т  крыши   и   верхушки   стен,   однако
чернильно-темные тени от стен перекрывают весь  двор.  Одиноким  островком
среди моря тьмы блестит верхушка коновязи.
     Когда земля уже чувствовалась по запаху, арбалетчик спрыгнул --  Олег
услышал стук сапог по каменной плите. Олег тут же разжал руки, не заботясь
о шуме --  босые  пятки  не  загремят.  Сердце  сжалось  в  страхе,  когда
перебежал залитый лунным светом клочок двора,  торопливо  прыгнул  головой
вперед в спасательную  тень,  замер,  вслушиваясь.  Тяжелые  шаги  стучали
далеко впереди.
     Глаза обвыклись, Олег уже видел силуэт убегающего человека. За спиной
блестело металлом: арбалетчик не оставил дорогое  оружие  --  механический
лук. Убийца подбежал к внешней  стене,  окружавшей  замок,  полез  по  ней
вверх, перебирая руками и ногами очень быстро,  словно  паук,  бегущий  по
нити.
     Олег крался медленнее, а по стене  полез  там,  где  оказался  в  это
время. Арбалетчик поднимался по веревке,  Олегу  пришлось  карабкаться  по
голой  поверхности,  цепляться  за  крохотные  выступы,  трещинки.   Когда
арбалетчик на миг затмил звезды над гребнем стены, Олег докарабкался  лишь
до середины, а когда сам перевалил через край, снизу из темноты послышался
стук копыт, приглушенное  ржание,  затем  из  тени  выметнулась  лошадь  с
всадником в развивающемся плаще, понеслась прочь от замка.
     Олег прыгнул с самого верха, упал на край рва, покатился по косогору,
гася скорость. Под ним трещало и хрустело, в  голые  ноги  кололо  острым,
словно со стен замка издавна сбрасывали сюда рыбьи и птичьи  кости.  Топот
копыт  быстро  удалялся,  Олег   бросился   вдогонку,   сразу   расстегнул
душегрейку. Земля под босыми ногами приятно холодила  ступни,  воздух  был
по-утреннему прохладный и острый, как дамасская сабля. В беге разогреется,
но пока надо хранить холод, а не тепло -- ведь арбалетчик  пустил  коня  в
ровный галоп, щадя  силы  коня,  явно  скакать  долго.  Редко  кто  знает,
завороженный мощью конских мышц, а также придавленный  собственной  ленью,
что нет на свете коня, который пробежит быстрее и дальше  человека!  Ежели
условиться бежать на полверсты -- конь еще худо-бедно обойдет,  но  дальше
запалится, а то и падет, а человек готов бежать десяток и больше  верст  с
той же прыткостью, да еще в полных доспехах.  Русичей  приучали  бегать  в
панцире, держа щит и топор,  двуручный  меч  --  на  перевязи  за  спиной,
швыряльные ножи на поясе или под полой  в  тайнике,  а  короткий  скифский
меч-акинак за голенищем сапога, его уже привыкли звать ножным мечом, а  то
и проще -- ножом.
     Дорожная пыль вздымалась тончайшим облачком, Олег на бегу посматривал
то на быстро светлеющее небо, то на изредка поблескивающую далеко  впереди
искорку -- металлическую пластинку на ложе арбалета. Стук копыт  в  ночном
безмолвии доносился ясно, -- еще даже птицы не проснулись, молчали, а  его
босые ступни поднимали пыль бесшумно.
     Наконец стук копыт почти затих, но уже в бледном рассвете Олег  видел
смутно темнеющие впереди на дороге следы. Далекий край земли розовел; если
арбалетчик свернет, вломится в заросли, то не сложно проследить по  следу.
Отпечатки копыт, сломанные ветви, истоптанная трава -- все укажет опытному
глазу, куда скрылся всадник.
