спехи гремели, сминались как тонкая жесть, все тело  сперва
ныло, потом стонало, а когда выбежали в просторную пещеру, Томас  выл,  не
сдерживая под шлемом слезы.
     Муравей внезапно выпустил его  из  жвал.  Томас  грохнулся  с  высоты
ступеньки, но тело отозвалось такой болью, что  он  процедил  сквозь  зубы
самое страшное из ругательств, которое только промелькнуло в  затуманенном
болью черепе. Из блеска и грохота донесся сочувствующий голос:
     -- Давай-давай, здесь можно!... Все-таки к аду ближе, чем к небесам.
     Калика отряхивал мокрые портки, волосы его прилипли  и  блестели,  он
весь был в муравьиных слюнях, но зеленые глаза смотрели весело.
     -- Где... мы? -- прохрипел Томас.
     Он лежал, распластанный, как большая рыба на столе повара. Рук  почти
не чувствовал, а вместо ног были чугунные колоды. Калика поглядел сверху:
     -- Хорош... До поверхности рукой подать. Я ошибся, они  этим  золотом
крепят стены.
     Томас вывернул шею, дико огляделся. Гигантская  пещера  вся  исходила
нестерпимым блеском, который может придать только золото. Все щели  забиты
золотом, воздух теплый и наполненный странным зовущим запахом, от которого
Томас ощутил странное возбуждение, кровь отлила вниз, ему вдруг получилось
присутствие огромной благоухающей женщины.
     В сотне шагов дальше муравьи суетились как ополоумевшие. Сталкивались
друг с другом как пьяные, а в самом центре живого  кольца  из  черных  тел
колыхалось нечто белесое,  исходящее  истомой.  Время  от  времени  оттуда
вырывался муравей, убегал, лишь у третьего Томас успел заметить  в  жвалах
крохотную  блестящую  жемчужину,  которую  муравей  держал  с   величайшей
бережностью.
     -- Царица,-- кивнул  Олег.--  Ее  покои.  Ну,  пошли?..  Вон  ход  на
поверхность.
     Томас со стоном встал на четвереньки. Калика подхватил его под  руку,
сказал убеждающе:
     -- Все-все, здесь в самом деле не больше сотни шагов. Если по прямой,
конечно. Не понимаю, почему так близко... Видать, сверху лежит  монолитная
гранитная плита, тогда понятно...
     -- Что понятно?
     -- Солнцем прогревается,-- объяснил  Олег.--  А  потом  долго  держит
тепло. Муравьям это на руку, дольше могут трудиться. Да  и  личинкам  надо
тепло, развиваются быстрее.
     Томас стиснул зубы так, что перекусил бы эту гранитную плиту.  Зануда
уже забыл где они, рассуждает о муравьях, как будто останется здесь жить:
     -- А как мы? В обход?
     -- Ну... авось отыщется щелочка...
     Томасу казалось, что он несколько раз терял сознание, когда  одолевал
эти последние сто шагов. Скорее всего, сто по прямой оказались тысячей  по
наклонной, а муравьи, несведущие в геометрии, любили еще  и  зигзаги,  его
головой  стесывали  все  неровности,  хорошо  --  забрало  опущено,  иначе
стесывал бы камни зубами.
     Потом его швырнули на землю, Томас  стиснул  челюсти,  но  привычного
грохота не было. Он неверяще открыл глаза. Над ним страшно  и  великолепно
выгибался исполинский купол самого огромного храма -- звездное небо!
     -- Выбрались?..-- прошептал  он  разбитыми  зубами.--  В  самом  деле
выбрались?
     Олег стоял, широко расставив ноги. Волосы уже подсыхали, ночной ветер
трепал рыжие космы, сплетал в грязные сосульки.
     -- Выбрались...-- ответил он неопределенно.
