ой мародер, прокричал, перемежая с матом:
     -- Покажем нехристям, как умирают солдаты императорской гвардии!
     Горвель сказал зло:
     -- Я не нуждаюсь в поддержке всякой мрази. Заткнитесь! Каждый умирает
в одиночку.
     Карганлак вырвал из рук прибежавшего хазэра прут с  вишневым  концом,
от которого шел сухой жар, рявкнул осатанело:
     -- Попирая чужую веру -- утверждаешь свою! Так завещали предки.
     Глаза безумно блестели, в уголках рта желто пузырилась слюна. Глядя в
лицо Горвеля, он начал медленно приближать раскаленный конец прута  к  его
глазам. Горвель старался не мигать, смотрел прямо, хотя жар палил лицо,  а
брови  затрещали.  Запахло  горелым  волосом.  Карганлак   чуть   коснулся
раскаленным  концом  ноздрей  Горвеля,  отвел,  наблюдая  за   бессильными
гримасами и  тем,  как  рыцарь  удерживает  крик,  снова  начал  опускать,
приговаривая:
     -- Будешь кричать очень долго...
     Внезапно он содрогнулся  всем  телом.  Судорожно  выпрямился,  выгнув
спину, словно в поясницу  ударили  бревном.  Рот  раскрылся  в  беззвучном
крике: в левой глазнице торчал деревянный прут с белым пером на  конце,  а
наконечник, проломив кости, на половину стрелы  высунулся  из  затылка.  С
него капала кровь, но Горвель несмотря на ужас и отвращение, заметил,  что
наконечник стрелы выглядел не железным  --  блестел  странным  серебристым
металлом, словно лунный свет!
     Карганлак странно всхлипнул, вскинул руки, будто хотел ухватиться  за
пораженное место. Пальцы расжались, раскаленный прут выпал прямо на  голую
грудь Горвеля. Карганлак качался взад-вперед,  нависая  над  распростертым
Горвелем,  затем  медленно  повалился  навзничь.  Тяжелое   твердое   тело
ударилось с такой мощью, что земля дрогнула и качнулась.
     Хазэры неверяще смотрели на несокрушимого вождя, лицо  которого  было
теперь залито темной кровью, а из булькающей  массы,  где  была  глазница,
поднимались  кровавые  пузыри.  Бессмертный  Карганлак,  ужас  и   полубог
племени, надежда на воскрешение былой славы... лежит в пыли,  мертвый  как
придорожный камень!
     Вдруг кто-то завизжал в диком страхе, повернулся и  бросился  бежать.
Другие пятились, не отрывая расширенных глаз от поверженного вождя, у  них
вырывался страшный вопль. Лишь потом разворачивались, бежали, не  разбирая
дороги. Всюду шлепали босые  ноги,  поднялась  удушливая  пыль,  загремели
камни. Обезумевшие хазэры карабкались в гору, позабыв про коней, брошенные
вещи, стойбища, пленников.
     Роланд и его мародер перестали сыпать  проклятия,  вертели  головами,
смотрели вслед бегущим. Горвель стонал сквозь стиснутые зубы --  проклятый
хазэр уронил раскаленный прут на голое тело, и прежде чем  остыло,  выжгло
бороздку. Он дышал запахом собственной горелой плоти!
     Когда стих топот ног, появился друг сэра Томаса,  странный  паломник.
Шел неторопливо,  по  сторонам  не  смотрел,  лук  и  колчан  со  стрелами
высовывались из-за плеча. На ходу вытащил нож,  двумя  легкими  движениями
перехватил веревку на руках Роланда. Вожак мародеров вытаращил глаза:
     -- С чего так драпанули? Их же три десятка!
     -- Карганлак для них живой бог, -- объяснил Олег.-- Они без  него  --
прах.
     Второй мародер, растянутый на кольях,  выматерился,  сказал  со  злой
усмешкой:
     -- Святой отец,  а  ты  знаешь,  как  с  ними  обращаться!  Знаешь...
Наконечник на стреле не железный, а серебряный! Я такие штуки примечаю.
     Роланд,  морщась,  массировал  вспухшие  запястья,  с  трудом  согнул
затекшую спину, принялся освобождать ноги:
     -- Дикари!.. Мы,  солдаты  императорской  гвардии,  сражались  бы  до
последнего человека. Жив император или пал, но мы --  личности!  Не  дикая
толпа.
     Олег кивнул:
     -- Вот что, личность... Вон там около сотни коней хазэр.  Нет,  вдвое
больше. Без седел, но так принято. Для вас и такие кони -- удача, верно?
