жеребцом.  А  гнедая  кобылка  была  просто  ожившим  пламенем,  ее  грива
развевалась, она нервно переступала с ноги на ногу, грызла удила,  готовая
сорваться в любой миг и унестись на край света. Олег держал  их  всех  под
уздцы. Он выглядел сонным и неторопливым.
     Томас сбежал вниз, одеваясь на ходу, едва не  вышиб  двери.  Холодный
воздух на крыльце не отрезвил, сердце застучало еще сильнее.
     -- Олег!.. Откуда?
     Калика поднял на него насмешливые глаза.
     -- Кто рано встает, тому бог дает.
     -- Но... Ладно, я не спрашиваю, кто тебе дал их здесь.  Или  как  они
перебрались через море. Их можно... взять?
     Калика почесал голову, задумался. Ответил с неуверенностью в голосе:
     -- Ну, ежели хочешь. А то принуждать тебя как-то  нехорошо.  Яра  еще
спит?
     -- Не знаю, -- ответил Томас, его руки дрожали от  желания  коснуться
своего коня. -- Вряд ли она пьянствовала всю ночь с солдатами.  Смотри,  и
седла те же!
     Он поставил ногу в стремя и с некоторым  усилием  поднялся  в  седло.
Жеребец был огромен, весь из толстых жил и тугих мускулов, в нем клокотала
звериная сила. Томас коленями чувствовал напряжение -- жеребец  был  готов
сорвать с места, ждал только  сигнала.  Он  был  послушен,  но  он  жаждал
двигаться.
     -- Сказочно! -- выдохнул Томас. -- Этот конь понесет тяжелого  рыцаря
в полном вооружении, как ребенка!  Сэр  калика,  у  меня  есть  меч  моего
предка, есть конь твоих богов  и  доспехи  сэра  Огрина.  Осталось  только
укрепиться духом... а об этом я позабочусь сам.
     Калика бросил поводья вороного и гнедого коня слугам.
     -- Пусть напоят коней ключевой водой, иную не пьют, а  я  пока  пойду
поговорю с сэром Эдвином. У него есть интересные книги...

     Глава 9

     Турнир должен был состояться в долине Тарана. Так называли  неширокое
вытоптанное поле, даже трава не  росла  на  твердой,  как  камень,  земле.
Справа и слева высились дубы-великаны. Огромные ветви опускались до  самой
земли, в глубоких дуплах жили филины, дикие пчелы  прятали  мед,  а  стада
крупных жуков с огромными, похожими на оленьи, рогами собирали сок.
     Ровное утоптанное поле обнесли новой оградой, старая сгнила за  зиму,
а в противоположных сторонах этого цирка, если считать рыцарский  поединок
ближе к гладиаторскому бою,  или  стадиона,  если  принять  его  за  более
позднее развлечение, были  поставлены  красивые  ворота,  увитые  цветными
лентами и гирляндами цветов. Через них должны въезжать рыцари, уже  издали
разглядывая противника, горяча коней, крепче сжимая копья.
     У ворот стояли пышно одетые герольды, трубадуры, толпились оруженосцы
и слуги, готовые бегом принести хозяину щит или копье взамен поврежденных.
     Вблизи от турнирного поля уже стояли шатры --  остроконечные,  как  у
саксов, круглые, как у  англов  и  славян,  с  распорками  и  без,  как  у
сарацинов. Томас решил, что кто-то помимо него уже  вернулся  из  славного
квеста, привез с собой добычу.
     Калика молча кивнул на двух смуглокожих слуг в пестрых тюрбанах.  Они
были вооружены кривыми саблями, в зеленых шароварах, подпоясаны  шелковыми
поясами.
     -- Слуги из пленных сарацин!
     -- Это не может быть сэр Хольтман, -- сказал Томас убежденно, --  тот
не покидал Британию!
     -- Ему могли подарить их.
     На другой стороне турнирного  поля  возвышался  огромный  шатер.  Его
приготовили для рыцарей победнее, что приедут без шатров, а то и вовсе без
слуг и оруженосцев. Вокруг  в  готовности  полыхали  жаровни,  в  походных
кузнях раздували угли, оружейники  готовились  чинить  доспехи  как  можно
быстрее. В сторонке на столах разложили еду, питье как для  состоятельных,
так и для самых бедных.
     Турнирное поле было окружено крепкой оградой, а за ней возвышались  в
несколько рядов скамьи из свежевыструганных досок. Передний ряд был  отдан
людям простого звания -- знатным не к лицу сидеть  ниже  простолюдинов,  к
тому же в разгаре боя нередко тяжело вооруженный рыцарь проламывал  ограду
и валился, истекая кровью, на зрителей.
