человек  с  бледным  лицом.
Монаха она обнаружила за другим столом, духовник ел и пил за  троих,  орал
непристойные песни, даже пытался плясать, ронял кубки и медные чаши.
     Чачар отодвинулась не  замеченной,  на  цыпочках  прокралась  дальше,
услышала голоса за дальней дверью. Прислушалась, поправила  волосы,  робко
приоткрыла дверь.
     В большой комнате близ горящего камина расположились Горвель и Томас,
в роскошном кресле царственно сидела леди  Ровега,  все  трое  внимательно
слушали молодого человека: он напевал, играя на лютне. Его  пальцы  быстро
перебирали струны,  голос  звучал  красиво,  мужественно,  и  Чачар  сразу
простила  надменный  вид  и  злые  рыбьи  глаза.  Томас   первый   заметил
приоткрытую дверь, Чачар попыталась отодвинуться,  но  рыцарь  уже  что-то
шепнул Горвелю, тот широко улыбнулся, Чачар знала эту  понимающую  улыбку,
поднялся и, ступая как можно тише, вышел к Чачар.
     -- Страшно, -- вымолвила она жалобно, -- не могу заснуть.
     Томас смотрел сверху вниз,  от  него  пахло  хорошим  вином,  мужским
потом, силой и чем-то особым, от чего у нее  перехватило  дыхание  и  чаще
застучало сердце. Она чувствовала, как вспыхнули щеки, словно  алые  розы,
густая кровь залила даже шею, оставив белоснежной лишь  грудь  --  высокую
чувственную.  Взгляд  Томаса  невольно  опустился,  и  Чачар   в   сладком
предчувствии видела, с каким трудом он оторвал глаза от глубокого  выреза,
где грудь заволновалась, с готовностью  поднялась  навстречу  его  жадному
взгляду.
     -- Где мой друг Горвель отвел вам комнату?  --  спросил  он  внезапно
охрипшим голосом. Его глаза помимо воли поворачивались  в  орбитах,  Чачар
чувствовала, как жаркий взгляд ползет по ее нежной коже, оставляя  красный
след прихлынувшей крови.
     -- Поверхом выше, -- ответила она, опустив глаза, чтобы  дать  рыцарю
смотреть туда, куда хочет.-- Комната будущего наследника...
     -- Или наследницы, -- проговорил он с хриплым смешком.-- Вы... хотите
осмотреть замок моего друга?  Раз  уж  не  спится  в  такую  душную  ночь.
Наверное, перед грозой? Меня тоже что-то тревожит...
     -- Я бы с радостью походила с вами, сэр  Томас,  по  замку.  Прогулка
помогла бы заснуть...
     Томас оглянулся на чудовищно толстые стены, предложил:
     -- Тогда... пойдемте  снизу?  А  закончим  на  сторожевой  башне  под
звездным небом. Я никогда не видел таких крупных звезд!
     -- Я тоже, -- призналась она.
     Она пошла впереди, чувствуя его пристальный взгляд. Щеки горели  так,
что кожу пощипывало, хорошо, что не надела ничего  лишнего  --  ее  ладное
тело, к которому всегда  тянутся  мужские  руки,  просматривается  даже  в
тусклом свете факелов, недаром сарацины откровенно  пялились,  рыжебородый
хозяин посматривал  одобрительно,  раздел  ее  взглядом,  даже  рыбоглазый
менестрель бросал  чересчур  пристальные  взгляды,  к  явной  досаде  леди
Ровеги!
     Они  спускались  по  крутым  ступенькам,  снизу   тянуло   прохладой,
сыростью. Чачар держалась поближе к Томасу, ей было страшно, а рыцарь  шел
рядом могучий, красивый, мужчина с головы до пят,  и  она  при  первой  же
возможности испуганно пискнула и ухватилась за его руку, так  и  пошла  --
вздрагивая, прижимаясь в страхе, ибо тени сгущались, двигались,  словно  в
только что выстроенном замке уже появились призраки.
