тяжкие
думы.
     Томас  в  самом  деле  только  раз  очнулся,  тихонько  сказал  Олегу
обеспокоенным тоном:
     -- Сэр калика, ты ж знаток по чарам...
     -- Ну-ну.
     -- Я заметил, что странные глаза нашей спутницы... я говорю о Яре.  Я
к ним, правда, привык... Даже нахожу нечто привлекательное... но я  видел,
как они становились зелеными!
     Олег удивился:
     -- Разве такое возможно?
     -- Я об этом и говорю. Не обошлось без  чар,  верно?  Зеленые  бывают
только у ведьм. Ты вон тоже ведьма, только самец.
     -- Гм... А в каких случаях они зеленели?
     -- Ну... Я оба раза беседовал с благородной  Кэтрин.  Мне  надо  было
кое-что узнать...
     Олег задумчиво покачал головой.
     -- Человек с зелеными глазами предрасположен к колдовству...  Как,  к
примеру, трус -- к монашеству, дурак с мускулами -- к рыцарству, человек с
тонкой душой -- к менестрельству, калека -- к работе  мозгами...  Но  если
глаза только на время становятся зелеными... не завидую тебе, сэр Томас!
     -- Что случилось? -- встревожился Томас.
     -- Она может становиться ведьмой  только  в  моменты  ярости.  А  сам
знаешь, в ярости мы мало создаем, а вот рушим...
     Томас опасливо перекрестился.
     -- Пресвятая Дева, спаси и помилуй! Надеюсь, она только  может  стать
ведьмой, но не станет.
     -- Не знаю, не знаю,  --  сказал  волхв  задумчиво.  --  Разгневанная
женщина способна на многое. На очень многое. Когда  они  счастливы,  тогда
круглые дуры, нич-ч-чего не замечают! А когда злы, то увидят  и  то,  чего
нет.
     Томас перекрестился еще усерднее.
     -- Пречистая Дева, заступись за своего рыцаря!
     Олег вздохнул:
     -- Только и надежды. Но больно не уповай, не уповай... Пречистая, сам
знаешь, тоже в юбке... Могут сговориться. Тогда тебе вовсе каюк.
     Томас растерянно смотрел на равнодушное лицо  калики.  В  синих,  как
небо, глазах стояли боль и растерянность.

     Дорога некоторое  время  шла  по  опушке  леса.  Когда  вынырнула  на
простор, там сошлись три дороги. Из далекого города  навстречу  шла  целая
процессия священников.  Во  главе  шествовал  епископ,  по  бокам  прелаты
держали в руках священные  реликвии  местного  значения.  Рослый  монах  в
черном нес большой раззолоченный ларец.
     Томас  поспешно  спешился,  преклонил  колено.  Епископ   перекрестил
рыцаря, в глазах священнослужителя была любовь и гордость за Томаса.
     -- Благословляю тебя, сын мой! Ты совершил великое деяние, великое  и
угодное Богу! Сколько героев уходили на  поиски  Святого  Грааля,  сколько
праведников, сколько подвижников! Но Господь в  своей  милости  вручил  ее
тебе, храбрый воин.
     Священники кивали, на Томаса  смотрели  с  обожанием.  Калику  и  Яру
вниманием обошли, все видели только коленопреклоненного рыцаря.
     Томас встал, еще раз перекрестился, сказал благочестиво:
     -- Господу было угодно избрать меня для этой нелегкой  работы.  Но  я
счастлив, что именно мне пришлось пронести Святой Грааль через  пустыни  и
леса, болота и реки, пробиваться через засады и западни, ибо  все,  что  я
делал, для любимой моей Британии!
     Епископ кивнул.
     -- Достойно сказано, сын мой. А теперь ты можешь передать драгоценную
чашу в наши руки. Мы поместим ее в часовню святого  Дункана.  Как  и  было
завещано Пророчеством.
     Монах  открыл  ларец  и  шагнул  к  Томасу.  На  лице   монаха   было
почтительнейшее благоговение, он не решался коснуться  чаши,  ждал,  когда
рыцарь опустит ее в ларец, а он только закроет и почтительно унесет.
     Томас взялся  за  мешочек.  Увидел  предостерегающий  взгляд  калики,
настороженное лицо Яры. Она ничего не подсказывала, только смотрела.
     Томас вздохнул:
     -- Не знаю, как ваших ушей достигла весть о моем прибытии...
     Сделал паузу, епископ кивнул понимающе.
     -- Пусть тебя это не тревожит. У церкви есть свои пути.
     -- Тайные для непосвященных?