     Дыхание пошло из груди сиплое, жаркое. Горло пересохло, и Олег понял,
что начал уставать, как выброшенная на берег огромная рыба.  В  пещере  не
разбегаешься, отвык от нагрузок, на одном опыте не выедешь,  надо  кое-что
еще...
     Задыхаясь от бега, он внезапно подумал, что у арбалетчика тоже  может
хватить опыта, да помимо может  отыскаться  что-либо  опасное,  как  змея,
затаившаяся в гнилой листве, под трухлявой колодой или в пустом  лошадином
черепе...
     Следы с дороги ушли внезапно. Он едва  не  пробежал  мимо,  но  успел
вломиться в кусты, сразу увидел глубокие оттиски копыт во  влажной  земле.
Впереди чувствовалась прохлада ручья. По этой прохладе Олег уже  нарисовал
бы его изгибы, знал глубину и мог перечислить травы и  цветы  на  берегах.
Снова донесся стук копыт. Теперь конь шагал мерно, сочно хрустели  толстые
стебли, переполненные соком.
     В небе уже пламенели облака, рассвет с облаков сошел на землю,  песок
стал оранжевый, заблестел, а трава заискрилась всем богатством зелени.
     В двух-трех сотнях шагов впереди на излучине ручья виднелся шалаш  из
свежесрубленных веток. Плел умелец. Олег с трудом вычленил покатые  стенки
из окружающей зелени. Всадник с арбалетом за плечами ехал прямо к  шалашу.
Когда он был в десятке шагов, из кустов справа вышел низкорослый человек в
длинном зеленом халате, в руках у него был простой лук из ясеневой  палки,
но с туго натянутой тетивой.
     Всадник успокаивающе помахал еще издали:
     -- Свой! Хозяин, тебя трудно застать врасплох, верно?
     -- Как выполнил? -- прервал человек в зеленом халате.
     -- Пришпилил, как  жабу,  прямо  к  спинке  кровати.  Этот  франкский
арбалет бьет страшно! Только натягивать тетиву воротом очень  долго...  Да
еще эта проклятая двойная тяга...
     Он соскочил на землю, похлопал разгоряченного коня по шее, расседлал,
взвалил седло и сбрую на плечи:
     -- Хороший конь, несся как ветер... Чукан и Гекса не вернулись еще?
     -- У них работка потруднее, -- ответил  человек  в  халате.--  Рыцарь
смел, без доспехов под кустом не присядет. Его еще  подстеречь  надо.  Это
тебе не стрелу выпустить в безоружного паломника!
     Всадник удерживал разгоряченного коня,  что  рвался  к  ледяной  воде
ручья, похлопывал, оглаживал, ответил недовольно:
     -- Этот паломник больше похож на медведя! Я все время чуял опасность,
хотя он без доспехов, даже без оружия!
     Олег  вытащил  швыряльные  ножи,  прикинул  взглядом  расстояние   до
арбалетчика и его хозяина.  Сердце  бешено  колотилось,  протестуя  против
внезапной остановки после  бега.  Со  лба  катились  крупные  капли  пота,
прорывались через плотину бровей, щипали глаза, пальцы увлажнились, он  то
и дело вытирал о колени.
     Человек  в  зеленом  халате  с  мрачным  одобрением  посматривал   на
арбалетчика, тот водил коня  по  кругу,  остужая,  не  давая  распаренному
напиться ледяной воды:
     --  Дело  сделано...  Надеюсь  сделано!  Чукан  и  Гекса   не   знали
промахов... Подумать только, пять тысяч динаров за чашу! С ума сойти.
     -- Серебряных? -- спросил арбалетчик, лицо его расплылось  в  широкой
гримасе.
     -- Золотых, дурень. Ты  за  один  выстрел  заработал  тысячу  золотых
динаров! Понял? Где бы ты еще так заработал?
     Всадник изумленно покачал головой:
     -- Тысячу золотых?
     -- Тысячу. Чукан и Гекса тоже по тысяче. Две мои, я  все  придумал  и
нацелил вас -- умелых с ножами и стрелами, но слабых на мозги.