     Два  ряда  выше  обычно  занимали  свободные  йомены,  а  еще  дальше
располагались места для людей благородного звания. Места для короля и  его
свиты были украшены пышно и кричаще-ярко, словно он  с  окружением  только
что явился из восточных стран,  привыкнув  к  сарацинской  изнеженности  и
роскоши. Ему даже устроили трон, по бокам поставили два кресла, широкие  и
с резными спинками, для канцлера и казначея. Над этими тремя  местами  был
поставлен балдахин, на острых концах шестов трепетали по  ветру  флажки  с
королевским  гербом.  Вокруг  трона  уже   толпились   пажи,   оруженосцы,
телохранители, бароны из мелкопоместных, которых оттеснит  свита,  которая
явится вместе с королем.

     Группа воинов, что явились с Мальтонами,  не  заметили,  как  прибыли
король и его близкие, настолько были заняты  подготовкой  к  турниру.  Тот
обещал  быть  непростым.  Когда  трубы  протрубили   начало   турнира,   с
королевской стороны на арену выехали трое зачинщиков,  сторонников  партии
короля. Их кони были покрыты белыми попонами, рыцари выглядели одинаковыми
в блистающих доспехах, с опущенными забралами. С  другой  стороны  выехали
один за другим рыцари, принявшие вызов.
     Снова протрубили трубы. Рыцари  помчались  друг  на  друга,  в  самой
середине арены сшиблись с таким  лязгом,  словно  столкнулись  наковальни.
Двое из принявших вызов вылетели  из  седел,  грохнулись  оземь,  поднимая
пыль. Третий удержался, но потерял стремя, и, когда вернулся к  герольдам,
его тоже признали побежденным.
     Зрители орали, свистели, топали ногами,  бросали  в  воздух  шлемы  и
колпаки. Калика заметил, что сэр Торвальд с осторожностью  присматривается
к  толпе.  Похоже,  королевская  партия  уже  осточертела.  Новый   король
бесчинствами и нарушением прав как знатных,  так  и  простых  йоменов  уже
восстановил против себя многих. Правда, это  ничего  не  значит.  Народ  и
множество владетельных сеньоров могут возмущаться сколько угодно.  Король,
несмотря на его бычью силу, не глуп.  Он  удержал  старых  сторонников,  а
новых осторожно покупает, самочинно раздавая земли и  владения  ушедших  в
крестовые походы. Так что он крепок, как никогда, а поддержка  сторонников
позволят ему бесчинствовать и дальше.  И  сейчас  ему  ничто  не  помешает
стереть Томаса в порошок. Ему только надо придать этому вид законности.
     Пока шел торг -- за пределами арены побежденные выкупали своих  коней
и доспехи, что по условиям турнира стали добычей победителей, -- на  арены
тем временем выехали еще трое от партии короля. Сердце Томаса заколотилось
чаще. Он увидел, как из шатра медленно вышел огромный рыцарь в черных, как
ночь, доспехах. Он был  почти  на  голову  выше  других,  грудь  его  была
настолько широка, что никакие латы ему не были бы впору, а эти ковали  ему
лучшие  оружейники.  Это  был  грозный  и  непобедимый  Торкзельд,   гроза
побережья, победитель Морского Змея. И это был тот, кто обязательно выйдет
победителем турнира.
     Когда рыцари сшиблись, снова был треск ломаемых копий, грохот,  звон,
крики боли, дикое ржание. Выбежали оруженосцы и слуги,  кого  увели,  кого
унесли. Зрители приуныли -- выигрывали только рыцари из окружения короля.
     В третий круг выехал Торкзельд. С ним были еще двое, но  Томас  видел
только этого непобедимого рыцаря, который ко всему еще был сыном короля!
     -- Пора, -- сказал Томас.
     Ему подвели коня, калика держал его под уздцы, глаза были серьезными:
     -- Ты знаешь, что он постарается не просто выбить тебя из седла?
     -- Догадываюсь, -- ответил Томас.
     Вид у него был повзрослевший, угрюмый. Помимо  рыцарской  чести  есть
еще и стремление убрать помеху с пути. Земли Мальтонов король  уже  роздал
троим соседям, усилив их лояльность, осталось захватить лишь  замок.  Если
бы не его неожиданное появление, король уже  прибрал  бы  замок  к  рукам.
Похоже, он оставил бы его себе или передал бы Торку, наследнику  престола.
Слишком  хорошо  замок  стоит.  И  укреплен  хорошо,  и  места   сказочной
красоты...
