Тех, кто не  платил,  лодочник  свирепо  бил  веслом.
Несчастные кричали, падали, многие скрывались в смрадных волнах.
     Томас проговорил дрогнувшим голосом:
     -- Это что ж... все на этой лодке?
     --  Дурость,  да?  --  предложил  Олег,   но   Томас   проигнорировал
предложение язычника охаять христианство, и Олег добавил,--  нет,  есть  и
другие дороги... Какие-то забыты, какие-то исчезли, но здесь ты не увидишь
ни славян, ни германцев... Англ, может быть, разве что...
     Томас вздрогнул, когда косматый  лодочник  повернул  к  ним  лохматую
голову, грязную и смрадную. Лицо, как старая груша, что побывала в костре,
багровые веки с лиловыми жилками, как раздутые слизни, а белки пожелтели и
стерли радужную оболочку, так что глаза лодочника выглядели слепыми. Томас
ощутил, как холод пробрал до мозга костей.
     -- Смертные? -- проговорил  лодочник  хрипло,  и  от  его  скребущего
голоса сердце Томаса остановилось вовсе.-- Давно такого не было!.. Но  вам
не пройти.... И даже не уйти!
     Он медленно и обрекающе начал поднимать костлявую  длань.  Рука  была
темной, с мозолями, язвами от частых брызг зловонной воды. Длинный  темный
палец, весь в наростах, нацелился  в  грудь  Олега.  Томас  выхватил  меч,
готовый обрубить эту руку, раз уж калика снова впал в глубокие раздумья  о
смысле жизни, но Олег лишь брезгливо отодвинулся:
     -- Да тихо ты, бес.
     -- Кто? -- грозно вопросил лодочник.
     -- Бес,-- повторил Олег с отвращением.-- Был богом, демоном, духом, а
стал теперь бесом... Кому служишь? Томас, это Херон, он же Ур-Шанаби, Исто
Биз, Остап Синяя Рука... Знаю и другие имена, что и произносить неловко...
Впрочем, здесь не храм богини Лады, здесь все ловко.
     Херон всмотрелся, Томас видел, как лицо страшного лодочника дрогнуло.
     -- Кто ты?
     -- Разуй глаза,-- посоветовал Олег.-- Или поплюй и протри.
     Херон прорычал люто:
     -- Кто ты, осмелившийся не пасть ниц?
     Олег посмотрел под ноги, они стояли по щиколотку  в  зловонной  жиже,
покачал головой:
     -- Херон, да будет тебе. Ну служил одним, теперь служишь другим. Чего
стыдиться? Лодочники везде и всем нужны.  Христиане,  если  присмотреться,
тоже вроде бы в чем-то люди... местами.
     Херон посмотрел на Томаса, перевел взор недобрых глаз на Олега. Томас
уже начал дышать чаще, готовый броситься на помощь другу. Однако  лодочник
отшатнулся. В нехороших глазах мелькнул гнев, изумление и, как  показалось
Томасу, искорки страха:
     -- Опять ты? И опять за бабами?
     -- Да ладно тебе,-- сказал Олег с неудовольствием.  Он  покосился  на
Томаса.-- Откуда только эти слухи берутся!
     Херон смотрел с отвращением:
     -- Я еще понимаю того троянца, ему никак не обойти было наш мир, или,
скажем, храбрый шумер, что спускался сюда ради своего дикого друга, но ты?
Опять ради какой-то ерунды! Либо как в прошлый раз,  когда  зашел,  потому
что по дороге было.  Или  позапрошлый,  когда  хотел  куда-то  там  дорогу
сократить... как, ты говорил, срезать...
     -- Да  ладно  тебе,--  возразил  Олег.--  Разве  я  один  такой?  Вон
сладкоголосый эллин ради жены спускался, два могучана  тоже  ради  бабы...
помнишь, хотели жену подземного царя увести? Разве не ради ерунды? А  один
вовсе ради собаки!