     -- Я не спорю, -- сказал арбалетчик  поспешно.--  Ты  всегда  получал
большую долю. Но мы никогда столько  не...  Здесь  что-то  не  так.  Когда
короля прошили стрелами, пройдя через три  кордона  телохранителей,  и  то
заплатили меньше. А здесь -- убить  рыцаря  с  паломником,  забрать  чашу?
Всего только.
     -- Нам какое дело? Ты свое исполняй, а что и зачем --  не  спрашивай.
Вообще-то я понял, что можно было бы только чашу забрать, но  с  этим  уже
раз оплошали. То ли воровали, то ли отнимали...
     -- Понятно, мертвые вернуть на смогут. Тысяча золотых, Ганим! Да я за
эти деньги...
     На спине арбалетчика ерзал тяжелый арбалет с  длинным  отполированным
прикладом, и Олег выждал, когда  он,  ведя  коня,  повернулся  лицом.  Нож
серебристой рыбкой выскользнул из руки Олега, тут же он перехватил  второй
нож, с силой метнул в спину человека в зеленом халате, которого арбалетчик
назвал Ганимом. Арбалетчик вскинул руки,  словно  пытался  взлететь,  упал
навзничь, выронив повод коня, застыл с раскрытым в безмолвном крике  ртом:
в кровавой булькающей каше на месте правого глаза торчала рукоять ножа.
     Человек в зеленом халате стоял спиной, но  звериное  чутье  заставило
развернуться. Он мгновенно натянул лук, стрела сорвалась  с  тетивы.  Олег
качнулся в сторону, поймал стрелу рукой. Человек  в  халате,  зло  оскалив
зубы, скреб ногтями рукоять ножа, что торчала  посредине  груди,  проломив
грудной хрящ. Он начал натягивать лук снова.  Олег  стоял  уже  в  десятке
шагов от него, напрягся, и Ганим несколько раз натягивал и  отпускал  лук,
ловя момент: если паломник сумел ухватить стрелу  левой  рукой,  то  может
поймать и правой...
     Наконец пальцы  расжались,  он  без  сил  опустился  на  колени.  Лук
вывалился из рук. Глаза сверкнули и погасли, он повалился на бок,  неловко
подвернув руку. Под ним расползалась лужа крови, свободная рука  поскребла
землю и застыла. Олег зашел сбоку, проговорил, остановившись в трех шагах:
     -- Этот  прием  знаю.  Ты  не  мертв,  отпусти  рукоять  моего  ножа.
Повернись ко мне.
     Ганим не двигался, пальцы слабо задрожали, выпрямились. Олег зашел со
спины, пинком перевернул, тут же отодвинулся. Ганим внезапно прыгнул прямо
с земли: левая рука швырнула горсть земли в лицо, а правая  выдернула  нож
из собственной груди, молниеносно ударила без размаха, целясь в то  место,
где должен был стоять Олег. Но горсть земли пролетела  мимо,  Олег  локтем
отбил нож, схватил за кисть и свирепо вывернул. Ганим вскрикнул, рухнул на
колени.
     Олег вывернул сильнее, кости  затрещали,  слышался  хруст  лопающихся
сухожилий. Ганим уткнулся лицом в мокрую от крови землю, из  груди  теперь
хлестала тонкая струйка неровными толчками в такт трепыхающемуся сердцу.
     -- Я не промахнулся, -- проговорил Олег с нажимом в голосе.-- Я хотел
спросить, лишь потому ты еще жив... Кто дал пять тысяч золотых?
     Ганим с трудом вывернул облепленное кровавой грязью лицо. Рот и глаза
были залеплены, он прохрипел:
     -- Вас раздавят обоих... Против такой силы еще никто не выстоял!