     Томас взобрался в седло, взял в руку копье,  синие  глаза  потемнели.
Рядом похрустывало кожей новенькое седло  под  МакОгоном,  он  изготовился
драться с рыцарем, что ехал слева от Торкзельда. МакОгон сам был огромен и
силен, его герб на щите необычной формы знали  рыцари  всей  Британии.  Он
только сидел не на своем коне, которого тоже знали, а на тонконогой лошади
рыжей масти. Она не выглядела такой же мощной, как  его  конь,  но  то  ли
МакОгон решил поберечь силы своего уже немолодого коня,  соратника  многих
битв, то ли поддался уговорам Яры сражаться на ее коне.
     Справа от Томаса с помощью двух оруженосцев  взобрался  в  седло  сэр
Торвальд. Под ним был огромный жеребец, которого уступил для  боя  калика.
Вид у отца был виноватый, униженный.  Не  нашлось  третьего  бойца,  чтобы
выйти против троих из партии короля. Из всех рыцарей, толпившихся на  этой
стороне турнирного поля, съехавшихся со всех концов Британии, не  нашлось,
едва завидели несокрушимого Торка и его двух  друзей,  таких  же  могучих,
свирепых, не брезгующих ничем ради победы.
     Яра  вполголоса  разговаривала  с  МакОгоном,  но  Томас   видел   ее
обеспокоенные взгляды, которые она бросала в его сторону. МакОгон,  старый
и опытный ветеран многих битв, слушал ее, к удивлению Томаса,  внимательно
и уважительно. Кивнул, соглашаясь, приложил пальцы к шлему.
     Трубы зазвучали неожиданно громко и резко. За шатрами грянула  резкая
сарацинская музыка.  С  западной  стороны  на  арену  из-под  арки  выехал
Торкзельд. Он был настолько громаден  и  грозен,  что  два  других  рыцаря
оставались словно бы в тени, хотя оба были сильнейшими рыцарями Британии.
     -- Наш день, -- сказал сэр Торвальд, лицо его помолодело. --  Сегодня
мы покроем себя славой... чем бы ни кончился бой!
     -- Тони с надеждой, что выберешься на берег,  --  сказал  Томас.  Его
глаза не отрывались от могучей фигуры  Торкзельда,  лишь  бросил  короткий
взгляд на калику, тот постоянно твердил эту поговорку. -- Мы еще на конях.
И копья у нас целые.
     Он пустил  коня  вперед.  Втроем  выехали  на  арену,  разъехались  в
стороны. Снова прогремели трубы. Томас страшно  вскрикнул,  нагнетая  свою
ярость в коня, а на трибунах замерли. Рыцарь в сверкающих доспехах несся с
такой скоростью, что в мгновение ока преодолел две трети турнирного  поля,
и они сшиблись, когда конь Торкзельда сделал первые два скачка.
     Торвальд и МакОгон почти не отстали. Удар был  страшен,  на  трибунах
умолкли, оглушенные грохотом,  будто  сто  тысяч  кузнецов  разом  ударили
молотами по наковальням.  Взвилась  желтая  удушливая  пыль,  закрыла  все
облаком.
     Из облака пыли к западным воротам  выскочили  трое,  к  восточным  --
один. Все узнали исполинскую фигуру Торкзельда. Он был без  копья,  как  и
трое его противников.
     Когда пыль осела, все увидели  двух  рыцарей.  Один  лежал  недвижим,
раскинув руки, другой  пытался  подняться.  Выбежали  оруженосцы,  помогли
выбраться  с  поля  раненому,  другого  вынесли  на  руках.  Слуги  ловили
обезумевших коней.
     Трое развернули коней. Оруженосцы с готовностью побежали через  поле,
держа копья. Их глаза сияли. Явно не ждали, что их хозяева выстоят  против
таких противников.
     -- Пресвятая Дева! -- прошептал сэр Торвальд.  Он  был  потрясен,  но
глаза сияли. -- Мы вышибли таких... таких рыцарей!
     МакОгон проворчал:
     -- И мы не лаптем щи хлебаем.
     -- Что? -- не понял сэр Торвальд.
     -- Говорю же мы тоже  не  лыком  шиты,  --  ответил  МакОгон  так  же
загадочно, словно говорил на другом языке. -- Честно говоря,  если  бы  не
этот конь-зверь, могло бы случиться иначе. Я успел ударить раньше, чем мой
противник прицелился.
     -- Я тоже, -- признался сэр Торвальд.
     На том конце арены  оруженосцы  подали  новое  копье  Торкзельду.  Он
развернулся и в бешенстве, не  дожидаясь  сигнала  герольда,  помчался  на
троих. Томас запоздало пустил коня навстречу.
