ял с помощью Яры  доспехи,  осмотрел.  Как  будто  черти  на  нем  горох
молотили -- весь во вмятинах! Нет хуже для рыцаря, чем  разбитые  доспехи.
Одно утешение: закрыл собой коней и женщину.
     Яра, отважная  и  стойкая  женщина,  развела  костер,  собрав  жалкие
хворостинки и сучья, жарила на вертеле  зайца.  Мол,  даже  если  придется
ночью умереть, то лучше умирать не голодными. Томас не удержался, осмотрел
придирчиво.. Освежевала по всем охотничьим правилам, жарит умело, так  что
вряд ли очень врет, что знает охоту. Впрочем, в дикарских племенах женщины
вынужденно умеют больше, чем в цивилизованных. Там мужчины ни к черту.
     Он с тоской смотрел на звездное  небо,  где  мелькали  крупные  тени.
Глаза летающих зверей следили за ним неотрывно, и он видел, как проносятся
всякий раз по два багровых уголька. Не простые птицы, те с заходом  солнца
слепнут. А ночные не летают днем...
     Дорога назад отрезана хищными птицами.  Их  расположилась  там  целая
стая. Слева отвесная скала, а справа в двух шагах бездонная пропасть. Идти
только вперед, но там слышно тяжелое громыхание. Похоже, за поворотом  уже
широкая долина, где великаны на носорогах вытаптывают ее вдоль и  поперек,
заглядывая в каждую мышиную норку.

     Они  сидели  у  костра,  когда  грозный  топот  стал   ближе.   Земля
содрогалась, словно на дорогу обрушивались скалы.  Великаны,  обыскав  все
окрестности, возвращались. У Томаса волосы встали дыбом. Те  промчатся  по
этой узкой полоске между отвесной стеной из гранита и пропастью! Их вобьют
в землю, растопчут, а его железный панцирь расплющат так, что превратят  в
тончайший лист, в который можно будет заворачивать солонину...
     Томас вскрикнул в отчаянии:
     -- Неужто все? Неужто мы погибли, и никто нам не в состоянии  помочь?
И чашу уже не принести в Британию?
     Яра смотрел в его бледное изможденное  лицо,  слышала  только  грохот
своего сердца. Потому  глыбы,  что  раздвинулись  в  трех  шагах  прямо  в
каменной стене,  раздвинулись  для  нее  бесшумно.  Поднялась  исполинская
фигура в два человеческих роста, массивная, ноги до колен утопали в земле.
     -- Кто... звал... меня? -- донесся тяжелый, как обвал, вздох.
     Томас отпрянул в ужасе, закрыл собой Яру.
     -- Не знаю. Я не звал! Кто ты?
     Человек смотрел на него безучастно, вместо глаз блистали две  звезды.
Томасу показалось, что и сквозь тело слабо просвечивают звезды.
     -- Я есть Гот... Так что же пробудило меня?.. А, эта  чаша...  Почему
она у тебя в мешке?
     Томас неверными движениями вытащил чашу. Боялся, что опалит священным
огнем, -- с кем только не якшался, не до благородства, уцелеть бы,  --  но
пальцы   ощущали   только   гладкий    металл,    отполированный    чужими
прикосновениями.
     -- А где ее держать еще?
     Глаза ужасного призрака заблестели ярче. Томасу показалось,  что  все
огромное тело пошло синеватыми искорками, как быстро гаснущие звезды.
     -- Узнаю... -- донесся тяжелый голос, словно шел из глубин земли.  --
Что за история опять с этой чашей?.. Впрочем, это неважно... Зачем  ты  ее
несешь?
     Огромная рука потянулась к чаше. Томас отпрянул, но спина уперлась  в
стену. Он с ужасом смотрел на огромного человека, если  это  был  человек,
что двигался по земле так, будто шел по колено в воде. Томас  вскрикнул  в
отчаянии:
     -- Калика сказал, что если она будет в Британии, то... народ, который
ею обладает, станет величайшим... принесет справедливость во всем мире...
     Рука призрачного человека остановилась перед  чашей.  Звездные  глаза
смотрели прямо в лицо Томаса. Голос громыхнул, как гром:
     -- Что за калика?
     -- Обыкновенный, -- промямлил Томас. -- Рыжий...
     Пальцы призрака почти сомкнулись вокруг чаши. Томас ощутил,  как  его
тело покалывает, словно весь призрак был огромной шаровой молнией.
     -- Как его зовут?
     -- Олег... -- пробормотал Томас, чувствуя себя глупо. -- Язычник...
