрет, считая себя победителем.
     -- Ну и что? -- спросил Ночной Сокол неприятным голосом.
     -- Он будет думать, что моральная победа за ним!
     -- Мне все равно, что он будет думать. Но он окажется в могиле,  а  я
буду ходить по этой земле. Режь эту англскую свинью!
     -- Погоди! -- снова сказала женщина  настойчиво,  --  Во  имя  пользы
брось их в свою каменоломню. Эти два быка могут делать  работу  десятерых.
Уже через неделю они будут совсем не такие гордые! И поймут, что настоящая
победа все-таки за тобой.
     Воин с зажатым в кулаке  ножом  смотрел  то  на  нее,  то  на  своего
хозяина. Тот поколебался, нехотя кивнул.
     -- Ты мыслишь верно, но слишком эмоционально. А нам завещано  Великим
Основателем более простые решения...
     На них надели цепи, повели, подталкивая, прочь из замка.
     -- Попался бы мне их Великий Основатель! -- прорычал Томас яростно.

     Глава 13

     Калика опустил глаза, лицо его было  серым,  как  земля,  несчастным.
Когда заговорил, голос прерывался, словно незримая рука сжимала горло:
     -- Когда дом строит один человек... он строит его таким, каким хотел.
А представь себе, что яму под основание копали  прадеды,  камни  да  глыбы
таскали деды, утрамбовывали,  утаптывали,  стены  первого  поверха  начали
возводить отцы, стены второго -- сыновья... А когда дело дойдет до  крыши,
то будет ли она такой, какую рисовал их пращур, который начинал?
     Томас подумал.
     -- Ну, сохранились же рисунки... На папирусе так долго не  сохранишь,
но если на пергаменте, да еще если эту телячью кожу хорошо  выделать...  и
не давать писцам соскабливать...
     -- Даже так! Но дети всегда считают себя умнее родителей, а уж  дедов
вообще за людей не чтут. При всем уважении к предкам, захотят  подправить,
улучшить, сделать современнее... Красивше даже.
     Томас сказал раздраженно:
     -- Так то замок! Сам хозяин на ходу  что-то  изменит.  А  это  Орден.
Сколько ему лет? Год-два?
     Глаза калики были страдальческими.
     -- А если от начал... прошли не годы... а тысячи лет?
     В деревянной бадье, связанных, их опустили на дно  каменной  впадины.
Стены  отвесные,  как  сразу  отметил   Томас   с   горечью.   Невольники,
изможденные, кожа да кости, едва  ворочают  тяжеленные  глыбы,  с  усилием
поднимают кирки. Долго здесь не выжить...
     Надсмотрщик, поперек себя шире, злой и хмурый  детина,  развязал  их,
прорычал:
     -- Здесь мое слово -- закон!.. Первое нарушение -- выпорю. Второе  --
прикую на ночь. Третье -- забью насмерть. Все ясно?
     Томас угрюмо кивнул, а Олег сказал радостным голосом:
     -- Наконец-то!.. А я уж думал, нигде не отыщем каменоломню. От самого
Иерусалима искали!.. Все лес да лес, иногда -- степь...
     Надсмотрщик смотрел подозрительно.
     -- Бывал уже?
     -- А как же, -- ответил Олег гордо. -- Я лучший откалыватель глыб.  А
этот бугай, что при мне, как муравей  таскает  их  наверх!  По  три  штуки
сразу.
     У надсмотрщика складки на лбу  двигались,  слышно  было,  как  внутри
черепа что-то скрипело. Наконец он неуверенно махнул рукой.
     -- Тут легче... Таскать нужно только до бадьи.  Без  вас  подымут.  И
вообще вылезать не надо. Тут все ночуют.
     Кивком отправил  их  к  стене,  где  ломали  камень  трое  рабов,  Те
встретили новых изумленными взглядами.  Впервые  свирепый  надсмотрщик  не
проводил новичков ударами хлыста!
     Олег привычно взялся за  деревянные  клинья,  бадья  с  водой  стояла
поблизости. Голос калики был задумчивым:
     -- Не знаю, сэр Томас...
     -- Что еще? -- спросил Томас подозрительно.
     -- Стоило ли  уезжать  от  барона  Оцета?  Та  же  ломка  камня...  А
предаваться размышлениям можно везде.
     Томас подскочил, глаза были затравленными.
     -- Сэр калика, я простой благородный рыцарь. Твои  изгаляния  мне  не
понять. Ты сразу говори, когда шутишь, а когда мне надо  сперва  сесть,  а
потом слушать.
     -- Шучу? -- удивился калика. -- Да, здесь самое место  для  шуток.  И
шутников с плетками полно.