     Опустившись в подвал, они оказались перед массивной железной  дверью.
Томас  пошевелил  ноздрями,  грудь  его  раздулась,  он  поспешно  толкнул
железные створки. Из глубокого подземелья вместе с влажным холодом пахнуло
таким мощным запахом вин, что Томас пошатнулся. В тусклом  багровом  свете
факела, который держал над головой, виднелись три высоких бугристых  ряда,
похожих на спины буйволов. Чачар пораженно вскрикнула:
     -- Три ряда винных бочек!.. Зачем ему столько?
     -- Узнаю Горвеля, --  рассмеялся  Томас.--  Он  считает  оскорблением
напиться воды, если за пару миль в окрестностях есть вино. А в этом замке,
что на перекрестке караванных дорог...
     Чачар покосилась на  смеющееся  лицо  рыцаря,  где  плясали  багровые
блики, отважно спустилась в  подвал.  Ступеньки  были  с  острыми  краями,
нестертые, земля под ногами еще испускала запах свежести, незатоптанности.
Кое-где из-под винных рядов торчали жерди, доски. Винные бочки  сложены  в
три ряда: два под стенами, один -- посреди, между  ними  проход  в  ширину
раскинутых рук, а точнее --  чтобы  без  помех  выкатывать  нужную  бочку.
Огромные чудовища из толстых дубовых досок громоздились  так  высоко,  что
Чачар изумленно покачала головой:
     -- Их не выпить и за сто лет!
     -- А если с друзьями? -- спросил Томас весело.
     -- Ну за пятьдесят...
     -- Горвель отважный рыцарь, но выгоды не упускал. За ним  всегда  шел
обоз с награбленным. Поэтому он здесь, а я  возвращаюсь  на  родину.  Вино
продаст, купит что-то взамен, снова продаст... Мы скоро  услышим  о  новом
королевстве, Чачар!
     Он воткнул факел в железную подставку, и Чачар немедленно повернулась
к нему. Ее глаза блестели, она  положила  ладони  ему  на  грудь,  под  ее
тонкими пальцами изгибалась  широкая  пластина,  в  глубине  ровно  бухало
огромное, как молот, сердце, с каждым ударом стучало чаще и мощнее.  Чачар
победоносно улыбнулась, потянулась навстречу его губам... Томас взял Чачар
за плечи.
     В звенящей тишине,  где  оба  слышали  только  его  хриплое  дыхание,
внезапно послышались тяжелые шаги. Томас оглянулся, непроизвольно  хлопнул
себя по бедру, где должна торчать  рукоять  меча:  в  подвал  по  лестнице
спускались двое широких в  плечах,  блистающих  железными  шлемами  воина.
Томас не разглядел лиц, но обнаженные мечи в их  руках  зловеще  рассыпали
багровые блики, воины шли настороженно, кого-то искали,  мечи,  изогнутые,
заточенные с одной стороны  --  сарацинские,  держали  чуть  наискось  как
принято у наемников Востока, повадки изобличали умелых бойцов-сарацин.
     Он отодвинул Чачар себе за спину, шепнул:
     -- Ты их знаешь?
     -- Вижу впервые...
     Томас замер за выступом ряда бочек, но воины их не видели,  двигались
медленно, прикрывая друг друга.  Забывшись,  Томас  снова  метнул  руку  к
бедру, пальцы ощутили полотняную ткань. Впрочем, на поясе  висит  короткий
нож!
     Воины сошли со ступенек на землю, постояли, давая  глазам  свыкнуться
со слабым светом. Один что-то шепнул другому, двинулись  осторожно,  хищно
пригнувшись.
     -- Чачар, -- прошептал Томас, -- присядь за этой  бочкой!  Когда  они
пройдут мимо, беги к лестнице.
     -- Они заметят! -- шепнула она одними губами.
     -- Увидят меня, на тебя не обратят внимания.