     Призрак стал еще выше ростом, от него веяло  мощью.  Пахло  сыростью,
подземными водами. Голос стал глуше:
     -- Язычник... Да, он всегда был  язычником...  Веры  менялись,  а  он
оставался в той, самой забытой... Он где?
     Томас сглотнул комок в горле.
     -- Он велел донести чашу...
     Призрак слегка повернулся.
     -- Иди через эту гору... Не сворачивай, а то заблудишься,  сгинешь...
И не раскрывай рта... Олегу поклон...
     Его  рука  прошла  мимо  чаши,  указала  на  отвесную  стену.   Томас
оглянулся, хотел сказать горько, что он не  привидение,  сквозь  камни  не
ходит, но когда повернул голову, призрак уже слился с ночью.
     Яра сказала тихо:
     -- Я ничего не поняла... Но он обещал помочь.
     -- Я не могу идти сквозь эту проклятую гору!  --  вскрикнул  Томас  в
отчаянии.
     Он ударил кулаком по камню... и сжатые пальцы прошли сквозь плиту. Он
в  ужасе  выдернул  руку,  смотрел  неверяще  на  кисть  руки.  Она   чуть
покраснела, пальцы пощипывало. Яра сказала тихо:
     -- Он уже помогает!
     Томас вскочил, прижимая чашу к груди. Тяжелый топот  слышался  ближе.
Великаны уже  выезжали  из  долины  на  дорогу.  Костер  догорал,  освещал
отвесную стену, дикое нагромождение камней у основания, мелкие  булыжники.
Яра бросила пару хворостин на багровые угли, вспыхнули слабые огоньки.
     -- Не верю я древним демонам...
     -- Сэр Томас! Ты обещал калике, что отнесешь чашу в Британию. А  путь
лежит только сквозь эту гору.
     Ее взор был требовательным.  Томас  озирался  в  отчаянии.  Насколько
проще с англскими девами, что сидят и  ждут.  Нет,  не  нравятся  ему  эти
славянские женщины. С  ними  никогда  не  почувствуешь  себя  уверенным  и
несокрушимым.
     Он скомандовал, держа голос сильным и властным:
     -- Брось остатки хвороста в костер.
     -- Зачем?
     -- Пусть видят, что мы все еще здесь.
     Яра поспешно сгребала веточки, а он,  наблюдая  как  она  суетится  и
торопится, незаметно перевел дыхание. Хорошо, она не видит, в  какой  узел
завязались его кишки и как овечий хвост трепещет его душа.
     -- Все взяла?
     Он старался не встречаться с ней взглядом, но перед самой стеной  она
взяла его за руку, и они взглянули глаза в глаза. Искры пробежали  по  его
руке и сладко  кольнуло  сердце.  Он  ощутил  тепло,  против  которого  не
помогала никакая молитва.
     -- Я боюсь, -- сказала она тихо.
     -- Ну чего там, -- сказал он, сразу чувствуя себя могучим и  сильным.
-- Только бы не сбиться... Звезды вряд ли светят сквозь камни.
     -- Узнаем...
     -- Коней только оставлять жалко!
     Из-за поворота, закрывая  звезды,  с  грохотом  выметнулись  огромные
тени. Багровые искры летели  снопами  из-под  копыт  в  обе  стороны.  Они
завидели костер,  заорали  страшными  голосами,  завыли,  как  исполинские
волки. Грохот копыт стал чаще.
     -- Пора, -- сказал  Томас  тоскливо.  --  Ладно...  Двум  смертям  не
бывать, а дураком помрешь!
     -- Пусть ищут ветра в поле, -- сказала Яра.
     Ему почудилось злорадство в ее голосе. Показалось даже,  что  женщина
высунула язык  приближающимся  великанам.  Со  страхом,  чувствуя,  как  в
желудке завязался болезненный узел, он шагнул к  стене.  Напрягся,  ожидая
сильный удар в лоб. Вместо этого словно  окунулся  лицом  в  черную  воду.
Стиснув пальцы Яры, сделал второй шаг.
     Они оказались в полной вязкой тьме,  более  полной,  чем  беззвездная
ночь. Он ощутил, как дрожат пальцы в  его  ладони.  Яре  должно  казаться,
подумал он в тоске, что мы замурованы в гробу. И что нас закопали  живыми.
Если уж ему такое мерещится...
     Темная вода,  сказал  он  себе  настойчиво.  Он  идет  всего  лишь  в
ненастную ночь через болото. И ведет с собой испуганную женщину. А он  уже
ходил беззвездными ночами по болотам, убегал и догонял, а рта нельзя  было
раскрыть, потому что сотни врагов прислушивались к каждому шороху камышей,
плеску... А тут даже плеска не надо страшиться, иди себе  да  иди,  нечего
страшиться... Только и того, что идти прямо...
