,
похожий на треск грома, прогремел страшно и пугающе:
     -- Кто вы, дерзкие?
     Олег ответил немедленно:
     -- Теперь  и  твои  дети,  Ангрбода.  И  молочные  братья  тем  твоим
сыновьям, что сейчас на большой охоте.
     Ее рот сжался в прямую линию, в глазах ярость медленно  таяла.  Голос
стал не таким громыхающим:
     -- Ловок... Кажется, я тебя припоминаю. Хотя не думала, что войдешь в
родню. А кто второй... отныне тоже мой молочный сын?
     Томас с облегчением выдохнул воздух, он все  время  ожидал  страшного
удара кулаком, после чего превратится в сплющенное, из чего брызнет кровь.
Значит, здесь тоже чтут дурацкие языческие законы, по которым родню нельзя
убивать или калечить. Как будто среди родни не может оказаться еретика!
     Он украдкой сплюнул в сторону. Было бы этой Ангрбоде лет шестнадцать,
тогда бы ее грудь так просто не выпустил.  Слышал,  как  Олег  ответил  за
него:
     -- Один из... и твоих потомков. Сейчас так одеваются,  не  удивляйся.
Ангрбода, нам отчаянно нужна твоя помощь.
     Он уже спрыгнул с ее бедра  на  землю,  деловито  заглянул  в  котел.
Оттуда пахло вкусно, Томас сразу ощутил, что за последние сутки во рту  не
было и маковой росинки, и в то же время с дрожью чувствовал, что не сможет
протолкнуть ни кусочка мяса в сжатое судорогой горло.
     Великанша недовольно рыкнула, ее крохотные глазки следили за ними  со
злой насмешкой:
     -- Ты решил, что я помогу?
     -- Решил,-- подтвердил Олег.-- У тебя там настоящий олень?
     -- Настоящий,-- буркнула Ангрбода.-- А  с  чего  ты  решил...  помимо
того, что ты теперь мой молочный сын? Это тебе лишь даст  защиту  от  моих
сыновей, когда вернутся с охоты...  да  и  я  не  сожру,  если  не  ухвачу
спросонья.
     Томас сглотнул слюну, тут же во рту от страха пересохло. Олег  поднял
прут, потыкал мясо в котле:
     --  Долго  варится...  Жестковато.  Надо  было  молоденького   олешка
подстрелить, а этому лет сто, а то и  тысяча.  Ангрбода,  мы  воевали,  мы
дрались, мы гонялись друг за другом... только другим ничем не  занимались,
как ты с Локи. Я его видел вчера, он о тебе помнит.
     Томас видел, как ее широкое, как  луна,  лицо  расплылось  в  улыбке,
преобразилось, а голос смягчился:
     -- Правда? Как он там?
     -- Держится,-- обронил Олег.-- Крепкий мужик, не то  что  нынешние...
Ангрбода, у меня противник чересчур серьезный.
     -- Пусть добавится ему сил,-- сказала Ангрбода  довольно,--  они  ему
еще понадобятся... Да укрепятся ему  кулаки,  когда  сойдется  с  тобой  в
последней схватке. Да будут остры его зубы...
     -- Остры, крепки, свирепы,-- согласился Олег несчастливо,-- Ангрбода,
я схлестнулся с противником, который потеснил всех старых  богов.  Да  что
там потеснил! Захватил почти весь мир, а сюда, где нет солнца, низверг  не
только  асов,  но  и  всех  ванов,  цвергов...  и  прочий  народ,  объявив
чудовищами. Это тебя-то чудовищем! Как у них язык повернулся?
     На узком лбу великанши,  где  Томас  не  смог  бы  уместить  мизинец,
собралась кожа. Глаза упрятались еще дальше под массивный навес надбровных
дуг:
     -- Мне нет дела до солнца... Я его ненавижу! Но я не люблю  тех,  кто
вытесняет... и кто лишает простора моих детей.