     -- Вот что значит тайное братство,-- прошептал  Томас  с  чувством.--
Хоть и враг твой  Фагим,  а  помочь  обязан,  хоть  удавись!  В  тамплиеры
вступить, что ли? Или в иоаниты? Один за всех, все за одного.  Хоть  скот,
зато свой...
     Калика поморщился:
     -- Какая дружба? Какие обеты? Фагим всю жизнь  дрался  за  порядок  в
мире. А Сатана -- это Хаос. Потому Фагим помог мне, а не Сатане.
     -- Ну,-- пробормотал Томас,-- тогда это все равно братство...
     Калика промолчал. Лик его был темен, Томас подумал смущенно, что  это
братство бегущих перед лесным пожаром зверей. Эти братья рвут  друг  другу
глотки почище тех, кто от жизни  добивается  всего  лишь  власти,  земель,
красивых женщин и сундуков с золотом.
     -- Выбрались!!!
     -- Ладно, все равно выбрались,-- выдохнул Томас. Он победно вскинул к
небу кулак.-- Сам Сатана не смог...
     Края серых туч озарились радостным оранжевым  светом,  словно  с  той
стороны разгорался гигантский  небесный  светильник.  Глухо  прогрохотало,
мощный звуковой удар обрушился вниз, травы в  страхе  прижались  к  земле,
кустарники затрепетали.
     Олег осматривался, настороженный, как  волк.  Томас  орал  и  плакал,
слезы текли по изнуренному лицу, где кровоподтеки слились  в  один,  а  из
разбитых губ все еще сочилась кровь. Мир был пуст и странен, а  волосы  на
загривке Олега стали подниматься. Тяжелый взгляд,  который  он  чувствовал
раньше, сейчас пригвоздил к земле как кинжал кленовый листок. В  нем  были
ненависть, недоумение и вскипающая ярость.
     Собрав все волю,  он  выпрямился,  посмотрел  на  небо.  Тучи  быстро
сдвигались, он успел  увидеть  гигантский  глаз,  круглый,  как  у  птицы,
немигающий, полный холодной нечеловеческой злобы.
     -- А при чем тут Сатана? -- спросил он Томаса.

      * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

     Глава 1

     На голову и  плечи  пал  тревожный  отблеск,  словно  высоко  в  небе
багровые языки огня жадно пожирали небосвод. Олег все  еще  тяжело  дышал,
кулаки сжимались, весь еще в жестокой схватке, мысленно нанося удары,  как
понял Томас, расправляясь с противником.
     Синее небо затянуло тучами. Те двигались почти так же быстро,  как  в
нижнем мире. Внезапно в лиловом месиве разом полыхнуло с такой мощью,  что
ослепленный Томас ухватился за глаза. Тяжелый грохот обрушился  на  голову
как удар боевого молота. Непроизвольно пригнулся, охватив в обе ладони  по
горсти земли.
     -- Да черт бы тебя побрал! -- сказал он яростно.
     Встал  и  выпрямился  во  весь  рост  с  надлежащим  достоинством   и
надменностью рожденного в благородном  сословии.  Смутно  чувствовал,  что
какой-то нарастающий треск несется к нему со скоростью скачущего табуна, а
когда понял, в смущении оглянулся, но степь была голой, только в  полумиле
виднелся темный лес.
     Стена ливня надвинулась, перегораживая мир. Томас успел  увидеть  как
под ударами крупных капель комочки земли  взлетают  на  высоту  рыцаря  на
крупном коне, и тут на него обрушилось море, он  захлебывался  от  шума  и
воды, ослеп. Вода падала с такой силой, будто разверзлись хляби небесные.
     Сквозь пелену увидел  мокрого,  как  тюленя,  Олега.  Тот  пригнулся,
обхватил руками голову, вода стекала по  голым  рукам,  и  Томас  некстати
подумал, что теперь знает, почему  волосы  там  растут  в  противоположную
сторону.