     Его осыпало морозом. В полной тьме стоит чуть-чуть,  всего  на  палец
свернуть, а через десяток шагов еще на палец,  и  уже  пойдут  не  поперек
горного хребта, а вдоль...

     Глава 8

     Он сделал не  больше  трех  десятков  шагов,  как  внезапно  вязкость
исчезла. Томас выпал в пустоту. Не удержавшись, растянулся,  как  лягушка.
Доспехи зазвенели. Сзади испуганно вскрикнула Яра.
     В просторной пещере светящаяся плесень освещала высокий свод, весь  в
известковых сосульках. С пола  навстречу  поднимались  такие  же  сосульки
остриями кверху. Где-то журчал невидимый ручеек.
     -- Теперь мы точно заблудимся, -- предположила она за  спиной.  --  Я
уже не помню, из какой стены мы выпали.
     -- Не каркай, -- оборвал он. -- Раньше смерти еще никто не умирал.
     -- Да? Я умираю всякий раз, когда вижу что-то страшное.
     Я тоже, сказал он себе угрюмо. Только сперва это было очень остро,  а
теперь страх зажат в его железной рыцарской перчатке. Но я не  бесстрашен,
как выгляжу для всех. Сам-то я знаю, что я  не  бесстрашен.  Просто  когда
рыцарская честь велит броситься одному на целое войско -- брошусь. Или  на
дракона. И никто не узрит во мне подлого страха.
     Слова гулко отдавались под сводами пещеры. Томас осторожно  прошел  в
другой  конец,  огляделся.  Пещера  сужалась  так,  что  едва  можно  было
протиснуться, но дальше ход опять расширялся.
     -- Может быть, -- сказал он, -- это не совсем то направление, но  мне
как-то проще идти, как человеку, а не как призраку.
     -- Так иди как человек, -- донесся сзади ее нетерпеливый голос. --  А
еще лучше, как мужчина!
     Томас всхрапнул, не зная, что кроется  за  ее  словами,  похвала  или
оскорбление, от женщины  с  лиловыми  глазами  можно  ждать  всего,  молча
двинулся между сталагмитами к переходу в другую пещеру.
     Ход был тесен, но впереди уже было видно расширение. Томас  вышел  во
вторую пещеру, задержал дыхание, ошеломленный. За спиной ахнула женщина  и
ухватилась за его плечи. Томас тут же расправил спину,  но  глаза  его  не
отрывались от внутренностей этой пещеры.
     Это был гигантский зал для великанов. И он был полон воинов!

     Томас медленно выпустил воздух из груди. Воины  спали  мертвым  сном.
Кто сидел, прислонившись к стене, кто лежал, подложив под голову щит,  кто
устроился, положив голову  на  ноги  товарища.  Все  в  полном  вооружении
древних времен. Томас не обнаружил ни  одного  в  рыцарских  доспехах,  но
топоры и мечи, пусть странные на вид, были устрашающего размера,  а  воины
выглядели  отборными  --  все  матерые,  крепкие,  со  вздутыми   мышцами,
нарощенными долгими упражнениями с оружием.
     -- Тихо, -- шепнул  он  одними  губами.  --  Не  приведи  Господь  их
разбудить...
     -- А что будет?
     -- Что будет, что будет, -- передразнил он. -- Не знаю, что будет. Но
спят они до назначенного часа.
     -- Какого?
     -- Откуда я знаю? У каждого свой. Благороднейший  король  Артур  спит
вот так же в Авалоне. Встанет и спасет Британию, когда та будет в  большой
беде. Калика говорил, -- голос Томаса прервался, дрогнул, но  после  паузы
рыцарь поборол слабость, -- говорил, что по всему свету в скалах  и  горах
полно народу дожидается своего часа. Мгер Младший ушел в скалу, я, правда,
не знаю, кто это, придет помогать своему племени, Святогор  спит  в  горе,
Скиф удалился в каменную стену Рипейских гор,  выйдет,  когда  беда  будет
угрожать его скифам, войско Ядвиги спит под костелом... ну и много  других
еще, я не запомнил и малого, что  перечислял  калика.  Понял  только,  что
никто не явится спасать человечество. Все явятся спасать  свое  племя  или
народ от другого народа.
     Она зябко передернула плечами.
     -- Ходи и боись, что наступишь на чью-то голову!
     -- Если верить Хайяму, как говаривал опять же калика, то мы все время
ходим по чужим черепам...
     -- Кто такой Хайям?
     -- Не знаю. Наверное, иудей, что ускользнул из рук Кичинского.
