а  внезапно  из
темноты выдвинулась громадная литая голова, похожая на наковальню,  гибкие
усики дотянулись до Томаса, задвигались, пробуя на ощупь  струи  нагретого
воздуха. Томас превратился в камень, когда сяжки с металлическим скрежетом
поползли по его доспехам, пощупали ноги и грудь. К счастью, муравей  задел
забрало, оно с лязгом упало, отгородив лицо Томаса от мира,  и  когда  ант
ощупывал голову странного существа, Томас лишь  закрыл  глаза  и  перестал
дышать.
     Муравей ощупывал Томаса  придирчиво,  в  чем-то  сомневался,  начинал
ощупывать снова, однажды даже схватил челюстями за руку, -- Томас ощутил с
предельной  ясностью,  что  вздумай  муравей  чуть  сжать  жвалы,   доспех
хрустнет, как скорлупа перепелиного яйца!
     Когда он умчался, Томас шумно выдохнул, трясущимися  пальцами  поднял
забрало:
     -- Драконов бы так не испугался!
     -- Не зарекайся, -- сказал Олег  предостерегающе.--  Нам  идти  через
горы, а там драконов больше, чем летучих мышей. Они хороши, когда спят!  А
вот если дракон не спит... да еще голоден... А голоден он почти всегда...
     -- Сэр калика, а нельзя ли другой дорогой?
     -- Разве не опаздываешь к своей Крижине?.. Кстати, этот ант был очень
рассержен.
     -- Ты знаешь их язык? -- удивился Томас.
     -- Самую малость, -- успокоил его Олег.-- Самую-самую!
     В темноте  послышался  топот  множества  твердых  сухих  ног.  Звонко
щелкали по камням острые когти. Олег вскочил, сказал настойчиво:
     -- Быстро от огня!
     Он выплеснул остатки воды из малого котла,  отбежал  за  Томасом.  Из
темноты вынырнуло с полдюжины крупных муравьев. Томас дернулся обратно  за
мечом, тот блестел возле костра, но Олег ухватил за плечи, удержал.
     Один  муравей  с  разбега  едва  не  влетел   в   костер,   мгновенно
развернулся, из раздутого брюшка  брызнула  тугая  струя  жидкости.  Остро
запахло муравьиной кислотой. Угли зашипели, взвилось облачко пара.  Другие
муравьи окружили костер, повернулись брюшками, кое-кто просто  приподнялся
на передних лапах, а  брюшко  подогнул  под  себя,  и  струи  брызнули  на
затухающий огонь со всех сторон. Угли с щелканьем лопались, гасли, во  все
стороны поползло облако острого запаха.
     Когда муравьи ушли, оставив погашенный костер, Олег поднял котел,  до
половины наполненный муравьиной кислотой, собрал сидельные сумки и пошел в
ночь, где степь освещали только звезды и  ущербная  луна.  Томас  подобрал
мечи, лук со стрелами, заспешил  вслед  за  каликой,  который  хоть  самую
малость, но знал язык черных муравьев.
     Олег снова развел костер, поменьше, Томас подпрыгнул:
     -- Прибегут?
     -- Мы ушли далеко... надеюсь.
     -- Хоть пламя держи поменьше, -- взмолился Томас.-- Не  люблю,  когда
кто-то через мою голову заглядывает! Пусть даже их родословная в  сто  раз
длиннее.
     От котла шел могучий острый запах.  Олег  перехватил  взгляд  Томаса,
который тот бросил на котел, сказал успокаивающе:
     -- Теперь нам есть чем брызгаться целую неделю! А выберемся, надеюсь,
раньше.
     Томас пробормотал несчастливо:
     -- Это от муравьев... А от драконов?
     -- От драконов  не  отбрызгаешься,  --  согласился  Олег  с  глубоким
сочувствием.
     Томас косился на пахнущий котел с отвращением:
     -- А в чем варить еду?
     -- Перельем в чашу, -- предложил Олег. Встретив  непонимающий  взгляд
рыцаря, пояснил.-- В ту, которая в мешке. Святой Грааль который.
     Томас вспыхнул, побагровел от благородного негодования:
     -- Сэр калика, как ты можешь!.. Это же святыня. Реликвия! Даже  дикие
язычники должны ощущать...
     Олег прервал, подняв обе ладони, признавая поражение:
     -- Тогда в твоем шлеме. Хорошо?
     -- Сэр калика...
     -- А что, шлем дырявый?
     -- Не дырявый, но это рыцарский шлем!
     -- Тогда перельем туда муравьиную кислоту, -- решил Олег.-- А  котел,
на то он и котел, чтобы в нем варить уху.
     Томас протестующе дернулся:
     -- Мой шлем пропахнет на всю жизнь? Нет уж, лучше сварить в нем  еду.