     -- И что? -- возразил Херон.-- Жену вывести не удалось, из  богатырей
один сам там остался, собаку тоже пришлось вернуть, а тебе все как с  гуся
вода! Ну, уж на этот раз не минется, не минется...
     Мороз побежал по спине Томаса. В словах страшного  лодочника  звучала
уверенность. Он что-то знал такое, о чем пока не догадывался калика.
     А Олег морщил нос, кривился, с  отвращением  смотрел  на  неподвижные
воды. Волны желто-коричневого гноя уходили далеко, терялись  в  нездоровом
тумане. Томас ощутил, как от смрада кружится голова.
     -- Какая мерзость.
     Херон огрызнулся:
     -- А ты чего хотел?
     -- Будто не помнишь,-- напомнил Олег  невесело,--  какая  река  была!
Скалы срывала, вековые дубы выдирала как траву и  несла  в  преисподнюю...
гм... а в самом деле, куда несла? Кто рисковал переправиться вплавь,  того
уносило на сто верст по течению! А то и вовсе... уносило.
     -- Вспомнил,-- протянул Херон с насмешкой,  в  которой  Томас  уловил
горькое сожаление.-- Это когда было?.. Простые реки за это время не только
в болота превратились, но и высохли, а  потом  на  их  местах  вырос  лес,
который сожгли и пустили под пашни... Да и пашни за  века  выдуло  ветром.
Теперь там один песок горячий... А эта все еще  течет.  Хоть  и  медленно.
Правда, течет! Стигийское болото  придвинулось,  но  здесь  еще  река,  не
болото.
     -- По запаху так болото,-- сказал  Олег  с  отвращением.--  Неужто  и
здесь высохнет?
     Херон зевнул, отмахнулся с пренебрежением:
     -- Это  будет  нескоро.  Придут  другие  боги,  другие  обычаи.  А  я
привыкну... И к этому запаху притерпелся. Он же не  сразу  так  взялся!  А
сейчас мне его как и нету.
     -- Ладно,-- бросил Олег,-- надо думать о сегодняшнем. Нам надобно  на
ту сторону.
     Херон смерил его недобрым взглядом:
     -- Ты потяжелел. А мой челн только для бестелесных.
     -- А ты сам бестелесный?
     -- То я. Для тех, кто правит,  всегда  есть  исключения.  А  по  реке
правлю я, вишь  весло?  Да  и  за  эти  века  мой  челн  обветшал.  Возить
приходится... Куда больше, чем в старое время. А они все прут и прут.  Где
твоя золотая ветвь? Сам  знаешь,  смертного  могу  переправить,  если  тот
покажет золотую ветвь.
     Калика скривил губы:
     -- Один челн... Как во времена, когда на всей земле была кучка людей,
так и сейчас, когда народу больше, чем песка в пустыне. Даже  у  богов  не
всюду руки доходят. Херон, ты перевезешь нас двоих! Исключения бывают двух
родов. Для тех, кто правит, и для тех, кто не признает правил.
     Взгляд Херона стал пронизывающим:
     -- Не признают многие. Ты знаешь, сколько их толпится здесь?
     Олег отмахнулся:
     -- Подождут. У них в запасе, как говорится, вечность.  Правда,  мы-то
знаем, что вечностью тут и не пахнет... Но ты, Херон, бывал на коне, бывал
и под конем, а все еще не чуешь, с кем надо считаться,  а  от  кого  можно
отмахнуться!
     Он  говорил  спокойно,  легко,  но  взгляд  Херона  стал  осторожным,
прощупывающим. Томас в поддержку друга с железным звоном бросил ладонь  на
рукоять меча, выпятил грудь и выставил ногу. Он чувствовал,  что  выглядит
внушительно, и в подтверждение своего бесстрашия сплюнул  в  гадкую  реку.
Плевок взвился легким дымком, едва коснувшись поверхности.