     Весь день Томас, весь покрытый потом, несмотря на  холодный  день,  а
сверху еще и серой каменной пылью, так что был похож на человека из камня,
мрачно ворочал глыбы, затаскивал их на поддоны.  Те  поднимали  наверх,  а
Томас отправлялся за другой глыбой.
     Он  работал  один  там,  где  другие  суетились  по  трое-четверо,  и
надсмотрщик посматривал одобрительно, плетью не  порол,  разве  что  перед
обедом огрел пару раз, да и то лишь чтобы напомнить, что плеть -- вот она,
если что не так, если забудется...
     Олег откалывал глыбы. Надсмотрщик и даже розмысл  сразу  признали  за
ним умение и даже  чувство  камня,  когда  по  едва  уловимым  напряжениям
человек может сказать, как лучше колоть -- вдоль  или  поперек,  по  какой
жиле расщепится, а какую не заденет.
     Томас, улучив момент, приблизился, шепнул:
     -- Ну как?
     -- Что? -- удивился калика.
     -- Придумал, как выбраться?
     Брови калики взлетели еще выше.
     --  А  что,  будем  выбираться?..  Я  только-только  вроде  бы  начал
нащупывать путь к праведной и чистой жизни... Надо только не есть  мяса  и
молока, отказаться от растительной пищи, а также не есть мучного...
     -- Сэр калика!
     -- А на рыбу  и  все,  что  плавает,  даже  не  смотреть...  Эх,  сэр
рыцарь... Здесь нет мирской суеты, никто  не  мешает  предаваться  высоким
мыслям. Ни тебе продажных девок, ни сладкого вина, ни жареного  мяса...  с
луком... перцем... нашпигованного орехами...
     Томас шумно сглотнул слюну.
     -- Сэр калика!..
     Олег почесал голову.
     -- Впрочем, мне кажется, этот путь  к  истинно  праведной  жизни  уже
кто-то пробовал... Я даже могилку его видел. Не пути, а пророка пути... Да
и путь был похоронен с ним, ты прав. Ладно, в самом деле хочешь выбраться?
     Томас заскрипел зубами.
     -- А ты... ты уже не хочешь? Хоть  убей  меня,  хоть  растопчи,  хоть
размажь по стенам -- не пойму вас, славян. То тебе не по нраву, что  зовут
рабом божьим, гордость у него, видите ли,  играет,  как  конь  на  молодой
траве, а то готов горбатиться в рабах паршивого местного князька.
     Калика удивился:
     -- Так это ж не я горбатюсь!
     -- А кто? Ты сам-то где?
     -- Всего лишь моя бренная оболочка. Плоть, так сказать.
     -- Ах, плоть, -- процедил Томас, едва не взревев от душившей  ярости.
-- А сам ты где?
     -- А сам я мыслею растекаше по древам и миру...  возлеташе  душой  по
белу свету. В глубоком рассуждении, как обустроить Русь...
     Плеть свистнула в воздухе, Томас вздрогнул от свирепого  удара.  Кожа
лопнула, алые капли крови упали на землю, сразу свернулись в  пыли  серыми
комочками. Надсмотрщик взревел, а Томас поспешно подхватил глыбу, потащил,
покатил, спеша заполнить поддоны. Он англ,  напомнил  себе.  Не  его  дело
вмешиваться  во  внутренние  дела  других  стран.  Никто  не  спорит,  как
обустроить Британию. Сама как-то обустраивается.
     Ладно, сказал он себе люто. Когда выберемся, а выберемся обязательно,
он нещадно отомстит.  Люто  отомстит!  Всю  дорогу  будет  рассказывать  о
славных рыцарских турнирах, прекрасных дамах, молодецких ударах,  а  то  и
вовсе расскажет свою родословную, затем родословную барона Шпака, а она  у
него длиннее, чем язык его жены, а  потом,  если  калика  еще  будет  жив,
начнет перечислять всех родственников Крижаны...

     Ночью, когда невольники спали, Томас подполз к калике.
     -- Ну что, придумал, как выбраться?
     Сам еще раз оглядел отвесные стены, костры наверху, блестящие  острия
копий стражников.  Те  сидят  возле  края,  пьют,  хохочут,  швыряют  вниз
обглоданные кости. Лестницы подняты, веревки тоже. Стражи следят, чтобы  у
рабов не было лишнего клочка ткани. Умелый всегда может попытаться сплести
веревку, а терять рабов даже убитыми в назидание жалко.
     Калика лежал  на  спине,  смотрел  на  темное  звездное  небо.  Когда
заговорил, голос был мечтательным:
     -- Вранье это все...
     -- Что вранье?
