они проскакивали открытые пространства,
иной раз едва не  сталкиваясь  с  деловитыми  чертями.  На  кольях  висели
отрубленные  головы,  кровь  темными  струйками  бежала  по  дереву,  лица
дергались в судорогах, в выпученных глазах стояла боль. Они провожали двух
людей покрасневшими белками, губы кривились, но не хрипа  не  вылетало  из
перекошенных ртов, лишенных глоток...
     Дальше лунный свет выхватил из тьмы ряд высоких кольев, белесые,  как
придонные рыбы, тела на вершинах. Чем ближе подходили, чем больше холодела
кровь  от  хрипов  и  стонов  несчастных,  что  постоянно  чувствуют,  как
заостренное дерево разрывает им плоть. Олег шаг  не  прибавил,  лишь  чуть
отвернул голову, а Томаса трясло, он схватил себя обеими руками за  голову
и сжал, пытаясь заглушить страшные звуки рвущегося мяса, и  только  страх,
что уже отстал от калики заставил ослабевшие ноги двигаться быстрее.
     В одном месте Томас  успел  увидел  прикованного  к  стене  огромного
человека.  Широкие  плечи  и  могучая  грудь  говорили   о   его   великих
достоинствах, как могучие руки -- о исполинской силе.  Томасу  почудилось,
что тело прикованного словно бы струится, лишь потом понял с  содроганием,
что тот с ног до головы покрыт полчищами злых ос.
     Калика кивнул привязанному великану:
     -- А, Керсасп... Прости, но за нами и так погоня.
     Когда ушли далеко, Томас шепнул, косясь через плечо  на  оставленного
гиганта:
     -- За что он здесь?
     -- Загасил огонь ударом  палицы,--  буркнул  Олег.--  Как  видишь,  в
старину за что только не карали.
     Томас удивился:
     -- Я сам видел как сарацины бросили одного в костер только за то, что
тот плюнул в огонь. Справедливо! Разве в огонь можно плевать?.. А тут  ему
еще и добавят.

     Воздух был сухой и горячий, вскоре увидели впереди страшное  багровое
зарево. Только горело не  само  небо,  а  земля.  Осторожно  приблизились,
закрывая лицо руками от жара, там текла огненная река. В ней несло  людей,
что страшно  кричали  и  пытались  выбраться,  но  берег  был  крут,  руки
несчастных не доставали до края.
     Томас с содроганием смотрел, вздыхал, спросил сдавленно:
     -- За что их так?
     -- Откуда я знаю? -- огрызнулся Олег.-- Это тебе знать лучше. Ваш ад,
христианский!
     Несчастные горели, но не сгорали, страшно было смотреть, как пытаются
выскочить из сжигающего жара, но от усилий уходили в горящую тяжелую массу
с головой. Томас шел по краю, стараясь не смотреть на казнимых, но все  же
бросал взгляды  украдкой,  вдруг  остановился,  всматриваясь  в  человека,
которого несло вдоль самого  берега,  тот  молча  хватался  окровавленными
руками, на голове чудом  сохранился  шлем,  сейчас  докрасна  раскаленный,
пышущий жаром.
     Его упорно тащило вдоль берега, он стонал сквозь зубы, но всякий  раз
пытался ухватиться,  хотя  ему  приходилось  из-за  железного  шлема  хуже
других: срывался и погружался с  головой,  а  выныривал  намного  ниже  по
течению.
     Томас наклонился с криком:
     -- Кто ты, доблестный?
     Человек, которого несло уже мимо, хрипло прокричал:
     -- Эдвин Торнхейм... из рода Белунгов...
     Томас упал животом на берег, протянул  руку  и,  вскрикнув  от  боли,
успел ухватить за скрюченные пальцы обреченного. На  долгий  страшный  миг
показалось,  что  течение  и  тяжелый  Эдвин  увлекут  в  огненную   реку,
ухватиться не за что, а калика уже убрел далеко, но Томас боролся изо всех
сил, рвал жилы, кряхтел, стонал и плакал от ожогов, но устоял, а сэр Эдвин
ухитрился ухватиться другой рукой за край берега,  с  усилием  подтянулся.