     -- Ладно,-- проговорил Херон зловеще.-- Помни, сам так захотел. Назад
не повезу, клянусь водами Стикса!
     Томас вздрогнул, он слышал от ученого дяди, что даже для богов клятва
водами Стикса является нерушимой. И если этот лодочник  клянется,  что  не
повезет, то не повезет.
     Бледный, он просяще взглянул на Олега:
     Потрясение тогда не испугало, как случилось бы  со  слабой  душой,  а
Ярославы. Я виноват... и я искуплю своей славной гибелью.  А  тебя  пещеры
ждут.
     -- Да-да,-- сказал Олег рассеянно.
     Томас обнял друга, шагнул через  борт  лодки.  Челн  качнулся,  Томас
поспешно присел, чтобы не сверзиться через борт в  зловонную  жижу.  Сзади
слышались шаги, а  когда  оглянулся,  Херон  уже  отталкивался  от  берега
длинным веслом, а Олег неспешно опустился на среднее сидение лодки.
     -- Олег,-- вскрикнул Томас, на душе сразу стало  радостно  и  чуточку
неловко,-- ты-то зачем?
     -- Понять хочу,-- вздохнул Олег.
     -- Что?
     -- Кто и зачем заманивает нас в преисподнюю.
     Томас воскликнул:
     -- Ты ж говорил, что во многих знаниях много горя!
     -- Сейчас ты прав как никогда. Херон, Стикс теперь везде таков?
     Лодочник бросил через плечо угрюмый  взор.  Весло  в  жилистых  руках
опускалось  в  тяжелую  воду  неторопливо,  без  плеска.  Лодка  двигалась
сильными рывками, но вскоре застывала недвижимо, словно  снизу  хватали  и
удерживали незримые руки.
     -- Стикс,-- ответил он недовольно,-- течет...  течет-течет!..  гноем,
пока  не  превращается  в  реку  кипящей  крови.  Теперь  в  ней  казнятся
насильники... Всякие там крестоносцы, что сарацинок насиловали...
     Томас вздрогнул:
     -- Как можно? Они ж неверные!
     -- Видать, Господь не больно различает как вы обзываете друг друга.
     Олег видел, как Томас  побледнел,  задумался.  Даже  губами  шевелил,
вспоминал, прикидывал, не было ли в его пылкой жизни чего-либо через край,
не по согласию. Не уверен, вон  даже  на  лбу  капли  вздулись,  каждая  с
желудь.
     -- Флегетон называется,-- выговорил Херон трудное  название,  сплюнул
через борт.  Там  сразу  вспыхнул  огонек,  взвился  легкий  пар.--  Потом
огненным ручьем пересекает лес самоубийц... вот  это  надо  посмотреть,  а
затем кровавым водопадом низвергается в ледяное озеро Коцит...
     Весло пошло вгрызаться в недвижимую  воду  чаще,  но  по-прежнему  ни
капли не сорвалось с лопасти. Лодка шла без плеска, только и  слышно  было
завывание ветра в тучах, металлический грохот, жуткий хохот. Из воды время
от времени показывались чудовищные морды. Их становилось все больше. Томас
встревожился, а когда увидел, как напрягся и  побледнел  лодочник,  ощутил
холодок ужаса.
     Херон проговорил с дрожью в голосе:
     -- Чего это они?
     -- Что-то не так? -- спросил Олег быстро.
     -- Это же ракшасы!
     -- Ну и что? -- вяло сказал Олег.-- Ты с ними еще не сдружился?
     -- С ними никто не сдружится. Но они никогда сюда не заплывали...
     Томас вытащил меч, звучно поцеловал рукоять меча, сплюнул,  ибо  губы
ощутили брызги гноя, залетевшие от весла,  гордо  выпрямился  и  вызывающе
посмотрел по сторонам.
     -- Впервые, значит,-- протянул Олег медленно.