     Они сшиблись в середине поля. Удар был такой, что дрогнула  земля,  а
под королем подломился трон. С проклятиями он рухнул на спину, а на  арене
снова взвилось облако желтой пыли. Но всадники вылетели из облака такие же
грозные и неуязвимые, только у каждого в правой руке были  обломки  копий,
что разлетелись от удара вдрызг по самые рукояти.
     Им подали новые копья, и они, дав коням  отдохнуть  несколько  минут,
ринулись снова. На этот  раз  они  сшиблись  грудь  в  грудь.  Над  ареной
прогремел сухой треск ломаемых копий, те разлетелись в мелкие щепки.  Кони
взвились на дыбы, попятились. Томас и Торкзельд удержали коней,  пустив  в
ход шпоры и удила, а на  трибунах  все  затаили  дыхание.  Впервые  кто-то
выстоял против Торкзельда, впервые кто-то не уступает!
     Внезапно Торкзельд взревел от ярости. Его рука метнулась к  бедру,  и
Томас дрогнул, когда в руке гиганта блеснул огромный меч.
     --  Защищайся  или  умри!  --  крикнул  Торкзельд  так  страшно,  что
оруженосцы и герольды дрогнули, остановились.
     Сэр Торвальд крикнул, срывая голос:
     -- Ваше величество, это не по правилам!
     На трибунах раздались крики:
     -- Это турнир, а не бойня!
     -- Остановить!
     -- Куда смотрит король!
     -- Бесчинство!
     Томас поспешно потащил меч. Пальцы дрожали, без нужды сжимали рукоять
с такой силой, что вминались, как в глину. Сквозь узкую прорезь  он  видел
огромную фигуру мрачного рыцаря. Тот вскинул меч и послал коня вперед.
     -- Смерть ублюдкам! -- раздался такой страшный голос,  что  у  Томаса
похолодело сердце.
     -- Живи, Британия! -- вскрикнул он и бросил коня навстречу.
     Они сшиблись, как две брошенные навстречу одна другой железные  горы.
Кони поднялись на  дыбы,  бились  передними  копытами,  рвали  друг  друга
зубами. Это были уже не кони, а звери, которым передалась ярость седоков.
     Торкзельд ударил мечом со всей яростью. Щит Томаса лишь смягчил удар,
но в голове зазвенело. Кусок щита просвистел  мимо,  с  силой  вонзился  в
землю. Томас поспешно вскинул меч, но лишь сумел отпарировать новый удар.
     На трибунах  в  это  время  приближенные  короля  умоляли  прекратить
поединок. Драться мечами на турнире против правил, к тому  же  доблесть  и
умение Томаса вызвали симпатии  даже  у  тех,  кто  не  одобрял  искателей
приключений, что ушли воевать в чужие страны.
     Король поколебался, но в это время его сын обрушивал удар  за  ударом
на рыцаря  в  серебристых  доспехах,  у  того  разлетелся  щит,  погнулись
доспехи, он шатался, конь под ним пятился.
     -- Нет! -- отрезал король с той  же  свирепостью,  с  какой  его  сын
наступал на противника. -- Пусть закончат свой спор!
     -- Но прольется кровь!
     -- На каждом турнире ломают руки и ноги, ломают спину, вышибают зубы.
     По его жесту герольды, уже вступившие на турнирное  поле,  попятились
назад за ограду. Зрители не дыша  поднялись  с  мест.  Торкзельд  наседал,
рыцарь  в  серебристых  доспехах  уже  шатался  в  седле.  Внезапно   конь
Торкзельда дико заржал, ржание перешло в хрип. Конь Томаса вцепился зубами
в горло черного жеребца -- на землю брызнула красная струйка.
     -- Проклятие! -- вскричал Торкзельд бешено.
     Конь под ним пошатнулся, и он едва успел качнуться в  сторону,  когда
конь упал, забил ногами в  воздухе.  Торкзельд  успел  выдернуть  ноги  из
стремян, упал, покатился в пыли и грязи, но мощь его  была  столь  велика,
что он вскочил на ноги, словно на нем и не  было  тяжелых  доспехов.  Щит,
звеня и подпрыгивая, укатился на край поля.
     Томас повернул коня, крикнул мощно:
     -- Ты побежден!
     -- Нет! -- закричал Торкзельд таким голосом, что на  трибунах  сердца
мужчин похолодели. -- Пока в руке меч, я только победитель!