     -- Я видел  недавно  Фенрира,--  сказал  Олег  быстро.--  Он  вот-вот
оборвет ту проклятую веревку! Но бегать ему в самом  деле  негде...  Да  и
прекрасная Хель, хозяйка царства мертвых, видит, как  быстро  сужается  ее
царство. Только Ермунганд пока  плавает  вольно,  но  корабли  строят  все
крупнее, их топить трудно.
     Великанша потянула  ноздрями,  запах  вареного  мяса  уже  поднимался
мощными волнами. Томас, сдерживая дрожь,  наколол  на  длинный  кол  самый
большой кусок, подал своей молочной  матери.  Ангрбода  довольно  кивнула,
почтительные дети всем угодны, подала знак,  чтобы  угощались  тоже,  а  в
промежутках между двумя кусками мяса промычала набитым ртом:
     -- За тех  я  пока  не  тревожусь...  Но  у  меня  есть  еще  четверо
младшеньких. Эти совсем еще беспомощные. А враги, ты прав, с  каждым  днем
сильнее. Ешьте, потом решим.
     Котел быстро опустел, но Томас успеть насытиться, хотя в сравнении  с
Ангрбодой и даже Олегом съел совсем крохи. В молчании запили хмельным элем
из бурдюка, Томас старался не думать из чего приготовили.
     Тяжелый грохот начал потряхивать землю задолго до того, как из-за гор
показались чудовищные фигуры. Ангрбода кивнула молочным сыновьям на  грот,
Олег бросил Томасу:
     -- Надо  схорониться.  Эти  ребята  сперва  жрут,  а  потом  в  зубах
ковыряются.
     -- Зачем? -- не понял Томас.
     -- Чтобы понять, кого сьели.
     За скалой они слышали, как грохочущие  шаги  приблизились  к  костру,
звериный голос проревел:
     -- Человечьим духом пахнет!
     -- Живым! -- ахнул другой.
     -- Сейчас поищем,-- бросил третий победно.
     Четвертый промолчал, но Томас в ужасе ощутил, что великан  направился
к их сторону. И тут прозвучал мощный голос их матери:
     -- Дети, погодите... К нам пришли мои молочные сыновья. Ваши молочные
братья. Вы не должны их обижать!
     Свирепый голос проревел со свирепым удивлением:
     -- Мама, у нас есть еще братья?
     -- Я рассказывала о  старших...  Но  есть  и  младшие.  Олег,  Томас,
выходите!
     Томас чувствовал в темноте, как мимо пахнуло теплом, на  миг  светлый
выход застлала тень. Там, снаружи, сильные  голоса  зазвучали  громче,  их
перекрывал трубный голос великанши. В страхе, что Олег попал в беду, Томас
бросился из грота.
     Четверо гигантов стояли  на  залитой  лунным  светом  площадке.  Один
держал на плече оленя, второй -- огромное сухое дерево, а еще  у  двоих  в
руках были нанизанные на веревку кабаны, издали похожие  на  зайцев.  Олег
рассматривал великанов с интересом  и  дружелюбием,  явно  искренним,  что
поразило Томаса,  а  они  таращили  глаза  на  нового  молочного  брата  с
недоумением и откровенным недоброжелательством.
     -- Мать,-- прорычал один брезгливо,-- что  за  мелочь?..  Мы  крепкий
народ, зачем нам такие братья?
     Ангрбода звучно засмеялась:
     -- Не сердите их, мелких... Да  знаете  ли,  что  этот  рыжий  сразил
Тервунгильда и утопил драккары самого Рена Красные  Зубы?  Я  уж  молчу  о
других его деяниях, не все было под силу и самому  Локи...  Я  просила  их
спрятаться, ибо беспокоилась за вас, глупые мои, а не за них!