     -- Имена! -- потребовал Олег. Он вывернул руку,  хрустнули  последние
хрящи, Ганим перестал дергаться. Он быстро слабел от  потери  крови.  Олег
ударил по ключице, услышал сухой хруст, ухватился за обломки,  тонкие  как
птичьи кости, с силой  начал  тереть  окровавленными  концами,  откуда  из
середки вытекал костный мозг, потребовал люто:
     -- Говори! Говори быстро!
     Ганим хрипел от дикой боли, дергался, на губах выступила  пена.  Олег
ухватил другой рукой за срамные уды, с силой сжал.  Ганима  подбросило  от
боли, лицо из мертвенно бледного стало черным, с губ сорвался хрип:
     -- Скажу... Это был сам...
     Его подбросило, тело дернулось и  вытянулось  как  бревно.  Пробежала
дрожь, как по траве  от  ветра,  он  застыл.  Лицо  было  страшнее  чем  у
удавленника, в вытаращенных глазах застыл ужас. Олег вздохнул, закрыл  ему
глаза, сложил руки крестом на груди.
     Арбалетчик не двигался, лезвие ножа проникло  глубоко  в  мозг.  Олег
осторожно потащил  за  рукоять,  преодолевая  сопротивление,  стараясь  не
забрызгаться, тщательно вытер лезвия, прежде чем сунуть в чехлы. Оба  ножа
с неохотой опустились в гнезда, словно мечи из песен менестрелей,  которые
визжали от счастья -- мечи, не менестрели, -- покидая ножны, и плакали  от
горя, оставляя битву.
     Обыскивая шалаш, наткнулся на тщательно упрятанный кожаный мешочек  с
золотыми монетами. Прикинул вес на руке, если золотые динары, то не меньше
пяти тысяч... Кто-то очень сильно жаждет получить чашу. Настолько  сильно,
что лишь попутно велит  убить  рыцаря,  героя  взятия  Иерусалима,  и  его
неприметного спутника, мирного паломника. Сейчас рыцарь отбивается от двух
убийц, если уже не... В рыцарских турнирах мог быть непобедимым, в  мощной
рыцарской атаке тоже герой, но сарацинские ассасины --  орешки  потруднее.
Бедный рыцарь уже, может, лежит  с  перерезанным  горлом,  окропляя  землю
горячей кровью!
     Он перепрятал  золото,  начал  ходить  вокруг  шалаша  расширяющимися
кругами. Конских следов множество, на влажной земле вокруг  ручья  подковы
отпечатались отчетливо,  легко  пересчитать  каждый  гвоздик,  щербинку  в
железной подкове, но солнце поднялось высоко над головой, прежде чем  Олег
вычислил коня  таинственного  нанимателя,  владельца  пяти  тысяч  золотых
динаров.
     Олег побежал, на бегу всматриваясь в следы на земле, примятую  траву,
вслушиваясь в птичьи крики, треск кузнечиков. Степь живет цельной  жизнью,
опытное ухо легко поймет на одном краю степи или пустыни, что творится  на
другом.
     Он бежал широкими шагами, локти чуть оттопырил,  давая  груди  дышать
глубоко, мощно,  не  сдавливая  сердце.  Из  куста  в  сотне  шагов  слева
выпорхнула сорока,  заверещала  возмущенно.  Олег  тут  же  замедлил  бег,
перешел на  шаг,  глаза  не  оставляли  подозрительного  куста,  а  ладонь
опустилась на рукоять ножа.
     Его глаза все еще всматривались в  завесу  зеленых  листьев,  пытаясь
проникнуть за куст, когда сзади раздался негромкий голос:
     -- Повернись, раб! Из-за толстой валежины поднялся во весь рост сухой
жилистый человек в тонкой кольчуге с широким воротом, с хазарским мечом на
поясе. В руках у него был лук, а стрела лежала на тетиве. Это был  Тернак,
охотник-людолов, тот самый, что  остановил  Олега  в  его  возвращении  на
родину и велел Абдулле доставить в каменоломню барона Оцета.