     Роланд оскалил крупные зубы:
     -- Святой отец! Пусть тебе воздадут твои языческие боги  за  доброту.
Твоими  устами  говорит  и  наш  бог,  христианский,  и   все   святые   и
великомученики. Двум бедным бывшим солдатам императорской гвардии  позарез
нужны два хазэрских коня. Четыре, если считать и запасных!
     Он содрал веревку с ног,  поднялся.  В  сторонке  блестела  брошенная
хазэром сабля, он подобрал и перерубил веревки на руках и ногах  товарища.
Поддерживая друг друга, побрели  к  пасущимся  в  зарослях  зеленой  травы
коням,  на  ходу  подбирая  брошенное  хазэрами  оружие,  одежду,   обувь.
Сотоварищ Роланда ухватил, воровато оглянувшись на Олега, тонкую  кольчугу
Горвеля и длинный рыцарский меч из дорогого булата. Олег кивнул,  дескать,
Горвелю уже не понадобится  --  мародеры,  откровенно  ухмыляясь,  поймали
коней и уехали, захватив в запасные по две лошади.
     За спиной Олега прохрипел пересохшим горлом Горвель:
     -- Пора бы развязать веревку и на моих руках!
     Олег повернулся, лицо его было неподвижно:
     -- Правоверных христиан спасают ангелы, судя по вашим  легендам.  Или
ты не христианин?.. Нет, судя по тому, что служишь Семерым Тайным.
     -- Дьявол побери, что ты хочешь?
     -- Ничего, -- ответил Олег мертвым голосом.-- Прежде чем прийти сюда,
я побывал в нашей расщелине. Да-да, я нашел сэра Томаса.
     Он повернулся, отошел на  пару  шагов,  носком  сапога  переворачивая
разбросанные  хазэрами  вещи.  Горвель  бессильно  подергался,  растянутый
страшными путами, закричал вдогонку сорванным голосом:
     -- Ты хуже хазэров!.. Это война! Один из нас обязан был погибнуть.  Я
должен был убить, и я убил...
     Олег поднял мешок, запустил руку по  локоть,  пошарил.  Внезапно  его
застывшее лицо озарилось снисходительной  усмешкой,  он  вытащил  знакомую
чашу с позеленевшими краями, оглядел, бросил обратно в мешок и лишь  тогда
спросил с некоторым удивлением:
     -- Откуда ты взял, что убил?.. Томас -- не  мыслитель,  а  рыцарь.  У
него слабое место -- сердце, а вовсе не голова.
     Он перекинул мешок через плечо, направился к подножью  горы.  Горвель
застонал, уже не скрывая отчаяния, в бессилии смотрел в синее  безоблачное
небо. Там появились и медленно вырастали в размерах темные точки, двигаясь
по небу неровными кругами.  Залитый  потом  и  чужой  мочой,  Горвель  под
палящими лучами южного солнца вдруг ощутил озноб. Не знал, кто  появляется
в этих краях первым на поле брани:  вороны,  грифы,  орлы-стервятники  или
шакалы, но не сомневался, что очень скоро узнает.
     Он судорожно зажмурился,  почти  чувствуя  удары  крепкого  клюва  по
глазным яблокам.
     На развилке дороги Олег в  нерешительности  остановил  коня.  Гора  и
долина, где  закончили  свое  существование  последние  хазэры,  одичавшие
потомки гордых основателей Хазарского каганата, остались позади.  Чачар  и
все еще бледный пошатывающийся Томас сидели на могучих франкских конях, по
две лошади шли за каждым под вьюками. Томас мучался от грохота в ушах, ему
было почти все равно, куда ехать, только бы поскорее добраться  до  родной
Британии, где прекрасная леди Крижинка в страхе считает оставшиеся дни  до
праздника Святого Боромира.  Братья,  ненавидящие  его,  Томаса,  принудят
встать под венец на следующее утро  с  гнусным  Тапирием,  у  которого  из
достоинств лишь длинная родословная и короткие ноги!
     Олег колебался. Прямо перед ними  простиралась  широкая  дорога,  что
всего через несколько сот миль прервется нешироким  морским  проливом,  на
ночь запираемым огромной железной цепью,  что  перекидывают  с  берега  на
берег, -- пролив разделяет два мира: Азию и Европу. На  том  берегу  стоит
город городов -- Константинополь, второй Рим. А если  не  сворачивать  еще
несколько сот или тысяч миль, дорога приведет ко второму морскому проливу,
на том берегу поднимутся мрачные холодные скалистые берега Британии.
     -- Заночуем здесь, -- решил он вдруг.-- Что-то нехорошее нас  ждет  в
городе, что впереди.