Томас ухватил его за голое плечо, горячее и с бегущими  язычками  пламени,
подтащил, и Эдвин тяжело перевалился на берег.
     Мгновение он лежал, дыша хрипло.  Огоньки  медленно  гасли  по  всему
телу, потом с натугой перекатился в сторону от реки. Томас  с  облегчением
поймал вдали взглядом калику. Освещенный красным пламенем,  тот  стоял  на
излучине, махал рукой. Томас помахал в ответ, спросил жадно:
     -- Доблестный сэр Торнхейм, знаете ли здешние места?
     -- Нет,-- прозвучал хриплый ответ. Обгорелое  лицо  казнимого  рыцаря
было страшным,-- меня занесло издали... и я никогда не покидал реки... Кто
ты, доблестный рыцарь?
     -- Томас Мальтон  из  Гисленда,--  ответил  Томас  с  достоинством.--
Прости, благородный рыцарь, но я должен спешить... Ты уж, если попытаешься
выбраться, выбирайся. А мы... у нас свой квест.
     Он повернулся догонять Олега, как услышал потрясенный вскрик:
     -- Благороднейший сэр Томас... у вас есть тень?
     Томас с недоумением оглянулся. Тень за ним следовала,  как  следовала
всю жизнь:
     -- Ну и что?
     -- Но ведь... -- прошептал спасенный рыцарь,-- тень бывает  только  у
живых!
     --  Ну  и  что?   --   повторил   Томас   с   некоторым   благородным
раздражением.-- Я и есть живой. А что тень... Так вон  у  сэра  калики  их
две!
     Он  поспешил  к  Олегу,  оставив  рыцаря  с   отвисшей   челюстью   и
распростертыми руками. Успел подумать, что надо не забыть спросить, почему
за ним ходит одна, а за каликой две,  но  когда  увидел  Олега,  красного,
подсвеченного снизу багровым  огнем,  тот  показался  порождением  адского
огня, только зеленые глаза горят  холодным  пламенем,  и  все  посторонние
мысли вылетели, как легкая зола из печи под ударом брошенного полена.
     --  Крестоносцы,--  проговорил  Олег  насмешливо,--  братство...  Как
спешишь освободить земляка!.. Но, может быть, это и есть самый закоренелый
преступник на свете?
     -- Не думаю,-- буркнул Томас.
     -- Почему?
     -- Чую.
     Олег с той же насмешкой развел руками:
     -- Ну, это довод... А как же тогда о всеобщей справедливости?
     Томас огрызнулся:
     -- Сэр калика! Разговоры о справедливости далеко  заведут!  А  доброе
дело надо творить немедля. И не по расчету... по расчету  доброе  дело  не
сделать, а подчинясь самому великому владыке!
     -- Кому же?
     -- Сердцу.
     Олег скривился. Владыка, который должен править миром -- это ум, а не
суматошное сердце. Хорошо, рыцарь не сказал, что самый великий владыка  --
Христос... Впрочем, обиняком сказал. Ведь Христос -- это любовь, как там у
них сказано, а любовь идет не от ума.
     -- Ладно, пойдем, спасатель.
     -- Олег,-- сказал Томас уже в спину,--  неужели  не  чувствуешь,  что
есть нечто даже выше справедливости?
     -- Ничего нет,-- бросил Олег, не оборачиваясь.
     -- Есть, Олег, есть.
     -- Что?
     -- То, чего в языческих верах не было.
     -- Так что же?
     -- Милосердие.

