все твои требования. И желания.
     Он стиснул зубы. Все еще надеялся,  что  откажется,  но  просчитался.
Ответил, пряча глаза:
     -- Клятва вассала принята. В свою очередь клянусь, что с моей стороны
не будет никаких действий... которые... гм... можно было бы истолковать...
как порочащие честь и достоинство... моего вассала.
     Опять в ее странных глазах он  прочел  то  же  непонятное  выражение.
Сердясь на себя, вдвинул меч в ножны, забросил перевязь через плечо.
     -- Аминь, -- сказала она. --  Поспешим,  сюзерен?  Кони  есть,  можно
выбрать. Калика был бы очень недоволен, не поспей мы в твою Британию.  Его
жертва была бы напрасна.

     Некоторое время ехали по опушке леса. Когда далеко замаячили  высокие
башни замка, дорога резко свернула в лес, а  дальше  пошла  петлять  среди
самых жутких буреломов, завалов, продиралась  сквозь  чащи,  пряталась  по
низинкам и лесным овражкам.
     Томас удивленно покачал головой.
     -- Представляю, что здесь за хозяин!.. Один человек  такую  тропу  не
проложит. Это ж сколько народу избегает  такого  владетеля?..  Нет,  такое
можно встретить только на Руси.
     Яра наморщила лобик.
     -- По-моему, мы уже вышли из Руси... Иль не вышли? Говорят здесь  так
же, мы племена одного корня -- "от  можа  и  до  можа",  как  говорит  мой
дядя...
     Томас передернул плечами.
     -- Не напоминай мне о своем дяде!
     -- Странно, ему понравилось с тобой общаться.
     Томас вскинул руку, призывая  ее  к  молчанию.  Впереди  спрыгнул  на
тропинку, загораживая путь, крепкий мужик  в  зеленой  одежде.  Из  кустов
справа  и  слева  вышли  еще  двое.  Томас  быстро  оглянулся.  Дорогу   к
отступлению загородили двое с топорами.
     Первый, спрыгнувший с дерева, вытащил  из  ножен  короткий,  но  явно
острый, судя по блеску лезвия,  меч.  Он  был  вожаком,  чувствовалось  по
движениям, по тому, как смотрели на него другие.
     -- Кошелек или жизнь? -- предложил он насмешливо.
     -- Так сразу не решишь, -- ответил Томас. -- Жизнь такова, что вопрос
трудный... Может быть, мы посидим у  костра  за  кувшином  вина,  отведаем
подстреленного вами оленя, поговорим?
     -- У тебя есть еще и вино? -- обрадовался вожак.
     -- Я говорил о вашем вине, -- объяснил Томас, закипая.  --  Один  мой
друг научил  меня  не  брезговать  общением  с  разной  рванью.  Мол,  все
человеки, но мое христианское смирение не простирается  так  далеко  и  не
длится так долго. Если есть у вас вино, отдавайте, а за это я  отпущу  вас
целыми.
     Вожак захохотал. На рыцаря  смотрели  с  интересом.  Вожак  предложил
миролюбиво:
     -- Люблю смелых людей. Но я уже вижу, что ты настоящий мужик!  А  это
значит, что пока ты дрался на войне, тебя обобрали до нитки.  Только  бабы
все еще вешаются тебе на шею, но тут мы помочь завсегда рады.
     Томас грозно сдвинул брови.
     -- О чем ты лепечешь?
     -- Оставь женщину, а сам можешь уйти целым.
     Томас с неудовольствием покосился на Яру:
     -- Они что, маленькие шахраи?
     -- По-моему, -- проговорила она медленно,  --  это  не  самая  худшая
болезнь...
     -- Но заразная!..
     -- Ну, -- протянула она, -- и кроме Шахрая есть  на  свете  настоящие
мужчины. Которые замечают!
     Он вытащил меч, огрызнулся:
     -- На свете слишком много  свихнувшихся!  Только  скажи  слово  --  и
оставлю тебя им!
     Яра внимательно смотрела на вожака разбойников.
     -- Он высок и красив, -- сказала задумчиво, -- у него длинные сильные
руки... и широкая волосатая грудь. А глаза, как у самого дьявола!  А  лицо
звероватое, злое, мужественное... Похоже, это все-таки настоящий мужчина.
     Томас посмотрел на свои руки, длинные и мускулистые, скосил взгляд на
грудь,  где  могла  бы  поместиться  косуля.  Ощутил,  как   непроизвольно
выпрямляет спину, даже чуть приподнялся на носках и вытянул шею.
     -- Да? -- спросил он раздраженно. -- Одно только слово! Остаешься?