     -- Сэр калика, -- напомнил Томас слабым голосом, --  похоже  зазимуем
среди сарацинов!
     -- Сэр Томас, тебе не страшно потерять жизнь, но как насчет чаши?
     Томас непроизвольно пощупал мешок. Теперь он не расставался  с  чашей
даже на миг, постоянно держал ее на том  же  коне,  на  котором  ехал,  не
доверяя запасным. Чачар сказала торопливо:
     -- Сэр Томас, тебе надо прилечь. У тебя все еще нездоровый вид.
     Они спешились в сторонке  от  дороги,  выбрав  кучку  деревьев.  Олег
расседлал коней, а Томас и Чачар ушли за сучьями. Чачар хвастливо  обещала
собрать лечебных трав, она знала их от бабушки,  известной  ведьмы.  Томас
посмотрел на калику с неловкостью во взгляде: мол, хворосту теперь не жди.
Олег из подручных сучьев сам развел костер и неотрывно смотрел в  пляшущие
огоньки. Он отчетливо  видел  скачущих  всадников,  летящих  птиц,  крылья
драконов и разъяренные лица  воинов,  вздымались  молящие  руки,  блистали
сабли... В огне все  стремительно  меняется,  исчезает,  возникает  уже  в
другом облике, пребывает лишь  краешком  натуры,  намеком,  однако  волхвы
обучены узнавать беду по мелькнувшей искре, как охотник  узнает  птицу  по
перу, а зверя по оброненной шерстинке!
     Томас и Чачар давно ушли, а он все смотрел  в  огонь,  чувствуя,  как
страх поднимает волосы на затылке. Прямо перед городскими воротами их ждет
смертельная опасность. Что-то неясное, но связанное  с  кровью,  топорами,
конскими копытами. Если пойти влево, то за рекой, по ту сторону переправы,
засел в кустах отряд сарацинских ассасинов, которые должны поразить  их  в
упор стрелами из мощных франкских  арбалетов  --  кто  дал  им  британские
арбалеты? -- добить кривыми дамасскими саблями. По правую руку  на  дорогу
выдвигается что-то неопознанное, но отвратительно опасное  --  обязательно
перехватит страшными паучьими лапами, если поехать той дорогой...
     Волосы зашевелились от ужаса и отвращения, он с усилием поднял  руки,
как утопающий, что хватается за свисающие  корни  деревьев,  ухватился  за
обереги.  Кончики  пальцев  торопливо  забегали  по  крошечным  деревянным
фигуркам, отыскивая  успокоение,  спасение,  лазейку  между  расставленных
ловчих ям, ловушек и западней.
     Томас против ожидания вернулся с  огромной  охапкой  крупных  толстых
жердей. На вопрос о Чачар пожал плечами, указал  неопределенно  на  север.
Олег вскипятил настой из трав, он  их  собирал  постоянно,  даже  на  ходу
свешивался  с  коня,  срывал  верхушки  цветов,  а  при  необходимости  --
останавливал  коня,  слезал,  выкапывал  целиком,  стараясь  не  повредить
корешки. Процедил, убирая накипь, дал  отстояться.  Томас  лег  у  костра,
слабо улыбаясь: даже от запаха отвара переставала болеть голова, прибывали
силы.
     От ближайших деревьев тени  удлинились,  слились  в  сплошное  черное
покрывало. Багровый свет солнца поднимался все выше по  стволам  деревьев,
угрожая  вскоре  соскользнуть  с   вершинок,   исчезнуть.   Голубое   небо
становилось  темно-синим,  в  правой  половине  начал  проступать  бледный
полумесяц, заблистали первые звезды.
     -- Где ее упыри носят? -- спросил Олег в сердцах.
     -- Ищет целебные травы, -- ответил Томас с неловкостью.--  Старается,
сэр калика. Я сам не рад, что взвалил на наши головы эту обузу, но так  уж
получилось!
     Постанывая, он вылез из железного панциря,  разложил  железные  части
поближе к огню, прожаривая от личинок зловредных мух.
     -- Где она видела здесь целебные травы? -- пробурчал Олег с невольным
презрением.
     -- За рощей. К тебе подлащивается. Ты больно грозен, суров. Она  тебя
боится.
     -- За рощей? -- повторил Олег встревоженно.-- Далековато.  Не  успеет
обернуться до ночи.
     -- Взяла коня, -- ответил Томас виноватым голосом.-- Старается!  Грех
такую овцу винить. Господь таких прощает.
     -- Сэр Томас, у нее же ветер в голове!.. Как можно было отпустить?