     -- А как же ты?
     -- Попробую задержаться. А ты, когда выскочишь, подними тревогу.  Или
беги сразу к Горвелю, это два поверха выше.
     Она присела, прячась в тени, а Томас  пятился,  не  сводя  с  сарацин
взгляда. Под ногой хрустнуло, оба воина  встрепенулись,  заспешили  в  его
сторону, держа широкие мечи перед собой: один  в  правой  руке,  другой  в
левой. Но не мчались, сломя головы, явно не новички в охоте на человека.
     Томас пробежал назад, прячась  за  рядами  бочек.  Жерди  под  ногами
похрустывали, указывая его путь. Оба воина наконец  углядели  ускользающую
тень, ускорили продвижение, но не побежали, на что надеялся Томас.  Сердце
его сжала рука страха: успеет ли спастись невинная женщина от рук убийц, а
что убийцы -- надо ли сомневаться? Он много видел разного, не спутает вино
с уксусом, а священника с бродягой...
     Воины разделились, бежали по  краям  прохода,  почти  задевая  бочки.
Томас  выдернул  нож,  зло  повертел   в   ладони,   ощущая   крохотность,
игрушечность, в сравнении с огромным двуручным мечом.  У  тех  двоих  мечи
короче -- кривые хазарские, но настоящие, а не эта игрушка...
     Они  замедлили  шаги,  начали  заходить  с  двух  сторон,   насколько
позволяли стены из  бочек,  их  цепкие  глаза  оценивали  каждое  движение
загнанного в угол рыцаря. Томас взвесил в руке нож, восстановил в  памяти,
как его друг ловко управлялся с таким странным  оружием,  с  силой  метнул
нож. Воин был в четырех шагах, нож с силой ударился о его грудь, отскочил,
запрыгал по земляному полу и  скрылся  под  бочками.  Воин  отшатнулся,  в
полутьме  его  лица  не  было  видно,  но  голос  прозвучал  квакающим  от
сдавленного хохота:
     -- Нет удачи?.. Всему надо учиться!
     Его меч  внезапно  прорезал  воздух,  одновременно  метнулся  второй,
занося меч. Томас  с  силой  оттолкнулся,  вспрыгнул  на  огромную  бочку,
перескочил на другую. Сзади страшно хрястнуло, на  ноги  брызнуло  мокрым.
Ассасин с проклятиями на арабском вытаскивал  меч  из  разрубленного  края
бочки.
     Второй вскрикнул:
     -- Держи здесь, а я вернусь запру дверь! Он все равно не уйдет.
     Томас измерил взглядом расстояние до того,  что  остался  внизу.  Тот
нехорошо усмехался, приглашающе помахал свободной рукой. Приди  и  возьми,
пока я один. Меч он держал небрежно, но  Томас  бывал  в  переделках,  мог
отличить битого, за которого двух небитых дают, от желторотого. Если  хотя
бы нож, что швырнул так глупо...
     Он перебрался по влажным деревянным бочкам, щеки горели  от  стыда  и
унижения. С четырех шагов! Плашмя! Лучше бы  промахнулся  вовсе.  Хотя  бы
Чачар успела выскользнуть, должна успеть, пока загоняли, как  обезьяну  на
самый верх...
     От двери послышался лязг, воин задвинул засовы, и теперь оба заходили
с двух сторон ряда. Томас вскарабкался на самую  верхнюю  бочку,  но  едва
отдернул ногу, как кончик меча отсек ее нижний край. Он подпрыгнул, спасая
ступни, рухнул, упершись руками  в  соседнюю  бочку,  тут  же  другой  меч
блеснул снизу, вонзился, едва не отрубив пальцы.