     Она поколебалась, в  задумчивости  наморщила  носик.  В  глазах  была
нерешительность. Наконец вздохнула:
     -- Они какие-то все немытые... Не  люблю,  когда  от  мужчины  сильно
пахнет.
     Томас шумно выдохнул воздух. Только теперь сообразил, что  задерживал
дыхание,  пока  она  водила  огромными   лиловыми   глазами,   колебалась,
сравнивала.
     Голос его прогремел, как боевая труба:
     -- Прочь, немытая мразь!
     В руке блеснул огромный  двуручный  меч.  Вожак  отпрыгнул,  но  двое
придвинулись, как и двое сзади, и Томас с Ярой оказались в кругу. На лицах
разбойников появились злобные усмешки, они начали заходить с боков.  Томас
чуть пригнулся, смотрел через прорезь забрала во все стороны.
     Он уже заносил меч, когда сзади звонко щелкнуло. Вожак отшатнулся  --
в горле торчала стрела, струйка крови брызнула тонким горячим фонтанчиком.
Ноги  вожака  подогнулись,  он  рухнул.  Четверо  разбойников   растерянно
попятились.
     Томас раздраженно оглянулся. Яра держала  другую  стрелу  на  тетиве,
острие заинтересованно рассматривало голую грудь ближайшего разбойника. Он
пятился, бледный, с дрожащими губами, глаза были умоляющими.
     -- Брысь! -- велел Томас и со стуком вдвинул меч в ножны. --  Встречу
еще раз, буду рубить, как камыш!
     Разбойники, как тени, исчезли в кустах, оставив незадачливого вожака,
только листья зашелестели. Томас со злым лицом повернулся к Яре.
     -- Вмешаешься еще раз без разрешения -- выпорю!
     Она виновато опустила ресницы.
     -- Если уж я выбрала из двух мужчин одного...
     -- Да? -- Томас смотрел подозрительно. -- А если бы выбрала его?
     -- Ну... Ты бы явно остался цел.
     Томас ощутил себя слегка польщенным.
     -- Почему.
     -- Стрелы от тебя отскочут... Лоб-то у тебя медный!

     Они давно миновали замок,  который  жители  обходили  стороной,  сами
обошли до дуге две крепости, стараясь держаться под сенью  леса,  а  когда
заслышали стук копыт, тут же привычно спрятались в кустах.
     По дороге, с той  стороны,  откуда  они  шли,  двигался  целый  отряд
всадников. Передние были с  копьями,  на  легких  конях,  дальше  ехали  с
арбалетами, затем воины в тяжелом вооружении, за ними кони  тащили  легкую
крытую повозку. Томасу показалось, что за кружевными занавесками мелькнуло
милое девичье лицо. За повозкой ехали опять тяжелые всадники, в доспехах и
с топорами, а замыкали отряд легкие конники.
     Томас поднес Яре под носик огромный кулак, давая хорошо обнюхать, сам
вслушивался в разговоры. Двое обсуждали  карточный  долг  товарища,  среди
тяжело вооруженных шла неспешная беседа о новых типах  арбалетов,  церковь
их  тоже  объявила  изделием  Сатаны,  сиречь  вне   закона.   Тем   самым
распространение этого оружия врага рода человеческого замедлилось,  но  не
остановилось. А это на руку бесчестным, ибо они сразу обрели  преимущество
над благородными, что послушались церковь...
     -- А наша хозяйка говорит, -- сказал один, -- если  что  создано,  то
его применят обязательно, хоть умри. Такова подлая природа человека.
     -- Ну, твоя хозяйка говорит  дело...  Только  почему  подлая?  Просто
ничего не создается зазря.
     -- Еще бы!.. Столько голов придумывали, столько сил потрачено на этот
арбалет, хоть ножной, хоть рычажный, и чтоб перестали применять?
     -- Вот высокородная Гульча и велела...
     Голоса удалились, смолкли. Яра  перестала  обнюхивать  кулак  рыцаря,
ведет себя, как грубый мужлан, сиречь,  простолюдин,  а  Томас  задумался.
Где-то уже слышал это имя... И что-то очень недоброе с ним связано!
     Яра проломилась через кусты на дорогу. Красиво вырезанные  ноздри  ее
тонкого носа подергивались. В лиловых глазах Томас увидел ревнивый блеск.
     -- Что стряслось? -- спросил он встревоженно.
     -- Ты чуешь запах?
     Томас добросовестно потянул носом. Пахло свежими конскими  каштанами,
от них еще  поднимался  легкий  парок,  коней,  судя  по  запаху,  кормили
отборным овсом и ячменем, конским еще он ощутил  мужским  потом,  ароматом
старой кожи на седлах.