     -- Есть вещи,  которые  родители  не  говорят  детям...  пока  те  не
вырастут. А вы все -- дети церкви. И ты, сын мой.
     Томас кивнул, его пальцы уже развязывали мешочек.
     -- Да ладно, разве я не спешу расстаться с вещью, из-за  которой  моя
жизнь все время висит на волоске? Только всем было ведомо,  что  настоящая
чаша у Иосифа Аримафейского, который поплыл на другом корабле!
     Среди священников пронесся  общих  вздох.  Монах  с  ларцом  медленно
повернулся к епископу, взгляд был грозен. Теперь он стоял выпрямившись,  и
Томас невольно подумал, что когда-то это был могучий боец.
     Епископ покачал головой.
     --  И  все-таки  нам  нужна  именно  эта  чаша.  Предначертание  было
нарушено, но Святой Грааль все-таки в Британии. Он у тебя в руках.
     Пальцы  Томаса  кое-как  распутали  веревку,   скользнули   вовнутрь.
Задумчивые глаза блеснули, лицо озарилось. Он несколько мгновений побыл  в
недвижимости, наконец вытащил пальцы и быстро завязал мешочек.
     Голос рыцаря был силен и резок:
     -- Сожалею, но я не понимаю, почему я должен поставить чашу именно  в
часовне святого Дункана!
     Епископ ахнул:
     -- Но... Пророчество... Предначертание!
     -- Почему я, нарушив одно, должен слепо следовать другому?
     За спинами монахов появились люди, в их лицах была мрачная угроза.  В
руках появились длинные ножи. Томас поднял руку, сзади послышался знакомый
свист мечей, которые выхватывают из ножен десятки рук.
     --  Нас  больше,  --  сказал  он.  --  Но  я  не  хочу   лить   кровь
соотечественников. Будем считать это ничьей.  Расступитесь!  Я  не  привык
сворачивать!

     Глава 7

     Дорога вывела на широкий луг. Слева журчал крохотный ручеек,  деревья
медленно  роняли  багровые  листья.  В  двух   десятках   шагов   впереди,
загораживая дорогу, высился на огромном коне могучий рыцарь. Он был весь в
стальных доспехах,  забрало  опущено,  длинное  копье  размером  со  ствол
молодого дерева было нацелено в сторону приближающихся всадников.
     В сторонке от дороги стоял шатер.  Слуги  и  оруженосец  вскочили  на
ноги, тыкали пальцами  в  сторону  Томаса.  На  шатре  развевался  красный
флажок. Рядом на дереве висел щит с гербом, при виде которого Томас грозно
сдвинул брови.
     -- Что-то знакомое? -- спросил Олег вполголоса.
     -- Подай-ка мне копье, -- ответил Томас.
     Олег поморщился.
     -- Опять задержка... Забыл,  что  сегодня  истекает  последний  день?
Давай я его сшибу одной стрелой. Ну, двумя.
     Яра услышала, подъехали ближе.
     -- Какой день?..
     Томас сказал торопливо:
     -- Это  поединок  рыцарей.  Мы  будем  драться  на  копьях,  если  те
сломаются...
     -- Сломаются, -- заверил калика, -- У таких  ребят,  как  ты,  всегда
ломаются. И в первый раз, и во второй, и в третий... Так что сразу  берись
за меч.
     Томас угрюмо наклонил голову.
     -- Я думаю, он тоже схватится за меч.
     -- Кто это?
     Сзади застучали копыта.  Подъехали  люди  Огрина  во  главе  с  сэром
Эдвином.  Лица  были  угрюмые,  глаза  зло  и  потерянно  сверкали  из-под
насупленных бровей. Сэр Эдвин был бледен, под  глазами  темные  круги.  Он
сразу постарел, сгорбился.
     -- Сэр Мангольд Сокрушающий, -- проговорил он потрясенно.  --  Откуда
он узнал, что ты уже здесь? Его меч на две ладони длиннее самого  длинного
меча в Британии. Его щит, как дверь, он в одиночку  ломает  ворота  замка,
пока на него бросают со стен камни и бревна!
     Яра смотрела с недоумением.
     -- Если он так силен, почему остался с детьми и стариками в Британии?
Он мог бы завоевать славу в походах, где ты завоевал славу!
     Сэр Эдвин сказал хрипло:
     -- А Мангольд тем временем прибрал к рукам их земли. И  не  только...
гм... земли.
     Яра смотрела непонимающе, как отважный Томас  потемнел  лицом,  плечи
опустились. Видно было как из шатра выскочил довольно высокий человек,  но
согнутый, суетящийся, заспешил к коням, что-то прокричал  оруженосцу,  тот
глазел  на  приближающийся  всадников,  снова   метнулся   к   шатру,   от
торопливости запутавшись в широком пологе.