     Томас выругался,  упал,  перекатился  через  бочку,  остановившись  в
выемке  между  покатыми   боками.   Снизу   засмеялись,   один   осторожно
покарабкался наверх, другой не  спускал  с  Томаса  немигающих  глаз,  меч
держал наготове. Первый ударил мечом, пытаясь достать,  Томас  перепрыгнул
на круглый бок следующей бочки.  Лезвие  с  хрустом  проломило  деревянную
стенку, воин выдрал рывком, снова замахнулся. Томас приседал  на  согнутых
ногах, готовился прыгнуть, убийца тоже выжидал, несколько раз замахивался,
пытался поймать, наконец  ударил  мечом  очень  быстро  и  коварно.  Томас
взвился в воздух -- у обоих тяжелые мечи, не сабли, это спасало, и теперь,
когда они пошли крушить железом, он все  же  успевал  увертываться,  но  в
груди уже стало холодно. Игра в  кошки-мышки  заканчивается  одинаково  --
мышка сдачи не даст...
     Они шли с двух сторон по проходам, а Томас скакал по ряду с бочки  на
бочку, как по спинам гигантских черепах. В  сыром  подвале  все  покрылось
слизью, даже заплесневело, ноги ныли от усилий держаться, не сорваться.
     До края оставалось три бочки, и его гнали умело к неизбежному  концу,
дальше -- стена. Томас  видел  смерть,  слышал  хлопанье  ее  крыльев  над
головой. Собравшись с остатком сил, он внезапно прыгнул со  среднего  ряда
бочек на другой. Воин, не ожидая  отчаянного  прыжка,  запоздало  взмахнул
мечом, рассек подошву сапога Томаса. В прыжке  Томас  не  дотянул,  больно
саданулся грудью о деревянный край, но мгновенно вскинул ноги, оказался на
бочке и откатился. Услышал треск,  ругань,  послышалось  бульканье,  запах
вина стал мощнее. Сзади раздался злой крик, ругань.
     Томас пробежал по ряду, касаясь  плечом  стены,  спрыгнул  на  землю,
ушибся. Хромая, бросился к двери. Сзади услышал топот, но  желанная  дверь
была рядом. Он ухватился за железные  скобы,  с  треском  отбросил  засов,
ухватился за другой... Шаги застучали так близко, что он, успев отшвырнуть
второй засов и даже потянуть  дверь  на  себя,  бросился  вниз  головой  в
сторону ступенек. Жутко лязгнуло железо о железо,  меч  просвистел,  задев
его волосы, едва не срубив ухо.
     Он упал, ударился лбом о дно бочки, а дверь с грохотом  захлопнулась,
снова лязгнули  засовы.  На  земле  между  бочками  знакомо  блеснуло,  он
непроизвольно лапнул рукой, еще не соображая, что делает, услышал топот  и
тут же с непостижимой для себя скоростью оказался на  стене  из  бочек.  С
удивлением посмотрел на свой судорожно сжатый кулак, где  торчала  рукоять
его ножа. Оба воина дышали тяжело, один сказал гортанным голосом:
     -- Что ты прыгаешь, как жалкая обезьяна?.. Слазь, будь мужчиной.
     -- Ты не благородный рыцарь, -- обвинил второй негодующе.
     -- Лучше ты залезай, -- пригласил Томас. Воздух со  свистом  вырвался
из его груди, горло пересохло.
     -- Придется...
     Они полезли на бочки, а Томас быстро полоснул по толстой веревке, что
держала вместе весь ряд бочек. Чудовищно огромные вместилища  вина  начали
медленно раздвигаться. Воины сперва не поняли, почему те  задвигались,  но
послышался тяжелый шелест, покряхтывание  сырого  дерева.  Один  спрыгнул,
держа перед собой меч, другой еще цеплялся сбоку за  огромную  бочку.  Она
медленно перевернулась, покатилась вместе с другими, набирая  скорость,  и
он отлепился, упал на спину, но меч не выпустил.