     Луна медленно опускалась к закату. Томас предположил, что  после  нее
взойдет солнце, но калика хладнокровно заметил, что это раньше тут  ходило
черное солнце, а теперь и его нет, одна луна вместо  него.  А  когда  луна
опустится, то настанет Великая Тьма. Глаза хоть выколи, звезд здесь нет, в
преисподней везде станет темнее, чем в  трех  подвалах,  запертых  на  три
засова.
     Тяжелые ноги почти не отрывались  от  земли.  Томас  чувствовал,  что
пусть наступит Самая Великая Тьма, только бы копытные по нему не топтались
в потемках, когда заснет как пес прямо на дороге, если тут есть дороги.
     Он слишком отстал от Олега, и еще от усталости поздно услышал  частый
перестук копыт. Когда рука запоздало ухватилась за рукоять  меча,  впереди
на дорогу высыпало с десяток чертей в простых доспехах,  но  со  щитами  и
боевыми трезубцами. Лунный свет холодно и недобро  блестел  на  отточенных
кончиках, а глаза чертей были багровые, в них плясало адское пламя.
     Томас отступил  на  шаг,  все-таки  вытащил  меч,  увидел,  как  Олег
обернулся, вскинул руки  в  горестном  жесте  и  бросился  обратно.  Томас
коротко оглянулся, туда тоже сбегались черти, отрезая отступление.
     Он покрепче сжал рукоять меча, от усталости  чувствовал,  что  держит
целое бревно, но калика не успевает,  надо  жизнь  продать  дороже,  черти
медлят, и лишь когда земля начала вздрагивать от тяжелой поступи, он повел
глазами по сторонам, спина напряглась, волосы на затылке зашевелились.
     Со стороны скал к ним неспешно двигался гигантский пурпурный черт. На
голове блистал царственный шлем,  на  котором  развевались  пышные  перья,
забрало скрывало лицо, доспехи отливали червонным  золотом.  Шаг  его  был
неспешен, во  всей  фигуре  чувствовалось  врожденное  достоинство.  Томас
разглядел  на  локте   левой   руки   небольшой   щит,   стал   пристально
всматриваться, спеша понять.
     Щит, как и ожидалось, черного цвета, центральную часть занимает  лев,
так сперва показалось, затем рассмотрел, что лев представлен идущим, а  не
стоящим, как принято, на  задних  лапах,  хвост  падает  не  на  спину,  а
напротив, поднят кверху и откинут. Так что  это  не  лев,  а  львоподобный
леопард, что сразу дало Томасу полное представление о рыцаре. Тот  в  свою
очередь внимательно разглядывал Томаса. Оглянулся на подбежавшего  калику,
тот готов с ходу  ворваться  в  схватку,  но  рыцарь  остановил  небрежным
движением длани, снова  всмотрелся  в  Томаса,  уже  с  интересом,  сказал
грохочущим голосом:
     -- Так... это все тот же рыцарь...
     Томас проговорил с достоинством:
     -- Назовите ваше имя, сэр маркграф, владетельный барон трех городов и
предводитель конного воинства... Здесь темно, я не различаю ваш девиз... И
если  не  соблаговолите  поднять  забрало,  я  вынужден  буду  по  законам
рыцарства вступить в бой.
     Рыцарь оглянулся,  сделал  знак  своим  воинам  отодвинуться.  Калика
подошел, мрачный и злой, встал рядом  с  Томасом.  Незнакомый  рыцарь,  да
видно же что за рыцарь, вон рога по обе стороны шлема как у викинга, всего
на голову выше Томаса и Олега, но в груди шире почти вдвое,  могучие  руки
похожи на узловатые стволы деревьев. Багровые пластины  груди,  выкованные
адом, отливают червонным золотом. Неспешным жестом,  словно  возжелав  так
сделать сам, а не по требованию  Томаса,  он  поднял  забрало.  На  Томаса
взглянула заросшая черной шерстью звериная  морда,  похожая  на  медвежью.