     -- Марзельд, -- проговорил Томас медленно.
     В голосе рыцаря звучало такое отвращение, словно он проглотил толстую
жирную жабу. А сэр Эдвин с гадливостью поморщился:
     -- Понятно, что эта... эта мерзость здесь.
     -- А где ему быть еще? -- сказал Томас язвительно. -- Мерзавец. Такой
редкостный, что вон даже всезнающий сэр калика с ним не сталкивался.
     -- Не сталкивался, -- признался Олег.  --  Что  он  натворил?..  Сжег
сиротский приют? Устроил в пресвятой церкви коровник?..  Нарушил  верность
королю?
     Рыцари угрюмо и неприязненно  молчали.  А  Томас  покосился  на  Яру,
сказал нехотя:
     -- Заметил, что он одноглазый?
     -- Еще  бы  не  заметить.  Глаз  вытек,  всю  рожу  перекособенило...
Страшная харя, но внешность -- это для баб. Мы с любой хороши.
     Яра посмотрела на него холодно, а Томасу сказала мягко:
     -- Расскажи. Я чувствую, что здесь замешана женщина.
     Томас удивленно покосился на ее разрумянившееся лицо:
     -- Ну, как сказать... Вряд ли так, как думаешь. Просто у  предыдущего
короля была красивая и очень добрая жена.. Да что  там  добрая,  она  была
справедливая! Звали ее Годива. Не однажды упрекала мужа, что  тот  обложил
простой люд непомерными налогами. Тот посмеивался, но однажды, когда прямо
на пиру бросила такой упрек, он  заявил  со  смехом,  что  на  словах  она
добрая, но на самом деле пальцем не шелохнет,  чтобы  что-то  сделать  для
простого люда. И тогда Годива поклялась при всей знати, что готова сделать
все, чтобы народу жилось легче. Король увидел, что многим рыцарям  горячая
речь его жены понравилась. Он нахмурился, объявил  громко,  что  освободит
все земли на три года от  налогов,  если  его  дерзкая  жена  в  ближайший
воскресный день проедет на коне через весь город... голая!
     Яра  ахнула,  глаза  распахнулись  во  всю  ширь.   Калика   выглядел
заинтересованным.
     -- Ну-ну. Проехала?
     -- Не дал слово -- крепись, -- сказал Томас, -- а  дал  слово..  Ведь
Годива была не просто женщиной, им можно быть лживыми, она была королевой.
     Яра чуть нахмурилась, но смолчала. Олег скептически  хмыкнул,  он  не
замечал разницу между королевами  и  простолюдинками.  Томас  продолжил  с
подъемом:
     -- Королева объявила народу, что в воскресенье ровно  в  полдень  она
проедет обнаженной через весь город, и тогда король освободит всех на  три
года от налогов. И если они в самом деле ее любят, то знают как поступить.
И вот, когда настал этот день, весь город  опустел,  словно  прошла  чума,
холера, а оставшихся увели гунны. Всюду  закрывались  окна,  захлопывались
плотные дубовые ставни. И когда настал полдень, на красивом  вороном  коне
выехала королева. Ее волосы были распущены и ниспадали  до  пояса,  но  не
могли скрыть ее  блистающего  снежной  белизной  тела.  Она  ехала,  гордо
выпрямившись, ее маленькая ручка твердо держала поводья. По пустым  улицам
проехала через город до городских ворот, повернула коня  и  так  же  шагом
проехала обратно к замку.
     Он умолк, все молчали, даже Олег сочувствующе  посапывал.  На  глазах
Яры блеснули слезы.
     -- Добрая и прекрасная королева, -- прошептала она. -- И  никто-никто
не оскорбил, подглядывая?
     Томас зло усмехнулся:
     -- Разве я не сказал? Один решил обхитрить всех. Провертел дырочку  в
ставне -- крохотную! -- а когда королева поехала по  его  улице,  прильнул
одним глазом. Мы узнали на другой  день,  он  явился  ко  двору  с  навеки
перекошенной рожей и вытекшим  глазом.  А  слуги  рассказали  про  дыру  в
ставне. Вот так некогда красивый и могучий рыцарь был с позором изгнан  из
рыцарского братства. Его, одноглазого урода, не приняли купцы,  отказались
от него ремесленники, даже простолюдины погнушались, ибо из  них  никто...
Да что простолюдины! Ворье и разбойники в тот день в  город  не  являлись,
чтобы не  встретить  всадницу...  Но,  как  я  вижу,  этот  гнуснейший  из
мерзавцев нашел себе родственную душу!