     -- Не ожидал?  --  бросил  он.  Глаза  люто  щурились,  верхняя  губа
вздернулась, как у  зверя,  показывая  желтые  зубы.--  Не  ты  ли  с  тем
меднолобым рыцарем устроил мятеж? Впрочем, это неважно. В замке уже другие
хозяева. Как я понял, тебе удалось убить  Ганима  и  его  наемника.  Я  не
особенно любил их, но не люблю и тех, кому удается убивать таких...
     Он не подыскал слова, а руки его тем временем быстро натянули тетиву.
Он ожидал увидеть страх на лице сбежавшего раба, жаждал увидеть,  но  Олег
изо всех сил держал лицо непроницаемым, хотя мысли прыгали, как пескари на
горячей сковородке. Как очутился здесь Тернак? Неужели преследовал их  всю
дорогу?
     -- Это ты нанял Ганима? -- спросил он не шевелясь.
     Тернак ухмыльнулся, в глазах горела злоба:
     -- В аду все знают. Расспроси, расскажут!
     Он прицелился в Олега. Острый наконечник стрелы смотрел то в лицо, то
в грудь. Олег не двигался, лишь спросил:
     -- Почему твой напарник прячется? Теперь мог бы уже выйти.
     -- Какой напарник?
     -- Из того куста вылетела сорока...
     Олег указал пальцем. Тернак не повел и глазом, сказал с усмешкой:
     -- Я не новичок, чтобы попасться в такую простую ловушку.
     Звонко щелкнула тетива. Олег качнулся в сторону, хотел  было  хватать
летящую стрелу, но в последний  миг  передумал  --  что  будет  делать  со
стрелой в руке, когда Тернак выхватит  меч?  --  его  рука  взметнулась  к
швыряльному ножу.
     Тернак, как оказалось, знал боевые приемы. Олег понял поздно.  Ощутил
удар в бок, лапнул ушибленное место  --  в  боку  торчала  стрела!  Тернак
улыбался  --  перехитрил!  --  его  пальцы  еще  сжимали  лук,  но  улыбка
оставалась, словно вырезанная на дереве: в груди торчал нож.
     Олег подошел, пинком  вышиб  лук.  В  боку  растекалась  боль,  кровь
стекала по одежде, капала на сухую землю. Сцепив  зубы,  ощупал  стрелу  и
ушибленное  место,  обнаружил  с  облегчением,  что  железный   наконечник
скользнул по ребру, процарапав кость, а с той стороны под  кожей  вздулась
шишка, словно там прятался орех.
     Задержав дыхание, он воткнул стрелу  глубже,  едва  не  свихнул  шею,
пытаясь рассмотреть место,  где  выйдет  наконечник.  Выпуклость  вздулась
сильнее, натянулась, заблестела под жгучим солнцем и вдруг опала,  оставив
красный от крови острый кончик железа. Брызнула кровь из новой раны.  Олег
быстро продвинул стрелу  дальше,  пока  зазубренный  наконечник  не  вылез
полностью, с тихой руганью переломил деревянный прут, а стрелу выдернул  с
этой стороны. Кровь освобожденно текла из сквозной  раны  с  двух  концов.
Олег  торопливо  наклонился   к   мертвому,   намереваясь   снять   чалму,
использовать тонкую ткань для перевязки.
     Густой голос, больше похожий на рев, угрюмо приказал сзади:
     -- Застынь!.. Перевязывать не надо.
     Олег медленно обернулся. Слева из-за кустов, откуда раньше выпорхнула
испуганная сорока, поднялся менестрель Горвеля. В дорожной одежде, бледное
злое лицо напряжено, глаза ловят каждое движение Олега. В руках  небольшой
лук из турьих рогов, на поясе кривой меч  и  длинный  узкий  кинжал.  Олег
бросил беспомощный взгляд на нож, что по самую рукоять погрузился в  грудь
Тернака. Менестрель перехватил его взгляд, кивнул:
     -- Пусть останется. А ты не двигайся. Я люблю  смотреть,  как  льется
кровь, даже если пролил ее не я.