     На цыпочках и очень  осторожно  они  пробирались  между  спящими.  Те
казались мертвыми, даже грудь не вздымалась, но когда Томас задел  одного,
у того рука шевельнулась мягко, а  у  трупа  застывает  быстро  --  Томасу
приходилось бродить по полю брани, отыскивая павших друзей,  знал  разницу
между погибшим только что или полдня назад.
     Яра сказала вдруг негромко, голос был тихий, непривычный:
     -- Они счастливые...
     -- Почему?
     -- Проснутся  в  мире,  где  не  будет  войн,  убийств,  даже  лжи  и
предательства...
     -- А  кому  они  будут  нужны?  --  фыркнул  Томас.  --  Сами  станут
разбойниками. Пахать землю не умеют и не захотят, а с мечами  расставаться
не станут.
     Он услышал сзади сожалеющий вздох:
     -- Жаль... А мне захотелось тоже заснуть с ними... И  не  просыпаться
до лучших времен. Когда весь мир станет чист и  светел.  И  тогда  бы  мы,
Томас, вышли вдвоем...
     -- Времена не выбирают, -- ответил он,  не  оборачиваясь.  --  В  них
живут и умирают. Мы все  расставлены  Богом  на  стенах  в  нужных  местах
огромной крепости, куда  сносятся  великие  человеческие  ценности,  вроде
чести, благородства, ну и всяких других, и мы  должны  защищать  ее  через
века от врагов! Все защищать -- мужчины, женщины, дети.
     Уже  когда  перебрались  в  другой  конец   пещеры,   Яра   сожалеюще
оглянулась. В глазах было странное выражение.
     -- Да, ты прав. Да и кто знает, что их ждет?..  Мир  может  погибнуть
раньше, чем они проснутся.
     -- Но разве их не призовут при опасности?
     Томас мотнул головой, приглашая двигаться  за  ним,  и  Яра  послушно
полезла через камни, обломки сталагмитов. Когда  щель  сузилась  так,  что
дальше двигаться было нельзя, Томас буркнул невесело:
     -- Кто призовет?
     -- Ну... кто знает. Потомки.
     -- Даже я вижу, что мир изменился... Калика сказал бы, насколько. Эти
воины в такой одежде, с таким оружием, что я в глаза не  видывал.  Кто  их
позовет, если уже нет таких народов?

     Щель сужалась, наконец исчезла, словно рассосался старый шрам.  Перед
ними была каменная стена. Мелкие трещинки были не в счет, их сплющило  под
тяжестью так, что края плыли, как воск на солнце.
     Факел догорал, Яра смотрела отчаянно. Копоть оседала на ее лице,  она
казалась Томасу печальным чертенком.
     -- Калика оставил тебе свой волшебный посох! -- напомнила она.
     -- Если ты все же сумеешь прочесть те руны...
     -- При этом свете? -- огрызнулась она.
     Факел догорел, вспыхнул напоследок, и у Томаса заныло сердце. Женщина
смотрела на него беспомощно, но в ее глазах было нечто такое, что  у  него
вся кровь бросилась в конечности. Это последнее, что он видел, и она  явно
хотела, чтобы это было последнее.
     Яра в полной тьме слышала его яростное дыхание. На миг ей показалось,
что сейчас он возьмет ее  в  объятия,  прижмет  к  сердцу,  а  его  сердце
забьется в унисон с ее сердцем, их дыхания сольются,  и  она  ощутит  себя
надежнее в его  могучих  руках,  а  он  почувствует  себя  нужным,  утешая
испуганную женщину...
     Рядом грохнуло с такой силой, что она подпрыгнула, ударилась  головой
о низкий свод. "Убился, -- мелькнула паническая мысль. --  Боится  умирать
медленно и страшно..."
     -- Томас!
     -- Замри и не двигайся! -- велел в темноте хриплый страшный голос.
     Снова гремело и звякало, будто рыцарь со всей дури кидался на  стены.
Наконец затрещало.  В  лицо  пахнуло  удушливой  пылью,  Яра  закашлялась.
Внезапно она ощутила движение воздуха.
     Блеснул слабый свет. Яра, согнувшись от кашля и  протирая  слезящиеся
глаза, увидела, как рыцарь, перекосившись от натуги, налегал на  волшебный
посох. Другим концом всадил в щель, раздвигал ее, а  навстречу  пробивался
лучик света.
     Вскрикнув, она бросилась ему на помощь. Когда глыба  вывалилась,  они
проползли в отверстие, где было сухо и был свежий  воздух.  Томас  остался
заталкивать глыбу на место, пусть богатыри спят и  дальше,  а  Яра  сперва
ползком, потом на четвереньках выбралась на свободу.