     Томас с неловкостью отвел взор, щеки его окрасились румянцем:
     -- Сэр калика, я был в сложном положении. Я говорил о своей  верности
прекрасной Крижине, а она --  что  нас  никто  не  видит!  Я  о  том,  что
Пречистая Дева осуждает даже помыслы, а она -- что ты уже спишь, а если не
спишь, то варишь зайца с такими специями,  от  которых  полыхает  пожар  в
крови...
     Олег  хмуро  молчал,  слова  Томаса  доходили  как  сквозь  вату.   В
разгоревшемся    костре    пламя    стремительно    менялось,    сгущалось
кроваво-темными тенями, высвечивалось  оранжевым,  почти  белым,  и  также
стремительно метались призрачные всадники, летели стрелы, рушились  башни,
горели города.
     -- Не поискать ли? -- слабо предложил Томас, но не шевельнулся.
     Олег покосился на темное небо, где звезды  проступали  целыми  роями,
покачал головой:
     -- Не успеваем. Уже темно, следы не различишь. Если не вернется сама,
на зорьке поедем искать. Ночи здесь летом короткие,  не  успеешь  соснуть,
как рассветет.
     Томас продрог, проснулся от холода. Костер  прогорел,  на  светлеющем
небе вырисовывалась гигантская  фигура,  что  уносила  седла,  перевязи  с
мечами, копье Томаса. В сторонке  фыркали  кони,  звучно  хрустели  сочной
травой. Темная фигура приблизилась к коням,  начала  седлать,  лишь  тогда
Томас стряхнул сонное  оцепенение,  вскочил,  ежась,  передергиваясь  всем
телом.
     -- Не явилась?
     -- Упустил, -- ответил Олег мрачно, -- поедем искать.
     -- Прости, сэр калика. Моя вина... Вдвойне. Лучше бы  оставить  ее  в
том домике.
     Они взобрались на коней, Томас  спохватился,  поблагодарил  небрежным
кивком -- все-таки сэр калика не обязан седлать  коня  для  него.  Хоть  и
простолюдин, но из свободных, не зависимый виллан, не посаженный на  землю
иомен. Если выказывает уважение, то  и  ему  надо  отвечать  тем  же,  так
завещала Пречистая Дева Мария.
     -- К роще? -- спросил Томас.
     -- Езжай. А я проеду левее. Там спуск,  ручей,  а  возле  него  много
травы, разных корешков. Целебных и... ядовитых.
     Томас унесся в  сторону  рощи,  а  Олег  пустил  коня  легкой  рысью,
всматриваясь в траву, где часто встречались следы копыт оленей и  кабанов,
а зеленые стебли были примяты лежками мелкого зверья.
     Когда он ехал через распадок, заросший редким  кустарником,  услышал,
как за дальними ветвями что-то  шелохнулось.  Олег  мгновенно  скатился  с
седла, перекатился по земле, избегая стрелы или летящего ножа,  застыл  за
пышным кустом, держа ушки на макушке.
     Стояла  тишина,  разве  что  кузнечики  трещали  беззаботно,  бабочки
порхали непотревоженно -- даже над тем подозрительным кустом.  Конь  Олега
остался на месте, с хрустом хватал  свежие  зеленые  листики,  раздраженно
подергивал ушами, отгоняя огромную стрекозу, что упорно пыталась сесть  на
торчащие мохнатые кончики. Олег тихонько шепнул коню, чтобы  не  дергался:
хозяин знает, что кобыле делать,  а  коню  и  подавно,  тихонько  двинулся
короткими перебежками, пригибаясь за  кустами  --  швыряльный  нож  держал
наготове.
     По ту сторону кустов  на  зеленой  лужайке  оседланная  лошадь  мирно
щипала траву. Олег неслышно вернулся, вскочил на  своего  коня,  поехал  в
обход кустов, выискивая всадника -- живого ли, мертвого.
     Лошадь, завидев Олега, тревожно фыркнула, насторожилась,  но  убегать
не стала, напротив -- осторожным шагом  пошла  навстречу,  поприветствовав
коня Олега тихим ржанием. Лошадь, на  которой  ехала  Чачар!  Олег  провел
ладонью по кожаной поверхности седла, на пальцах осталась липкая кровь.
     Чувствуя мороз по телу, Олег поспешно ухватил за повод, ударил своего
жеребца шпорами. Понеслись во весь опор: Олег не спускал глаз с отпечатков
копыт, что на твердой земле почти исчезали.
     Судя по  следу,  лошадь,  оставшись  без  Чачар,  брела  неторопливо,
останавливалась пощипать траву, свернула к ручью напиться, в  двух  местах
объела верхушки кустарников. В  густой  траве  остались  примятые  стебли:
повалялась, взбрыкивая игриво и лягая землю.