     -- Да черт с ним,-- рявкнул он, перекрывая  грохот  падающей  воды.--
пойдем, сэр калика! Мы не твои муравьи... пусть даже они  геродотовы,  что
попрятались от дождичка... Продолжим свадьбу, выпьем  за  наши  доблестные
подвиги, послушаем песни, какие мы отважные. Ваше тайное общество здорово,
кто спорит, но  еще  лучше  клятва  верности!  Когда  рыцарь  дает  клятву
верности своему сюзерену, тот обязуется защищать своего вассала! Поспешим,
сэр Олег! Поспешим.
     Струи воды сбегали  по  лицу  калики,  оно  словно  бы  расплывалось,
глядело на Томаса слепыми глазами из другого мира. Томас сквозь  ликование
ощутил, что холодные струи проникли не только под доспехи, но и  в  грудь,
плеснули на горящее сердце.
     -- Что еще?
     -- Ты хоть понимаешь, куда надо поспешить?
     Томас удивился:
     --  В  замок,  куда  еще!  В  королевский  дворец.  Теперь  мой.  Или
полагаешь, ее святые ангелы отправили в мой родовой замок? Ничего, отец  и
дядя примут ее достойно.
     Калика молчал  долго,  лицо  стало  несчастным.  Томас  умолк,  стало
страшно от недоброго предчувствия. Олег сказал тихо:
     -- Томас... из ада забирают только в одно место.
     Ледяной ветер бросал воду прямо в лицо, грохот раскалывал небо  прямо
над головой. Томас видел, как совсем  близко  вспыхнуло  ветвистое  дерево
молнии, вода закипела и взвилась столбом пара.
     -- Не пугай меня, Олег.
     -- Догадался?
     -- Олег, но Пречистая могла велеть отнести ее только ко  мне...  а  я
был в аду! Так что она сейчас в моем замке!!!
     Лицо Олега было злым, подозрительным, глаза щурились, а рот сжался  в
тонкую неприятную линию, даже губы побелели.
     -- Если те святые ангелы были от твоей Пречистой.
     -- Олег!
     Олег невидяще смотрел в серую стену ливня. Вода стекала по его  лицу,
как по гранитной скале. Потемневший от солнца, он и  был  похож  на  глыбу
гранита, века простоявшую под ливнями,  ветрами,  вьюгами.  Губы,  еще  со
следами побоев, шевельнулись словно нехотя:
     -- А тот ангел, у которого ты из хвоста выдрал перо?  Сатана  сказал,
что ее взяли наверх. Но для него существует только один верх.
     Томас покачнулся, лицо стало смертельно бледным.
     -- Не понимаю... В рай?.. Но она же не умерла?
     Олег сказал досадливо:
     -- Томас, в рай немало людей взяли живыми! Мельхиседек, Енох... еще с
десяток, всех не упомню... Но с ними понятно, их за заслуги... хотя  я  бы
назвал их заслуги другим словом... Но Ярославу? Да еще в христианский рай?
     Томас прошептал:
     -- Сэр калика, она христианка.
     -- Русских христиан поскреби  как  следует,  обнаружишь  родян.  Даже
скрести не надо, и так просвечивает... Нет, тут что-то иное.
     Лицо его окаменело, и чем больше Томас смотрел, тем больше  сжимался,
а в груди как будто кто-то ковырял ножом. Глаза  калики  потемнели,  брови
сомкнулись, а желваки вздулись, как наплывы на старом дубе.
     -- Опять приманка?
     -- Да,-- сказал Олег медленно.-- Боюсь, что в вашем христианском  раю
нас как раз и ждут настоящие. Те, кто проникал в ад и строил нам ловушки.
     Томас долго молчал, струи дождя разбивались  о  его  голову  и  плечи
яркими брызгами. Прошептал едва слышно:
     -- То-то мне показалось, что Сатана о Ярославе вовсе не слыхивал...