     Томас слез с коня. Раздробленный щит он стряхнул с руки,  меч  в  его
руке тускло поблескивал. Шаги рыцаря были нетверды, но с каждым мгновением
он, казалось, восстанавливал силы.
     С мечами в поднятых руках они сшиблись снова, и удар и грохот металла
были  таковы,  будто  снова  ударились  две  железные   горы.   Противники
вскрикивали, нанося удары, тяжелые  мечи  со  свистом  вспарывали  воздух.
Доспехи  стонали,  прогибались,  а  самые  сильные  удары  разрубали  даже
стальные пластины. Серебристые  доспехи  забрызгало  кровью.  На  трибунах
жалобно  вскрикивали  --  к  серебристому  рыцарю  все  испытывали  острую
симпатию.
     В окружении короля снова начали уговаривать прекратить жестокий бой.
     -- Ни за что! --  взбешенно  рявкнул  король.  --  Вы  хотите  лишить
Торкзельда заслуженной  победы?..  Здесь  сражаются  настоящие  мужчины!..
Впервые видите кровь на турнире?
     -- Но, ваше величество...
     -- Нет!
     С турнирного поля  неслись  частые  тяжелые  удары.  Два  рыцаря  уже
шатались, почти не двигались с места. Мечи поднимались медленно,  а  когда
обрушивались, у противника не было сил уклониться или парировать.  Доспехи
забрызгало кровью, они погнулись, полопались, торчали острыми краями.
     Король побледнел,  закусил  губу.  Похоже,  уже  сам  жалел,  что  не
прекратил жестокий бой, но теперь отступать  было  поздно.  Незаметно  для
подданных он сунул руки под мантию и  делал  там  странные  знаки.  Сперва
ничего  не  ощущал,  затем  услышал   далекое   громыхание,   вздохнул   с
облегчением.
     Прямо над турнирным полем сгустилось темное облако.  В  нем  блистали
молнии, гремел гром. Большинство зрителей не отрывали  глаз  от  жестокого
поединка, но кое-кто вскинул голову, со страхом тыкал пальцем вверх.
     Томас шатался, серая жгучая пелена соленого пота  выедала  глаза.  Он
задыхался от жары, доспехи давили, он чувствовал, что умирает.  Руки  едва
поднимали меч, но черный рыцарь, которого он видел в узкую прорезь  шлема,
тоже шатался, черный меч едва не выскальзывает из потных пальцев...
     Внезапно над  головами  глухо  прогремело.  Люди  вскинули  изумленно
головы -- откуда гром в безоблачном небе? -- в тот же миг сверкнула черная
злая молния. Томас знал, что черных молний не бывает, но это  была  черная
молния. Она ударила в поднятый  меч  Торкзельда.  Меч  вспыхнул,  рассыпая
искры. Томас и все на трибунах увидели, как преобразился черный рыцарь.
     Раны закрылись, края трещин в панцире сдвинулись и  слились  воедино.
Он уже не шатался, а словно бы стал выше ростом. В движениях его появилась
мощь и звериная свирепость.
     Он замахнулся и нанес  страшный  удар  с  неистовым  криком,  который
потряс, казалось, саму землю:
     -- Умри!
     Томас, видя неминуемую смерть, ударил мечом навстречу. Но слабо,  без
прежней мощи, только вскрикнул:
     -- За честь и славу англов!
     Мечи сшиблись в воздухе. Звон оглушил зрителей, но был  еще  и  дикий
крик, словно кричали сами мечи. Серебристый меч рассек черный меч, как луч
света   рассекает   тьму,   но   брызнула   кровь,    черная,    ядовитая,
распространяющая  зловоние.  Где  она  падала,  там  вспыхивали   огоньки,
вздымался черный ядовитый дым.
     Зрители вскрикнули. Серебристый меч ударил острием по черному  шлему,
как уже бил, но раньше только срубил все перья,  сейчас  же  со  скрежетом
рассек шлем, рассек череп, проник до нижней челюсти, где и застрял.
     Торкзельд медленно повалился на спину. Меч выдернуло из  рук  Томаса,
он едва не упал от изнеможения. Шатаясь, опустился на колено, но  заставил
себя встать, подошел к упавшему  и,  упершись  ногой  в  грудь,  ухватился
обеими руками за рукоять меча Англа, с силой потянул на себя.
     Меч вышел нехотя, но уже был чист, кровь черными каплями скатилась на
землю.
     Томас оперся мечом о землю. Послышался  крик,  быстрые  шаги.  Чьи-то
руки сорвали с него шлем, сквозь пелену пота он увидел встревоженное  лицо
Яры. Она спешно вытерла ему платком лицо, велела кому-то:
     -- Быстро