     -- Чую, -- ответил он.
     -- Какая она? -- спросила она напряженно.
     -- Кто? -- спросил он, теряясь в догадке, о какой из кобыл спрашивает
женщина с лиловыми глазами.
     -- Ну, та женщина, --  бросила  Яра  нетерпеливо,  --  чей  запах  мы
услышали. Мне кажется, она маленькая и черноволосая, ибо  только  чернавки
пользуются такими духами, от которых мухи дохнут на лету,  а  жуки  падают
без памяти, еще она злая и своевольная, ибо мало кто рискнет  пользоваться
вечерними благовониями в полдень, не рискуя быть осмеянной...
     Она говорила еще, а  Томас  ошалело  кивал,  соглашался,  поддакивал,
наконец, когда с ее слов у него начал прорисовываться знакомый  образ,  он
едва не заорал, что вспомнил. Это ж она, мать знаменитого богатыря  Турка,
от которого пошел сильный и злой народ, и которому предначертано потеснить
веру Христа... Бедный калика! Хорошо хоть не узнает, если  та  злополучная
ночь в пещере под Киевом опять дала начало каким-нибудь новым туркам!
     Он огромным усилием воли заставил себя смолчать.  Ей  не  обязательно
знать жуткие и сверхъестественные  тайны.  Иначе  больше  будет  чтить  не
Христа, а богопротивных демонов, те выглядят сильнее.
     -- И еще у нее темные глаза, -- добавил он небрежно.  --  Коричневые,
но такие темные, что почти черные...
     -- Это ты по духам определил? -- спросила Яра уважительно.
     -- Да нет, по запаху.
     Они вывели коней из кустов и пустили по свежему следу. Теперь  Томасу
казалось, что и он улавливает едва слышный аромат  женщины  --  восточной,
теперь, может быть, даже ставшей сарацинкой, знатной  и  богатой,  и  этот
запах может рассказать очень многое тому, что умеет читать такие следы.

     Глава 7

     Когда Яра проснулась, край неба уже алел. Томас  лежал  как  мертвец,
лицо было бледным, скулы заострились. Он спал  крепко,  и  она  без  помех
могла рассмотреть его. Бородка курчавилась, ей показалось, что среди волос
блеснула серебряная  нить.  Высокомерный  и  невежественный,  он,  однако,
выглядел воплощением силы и мощи, но теперь она  со  страхом  видела,  что
сила рыцаря все-таки на исходе.
     Странно, таким он не казался слабее или униженнее. До этого был,  как
железная статуя, смех был подобен  реву  быка,  а  движения  размашисты  и
небрежны. А теперь лежал исхудавший, выжженный солнцем.  Кожа  была  цвета
темного  дерева,  темно-коричневая,  но  гладкая  и  чистая.  Ресницы  его
затрепетали, он что-то видел во сне, пальцы сжались, а с губ слетел вздох.
     Яра насторожилась. Почудилось или в самом  деле  он  произнес  чье-то
имя? Женское?
     Она наклонилась, вслушиваясь в  его  неровное  дыхание.  Губы  иногда
двигались, но, к ее разочарованию, больше он ничего не сказал.
     В маленькой веси, куда зашли купить еды и соли, была даже  корчма  на
развилке дорог. Томас заплатил за мясо, спросил, как побыстрее перебраться
через перевал. Горы были невысокие, старые, но он не  хотел  терять  целый
день на поиски короткой дороги.
     В  корчме  на  них  смотрели  как  на  обреченных.   Яра   улавливала
жалостливые  взгляды.  Томас  хмурился,  знал,  что  будут   отговаривать,
рассказывать, какие ужасы у них впереди. Местные не знают,  что  у  них  в
самом деле впереди ужасы, и эти ужасы намного серьезнее,  чем  их  детские
страхи перед горными гномами и лешими.
     Когда они наскоро обедали,  Томас  обостренным  чутьем  уловил  нечто
сзади. Быстро обернулся, схватил мальчишку хозяина. Тот  как  раз  снял  с
решетки его сапоги, которые он поставил сушиться.
     -- Ты куда?
     -- Ну... --  прохрипел  мальчишка:  ворот  давил  ему  горло,  --  на
улицу...
     -- А сапоги зачем унес?
     -- Вы не дойдете даже до перевала... А хорошие сапоги пропадут...
     Томас сердито выдернул сапоги, дал пинка маленькому вору. Тот вылетел
в раскрытые двери. На рыцаря смотрели неодобрительно. Кроме сапог, которые
сгниют зазря, еще и железа  сколько  унесет  на  себе.  Все  поржавеет!  А
сколько бы можно сковородок наделать, кастрюль,  подков  и  даже  гвоздей!