     Гром ломал небосвод с такой яростью, что от грохота трещала голова  и
ломило уши. Молнии слепили, а ливень бил  по  земле  так,  что  взлетающие
комочки грязи выглядели странным чудовищным  чертополохом.  Олег  взглянул
из-под руки на блестящую, в потоках воды  фигуру  рыцаря,  прокричал  зло,
едва прорываясь сквозь грохот:
     -- Говоришь, Илья-пророк на колеснице там носится? Странные забавы  у
смиренного пророка!
     Томасу   почудилось   покушение    на    устои    религии,    крикнул
предостерегающе:
     -- Неисповедимы пути Господни!
     Олег услышал, гаркнул еще злее:
     -- Ну да, неисповедимы!.. Все исповедимо. Если знаешь за какой  конец
меча браться.
     Томас вытянул руку, чтобы убедиться, что  даже  кончиков  пальцев  не
увидит за ливнем, но тяжесть падающей воды пригнула  руку,  словно  к  ней
подвесили скалу.
     -- Дьявол,-- ругнулся он невольно.-- В  аду  было  хоть  сухо.  Да  и
тепло...
     Олег крикнул яростно:
     -- Дурак он,  твой  Илья-пророк!  Скалы  и  так  блестят,  а  он  еще
поливает... Остальной дождь вон в море сбросит, а народ на полях дождя  не
дождется!
     -- Сэр калика...
     -- Задницу бы надрать твоему пророку!
     Среди грохочущих туч  страшно  треснуло.  Молнии  полыхнули  особенно
ярко, и в блистающем облаке появилась четверка коней, влекущая  колесницу.
Томас едва  успел  увидеть  на  передке  высокого  человека  с  непокрытой
головой. Волосы трепало ветром, лик яростен, глаза горят жаждой  убийства.
Он  был  в  белой  хламиде,  но  в  разрезах  широких   рукавов   блестели
металлические щитки, оберегающие руки от чужого оружия.
     Колесница во мгновение ока оказалась на земле. Кони храпели и яростно
били копытами, высекая снопы багровых искр. Человек из  колесницы  крикнул
страшным голосом:
     -- Кто здесь собирался надрать мне задницу?
     Олег опешил, пробормотал:
     -- Ничего  себе,  пророк...  Это  с  его-то  разбойной  рожей?  Такой
напророчит... всю жизнь будешь отвары пить, да и то ежели уцелеешь!
     Томас зашептал горячо:
     -- Сэр калика, повинись! Повинись, говорю. Пророки  все  милосердные,
простит.
     -- Это он-то милосердный? -- изумился  Олег.  В  голосе  калики  были
страх  и  изумление.--  Эй,  мужик!..  Мы  с  тобой  не   ссорились!   Или
ссорились?.. Больно голос твой знаком...
     Человек в белой хламиде уже соскочил, в правой руке  держал  огненный
кнут, вокруг сгорал воздух, волна жара достигла лица  Томаса.  Он  ощутил,
как нагреваются доспехи. Илья-пророк двигался  с  легкостью,  несмотря  на
тяжелые железные поножи,  грубые  сапоги  на  двойной  подошве,  окованные
блестящим железом.  Щит  и  меч  остались  в  колеснице,  Томас  не  успел
разглядеть герб, а сам пророк сделал два шага в сторону растерянных людей,
но вдруг заколебался, остановился, а затем и вовсе попятился к колеснице.
     Олег к ужасу Томаса выскочил следом:
     -- Да погоди ты!
     --  Нечего  мне  с  тобой...--  прорычал  пророк.  Спина  уперлась  в
колесницу, он бросил кнут, не глядя, на  дно,  тот  сразу  погас,  а  Олег
неожиданно вскрикнул:
     -- Перун!
     Илья-пророк вздрогнул, взялся рукой за борт, намереваясь подняться  в
колесницу. Олег в два прыжка очутился  рядом,  ухватил  за  широкий  белый
рукав:
     -- Погоди!
     Илья-пророк грозно вперил в него страшные очи:
     -- Смертный!.. Ты осмелился...