     От его неторопливого голоса мурашки на спине  Томаса  превратились  в
крупных жуков. А Херон возразил сдержанно, хотя в голосе проступал страх:
     -- Я встречал их и раньше... давно, правда. Меня не трогали,  а  души
им вовсе ни к чему. А вот вы... У вас горячая красная кровь, на каждом  из
вас не меньше, чем по восемь пудов живого сладкого мяса,  нежного,  как  у
придонных раков.
     Томас заставил голос не выдать дрожи:
     -- Не знаю, что такое пуд, но один из этих раков прячет свое  сладкое
мясо в крепкий панцирь. А клешни у него длинные и острые.
     Он приготовил меч и, когда злобная морда высунулась рядом  с  бортом,
метко ткнул острием в глаз.  Хорошо  бы  показать  свой  коронный  удар  с
размаха, да еще двумя руками, но в этом челне  только  шелохнись  не  так.
Негромко хлопнуло. Слизь из лопнувшего глаза брызнула  на  борт.  Чудовище
взревело, скрылось под водой так стремительно, словно его дернули за ноги.
Или за хвост.
     -- Ну как мои клешни? -- поинтересовался Томас уже живее.
     Олег подумал, что рыцарь в самом деле похож на  металлического  рака,
который под железным панцирем прячет свое нежное уязвимое сердце.
     -- Красиво,-- согласился Олег.-- Будут петь... если узнают.
     -- Ракшасы? -- не понял Томас.
     -- Барды, железный ты... Вон еще слева!
     Томас нанес разящий удар, сказал напряженно:
     -- А почему подкрадываются слева?.. Не оттого ли, что всякое зло, как
говорил наш прелат, исходит с левой стороны? Черт сидит  на  левом  плече,
нашептывает в левое ухо, Господь создал Еву из левого ребра,  ты  норовишь
налево...
     -- Богослов,-- буркнул Олег с неприязнью.-- Не видишь,  у  них  глаза
как у камбалы, с одной стороны.
     -- Что такое...-- он разрубил череп еще одному ракшасу,-- камбала?
     -- По сторонам смотри,-- отозвался Олег.

     Глава 3

     Херон высадил их на берег, тут же широкая лопасть вонзилась в  желтую
слизь, лодка пошла обратно и пропала в тумане.  Берег  был  невысоким,  но
крутым. Олег пошел наверх, его красная голова ярко  пламенела  на  темном,
как грех, небе. Томас зло оглянулся на челн с угрюмым лодочником:
     -- Флегетон, Коцит, Ахерусейcкое... Тогда и Херон тоже  этот...  рус!
То-то рожа знакомая.
     -- Уже бывал здесь? -- откликнулся Олег сверху.
     -- Да нет, через Днепр перевозил такой же. Брат, наверное.
     -- Все люди братья,-- откликнулся Олег невнимательно.-- Как вон  Каин
и Авель, которым больно тесно было на земле.
     -- Прелат рассказывал не так...
     -- Давай вон к тем скалам побыстрее,-- велел Олег.
     В спину тянуло смрадом, и Томас, выбиваясь из сил, как можно  быстрее
карабкался на крутой берег, а затем бежал за  Олегом  к  торчащим  скалам,
похожим на окровавленные пальцы. Самая высокая задевала  за  низкие  тучи,
там трещало, на землю брызгало красным. Вокруг  скал  земля  поблескивала,
Томас догадался измученно, что из земли выступает на  поверхность  камень,
добрый надежный камень.
     Калика добрался первым, сел, деловито стащил сапог, перевернул кверху
подошвой, потряс. Выпали два мелкие камешка, размером с вишневые косточки.
Калика принялся их  рассматривать  с  таким  удивлением,  будто  это  были
куриные яйца.
     Томас, гремя железом,  без  сил  повалился  под  скалу  рядом.  Ветер
завывал над головами, а в низких  тучах  скрежетало,  слышались  тоскливые
голоса, жалобы, плач.