     Великаны уже с осторожностью и почтительностью  рассаживались  вокруг
костра, на молочных братьев посматривали с уважительной опаской. Один, что
оказался рядом с Томасом, все тянул воздух широкими вывернутыми  ноздрями,
наконец почти уткнулся в Томаса лицом, обнюхал, пожаловался:
     -- Мама, я все не пойму, чем от них пахнет! Такой  странный  запах  я
никогда не слышал! Но со мной такое происходит, что я не знаю, не  знаю...
Мне хочется смеяться и плакать, а также разогнаться и удариться головой  о
самую крепкую скалу, о каменную стену... чтобы услышать, как разлетится на
мелкие камешки... Что со мной, мама?
     Ангрбода сказала медленно:
     -- Сынок... Ты всегда был самый сообразительным. Он  из  мира  живых.
Как и тот,  рыжий.  Сам  видишь,  какие  герои  твои  братья!  Явились  из
солнечного мира, устроят  здесь  переполох,  а  затем  уйдут,  насытившись
подвигами, чтобы за кружкой  хмельного  меда  рассказывать  и  хвастаться,
перечисляя разрубленные головы, отсеченные руки, вспоминая, сколько сожгли
и разорили!
     Великаны  слушали  потрясенно  и  завистливо.  Томас   покосился   на
бесхитростное лицо великанши, широкое, как  луна  в  полнолуние,  внезапно
подумал, что говорит то, что думает, вовсе не хитрит,  ощутил,  как  плечи
сами раздвигаются, услышал, как в горле заклокотал горделивый рык, а  рука
перехватила ломоть мяса, что вытянул из котла молодой великан, засопел  от
удовольствия и с наслаждением вонзил крепкие молодые зубы в сочную, калика
зря придирался, исходящую соком мякоть.
     Олег посматривал то ли с удивлением, то ли поощрительно, из-за  грязи
и кровоподтеков не разберешь, но, судя по словам  Ангрбоды,  герои  так  и
должны выглядеть, чтобы потом бахвалиться полученными  ранами,  показывать
шрамы.

     Братья желали устроить в честь гостей хоть маленький, но пир, но Олег
твердо заявил, что их брат по имени Томас жаждет подвигов, пировать  может
и наверху, как-никак -- король! Великаны от великого почтения сбивались  с
ног, стараясь угодить героям, а Олег, выудив из  котла  ломоть  оленины  в
запас, пустился  в  путь.  Томас  догнал,  а  затем  и  самый  младший  из
великанов, Хвальгильд.
     -- Может,-- спрашивал он непонимающе,-- лучше все-таки  цверги?  Мама
говорит, цверги самые лучшие...
     -- Много они понимают,-- отмахнулся Олег  брезгливо.--  Разве  что  в
золоте, камнях... Норы еще  хорошо  роют.  Нет,  лучше  горных  гномов  по
старому металлу нет. А нам нужно именно по старому.

     Томас так часто поглядывал на небо, что натыкался  на  стены,  падал,
потом  бежал  во  всю  мочь,  ибо  каждый  шаг  Хвальгильда  втрое  больше
человечьего. Олег не оглядывался как Томас на луну, но  все  ускорял  шаг,
отчего Томас уже чувствовал расплавленные капли металла на горле.
     -- Горные гномы?  --  спросил  он,  задыхаясь,  когда  сумел  догнать
Олега.-- А как мы пролезем в их норы?
     Олег буркнул:
     -- Да, твой зад и без доспехов застрянет.
     -- А твой?
     Впереди блистали огни костров, Томас услышал перестук молотов, что  с
каждым шагом становились громче. Каменная  стена  изогнулась,  у  подножья
горы полыхали кузнечные горны. Мелькали тени. У  подножья  зияла  огромная
дыра, там тоже полыхали огни,  и  слышался  стук  молотов.  Низ  горы  был
источен, а верх нависал как огромный козырек.  Из  недр  горы  выскакивали
согнутые  люди,  что-то  выносили,  заносили,  таскали,  звякало   железо,
доносились хриплые злые голоса, на диво густые, сильные.