     Олег пробормотал:
     -- Неужто я обознался?.. Гм... Ох, прости...
     На  лице  Ильи  промелькнуло  облегчение,  и  тогда  Олег,  к   ужасу
обомлевшего Томаса, вдруг ухватил за хламиду на груди Ильи-пророка,  резко
дернул. С треском отлетела золотая застежка, белая  хламида  распахнулась.
Грудь Ильи-пророка была  широка  как  дверь,  поросла  густой  шерстью,  в
пластинах мышц. А на левой половине груди белел  глубокой  шрам  длиной  в
ладонь.
     Томас ахнул от святотатства, вжал голову в плечи. Илья-пророк  набрал
в грудь воздуха, глаза сверкнули яростью:
     -- Ты посмел...
     Голос его был подобен грому. Олег выставил ладони, защищаясь:
     -- Да ладно тебе, Перун!.. Подумаешь, застежка. Другую  прицепишь.  Я
только не понял, почему теперь Илья-пророк?..  Хотя,  прости,  я  дурак...
Понимаю.
     Илья-пророк некоторое время испепелял его полным бешенства  взглядом.
Затем к изумлению Томаса тоже опустил  плечи.  Голосом,  еще  дрожащим  от
ярости, сказал хрипло:
     -- Почему думаешь, враг мой... а тебе я враг вдвойне, что не уничтожу
тебя сейчас?
     Томас снова сжался. Олег ответил с печалью:
     -- А мы уже уничтожены, Перун... Или Илья-пророк, если тебе так  ныне
привычнее.
     Илья-пророк грозно блистал очами, широкие ноздри бешено  раздувались.
Лик был ужасен, глаза сверкали яростью. Наконец сказал грохочущим голосом,
в котором еще слышался грозный прибой священной  ярости  берсерков,  столь
несовместимой с христианским смирением:
     -- Мне надо ехать.
     -- Новая служба? -- спросил Олег с печальной иронией.
     Илья-пророк побагровел:
     -- Не твое собачье дело... Я  и  с  грозой,  как  видишь,  не  больно
расстаюсь. И кони у меня все те же. И вообще,  что  я  потерял  особенное?
Почти ничего!.. А ты опять народ мутишь?
     Олег покосился на Томаса, короли тоже не  жалуют  смутьянов,  спросил
внезапно:
     -- Постой, значит ты теперь вхож на небеса?
     -- Я всегда был вхож,-- ощетинился Илья-пророк.
     -- Нет, на нынешние... небеса победителя.
     --  Вхож,--  ответил  Илья-пророк,  в  голосе  святого  Томас  ощутил
настороженность.-- Тебе-то что? Я во все небеса не то, что вхож, а  въезд!
Прямо на этой колеснице. Еще и стопчу  конями  какого...  пернатого,  если
через дорогу осмелится, когда я изволю ехать!
     -- Ого, ты в самом деле не простой подметала.  Послушай,  забудем  на
время старые распри. Теперь спорить не из-за чего, верно? Но  мне  с  моим
другом нужно обязательно попасть на небеса.
     Илья-пророк отшатнулся. В глазах было гневное изумление:
     -- Куда-куда?
     -- На небеса,-- повторил Олег,-- в  тот  рай,  который  вытеснил  наш
вирий.
     Илья-пророк прорычал, повышая голос:
     -- Да чтоб я, сам, привез врага...
     -- Мы идем спасать женщину,-- сказал Олег  печально.--  Не  веру,  не
народ, не культуру... Просто женщину. Невесту этого воина.
     Илья-пророк смерил огненным взором Томаса. Тот  выпрямился,  чувствуя
жар во всем тебе от прожигающего взгляда, бросил ладонь на  рукоять  меча.
Илья-пророк некоторое время рассматривал его, потом перевел взор на Олега:
     -- Красивая женщина?
     -- Очень,-- подтвердил Олег.