     Камень был горячий, как накаленный сарацинский песок. Почему-то пахло
горелой кровью. Томас  с  отвращением  отодвинулся  от  блестящей,  словно
отполированной  стены.  Она  вздымалась  на  высоту  столетней  сосны,  за
верхушку  цеплялись  тучи,  алые  потеки   крови   ползли   вниз,   быстро
сворачивались в темнокоричневые шарики.
     -- Только бы пройти,-- прошептал он.-- Кто мог помыслить... Здесь  не
ступала нога человека! Живого человека...
     Он  с  проклятием  отодвинулся  еще  дальше.  Оказалось,  раздавил  с
полсотни червей, что  питались,  несмотря  на  жар,  спекшимися  сгустками
крови. Скала была в мелких трещинках, так показалось вначале, но на всякий
случай спросил:
     -- Это не магические ли знаки?
     Калика  сумрачно  смотрел  вдаль.  Томас  потряс  за  плечо,   калика
вздрогнул, оглянулся на рыцаря, потом на скалу. Зеленые глаза прищурились:
     -- Какие знаки? Ах да, у вас  там  даже  короли  неграмотные,  как  и
медведи, с которыми короли живут.
     -- Короли с медведями не живут,-- ответил  Томас,  задетый.--  У  нас
королевы, куда там твоим медведицам! А чего ж знаки такие разные?
     Калика хмыкнул:
     -- Не все твою латынь знали.
     -- Демоны, значит,-- сказал Томас убежденно.
     -- Почему демоны?
     -- Латынь -- язык священный,-- объяснил Томас покровительственно.-- А
демоны боятся латыни. Как услышат церковное пение, так на стены от  злости
кидаются!
     Это и понятно, подумал Олег, любой  здоровый  на  стену  кинется.  Он
вспомнил отвратительное пение бесполых холопов нового бога, с  отвращением
передернул плечами:
     -- Сомневаюсь, чтобы твой Христос знал латынь. Может быть,  он  вовсе
был  неграмотный,  хоть  и  иудей.  Богу,  как  и  королям  Европы,  зачем
грамота?.. Погоди, эта вот зарубка... гм... знакомая.  И  эта...  А  здесь
значок клинописью. Что значит: "Здесь побывал Гильгамеш", это  вот  Энкиду
отколол, здесь след от дубины Геракла, Тезей оставил свой знак рода...  ух
ты, что делал здесь Громобой?.. Какой скромный значок у Заратуштры! Не то,
что его царственный покровитель  Виштаспа:  на  треть  скалы  размахнулся.
Такой бы ему размах в битвах  да  делах  царcтва...  Это  ж  сколько  пота
пролил, пока вырубил "Здесь был Вашя", гранит -- порода крепкая. Так,  это
хитроумный Одиссей... Ага, вот и ваш прародитель латыни, только тогда  еще
не знал, что женится на дочке Латина, а его народ победителей примет  язык
и название побежденного племени... ну как же, отдыхал, вон как ты...
     Томас поспешно подтянул ноги и принял более достойную позу. Калика  с
интересом рассматривал скалу, где наряду со значками  попадались  рисунки,
часто непристойные с точки  зрения  христианина  и  крайне  сдержанные  на
взгляд вишнуиста, были криптограммы, над которыми морщил  лоб  и  усиленно
двигал бровями, попадались  тамги,  обрядовые  символы,  из  которых  Олег
кое-что узнал и новенькое, а Томасу сказал с усмешкой:
     -- Иштар тут вовсе прошла без отдыха, только знак свой оставила. А на
латыни здесь только один оставил имя... Да ты его видел, он нам  еще  сюда
дорогу показывал! Тот, что правую руку от левой отличить не умеет. Видать,
сильный поэт. Они такие: чем гениальнее, тем...
     -- Это худой такой?
     -- Он самый. Гм, только одна женщина побывала здесь ради сына... Мать
Лемминкейнена. Но знака не оставила. Сил не было, да и спешила. А это  Ван
Лунь... Гм, сколько героев, а только один Мулянь отправился в преисподнюю,
чтобы спасти свою мать. За собаками даже шли, а за матерью -- один... Мало
мы ценим родителей.