Маленькие глазки,  спрятанные  глубоко  под  нависающие  надбровные  дуги,
блеснули колкими огоньками:
     -- Это не мое дело, зачем и к кому пришли. Но мой щит урежут, а то  и
вырвут когти у моего зверя, если я не отвечу тем же...
     Он наконец вытащил меч, Томас напрягся и приготовился отразить  удар,
но рыцарь лишь протянул его в сторону каменной  стены.  С  кончика  лезвия
сорвалась длинная слепящая молния, багровая, с  которой  тут  же  закапала
кровь. Молния вонзилась в стену, там  загрохотало,  раздвинулась  трещина.
Загрохотало громче, трещина  превратилась  в  широкий  проход.  В  глубине
вспыхнул мерцающий свет, видны были  толпы  роскошных  женщин,  которые  с
плачем рвали колючий терновник.
     Рыцарь проговорил с надменностью высокорожденного:
     -- Я сам урежу щит или опущу  зверю  хвост,  если  позволю  уйти  без
подарка. Я готов отдать любую из  этих  женщин.  Правда,  как  вывести  из
преисподней -- не мое дело, но сейчас -- выбирайте!
     Томас смотрел налитыми глазами в пещеру, там  тепло  и  сухо,  но  не
признаваться же, что не до женщин, борщу б горячего, а самих  женщин  лишь
согнал бы с ложа, чтобы рухнуть, не снимая доспехов.
     Олег  быстро  посмотрел  на  странного  рыцаря,  на  Томаса,  перевел
дыхание, сказал с привычной уже Томасу ехидцей
     -- Сэр рыцарь, что скажешь? Это не  просто  красивый  жест.  Здесь  в
самом деле самые красивые женщины мира!.. И самые совершенные.
     Томас спросил хмуро:
     -- А почему самые совершенные?
     -- В них собраны все пороки мира.
     Томас с великой надменностью отвернулся,  но  встретился  взглядом  с
колючими глазками рыцаря.  Олег,  видя,  что  пока  обходятся  без  драки,
смотрел с великим интересом. Мир меняется, не зря  взялся  помогать  этому
рыцарю, ибо в нем весь сегодняшний мир с его вчерашним  днем,  когда  одна
часть рыцарской души... или плоти,  рвется  к  этим  женщинам,  а  другая,
которая из завтрашнего дня -- каким он будет? -- отвергает, что для мужчин
вчерашнего дня просто немыслимо.
     -- Язычники,-- процедил Томас сквозь зубы с великой надменностью.-- У
вас даже во храмах жрицы предавались плотским утехам со всеми желающими! Я
знаю, полковой прелат всс-е-е-е рассказал! Каждую ночь, а ночи в Сарацинии
жаркие,  рассказывал  со  всеми   подробностями,   дабы   мы   прониклись,
прочувствовали все оттенки  этого  омерзительнейшего  из  грехов!  Нет,  я
верен... мне б сейчас... гм...  Спасибо,  сэр  рыцарь,  но  если  все  еще
считаешь себя должником за такой пустячок, то укажи дорогу  к  замку  сэра
Вельзевула... И будешь свободным от всякого долга!
     Рыцарь оглянулся на своих слуг, властным жестом отогнал  еще  дальше.
На звериной морде появилось сомнение:
     -- Достаточно ли... Впрочем, ладно. Вам нужно свернуть чуть левее,  а
дальше никуда не сворачивать. Правда, придется идти через огненное  озеро,
но... это решать вам.
     Олег хмыкнул, а Томас спросил быстро:
     -- Каков девиз на щите сэра Вельзевула?
     -- "Есть только миг, ослепительный миг..."
     -- А герб?
     -- Вооруженный львоподобный леопард красного цвета  на  черном  поле,
хвост дракона, сверху падающая звезда с хвостом  налево,  волк  и  кабанья
голова. Еще добавлю, сэр рыцарь, что поверх  черного  поля  идет  короткая
золотая полоска...