Глупые люди по свету шатаются. Умные дома сидят.
     Но мальчишка был прав. Они не дошли даже  до  перевала,  когда  сзади
услышали  грохот  копыт.  Земля  затряслась,  со  скал  посыпались  мелкие
камешки. Томас привстал в стременах, выглянул через заросли орешника, мимо
которого ехали.
     По их следам скакали всадники, каждый из которых был впятеро  крупнее
человека, а вместо коней под ними были чудовищные звери, больше похожие на
носорогов. На великанах не было доспехов, но Томас с тоской понял, что  их
толстую шкуру стрелами не прошибешь, а на длину меча с их длинными  руками
они сами не подпустят.
     -- Прячься! -- прошипел он, спрыгивая с коня.
     -- Драться не будешь?
     -- Не с такими же мордоворотами! -- огрызнулся он. -- Калика говорил:
не плюй в колодец бодливой корове!
     Они завели коней в щель между скалами, там был каменный навес, зажали
им ноздри. Вскоре прогремели копыта. Не только  кусты  --  деревья  бы  не
скрыли скачущих носорогов с великанами на спинах. У  каждого  в  руке  был
зажат топор, Томас ощутил, как кровь превратилась в мелкие ледяные шарики.
Такими топорами можно рубить столетние сосны, как хворост!
     Когда грохот утих, Яра сделала попытку шевельнуться, но тяжелая  рука
придавила к земле. Она покосилась на его напряженное лицо.
     -- Что-то случилось?
     -- Воздух, -- ответил он лаконично.
     Она  понюхала  воздух,  посмотрел  на  рыцаря  подозрительно.  Ничего
нового, кроме мощного запаха мужского пота, а  это  похоже  на  то,  будто
табун коней после долгой скачки валялся здесь на траве.
     -- Вверх смотри... женщина, -- процедил он.
     По земле  промелькнули  огромные  тени  с  растопыренными  когтистыми
крыльями. Яра даже пригнула голову -- такой мощный  запах  рыбы  обрушился
сверху. Прямо перед лицом звякнуло. На камне подскочило и свалилось в щель
перо, больше похожее на оперенную стрелу. Еще три стрелы, просекая  листву
на кустах, вонзились в землю на шаг дальше.
     -- Кровь Господня!  --  выругался  Томас.  --  На,  прикройся  щитом,
женщина!
     -- Ты считаешь, что мое  платье  слишком  коротко?  --  спросила  Яра
негодующе. -- Или у меня кривые ноги? Или волосатые, как у тебя?
     -- С ногами все в порядке, как и с платьем. Ум короток!
     Она успела подумать о конях: только  бы  не  вышли  из-под  каменного
козырька, -- как вдруг рыцарь схватил ее в  объятия,  бросил  на  землю  и
навалился сверху. У нее перехватило дыхание. Даже сквозь  железо  доспехов
она чувствовала жар его сильного мужского тела, чувствовала сильные мышцы,
слышала биение сердца, учащенное и страстное. От него пахло крепким  потом
как от табуна жеребцов, что скакал с утра  до  вечера  по  жаре,  а  потом
катался здесь  по  траве  и  камнях.  Дыхание  его  было  горячим,  и  она
успокоенно расслабилась, чувствуя, как тепло разливается  по  всему  телу,
наполняет мышцы, тело становится тяжелым и  горячим,  а  руки  наполнились
настолько странным теплом, что кончики пальцев слегка пощипывало.
     Она услышала свой стон, тело ее непроизвольно выгнулось, прижимаясь к
нему сильнее,  ибо  рыцарь  все-таки  держался  на  растопыренных  локтях,
упершись ими в землю, не давил со всей дури. Его толстое железо  не  могло
скрыть того жара, что  разгорался  в  нем,  и  Яра  понимала,  что  доспех
сбросить так же легко и быстро, как и одежку попроще...
     Внезапно рыцарь сдавленно выругался сквозь зубы. Она  услышала  звон,
потом еще звонкий щелчок, стук и шорох покатившихся камешков.
     -- О Томас, -- сказала она тихо, -- Томас...
     -- Так они нас достанут тоже, -- ответил он зло. -- Быстро спрячься в
той нише!
     Он вскочил и быстро подхватил с земли меч. Другой рукой толкнул ее  к
скале. Яра укрылась под нависающим каменным козырьком, все еще  оглушенная
нахлынувшими чувствами.