     Томас поморщился, калика часто  бывает  занудным  и  нравоучительным,
видно так на людей пещерство действует, а в странные значки  всмотрелся  с
недоверием:
     -- Ты и это понимаешь? Тут черт ногу сломит!
     -- Ничего подобного,-- сказал Олег с обидой.--  Это  совсем  понятные
иероглифы. И красота в них есть, если  присмотреться  внимательно.  Да  не
так, как ты смотришь бараньим взором, а вроде бы как внутренним взором под
углом на плоскости в две шеренги. Не такой уж я был пьяный, когда  помогал
мудрому...  черт,  забыл  имя...  придумывать  эти   значки!   Разве   что
дурман-травки малость пожевал, но только чтобы  горечь  настойки  мухомора
заглушить, ибо утром целое ведро сомы выхлестал,  больно  в  груди  горело
после... гм... Хочешь, вот тут рядом, только чуть-чуть ниже, тебя  высеку?
Да не дергайся, я говорю про имя. Мол, здесь был сэр Томас.
     Томас поерзал, лицо от удовольствия порозовело. Калика  взял  обломок
острого камня, но рыцарь неожиданно опомнился:
     -- А может, не надо?
     -- Стесняешься?
     -- Да нет, сэр калика.  Лестно,  конечно,  увековечить  свое  имя  на
скале, где Геракл отметился, но все-таки как-то... Геракл сюда за  собакой
явился, а я все-таки за любимой женщиной! Как-то неловко.
     Калика задумался:
     -- Гм... В чем-то ты прав. Верней собаки нет на земле  человека.  Но,
по правде, сюда не только за собаками перли. Вон Орфей  как  и  ты,  всего
лишь за женщиной... Да только ли Орфей! За века  здесь  прямо  как  цыгане
топтались. Проходной двор.
     Томас со вздохом поднялся, повел усталыми плечами. Железо заскрипело.
Окинул на прощанье коротким взором скалу, начал отворачиваться,  но  вдруг
спохватился:
     -- А то что за значок?
     -- Где?
     -- Во-о-он!.. Да не туда глядишь!.. Левее! Еще левее!
     Калика поднялся, он выглядел смущенным. Сразу начал  собирать  мешок,
промямлил:
     -- Знакомое нечто, но сразу так не скажу, надо припоминать.
     Томас смотрел то на скалу, то на друга, вдруг ухватил его за  обереги
на шее:
     -- А это что? Ты говорил, что это твой знак!
     -- Говорил? -- удивился калика.
     -- Клянусь!
     -- Гм, это когда же...
     -- А в монастыре, где ты взял  золотую  ветвь.  Кстати,  ты  даже  не
показал своему русу. Там я видел твой знак,  монахи  указывали.  Олег,  ты
зубы не заговаривай. Говорил! Я еще  подумывал,  что  неплохо  бы  так  же
научиться предвещать свою дорогу. А потом раздумал. Не рыцарское это дело.
     Калика поспешно поднял мешок, вдел руки в лямки. Лицо было смущенное,
словно рыцарь указал на расстегнутые портки:
     -- Пойдем. Неча в глаза  тыкать  детскими  шалостями.  Ну,  пусть  не
детскими, но сила приходит много  раньше  мудрости.  Или  мудрость  весьма
отстает от мощи рук. По тебе  видно.  Мало  ли,  что  отметился!  Всего-то
разок.
     -- Два,-- уличил Томас. Присмотрелся, заорал радостно,-- три!
     Калика раздраженно отмахнулся, но как-то излишне поспешно, направился
в сторону стены тумана. Не  объяснишь,  что  кто-то  взрослеет  быстро,  а
кто-то еще долго живет в детских мечтаниях,  взрослеет  медленно,  даже  с
седой бородой уже, умен