     Гномы, как сообразил Томас наконец, не выносят солнечного  света,  но
лунный как-то терпят, здесь им простор,  а  суетливые  люди  не  докучают.
Сразу четыре наковальни, не считая тех, что под  навесом  горы,  гремят  в
восемь молотов, мехи раздуваются во всю, воздух сухой, дымный, накаленный,
с таким родным запахом железа,  хорошего  железа,  почти  стали,  а  то  и
чего-то крепче.
     Хвальгильд кашлянул, как  учила  мать,  взревел  мощным  голосом,  от
которого дрогнула гора:
     -- Доброй руды, мелкота... ха-ха!..
     Горные гномы, на взгляд Томаса, не такие уж и карлики, иные доставали
ему до пояса, зато в плечах ширь почти мужская, руки толстые, только  ноги
короткие, приспособленные  для  узких  нор.  Из  пещеры  несся  неумолчный
грохот, и когда Хвальгильду никто не ответил, Томас предположил, что гномы
просто оглохли от своих молотов.
     На двух наковальнях любовно отстукивали заготовки  для  мечей,  Томас
сразу прикипел к ним глазами, остро чувствуя  себя  несчастным  с  пустыми
руками.
     От дыма слезились глаза, в  горло  словно  засунули  клок  верблюжьей
шерсти. Но гномы работали спокойно, деловито,  а  когда  даже,  по  мнению
Томаса, мечи были готовы, работали еще, и он  внезапно  понял,  что  будут
придирчиво перековывать, доводить, спорить,  ибо  работа  нравится,  пусть
даже в дыму и при огне.
     Хвальгильд  озлобленно  бухнул  кулаком  в  стену.  Грохнуло,  сверху
сорвался камень с бычью голову. Осколки разлетелись с сухим  злым  стуком,
гномы впервые подняли головы, да и то не все,  молоты  стучали  в  том  же
ритме.
     -- Есть здесь нормальные,-- проревел Хвальгильд,-- с  кем  бы  я  мог
говорить?
     Один гном, согнутый и с бородищей до  пола,  нехотя  отставил  молот,
почти в свой рост:
     -- Нормальные это те, кто работает, а не бегает по горам наверху.
     -- Добыча водится наверху,-- возразил Хвальгильд,-- а не в норах!
     -- Нормальные добывают железо,-- продолжал гном упрямо,--  а  безумцы
подвергают себя ветру и всякому там... Ты кто, гора мяса для наших котлов?
     Хвальгильд покрепче сжал дубину:
     -- Ну-ну, ты погляди сперва на это. Я привел к тебе гостей.  Это  мои
братья, потому принимай их как мою родню, иначе...
     -- Что иначе? -- спросил гном с интересом.
     -- Иначе поссоримся,-- пробормотал  Хвальгильд.  Похоже,  он  пытался
представить, чем сможет насолить гномам.-- А я страшен в гневе...
     Гном развел руками, непомерно длинными для такого роста:
     -- Ну, ежели настолько страшен, что сокрушишь гору, в недрах  которой
обитаем... Ладно, я вижу, у тебя братья такие же страшные, как и ты сам.
     Томас всхрапнул от оскорбления, а Олег,  что  уже  в  глубине  пещеры
рассматривал молоты и клещи, бросил оттуда:
     -- Точно! Что значит, горный народ, что на версту  вглубь  видит.  Ты
перековываешь крицу с черноспелом?
     Гном оглянулся с таким удивлением, словно его  вздумала  учить  тупая
наковальня:
     -- Какой дурень  перековывает  с  черноспелом?  Хрупкость  на  ветре,
щерчастость, хоть узор тот же...
     -- Гм,-- сказал калика, он  понюхал  клещи,--  а  я  бы  сказал,  что
сегодня ими держали репчатый булат, обернутый в черноспел... ну, не совсем
еще черноспел, но уже почти...