     -- Что ангелы небесные прибивали серебряными  гвоздиками  небо.  Хоть
тебе и неприятно  слышать,  но  небо  было  все-таки  раньше,  чем  пришел
Христос... А старых богов с приходом любой новой веры -- сколько их  было!
-- принято объявлять демонами. Но и объявить,  что  небо  создали  демоны,
тоже не хочется... Верно?
     Томас прорычал:
     -- Сэр калика... Приедем в Британию, я тебя  сведу  с  умниками,  что
ночи напролет спорят, сколько ангелов помещается на острие иглы, был ли  у
Адама пуп...
     -- У Евы точно был, -- прервал калика, -- но если Адам в  самом  деле
жил с Евой девятьсот лет, то у нее нету... Стерся.
     Томас раздраженно отмахнулся, даже  не  желая  вдаваться  в  тонкости
славянского юмора.
     -- Как выбраться?
     Калика сожалеюще пожал плечами.
     -- Еще не передумал? Ведь все это суета сует и ничего,  окромя  суеты
житейской. В человеке нет ничего,  кроме  души.  А  о  душе-то  мы  меньше
всего... Ладно, не мешай, я буду думать.

     Ночь была на исходе, когда Томас толкнул калику.
     -- Ну, что придумал? Как будем выбираться?
     Калика вздрогнул, открыл глаза. Увидев нависшее над ним лицо  рыцаря,
разочарованно скривился, потянулся, зевнул с волчьим подвыванием  и  жутко
оскалив зубы.
     -- Ох-хо-хо... Не спится? Небось, все девки  снятся?..  Надо  смирять
свою плоть, надо... Это неплохо твой Христос придумал. Ну, не придумал, но
брать у других тоже надо умеючи, а то такого нагребешь... Знавал я  всяких
пророков... Ох-хо-хо!... Может быть, убегем завтра?.. А то  вон  уже  заря
занимается. Погоня будет, то да се...
     Томас стиснул челюсти так, что  рифленые  желваки  едва  не  прорвали
кожу.
     -- Нет.
     -- Гм... Ну да можно и сегодня. Хотя древняя мудрость гласит, что  не
надо откладывать на завтра то, что можно отложить на послезавтра...
     -- Сэр калика, в древности жили одни язычники.
     Калика лениво повернулся, постучал  костяшками  пальцев  по  каменной
стене.
     -- Сам такой, -- сообщил Томас.
     -- Ну вот, везде намеки видишь... Значит, неспроста. Я хочу  сказать,
что если выломать здесь камни...
     -- Эти не годятся, -- возразил Томас. -- Этот дурак для замка  ломает
только серые, а это в тех двух стенах...
     Калика почесался, снова лег и закрыл глаза.
     -- Как хошь, -- сказал он равнодушно.  --  Меня  как-то  меньше,  чем
тебя, волновала стена замка. Я думал, тебе  нужна  пустота,  что  за  этим
камнем...
     Томас вскочил, как подброшенный катапультой. Глаза  были  дикими.  Он
отпихнул  калику,  тот  лишь  перевалился  на  пузо,  лежал  с  задумчивым
выражением, явно мыслил.
     -- Откуда знаешь?
     -- Чую...
     -- Без магии?
     -- Ты ж без магии тоже кое-что чуешь, хоть и  с  трудом.  К  примеру,
когда надвигается черная туча, когда молнии слепят,  а  от  грома  глохнут
уши, а то и  видишь  впереди  стену  падающей  с  небес  воды,  то  можешь
догадаться, что, наверное, пойдет дождь...
     Томас все  еще  неверяще  пощупал  камень  --  тот  был  все  так  же
монолитен, темен в ночи.
     -- Ага, -- сказал он, -- ты как дятел, да? Тот  тоже  чует,  где  под
корой пустоты... Правда, он и червяков так же чует. Эти колья ты вбил?
     Он нащупал влажные деревяшки, вбитые в высверленные дырочки по  самые
уши. Кончики пальцев ощутили  напряжение  в  камне.  Разбухая,  деревянные
колышки уже напрягли жилки в камне так,  что  вот-вот  лопнут.  Стражи  не
спят, им слышен каждый  шорох.  Авось,  не  обратят  внимания,  что  треск
раздастся от этой стены. А камни лопаются всю ночь, вечером набили  кольев
много.
     -- Лежи тихо, -- шепнул калика.
     Томас услышал настойчивую нотку в голосе,  упал  ничком.  Через  пару
мгновений раздался оглушительный треск.  Камень  в  стене  качнулся.  Рабы
поблизости заворочались, застонали во сне. Томас лежал  недвижимо,  только
сердце колотилось так, что его подбрасывало. Наверху  послышались  голоса,
сверху сбросили горящий факел.