     -- Гм...  если  даже  ты  говоришь,  который  ради  женщины  даже  не
почешется... Конечно,  женщины  --  это  единственное,  из-за  чего  стоит
драться, спускаться к самому дьяволу...
     -- Мы только что оттуда,-- заверил Олег.-- Всыпали по первое число.
     Брови Ильи-пророка взлетели. Он с недоверчивым изумлением смотрел  на
Олега, покосился  на  Томаса.  Тот  кивнул  и  принял  достойную  позу,  с
гордостью  подтверждая  слова  друга.  Илья-пророк  все  еще  в   сомнении
покачивал головой:
     --  Ладно,  влезайте.  Отвезу...  сколько  смогу.  А  по  дороге  все
расскажешь!
     Томас, не веря удаче и счастью, будет  о  чем  рассказать  на  пирах,
поспешно полез прямо через борт, желая показать умение и ловкость в полном
доспехе. Колесница  с  бортами  до  пояса,  Томас  сразу  представил  как,
упершись животом в крепкое дерево, обитое бронзовыми полосами, Илья-пророк
мечет с бешено мчащейся колесницы стрелы и дротики в  пеших  врагов.  Так,
рассказывал дядя, воевали гиксосы и неведомые арии. А Олег говаривал,  что
потом научились ездить  верхом,  что  сделало  армию  подвижнее,  изобрели
седло, а когда Скиф придумал стремена,  то  конница  стала  самым  любимым
средством передвижения воинов. Но Илья-пророк, кем бы раньше ни был, верен
старым привычкам.
     Олег сел рядом с Томасом, сзади широкая скамья,  а  Илья--  пророк  с
передка оглушительно свистнул, гаркнул, взмахнул кнутом. Кони с ходу пошли
в галоп. Почти сразу колесница  запрыгала,  отрываясь  от  земли  и  снова
грохая бешено вертящимися колесами. Наконец ее понесло без толчков, уже по
воздуху, только вихляло из стороны в сторону. Кони мчались все  быстрее  и
быстрее, Томас чувствовал по нарастающему встречному ветру, конских ног не
видать, а гривы и хвосты вытянулись в прямые трепещущие струны.
     Ветер трепал белоснежную хламиду пророка, широкие браслеты на могучих
руках блестели, а от запястья до локтя бронзовые наручники были с  особыми
наклепками, как понял Томас, для защиты от чужих мечей и сабель.
     Обогнали стаю уток с такой скоростью, что Томас едва успел  заметить,
мелькнул косяк журавлей, те поднимаются выше уток, а когда Томас осмелился
осторожно  посмотреть  через  борт,  кровь  застыла  от  сладкого   ужаса.
Немыслимо далеко синеют вены рек, деревьев не разглядеть, леса  --  мелкая
трава, даже горы не выше кротовых куч, да и те уменьшаются так быстро, что
вот-вот исчезнут...
     Он  только  краем  уха  слышал,  как  сэр  калика  горько  спрашивал,
перекрывая шум встречного ветра:
     -- Но как же ты мог?.. Даже от  имени  своего  отказался!..  Тебе  не
стыдно? Ты же бог войны, а не какой-нибудь коровий пастух... Тот даже  имя
почти не изменил! Как пас, так и теперь пасет. Только и того,  что  вместо
Велеса теперь отзывается и на Власия... А ты? Бог воинской чести, славы!
     Ветер  свистел  в  ушах,  Томас  едва  расслышал  раздраженный  голос
Ильи-пророка:
     -- Не бог войны,  ты  мне  чужого  не  присобачивай!..  Я  был  богом
воинских дружин, а это, как говорят в Великой Перми, две большие  разницы.
Воинские дружины служат тому, кто платит. Мы работали  по  найму.  Воевали
честно, блюли верность до конца срока, за который получали плату.
     -- Понятно,-- ответил Олег  горько,--  теперь  нанимать  некому?..  А
другие хозяева предложили другую работу?
     -- Не скаль зубы. Был выбор: взять эту