     Олег  слушал  уже  с  нетерпеливым  недоумением,  зато  Томас   сразу
воскликнул:
     -- О, как я сразу не понял!.. Но в  этом  случае,  сэр  Вельзевул,  я
обязан... просто обязан вызвать вас на поединок, ежели держите  пленницей,
как я утверждаю, самую достойную и добродетельную женщину  на  всем  белом
свете. Ко всем ее бесспорным добродетелям, она еще и моя невеста!
     В  полутьме  за  спиной  черта-великана  загорелись  красные   глаза,
заворчало. Вельзевул грозно рыкнул, латники попятились. Вельзевул сумрачно
взглянул на Томаса:
     -- Как зовут?
     -- Яра,-- сказал Томас, поправился торопливо.--  Княжна  Ярослава  из
рода рюриковичей. Она... из мира живых, что,  вероятно,  делает  ее  особо
ценной добычей.
     Вельзевул вскинул брови:
     -- Ого!.. Да, это добыча... Нет, я о ней впервые слышу. Хотя странно,
о таком должны трезвонить во все колокола. Ну, это бред, что  первый  звон
-- чертям разгон. На самом деле колокольный звон мы любим,  сами  колокола
поставляем... Нет, сыр рыцарь. Твоей женщины у меня нет.
     Томас покачнулся, будто Вельзевул безжалостным словом  ударил  словно
боевым молотом:
     -- Но... тогда где же?
     -- Трудно сказать,-- прорычал Вельзевул.-- Это мог бы сделать,  кроме
меня, разве что сам Сатана. Да и то... при удаче.
     Он явно хотел что-то добавить, но, похоже, это граничило бы с выдачей
секретов своего лагеря, и  он  умолк,  плотно  сжав  губы.  Томас  кивнул,
благодарил за ценнейшую подсказку, поднял меч в  воинском  салюте,  рыцарь
кивнул латникам, те расступились. Олег, еще не веря себе, чувствовал,  что
на этот раз выбрались без драки не благодаря  ему,  а  благодаря  горячему
рыцарю, который везде ищет повод подраться. Томас, когда  вышли  из  круга
латников, оглянулся:
     -- Кстати, я много наслышан о Лилит... Она, да еще первая из  женщин,
Ева, здесь?
     Рыцарь-черт сожалеюще развел огромными руками:
     -- Ад не удержит Лилит. Как я слышал, она бывает здесь, когда  хочет.
На небеса сама не желает. А Еву еще ваш пророк, то бишь ваш бог,  вызволил
и увел с собой. Как и Адама.
     Томас отсалютовал мечом, черт, к изумлению Олега, ответил тем же, так
и прошли под чужими взглядами, пока не ощутили, что отряд  чертей  скрылся
из глаз.
     -- Томас, глазам не верю! Что у тебя за друзьяки в аду?
     Томас огрызнулся:
     -- Какой друзьяка? Выбирай слова, сэр калика!
     -- Но вы ж чуть не обнимались!
     -- Это лишь воинская учтивость. Ты не рассмотрел на нем пояс?
     -- Нет,-- ответил Олег озадаченно,-- а при чем пояс? Волшебный?
     -- Еще бы,-- проворчал Томас.-- Я всю ночь его шил!  Пальцы  поколол,
водянку натер. А этот медведь хитростью... ну, честно говоря, я сам дурака
свалял... словом, пояс пришлось подарить. А теперь он не хочет  оставаться
в долгу.
     Олег оглянулся:
     -- Гм... А не ударит в спину?
     Томас ужаснулся:
     -- Сэр калика! Как можно... Как язык поворачивается? Законы рыцарства
священны!
     -- Да?.. Ничего не понимаю.
     -- Сэр калика,-- сказал Томас с жалостью,-- пришел новый мир.. Все не
так, как было при диком язычестве, когда люди ели один  другого,  спали  с
тем, кто кого сгребет, того и... Он не  может  нарушить  законы,  ибо  эти
законы теперь внутри нас! Его загрызет изнутри, что он,  такой  сильный  и
могущественный, остался в долгу перед простым смертным. Это хуже, чем удар
меча между ушей!