     Они видели как оруженосец по взмаху руки  черного  рыцаря  подал  ему
копье. Черный гигант потряс  оружием  над  головой,  рука  была  со  ствол
дерева, в железе.
     -- Сэр Томас! Ты прошел долгую дорогу, чтобы найти  гибель  от  моего
копья!
     -- Сэр Мангольд, -- ответил Томас сдержанно, -- я не думаю, что найду
гибель от твоего копья.
     Он заставил коня попятиться. Несколько мгновений они смотрели в  упор
друг на друга. Тишина стояла такая,  что  даже  кузнечики  умолкли,  ждали
исхода поединка.
     Ринулись  одновременно.  Яра  была  потрясена  скоростью,   с   какой
понеслись друг другу навстречу тяжелые рыцарские кони. Всадники  выставили
копья, со скоростью выпущенных стрел  сблизились.  Удар  был  такой  силы,
будто сшиблись две стальные скалы.
     Коней отбросило назад, они упали на крупы, едва-едва не опрокинулись.
В воздух взлетели десятки обломков, на которые разлетелись копья рыцарей.
     Яра присела, зажимая ладонями уши. Лицо  ее  исказилось:  звон  стоял
такой, словно тысяча кузнецов одновременно грянули молотами о наковальни.
     Когда пыль развеялась, кони уже поднялись, дрожа,  всадники  смотрели
друг на друга в упор  через  узкие  прорези  забрал.  Синие  глаза  Томаса
метнули пламя, но в прорези шлема Мангольда было черно, и  пламя  погасло,
как одинокий огонек в ночи.
     Громовой голос Мангольда прогремел, как львиный рык:
     -- Копье!
     От шатра с готовностью  помчался  оруженосец.  Копье  нес  на  плече,
сгибаясь от тяжести. Томас вспомнил слова калики.
     -- Эй, сэр Мангольд! Давай сократим турнир!
     Мангольд взревел яростно:
     -- Трусишь?
     -- Доставай меч, дурак! -- бросил Томас.
     Он медленно и сладострастно потащил из ножен исполинский  меч.  Глядя
на блистающую полосу стали в руке черного рыцаря, подумал вдруг, что много
слышал о мече Мангольда, но не мерил со своим. А так с виду  его  нынешний
меч, меч Англа, не короче...
     Они пустили коней навстречу, но теперь кони шли  медленнее,  всадники
готовились к бою. Если в Сарацинии Томас дрался против  легких  и  быстрых
сабель, доспехи защищали, то теперь вышли меч на меч, сила на силу, добрый
англский удар на такой же удар.
     Они сшиблись на том же месте. От лязга зазвенело в ушах. Синие  искры
разлетелись, зажигая воздух, а мечи  снова  взвились  над  головами.  Кони
остановились, поворачивались боками, давая седокам позицию для удара, сами
приседали, когда тяжкий меч обрушивался на щит. Сила  удара  была  такова,
что копыта коней погружались в землю на ладонь.
     Обменявшись градом ударов, Мангольд оглянулся, что-то яростно крикнул
своим слугам. Те глазели на бой  во  все  глаза,  один  кинулся  в  шатер,
скрылся.
     Томас отшвырнул разбитый щит, ухватил меч обеими руками.
     -- Умри, крыса!
     Он нанес страшный удар -- Мангольд легко отбил щитом, но от удара  от
щита  осталась  одна  половинка,  и  черный  рыцарь  тоже  отшвырнул  его,
ухватился обеими руками, как и Томас, за меч.
     Мечи сшиблись в воздухе. Удар был страшен, Томас едва удержал  меч  в
руке, пальцы занемели. Мангольд яростно выругался: в руке его была  зажата
рукоять с обломком меча. Другая половинка взлетела в  воздух,  сверкая  на
солнце, с лязгом обрушилась на камни.
     Томас крикнул победно:
     -- Предлагаю сдаться!
     Мангольд бешено вскричал:
     -- Тебе? Сегодня я притащу твой труп на скотный двор! Свиньи изгрызут
твое лицо, сожрут... ха-ха!.. и она, ты знаешь,  о  ком  я  говорю,  будет
смотреть из высокого окна!
     Он громко и внятно, держа высоко руку с  обломком,  произнес  длинное
слово на чужом языке. Обломок на миг блеснул, затем словно  сгусток  мрака
опустился на него. Мрак вытянулся, и Томас ахнул, как ахнули и люди Огрина
на дороге.
     В руке Мангольда заблистал черным огнем длинный зловещий меч. Он  был
весь будто выкован из тьмы, более темной, чем сама ночь. По нему пробежали
искры, словно в ужасе гасли звезды, а сам меч зазвенел холодно и алчно.