     Томас повис на обрывке веревки, толстой, как морской канат,  болтался
в воздухе: бочки раскатились, ушли  из-под  ног.  Первый  убийца  бежал  в
страхе, но тяжелые бочки, раскатываясь из высокого ряда, набирали скорость
быстро. Второй едва успел вскочить, как  огромная  бочка  сбила  с  ног  и
прокатилась сверху. Томас слышал хруст костей,  черепа,  страшно  хлопнула
лопнувшая, как бычий пузырь грудь, а из-под бочки брызнули струи крови,  в
полумраке подвала темные, как деготь.
     На миг Томас увидел  расплющенное  пятно,  похожее  на  снятую  шкуру
зверя, какие  лежат  в  зимнее  время  в  замках  перед  постелями,  затем
прокатились другие бочки, громыхая  и  толкаясь,  Томас  больше  не  видел
распростертого тела.
     Первый успел добежать почти до стены, но  огромные  булькающие  вином
чудища догнали, смяли,  скрыли.  Бочки  трещали,  от  мощного  запаха  вин
кружилась голова, Томас чувствовал себя более  пьяным,  чем  когда-либо  в
жизни.
     Только  сейчас  услышал  тяжелый  грохот,  дверь  содрогалась,  грозя
слететь с петель. Томас выпустил веревку, упал на пол с воплем:
     -- Сейчас открою, сейчас!
     Ноги скользили по лужам вина, он  трижды  упал,  вывозился  в  жидкой
грязи, с трудом  добрался  до  ступеней.  Едва  сдвинул  засовы,  как  его
отшвырнуло дверью, он вскрикнул и слетел обратно в винную лужу.  В  проеме
выросли с оружием в руках сэр  Горвель,  двое  воинов,  за  ними  слышался
визжащий голосок Чачар, а дальше блестели шлемы, латы, обнаженные мечи.
     Томас ощутил сильные руки  на  плечах,  с  трудом  поднялся.  Горвель
смотрел встревоженно, глаза едва не вылезли из орбит:
     -- Сэр Томас!.. Если решил в загул, то почему один?.. Не  по-дружески
совсем, я так не поступал!
     Томас пьяно помотал головой:
     -- Сэр Горвель, сэр Горвель... Разве я бы так обошелся с твоим винным
складом, если бы не острая нужда...
     -- Что вино,  --  отмахнулся  Горвель.--  А  что  стряслось?  Женщина
лопотала, но я не понял, у меня в голове тоже булькает  вино,  хотя,  надо
признаться, мне далеко до тебя, сэр Томас. От тебя разит  так,  словно  ты
выпил бочек сорок...
     -- Не больше трех-четырех, -- успокоил Томас.-- Не больше... В смысле
повреждено. Дали течь, словом... Будешь смеяться, сэр Горвель, но  я  даже
не лизнул твоего вина...
     Горвель с готовностью захохотал. Сэр Томас  еле  держался  на  ногах,
глаза уходили под лоб, а язык заплетался: если пошел в винный склад, то не
для того же, чтобы говорить о возвышенной любви?
     Позже Томас и сам спрашивал себя, какая нелегкая понесла его в винный
склад, но не находил вразумительного ответа. Объяснение было только  одно:
где замешана женщина, логику искать бессмысленно.

     Глава 8

     Олег не спал, раскинулся на ложе, перебирал обереги.  В  зарешеченное
окно слабо светила луна, высвечивалась лишь половинка постели,  и  он  уже
прикинул, как ляжет спать, чтобы мертвенный свет не падал на лицо.
     Пальцы  подрагивали,  подолгу  застывали   на   коротких   деревянных
фигурках. По спине часто пробегал мороз:  куда  ни  кинь  --  везде  клин.
Опасность справа и  слева,  грозит  сверху  и  снизу,  смотрит  в  окно  и
подстерегает на лестнице. Знак  раздвоенного  сердца  означает,  что  беда
грозит еще и близким. А какие у него здесь близкие? Разве что этот нелепый
рыцарь с его благородными  замашками...  Но  тогда  вовсе  непонятно.  Кто
связывает их воедино и желает обоим смерти? Что их вообще может связывать?