     Над головой было звездное небо,  луна  светила  ярко,  и  их  глазам,
отвыкшим от света,  показалось,  что  светло,  как  днем.  Томас  выбрался
следом, упал на камни, тяжело дыша.
     -- Ну, калика... Все предусмотрел!
     -- Ты о посохе?
     -- Ну да. Он сам разве пользовался иначе, чем боевой палицей?
     Она лежали, переводя дыхание, прислушивались к ночным звукам. Похоже,
они находились в незаселенной местности,  но  чуткое  ухо  Томаса  уловило
далекий лай.
     -- Местные не отыщут ход? -- спросила она тихо.
     -- Надеюсь, -- ответил он замученно. --  Но  дети  и  пастухи  лазают
везде. Что ты хочешь? Чтобы  я,  полуживой,  приладил  камень  там,  чтобы
муравей не пролез? Отыщут их, так отыщут.

     Они  спали,  измученные,  когда  половина  звездного  неба  озарилась
сверкающим сиянием. Яра вскрикнула, едва сквозь веки  пробился  трепещущий
свет. Ее руки ухватились за Томаса -- она спала,  положив  голову  ему  на
грудь, -- но тряхнуть не решилась. Он  спал  так  крепко,  его  губы  чуть
раздвинулись, напухли, он не  выглядел  могучим  рыцарем,  а  был  большим
ребенком, который нуждался в защите.
     Свет поднялся над деревьями. Медленно  в  нем  проступила  блистающая
человеческая фигура. Над головой был нимб, лицо  человека  рассмотреть  не
удавалось.
     Яра дрожала. В этой фигуре было больше силы, чем во всех чудовищах  и
богах, которые они встречали раньше. Нимб мерцал нежно, но по  всему  краю
вспыхивали крохотные дымки. Сгорали ночные жуки и бабочки, что  стремились
на свет.
     -- Дщерь моя... -- раздался тихий ласковый голос.
     Яра судорожно кивнула, соглашаясь. Хотя  эта  исполинская  светящаяся
фигура мало походила на ее погибшего отца. Да и голос  был  не  тот.  Отец
начал бы с  брани,  назвал  бы  коровой,  у  которой  костер  почти  угас,
поинтересовался бы ядовито, что за волосатый мужик лежит под нею и что она
с ним сделала.
     -- Я слышу, -- ответила она дрожащим голоском. -- Говори...  глаголь.
Ты кто?
     -- Я -- Вечный... Дщерь моя, вы несете чашу,  в  которой  была  кровь
моего сына...
     Яра  ахнула,  торопливо  потрясла  Томаса.  Рыцарь  замычал,  но   не
проснулся.
     -- И что ты желаешь? -- спросила Яра помертвевшими губами.
     -- Чтобы чаша достигла Британии.
     -- Но мы туда и несем.
     -- Но не вам, увы, предначертано принести ее в те северные земли.
     Яра помертвела.
     -- Не... нам?
     -- Да.
     -- А кто?.. Кому?
     -- Потомку славного Иосифа Аримафейского. Того самого, в чьем  склепе
захоронили моего сына. Его семени было предназначено эту чашу  принести  в
Британию.
     Яра яростно трясла и  теребила  Томаса.  Тот  всхрапывал,  отбивался,
поворачивался на другой бок, натягивал на  голову  несуществующее  одеяло.
Наконец он уловил нечто необычное, вскрикнул:
     -- Пожар?.. Опять нас к языческим богам?..
     Он раскрыл глаза, ахнул,  отшатнулся  так,  что  если  бы  не  уперся
руками, упал бы на спину. Глаза были круглые,  как  у  совы.  Яра  сказала
торопливо:
     -- Он говорит, что чашу должен нести не ты!
     Томас испуганно пощупал мешок, перевел дыхание. Голос его со сна  был
хриплым, но страх уступил место подозрительности:
     -- Почему?
     -- Предначертание, -- сказал блистающий человек без лица.  Голос  был
грустным и ласковым. -- Так надо.
     -- А почему надо так? -- ощетинился Томас.
     Он  чувствовал  страх  и  благоговение,  он  был   свидетелем   чуда,
настоящего  чуда,  христианского,  в  этом   не   сомневался,   только   в
христианстве может быть такой чистый незалапанный свет, но все же отдавать
чашу просто так больно.
     -- Все было определено, измерено и решено... за много лет... эонов...
до этого момента... Можно сказать,  до  создания  самой  земли,  солнца  и
звезд, зверей и людей... Ни волосок с головы ребенка,  ни  перо