     Даже конь под Томасом задрожал, попятился. Томас  люто  смотрел,  как
изменилось само лицо Мангольда. Глаза из  темных  стали  багровыми,  через
решетку забрала вылетело облачко дыма. Железные доспехи затрещали,  словно
их изнутри распирало нечто более крепкое, чем железо.
     Томас услышал крики людей Огрина:
     -- Колдун!
     -- Бегите!
     -- Мы узнали его тайну!
     -- Он всех убьет!
     Послышалось дикое конское ржание, словно лошадям выворачивали удилами
челюсти, затем сухо и дробно простучали копыта. Томас не  отрывал  взгляда
от преобразившегося воина-колдуна. Сердце стучало быстро и сильно.  В  нем
самом он чувствовал неведомую мощь,  более  сильную,  чем  он  сам.  Более
сильную, чем она был раньше.
     С торжествующим ревом Мангольд бросил страшного  жеребца  на  Томаса.
Яре показалось, что синие глаза молодого рыцаря потемнели. Левой рукой  он
прикрыл половинку груди, правой вскинул меч.
     Кони столкнулись, взвились на дыбы. Воздух зазвенел от дикого ржания.
Мангольд с криком обрушил меч.
     Черная полоса мрака прорезала воздух с жутким ревом. Томас  попытался
парировать мечом, с ужасом и отчаянием понимая, что опять же не  успевает,
удар черного меча слишком страшен...
     Зрители содрогнулись, когда черная полоса мрака обрушилась на Томаса.
Он успел подставить меч, жутко лязгнуло.
     Томас едва удержался в седле. Полуоглушенный -- его стукнуло по шлему
собственным мечом, к счастью, плашмя, -- он подал  коня  назад,  с  ужасом
понимая, что сейчас самое время  для  противника  насесть,  обрушить  град
ударов и добить.
     Но Мангольд не нападал. Томас тряхнул головой,  очищая  взор.  Черный
рыцарь непонимающе смотрел на свой меч,  потом  перевел  горящий  взор  на
Томаса и его сверкающий белым огнем меч. Во всей его  фигуре  Томас  видел
потрясение.
     -- Эй, -- сказал Томас хрипло, -- заснул?
     Мангольд страшно вскричал, язык был  незнаком,  бросил  коня  вперед.
Томас с блистающим мечом встретил яростный натиск.
     На холме затаили дыхание, когда мечи, черный и светлый, столкнулись в
воздухе. Звон раздался больше похожий на крик,  а  искры  разлетались  как
сверкающие, так и черные. Мангольд рубил, орал  что-то,  а  Томас  отражал
удары, к нему возвращалась уверенность, он сам начал выбирать  момент  для
разящего удара.
     Мангольд,  напротив,  оглядывался  все  чаще  на  свой  шатер,   даже
попробовал, умело орудуя поводьями, попятиться к нему и своим людям.
     Томас захохотал:
     -- Отступай, отступай!.. Через сотню миль будет обрыв, искупаешься  в
море...
     Мангольд проревел страшным голосом:
     -- Я только хочу не тащить далеко твои доспехи!
     Из шатра выскочил слуга, лицо  белое.  Развел  руками,  ухватился  за
голову. Мангольд попятился сильнее.
     -- В чем дело, сэр Мангольд? --  осведомился  Томас.  --  Если  живот
схватило, то я могу подождать...
     Оба услышали крик с пригорка, где остались сэр Эдвин с людьми. Калика
успокаивающе махал руками.
     -- Все хорошо!.. - донесся до Томаса его крик. - Там какой-то  колдун
пытался... не знаю, что... но сейчас грызет стрелу,  что  застряла  в  его
кишках!
     Даже  сквозь  прорезь  в  шлеме  Томас  увидел,  как  побелело   лицо
Мангольда. В  его  огромной  фигуре  ясно  проступил  страх,  и  он  начал
поворачивать коня.
     -- Еще один колдун? -- вскричал Томас звонким  страшным  голосом.  --
Так вот как достаются  тебе  победы,  презренный!..  И  такое  ничтожество
добивалось руки Крижаны?
     Он вскинул меч обеими руками и с такой силой обрушил на врага, что  в
плечах хрустнули суставы. Мангольд пытался уйти из-под удара, но одна рука
дергала поводья, а другой не успел вскинуть меч, закрыться от удара.
     Блистающее широкое лезвие коснулось середины  шлема  черного  рыцаря.
Раздался скрежет, лязг, грохот.  Меч  развалил  Мангольда,  как  трухлявый
пень, обернутый  жест