     Он зло улыбался, Олег видел в болотных  глазах  триумф,  наслаждение.
Менестрель мог убить его, выстрелив в спину, мог стрелять из-за кустов, но
проклятый паломник умер бы, не узнав, кто его убил, не  помучавшись,  даже
не сообразив, что хотя он сразил Тернака, Ганима и наемника, но  есть  еще
более сильные, более умелые. Сильный и умелый менестрель будет  ходить  по
земле, а кости паломника растащат звери...
     -- Это ты нанял Ганима? -- спросил Олег упавшим голосом.
     Он пошатывался, кровь струилась по ноге, впитывалась в сухую землю. В
сапоге стало мокро, горячо. Менестрель, не отвечая, оскалил зубы, медленно
натянул тетиву, глядя прямо в  глаза  Олегу.  Он  несколько  раз  отпускал
тетиву, снова натягивал. Несмотря на ухмылку, глаза были настороженные, он
не упускал ни  малейшего  движения,  следил  за  мышцами  паломника.  Олег
попытался качнуться в сторону, но в боку  стрельнуло  болью,  ноги  начали
подкашиваться. В ушах уже звенело от  потери  крови.  Он  чувствовал,  что
сильно побледнел, видел это по ухмылке менестреля, торжествующим глазам.
     -- Я сделаю чашу из твоего черепа! -- сказал он  обещающе.--  Ты  был
могучим воином...
     -- Ты нанял Ганима?
     Он видел злую ухмылку,  блестящие  глаза,  остальное  расплывалось  в
жарком мареве. Внезапно краем глаза уловил движение слева,  скосил  глаза.
Тернак как ухватился сразу за рукоять ножа, что торчал в его груди, так  и
держался, теперь пальцы медленно слабели, один  за  другим  отрывались  от
рукояти, через миг рука упадет в траву...
     -- Тернак, -- сказал Олег настойчиво.-- Бросай в него нож!
     Менестрель на миг скосил глаза, рука Тернака шумно упала, скрывшись в
траве,  и  менестрель  быстро  выстрелил.  Стрела  с  силой  ударила   под
запрокинутый подбородок Тернака, вонзилась почти по оперение.
     Олег прыгнул назад  и  в  сторону  в  тот  самый  миг,  когда  стрела
сорвалась с тетивы, полетел вниз в овраг, проломился  через  кусты,  долго
катился, свернувшись в клубок, пока не достиг дна оврага.  Густые  заросли
смягчили падение, и Олег поспешно полез наверх и в сторону.  Кровь  капала
на траву, голова кружилась, а перед глазами мелькали крупные черные  мухи.
Перекосившись, вытащил второй швыряльный  нож,  зажал  рукоять  в  ладони.
Менестрель уверен, что у него только один нож,  который  остался  в  груди
Тернака. Он сам заставил его так думать, когда жадно смотрел на  тот  нож,
теперь есть малая возможность обхитрить, хотя менестрель --  не  чета  тем
троим, это умелый и опытный убийца. Странно, что он скитается под  личиной
менестреля...
     Наверху зашелестело. Менестрель медленно  спускался  по  склону.  Лук
оставался в руках, стрела лежала на тетиве. Он не отрывал взгляд от  пятен
крови на земле и листьях, но  не  бежал,  шел  осторожно,  всматривался  в
каждый стебель.  Он  тоже  не  пропускал  без  внимания  ни  вспрыгнувшего
кузнечика, ни  шныряющую  в  траве  ящерицу,  но  одновременно  словно  бы
замечал, что делается по сторонам и даже за спиной.
     Олег мысленно похлопал себя по плечу: вовремя  ушел  со  дна  оврага.
Теперь лежал затаившись почти на открытом месте, среди травы, но  к  таким
местам не присматриваются, когда по сторонам торчат густые кусты.  Раненая
жертва обычно прячется за ветвями, н