Ланселот однажды варил в шлеме рыбу, сэр Говен -- кашу Парсифаль...
     -- А бог войны Арей, -- перебил Олег воодушевленно, -- не смог  пойти
на войну, потому что в его шлеме голубка однажды свила гнездо  и  отложила
яйца. Арею пришлось ждать, пока птенцы вылупились, а потом еще и научились
летать! Все это время на земле не было войн...
     --  Отвратительная  птица!  --  выругался  Томас  с   негодованием.--
Благородным рыцарям пришлось сидеть без подвигов? С ума сойти.
     Он откинулся на спину, намереваясь лечь, отпихнул  крупный  оранжевый
булыжник. Вдруг его глаза расширились, он поспешно подкатил камень  ближе,
с трудом поднял на колени, прошептал внезапно осевшим голосом:
     -- Клянусь кровью... Христа нашего, если это  не  презренный  металл!
Неужто Геродот был прав даже в таких мелочах? Вернусь, перечитаю всего!
     Олег равнодушно промолчал. Томас поплевал на камень,  потер  железной
рукавицей. Желтым заблестело ярче.  Он  в  возбуждении  сел  на  корточки,
принялся разламывать глыбу -- та оказалась слепленной  из  десятка  разных
камней, больше половины из них были из тяжелых ноздреватых слитков золота.
Олег посоветовал хмуро:
     -- Ковыряй мечом. У муравьев слюни клейкие... схватывают намертво!
     -- Слюни?
     -- Или сопли. Нет,  скорее,  слюни.  Они  там  в  глубине  камешек  с
камешком склеивают, когда роют норы, чтобы не таскаться  наверх  с  каждой
песчинкой... Есть, правда, и лодыри, что носят по камешку, а  то  и  вовсе
бегают налегке.
     Он лег, поджал колени  и  сразу  уснул,  равнодушный  ко  всему,  что
вытаскивали муравьи из глубин земли. Впрочем, сквозь сон всю  ночь  слышал
пыхтение, тяжелые вздохи, сопение и глухие  удары.  Рыцарь  бил  кулаками,
локтями, иной раз Олегу казалось сквозь сон, что рыцарь бьется головой,  а
то и кидается всем телом на  рукоять  меча,  разламывая  слепленные  глыбы
золота.
     Всю ночь Олег убегал от грохота;  лютовала  битва  богов.  Ящер  тряс
землю, Таргитай запрягал  его  в  соху,  Перун  швырял  молнии.  Когда  на
рассвете открыл глаза, ежась от утреннего холода, Томас,  все  еще  ломал,
как раб в каменоломнях, громадные  глыбы.  Справа  от  него  высился  холм
пустой породы, за которым спряталась бы  лошадь,  а  слева  ярко  блестела
горка золотых самородков, каждый не меньших размеров, чем  кулак.  Золотая
мощь чувствуется в каждом из Семи, заметна у многих гроссмейстеров и  даже
разломанных глыб, с крупными самородками,  еще  не  очищенными  от  комьев
земли.
     Олег с изумлением повернулся к блестящему валу. Встревоженные муравьи
суетливо заделывали брешь, в которую въехал бы  Троянский  конь,  один  за
другим взбегали на вершину, роняли в провал пористые глыбы, от которых еще
несло подземельем.
     Томас  рассеянно  оглянулся,  проследив  за  взглядом  калики,  вдруг
простонал и потряс в отчаянии кулаками. В новых глыбах,  которыми  муравьи
заделывали брешь, золотых слитков вдвое больше! Первые лучи  солнца  упали
на верх вала, золото дразняще заблестело, особенно чистое, умытое, яркое.
     -- Муравьи зарываются глубоко, --  объяснил  Олег  терпеливо.--  Даже
малые мурахи роют норки в  две-три  сажени  глубиной,  а  эти  анты  могут
зарываться на три-четыре  версты!  Там  всякое  может  быть,  человеку  не
добраться...
     Томас с тоской смотрел на блистающий  вал  собачьими  глазами,  кадык
дергался, гоняя голодную слюну. Это чудо простоит среди  степи  до  осени,
зимние вьюги разрушат, сравняют с землей, весной тяжелое золото утопнет  в
грязи вешних  вод,  засыплется  пылью  в  зной,  и  уже  никто  не  отыщет
богатство, разве что случайно копнет, пока не погрузится в землю  чересчур
глубоко...
     -- Как часто они вылезают?
     -- Раньше выходили каждое лето, --  ответил  Олег  после  раздумья.--
Старики так говорят...  Потом  намного  реже.  Теперь,  по  слухам,  вовсе
поднимаются  на  поверхность  раз  в  сто  лет.  Видать,  слишком  глубоко
закопались! Придет время, вовсе скроются от нашего мира, который ты зовешь
греховным.