     Гном бросил негодующий взор, подошел, понюхал, но его широкие  ноздри
явно ничего не уловили, зато лизнул клещи,  задумался,  лизнул  еще.  Лицо
вытянулось, бросил на Олега взгляд, полный злобы и  подозрения,  отшвырнул
железо. Вопль его был неожиданно густым, будто вырвался  из  самых  глубин
горы:
     -- Перкун где? Перкуна сюда!!!
     Олег сказал утешающе::
     -- Да ладно, сойдет... Разница совсем крохотная. Кто заметит?
     Гном  завизжал,  лицо  стало  багровым,  борода  вздыбилась,  по  ней
запрыгали синие искорки:
     -- Сойдет? Это у вас, людей, сойдет, а мы работаем... мы работаем...
     Он  задохнулся  от  ярости.  Олег  похлопал  по  спине,   лицо   было
участливое, но Томас ясно видел по зеленым глазам, что потому людям жить и
захватывать земли вширь и вглубь, а гномам с их добросовестностью не стало
места сперва наверху, а вскоре потеснят  и  в  горах,  когда  туда  придут
люди-рудокопы.
     -- Помоги,-- попросил он,-- а в уплату дам металл, которого вы еще не
знали.
     Гном поперхнулся, лицо из багрового стало вовсе синюшного цвета:
     -- Мы? Гномы? Да чтоб чего-то о металлах не знали?
     -- Вы знаете все на земле,-- согласился Олег поспешно.--  Даже  богам
столько не снилось. Но на землю как спелые груши падают всякие там звезды,
камни, железки, куски льда, град, дождь... Бывает, рухнет такое, что... ну
совсем новое, чего еще не падало...
     -- Что это? -- спросил гном подозрительно.
     -- Отдам, если снимешь наши ошейники.
     Гном присмотрелся, в глазах  появилось  расчетливое  выражение.  Олег
вытянул шею. Корявые пальцы гнома, им бы подковы ломать,  быстро  и  ловко
ощупали неизвестный металл,  даже  веки  опустил,  весь  отдавшись  тонким
ощущениям. В пещере начали появляться новые гномы, все как один бородатые,
толстые, со свирепыми сварливыми лицами. Томас вспомнил рассказы дяди, что
гномы матереют в три года, а борода растет с четырех. У пятилетнего  гнома
бывает уже по пятеро своих детей, что сами быстро  обрастают  бородами.  А
живут чуть ли не столько, сколько сами горы. Как только не заплодили  весь
мир! Видать, либо света не выносят, либо их давит в завалах тысячами...
     Старший гном завопил,  сбежались  еще,  бережно  ощупывали  ошейники.
Томас чувствовал легчайшее прикосновение, словно его шеи касались лебяжьим
пухом, даже теплым воздухом, но потом прикосновение стало  грубым,  голоса
гномов из почтительных стали деловыми, отрывистыми, Томас увидел,  как  из
горна вынимают раскаленные инструменты, а  самый  бородатый  гном  взял  с
наковальни грубый молот и повернулся к нему, недобро скаля зубы.
     Пресвятая Дева, мелькнуло у него паническое. Да ведь им  раз  плюнуть
снять эти проклятые ошейники! Стоит только срезать головы...
     Но шевельнуться уже не мог, стальные захваты держали  голову  крепче,
чем  если  бы  ее  придавило  рухнувшей  башней  Давида.  Он  ощутил,  как
бесцеремонные пальцы схватили его за волосы, натянули,  на  шею  обрушился
удар, он содрогнулся, закашлялся,  сознание  помутилось,  он  ощутил  себя
падающим в глубокую пропасть...

     Глава 16

     Олег терпел, сцепив  зубы.  Гномы,  разобравшись  с  металлом,  стали
грубыми, ковыряли и пилили так, будто им все равно,  останется  голова  на
плечах или же рухнет с наковальни на  усыпанный  железными  опилками  пол.