     -- Между рогов,-- уточнил Олег.
     -- Пусть между рогов. Хотя и уши у него, наверное, тоже есть.
     -- Наверное,-- согласился Олег.-- Темно.

     Глава 8

     Когда  калика  вполголоса  выругался,  Томас  дернулся,   затравленно
оглянулся, но слева скала, муравей не взберется,  справа  пропасть,  сзади
изъеденная щелями гора, а навстречу мчится  быстрое  легконогое  существо,
залитое призрачным лунным светом...
     Донесся тяжелый грохот, земля начала подрагивать. Со  стены  сорвался
камешек, звонко щелкнул Томаса по голове. Олег все еще оглядывался,  искал
пути отступления, а Томас вскрикнул:
     -- Сюда бегут черти!
     -- Я думал, ангелы,-- прорычал Олег свирепо.-- Давай в эту щель...
     Незнакомец, ослепленный светом, заметил двух затаившихся людей в  тот
миг, когда почти наткнулся. Томас  ахнуть  не  успел,  как  по  его  груди
звякнуло железом, он непроизвольно взмахнул рукой, привычка старого бойца,
в его ладони оказалась  зажата  узкая  кисть  с  длинным  узким  кинжалом.
Бледный свет вырвал из  тьмы  круглое  девичье  лицо  с  круто  изогнутыми
бровями.
     -- Томас,-- прошипел Олег из тьмы.-- Быстрее, их там толпа!
     Томас сорвал с незнакомки покрывало, швырнул в сторону пропасти, а ее
быстро потащил, невзирая на  отчаянное  сопротивление,  вслед  за  Олегом.
Грохот нарастал, внезапно на черном небе возникли залитые  мертвым  светом
могучие  тела  мускулистых  бойцов.  Плечи  блестели  как   отполированные
морскими волнами валуны, головы росли прямо из массивных  тел,  тяжелых  и
несокрушимых.
     Томас зажимал рот,  женщина  сопротивлялась  все  слабее,  за  спиной
слышал тяжелое дыхание Олега. Звери замедлили бег, он видел, как двигались
их ноздри, вылавливая запахи, и сам услышал аромат  ее  волос,  в  которые
зарылся лицом.
     Вдруг  один  зверь  что-то  проревел,  остальные  повернули   головы.
Покрывало  висело  на  краю  пропасти,  слегка  шевелилось  под  движением
воздуха, так же лениво соскользнуло с камня, на миг показался  краешек,  и
оно исчезло.
     Зверь снова проревел, люто и повелительно,  звери  с  разбега  начали
прыгать в пропасть. Томас задержал дыхание, его ладонь  все  еще  зажимала
рот незнакомке. Последним прыгнул вожак. К великому  разочарованию  Томаса
за его спиной  развернулись  широкие  черные  крылья,  почти  невидимые  в
темноте, и он понял, что не дождется тяжелых шлепков множества тел.
     Женщина яростно стала освобождаться. Томас  удержал  ее  руку,  снова
блеснул нож. Он ощутил удар в бок, если бы не доспех, лезвие  поразило  бы
сердце. Удерживая, прошипел вполголоса:
     -- Да уймись ты!.. Вдруг мы не враги?
     Она перестала сопротивляться только на миг, затем  забарахталась  еще
яростнее. Томас едва удерживал этот маленький ураган:
     -- Перестань! Не видишь, мы тебе помогли!
     Она что-то вскрикнула, голосок показался ему птичьим щебетом,  звучал
красиво и мелодично.
     -- Олег, да скажи ей!
     Темные в ночи глаза  волхва  уставились  в  лицо  незнакомки.  Что-то
сказал на таком же птичьем  языке.  Томас  чувствовал,  как  тело  женщины
вздрогнуло, но