     Он ударился, рассыпая искры, Томасу чуть прижгло  голую  кожу.  Когда
снова все стихло, Томас коснулся  плеча  калики,  потряс.  Тот  вздрогнул,
посмотрел непонимающими глазами:
     -- А?.. Что?.. Сэр Томас, что стряслось?
     -- Не спи, -- прошипел Томас. -- Сон  в  родне  со  смертью...  Давай
проверять твою пустоту.
     Калика поскреб затылок.
     -- Сдается мне, что там вовсе не обязательно выход...
     -- Как это?
     -- Ну, просто пещера... А то и пещерка.
     Томас подполз к камню, ухватился, уперся. Голос его  был  тяжелым,  с
придыханием:
     -- Пусть даже норка. Я сам ее пророю дальше. Зубами,  когтями!  Когда
ждет Крижана, то стойкое британское  сердце  англа  из  племени  германцев
ничто не остановит!
     С легким скрежетом глыба поддалась по  каменному  основанию.  Изнутри
пахнуло теплом: каменная стена за день вобрала  много  солнца,  но  дальше
Томас ощутил струю холодного воздуха.
     -- Гореть мне в аду, если там не выход, -- прошептал он горячо.
     -- Выхода нет, -- прошептал калика грустно.
     Ноги Томаса примерзли к земле. В  сердце  кольнуло,  как  будто  туда
всадили нож по самую рукоятку.
     -- Знаешь точно?
     -- Ну, надежда всегда есть... Еще Гильгамеш искал выход,  а  потом  и
Аристотель, великий Пифагор искал в  математике,  а  гениальный  Гиппократ
видел в идеальном здоровье, но тоже...
     Томас заскрежетал зубами. Когда-нибудь  он  придушит  этого  философа
собственными руками.
     Ноги его исчезли в тени.  Калика  пригнулся,  пополз  за  ним.  Через
десяток саженей пустота в камне расширилась,  он  сперва  смог  встать  на
колени, затем пошел за Томасом, сильно пригнувшись. Темнота  была  полная,
он слышал впереди  только  проклятия  и  ругань  рыцаря.  Томас  торопился
выбраться, похоже, не было выступа, о который  он  бы  не  шарахнулся,  не
стесал, не закруглил, не затупил.
     Они были мокрыми от усилий, и струйка воздуха чувствовалась  сильнее.
Калика наконец дождался местечка шире, обогнал Томаса. Гора была пронизана
пустотами, как многие старые горы в этой части света  --  это  не  молодые
горы Гималаев.
     -- Постой, -- велел калика.
     -- Погоня?
     -- Не шуми.
     Томас прислушался, сказал нетерпеливо:
     -- Сэр калика, здесь только один ход. Один конец ведет вперед, другой
-- назад в каменоломню.
     Голос калики был полон ядовитого восхищения:
     -- Хотел бы я, чтобы у меня тоже все было так просто!
     -- А что не так? -- насторожился Томас.
     -- Ну... шарахнись со всей  дури  в  стенку,  перед  которой  стоишь.
Нет-нет, не поворачивайся, я же чувствую.
     Томас обиделся.
     -- Ты на что намекаешь? На меднолобость?
     -- Я даю ответ.
     В  жажде  посрамить  оппонента  Томас  повернулся,  ощупал  стену  --
гладкая, глаза не выбьет о наросты и выступы -- отступил и,  оттолкнувшись
от стены сзади, ринулся в стену.
     В плече хрустнуло, как  кнутом  стегнуло  болью.  Стена  проломилась,
Томас рухнул вместе с градом мелких камней, повис,  как  мокрое  белье  на
плетне. В голове был грохот, он расчихался  от  удушливой  пыли.  А  сзади
калика уже хлопал по плечу.
     -- Ну, хватит висеть, как убитая гадюка на ветке... Развесился!.. Мне
на ту сторону надо, а тут висят всякие...
     -- Сэр калика, -- простонал Томас, -- ты жесток.  Теперь  вижу,  куда
там всяким сарацинам перед славянами...
     Он перевалился через тонкий край, упал по ту сторону.  Пещера  --  но
здесь был слабый рассеянный свет. Далеко  вверху  Томас  разглядел  слабое
пятно.
     -- Почему я не летучая мышь? -- сказал он с досадой.
     -- Превратить? -- предложил калика.
     Томас замахал в испуге обеими руками:
     -- С тебя станется! Как я общаюсь с таким человеком?
     -- Как хошь, -- ответил калика хладнокровно, -- тогда нам  не  больше
версты по прямой.
     -- Как ворона летит?
     -- Как гадюка ползет.
     -- К зиме выйдем?
     -- К большой или