Наконец дышать стало легче, а голоса гномов зазвучали прямо в  голове.  Он
вздохнул полной грудью, ребра жадно задвигались. По голове пару раз больно
задели, скоба вышла из  колоды  с  чавкающим  звуком,  словно  из  топкого
болота.
     Гномы сгрудились в углу пещеры, в середине  самый  бородатый  победно
вздымал к потолку чудесный браслет. Вокруг колоды с Томасом еще толпились,
там звякало.
     Растирая шею, Олег  протиснулся  к  Томасу  в  тот  момент,  когда  с
последним ударом толстая полоска раздалась на две половинки. На шее острая
заусеница оставила царапину, выступили алые капли крови,  в  дымном  свете
почти черные. Гномы поспешно сдирали  ошейник,  только  один  нехотя  и  с
натугой  поддел  железным  рычагом  скобу,  свистнул,  за   другой   конец
ухватилось с десяток рук, и скоба медленно поползла из дубовой колоды.
     Голова Томаса осталась лежать, но синий цвет  шеи  неспешно  сменялся
багровым, перешел в алый,  и  веки  рыцаря  медленно  поднялись,  открывая
синие, как озера, глаза.
     -- Ну и здоров же ты спать! -- восхитился Олег.
     -- Сэр калика... мы где?
     -- В аду,-- сообщил Олег охотно.
     -- Да, но... мы еще... все еще?
     -- Это поправимо, как ты уже знаешь. Вставай. Ох и любишь  лежать!  А
идти надо.
     Томас медленно поднялся, грудь тоже  вздымалась  как  волны  в  бурю,
ноздри раздувались словно у жеребца при виде новенькой кобылки. Глаза были
все еще неверящие:
     -- У них все получилось?
     -- И без всякого колдовства,-- ответил Олег с удовольствием.--  А  ты
не верил в силу человеческих... гм... рук. И силы мастерства.
     -- Я верю в Пречистую Деву,-- отрезал Томас,-- и в  силу  своих  рук.
Ну... и немножко в проклятое церковью колдовство,  потому  что  сам  видел
твои штучки.
     Он тоже ощупывал шею, растирал, дышал глубоко, загоняя дымный  воздух
глубоко в самые глубины  легких,  недра  груди.  Олег  подошел  к  гномам,
переговорил, а Томас направился к выходу из  пещеры.  На  него  показывали
пальцами, матери пугали им детишек. Кто-то  из  детворы  бросил  камешком.
Томас слышал звонкий шлепок, обиженный рев.
     Олег догнал уже за пещерой:
     -- Нашего братца нет? Ну, он свое сделал... Томас, ты куда?
     -- Разве мы не возвращаемся? -- удивился Томас.-- Я хочу увидеть  как
вытянется его гнусная рожа. Подумаешь, князь Тьмы!
     -- Возвращаемся, но другой дорогой.
     Что-то в голосе калики заставило Томаса спросить тревожно:
     -- Засада? Но не от Сатаны же...
     -- Не от Сатаны,-- ответил Олег  коротко.--  Черт,  луна  уже  совсем
садится! А нам бежать и бежать.

     Луна наполовину опустилась, а они все еще неслись как  два  кентавра.
Когда бежали по берегу широкой реки с черными, как смола,  волнами,  из-за
поворота вышел, взбивая воду длинными веслами, могучий драккар. Квадратный
парус подобран, весла неспешно, но с силой загребали мутную воду.  Высокий
нос, настолько высокий, что Томас не поверил, что  бывают  такие  корабли,
увенчан мордой чудовищного зверя. На  бортах  ровным  рядом  черные  щиты,
обеспечивая дополнительную защиту от стрел и дротиков.
     Корабль зловеще блистал как чудовищная рыба, покрытая прочной чешуей.
Борт однако выглядел сухим, Томас не понял, почему по спине побежал озноб,
но от корабля ощутимо веяло злом, древним злом. Искорки по борту  блистали
и переливались всеми оттенками, от серого до  лилового.