     Тут же на землю обрушилась новая волна зловония. Перья-стрелы ударили
в камни и землю, а птицы шумно пронеслись  над  головой  Томаса.  Он  едва
успел пригнуться, но одна успела вытянуть костистые лапы, и он качнулся от
толчка, по шлему отвратительно скрипнули острые когти. Еще одна  выставила
перед собой крылья, гася встречный ветер, тяжело обрушилась на землю шагах
в пяти от Томаса.
     Он  едва  успел  взять  меч  наизготовку,  как  она  развернулась  и,
балансируя крыльями, пошла на него, выставив зубастый клюв. У Томаса стало
сухо во рту. Птица была покрупнее волка, но клюв ее был таков, что  только
доспехи им долбить, а то и эту скалу в поисках червяков.
     Птица издала жуткий крик. Пасть распахнулась жутковатая, как  пышущая
огнем жаровня. Блеснули острые волчьи  зубы.  Томас  сразу  понял,  какими
червяками может питаться такая птица.
     Он замахнулся мечом, птица умело увернулась, но он уже ударил точно и
быстро. Лезвие упало на спину с такой силой, что  рассекло  бы  пополам...
будь на ее месте бык, но сейчас стальное  лезвие  соскользнуло  по  плотно
подогнанным перьям, и Томас едва удержался на ногах.
     Птица выбросила вперед клюв. Томас ощутил удар в плечо, скрежет.  Его
с силой дернуло, он отмахнулся мечом, со страхом и недоверием  смотрел  на
вмятину в доспехе.
     Внезапно сзади щелкнуло, и унеслась прочь, едва не задев его, стрела.
Он сердито заорал, требуя, чтобы прекратила дурость: и так видно, что даже
лезвием не просечь плотные перья, а уж  стрелой  и  подавно...  разве  что
зайти сзади и пустить стрелу так, чтобы прошла между перьями, но последние
слова задавил в себе, а то дура в самом деле выбежит  из  укрытия  и  сама
получит клювом, как кроль меж ушей.
     Яра крикнула сердито:
     -- Теперь попробую попасть в глаз!
     -- Ты попадешь в глаз, -- закричал он зло, -- если его нарисовать  во
всю эту скалу! Не высовывайся!
     Он представил, как тетива бьет  ее  по  тонкой  нежной  коже,  а  там
вспухает багровая полоска, заорал еще громче:
     -- Это приказ, корова!
     -- Я только хочу помочь...
     -- А какой была клятва вассала?
     -- Да молчу, молчу...
     Новая волна вони накатила с  такой  силой,  что  Яра  закашлялась,  а
стрела  соскочила  с  тетивы.  По  камням  звякали  стрелы   с   железными
наконечниками, затем она  услышала  шум  крыльев,  заскрежетали  когти  по
валунам.
     Томас  рубился  с  птицей.  Бой  был  страшным  и  нелепым,  ибо  меч
соскальзывал с перьев, а птица звонко долбила клювом  в  доспехи.  Однажды
пробив толстое железо, как гнилую кору, больно ухватила  клювом  вместе  с
рубашкой и кожу.
     Приловчившись, он уже не старался зарубить  ее  острым,  как  бритва,
лезвием, а бил, как молотом, бил по голове и  шее,  пока  птица  не  стала
промахиваться: голову ей залило кровью.
     Три птицы  одна  за  другой  с  жуткими  криками  рухнули  на  камни.
Растопырив крылья, они развернулись к прижатому к скале  рыцарю.  Томас  в
последнем усилии нанес сильный удар. Птица упала, снова поднялась --  один
глаз вытек, другой смотрел яростно и неукротимо.
     Томас крикнул:
     -- Не высовываться!.. Если я не встану, то беги вдоль стены обратно.
     -- Зачем?
     -- Жить совсем неплохо, дурочка!
     -- Томас...
     Птицы бежали на человека, но, наткнувшись по дороге на залитую кровью
первую, внезапно набросились на нее с  неистовой  яростью,  словно  волки,
добивающие  раненого  собрата,  начали  клевать  и  рвать  когтями.  Перья
полетели во  все  стороны,  брызнули  струйки  горячей,  дымящейся  крови.
Обнажились внутренности: сизые, слизкие, пахнущие еще отвратительнее.
     Яра с брезгливостью отвернулась.

     Эти летающие  твари  убрались,  оставив  между  камней  окровавленные
перья,  раздробленные  кости,   даже   череп   раздолбили.   Томас   зябко
передергивал плечами, представив себе, как  такие  клювы  долбили  бы  его
доспехи.
     Запад неба был покрыт розовой корой заката.  Томас  перевел  дыхание,
сн