     Небо  темнело  чересчур  быстро.  Олег  поднял  голову,  застонал  от
бессилия. Догоняла широкая  темная  туча,  в  черных  недрах  поблескивали
короткие злые молнии.  В  спину  дохнуло  ветром.  Проклятый  дождь  смоет
полностью и без того слабый след!
     На скаку он приподнялся на стременах, оглядывал  окрестность.  Редкие
стебли травы наклонились под  ветром,  многоповерховые  тучи  громоздились
одна на другую. Недра одной внезапно озарились белым светом,  чуть  погодя
докатился грозный рокот. Пока что нигде в степи,  куда  досягал  взор,  не
было видно лежащего, никто не сидел, тем более -- не махал ему.
     Он вынужденно наклонялся все ниже, всматриваясь в нечеткие  следы  до
рези в глазах. Стемнело, в это время его можно достать стрелой,  набросить
аркан, даже прыгнуть к нему на коня. Олег все чаще  терял  следы...  вдруг
кровь застыла в жилах  --  слева  виднелись  следы  двух  коней.  Судя  по
отпечаткам -- кони легкие, неподкованные,  тонконогие  как  большинство  в
этих краях, а всадники явно без тяжелых  доспехов,  разве  что  в  кожаных
панцирях, способных выдержать удар легкой сабли и не пропустить  к  сердцу
стрелу из самодельного лука...
     Всадники,  как  показал  след,  недолго  совещались,  разъехались   в
стороны, отыскивая другие  следы,  убедились,  что  повстречали  одиночку,
пустили коней сперва по следу, уже через сотню шагов убедились,  что  конь
идет без всадника -- это могли бы заметить  и  раньше,  тут  же  повернули
коней  и  уже  вынужденным  шагом   поехали   по   пешему   следу,   часто
останавливаясь, всматриваясь в примятую траву, неясные отпечатки подошв.
     Олег нахлестывал коня, ему было легче следовать по  отпечаткам  копыт
трех коней, он несся галопом, перепрыгивал  кусты,  отмечая,  что  оттиски
совсем свежие, кое-где трава лишь распрямляется на его  глазах,  в  других
местах из срубленных острыми копытами стеблей сочился молочно-белый сок.
     В  быстро  наступающей  темноте   ослепительно   сверкнула   страшная
ветвистая молния. Она осветила сгущающиеся сумерки, и,  если  бы  не  этот
нестерпимый блеск, Олег на  полном  скаку  врезался  бы  в  двух  арабских
аргамаков, что стояли в зеленом  распадке,  а  еще  дальше  двое  лохматых
оборванцев с ножами на поясах с громким  смехом  подходили  к  Чачар.  Она
попятилась, один обогнул ее по широкой дуге, и Чачар  остановилась,  гордо
вскинула голову -- бледная, с растрепанными волосами. В глазах ее блистали
такие же молнии, что и в небе.
     Олег  остановил  коня,  быстро  ухватил  лук.   Разбойники   заметили
незнакомца, повернулись: крепкие, битые  жизнью,  отчаянные.  Оба  были  в
кожаных доспехах из буйволиной кожи, а  ножи  на  поясах  висели  простые,
охотничьи. Олег тронул коня, подъехал на расстояние  десяти  шагов.  Из-за
плеча высовывалась огромная рукоять двуручного  меча,  а  на  тетиве  лука
лежала нацеленная в них стрела. Железный наконечник нехорошо  поблескивал.
Оба разбойника видели, что в руках незнакомца не легкий сарацинский лук, а
страшный пластинчатый лук, стрела из которого  пронизывает  даже  булатные
доспехи.
     -- Чачар, -- крикнул Олег громко, -- с тобой все в порядке?
     -- Да, -- ответила она тонким голосом  и  добавила  торопливо,  --  я
набрала много целебных трав! Но вернуться мне помешали эти два дурака...
     Олег перевел взгляд на разбойников, хотя на самом деле ни на  миг  не
выпускал их из поля зрения:
     -- Что вам надо?
     Один   бросил   быстрый   взгляд   на   застывшего   товарища,    тот
остановившимися глазами смотрел на стрелу, оценил расстояние до Олега,  до
своих коней, что остались за спиной вооруженного  незнакомца  с  холодными
зелеными глазами, внезапно широко раскинул руки и улыбнулся:
     -- Только хотели посмотреть! Помочь. Люди должны помогать друг другу.
Так велел Христос, верно?
     -- Так велят все  боги,  --  бросил  Олег  холодно.--  Они  же  велят
помогать бескорыстно.
     Разбойник чувствуя, что опасность ухо