     Он закрыл глаза, сосредоточился на ощущении, снова медленно пропустил
деревянные  фигурки  между  пальцами.  Что-то  застряло  между  большим  и
указательным  пальцами  --  снова  меч,  стрела!  Очень  настойчиво   боги
подсказывают, предостерегают. В суматохе дней не всегда  уловишь  признаки
надвигающейся беды, даже не всегда слышишь голос души, которая все  видит,
все слышит, все понимает. Иногда ей  удается  докричаться  во  сне,  тогда
просыпаешься просветленный: во сне открыл, придумал,  изобрел!  --  иногда
слышишь  утром  в  полудреме,  когда  голова  чиста,  не  забита  мирскими
заботами, но только волхвы умеют отгораживаться  от  мира,  умеют  слушать
душу. Обереги -- простейшие знаки, через которые душа говорит с человеком,
подсказывает, предостерегает...
     Олег тихонько сполз с постели, оставив взбитым одеяло, притаился  под
ложем. Его пальцы все еще перебирали обереги, когда  за  окном  послышался
тихий шорох. В комнате потемнело, будто что-то заслонило окно. Показалось,
что услышал затаенное дыхание, потом звонко щелкнуло. По звуку Олег  узнал
стальную тетиву -- стреляли из арбалета. Олег издал короткий стон,  слегка
дернул за свисающий край  одеяла,  толкнул  снизу  в  деревянное  ложе.  В
комнате тут же посветлело.
     Олег прислушался, быстро выскользнул из-под кровати.  В  руке  держал
готовый к броску швыряльный  нож.  В  толстом  изголовье  торчала,  пробив
одеяло, короткая металлическая стрела. Кончик был  с  глубокой  бороздкой.
Олег взялся за стрелу, еще чувствуя тепло  чужой  ладони,  дернул.  Стрела
засела  глубоко,  погрузилась  в  дубовое  изголовье  почти  до  половины.
Впрочем, силу рук лучника  не  определишь,  когда  стреляют  из  арбалета:
ребенок посылает стрелу с той же силой, что и взрослый. Он мигом  оказался
у окна, ухватился за металлические прутья, напрягся. Зашелестела  каменная
крошка: прутья, изгибаясь, с легким скрежетом выползали из каменных гнезд.
Во  дворе  замка  стояла  тишина,  в  ночном  небе  мертво  плыла  луна  с
надгрызенным краем, в  сарае  мычал  скот,  за  постройками  глупо  тявкал
молодой пес.
     Олег протиснулся в окно, обдирая  плечи,  нащупал  кончиками  пальцев
выступы, щели между камнями. Замок Горвеля почти  неприступен,  на  взгляд
франка, но отважный умелец или сорвиголова  без  особого  труда  заберется
здесь хоть на крышу. Франкам  придется  многому  научиться  на  горьком  и
кровавом опыте. Сарацинские ассасины умеют намного больше, чем  напыщенные
европейские рыцари или простодушные вилланы.
     Прижимаясь  к  стене,  он  медленно  сползал  вниз,   останавливался,
прислушивался. Кто-то невидимый спускается левее, их разделяет  выпуклость
башни. Карабкается не очень умело,  пыхтит,  стучит  по  камням.  Судя  по
звукам, он в кольчуге или в легких латах  --  явно  не  сарацин,  ассасины
всегда налегке, лишнего не возьмут, франков презирают даже если им служат,
ибо те без двух пудов железа на плечах шагу не ступят. Но  если  европеец,
то осарациненный -- иначе не рискнет лезть  по  отвесной  стене  в  глухую
ночь. Сошлется на традиции,  добрый  англицкий  удар  с  плеча,  приплетет
доблесть рыцарей Круглого стола, но не полезет ни за какие пряники.
     Над головой покачивались  звезды,  но  Олег  продолжал  спускаться  в
непроглядную  тьму.  Луна  освещае