     Томас проигнорировал выпад, вскрикнул встревоженно:
     -- Все золото останется там?
     Олег невесело усмехнулся:
     -- Неужто понимают, что есть золото? Когда роют,  вытаскивают  наверх
все, что загораживает дорогу: камни, песок, руду, золото, кости  неведомых
зверей... Слушай, ты перестал бояться?
     Томас покосился на брешь, махнул рукой:
     -- Золото ослепило.
     -- Ночью?
     -- Золото блестит и в темноте, сэр калика!  Я  видел,  как  за  такой
камушек один благородный  рыцарь  зарубил  другого,  тоже  крестоносца,  с
которым освобождал Гроб Господень!
     Олег поднялся, собрал  вещи,  проверил  стрелы:  кто-то  их  рассыпал
ночью. Вокруг было много следов когтистых лап,  отыскал  в  двух  десятках
шагов свой меч -- на перевязи остались дырочки от шипов на челюстях. Вдруг
он побледнел, суетливо похлопал себя по  груди,  словно  ловил  прыгающего
кузнечика, торопливо вывернул карманы, снова похлопал по груди. Глаза  его
остановились.

     Глава 14

     Томас, чувствуя неладное, спросил в тревоге: -- Что? Что стряслось?
     -- Забыл побрызгать обереги... Анты утащили!
     Томас вздохнул сочувствующе, развел руками:
     -- Ты спал как бревно. Тебя самого  можно  было  утащить...  Я  краем
глаза  видел  как  какой-то  мураш  тебя  щупал,  но  я  думал,  новостями
обмениваетесь. Ты ж малость язык знаешь! Да и занят я был... Не грусти  по
бабе, бог девку даст!
     Олег спросил непонимающе:
     -- Какую девку?
     -- Другие выстругаешь. Хочешь, свой меч одолжу?
     -- Которым сарацинам головы рубил?.. Спасибо, не надо.
     -- Ты их освятил в Иордане?
     -- Да нет...
     -- Тогда какая разница? Из одного дерева икона и  лопата.  Хочешь,  я
притащу тебе самую суковатую ветку?
     Олег покосился на сочувствующее лицо рыцаря, покачал головой:
     -- Даже оторвешься от золота?..  Благодарю,  не  ожидал.  Увы,  новые
выстрогать не успею. Да и успел бы -- к новым привыкать надо.  На  ошибках
учатся... А нам даже самая мелкая промашка может стоить жизней.
     Он зачерпнул из котелка муравьиной кислоты, побрызгал на волосы, втер
в руки и ноги. Томас вытаращил глаза:
     -- Ты что?.. Что задумал, бешенный?
     Олег невесело оскалил зубы:
     -- Угадал. Придется спуститься в нору.
     Томас подскочил, словно сел на ядовитую змею:
     -- К муравьям?
     -- Не барсуки же утащили. Ничего, норы широкие, пролезу.
     Он надел перевязь с мечом, затянул пряжку потуже.  Томас  остолбенело
смотрел, как он устраивает за спиной лук  и  колчан,  брызгает  муравьиной
жидкостью, затрясся от негодования:
     -- Ты... серьезно?
     -- Куда уж боле.
     Томас плюнул, подобрал свой меч, сказал с гневом:
     -- Пусть не  скажут  враги,  что  я  оставил  друга,  даже  когда  он
рехнулся... Тут в самом деле от жары мозги плавятся. Веди, сэр калика!
     Он вылил на себя остатки муравьиной  кислоты,  зажмурился  от  едкого
запаха, небрежно отшвырнул котелок. Олег укорил:
     -- Котел-то почто выбросил? В чем варить будешь?
     --  Рассчитываешь  выбраться  живым?  --  удивился  Томас.--   Ну   и
сумасшедшие авосьники живут на вашей Руси!
     -- Главное -- душу не потерять, а если тело и съедят...
     -- Тело не главное, -- согласился Томас.-- Рыцарь состоит  из  чести,
славы, доблести и рыцарской верности Даме!
     Олег быстро начал карабкаться, ставя ноги  на  золотые  глыбы.  Томас
застонал, видя, как грубо калика попирает чистое золото.  В  другом  месте
ослепительно  блеснуло  цветными  радужными  искрами,  словно  луч  солнца
переломился в глыбе венецианского стекла. Томас ахнул, без  сил  опустился
на корточки: среди гранита,  базальта  и  золотых  слитков  блестел  алмаз
чистейшей воды, размером с кулак! Олег недовольно оглянулся,  вздохнул  и,
без слов одолев вершину вала, полез по внутренней стене.
     Томас разрывался на части, но лучший друг исчезал внизу  --  пришлось
оставить  алмаз  и  другие  блестящие  камни:  дал  себе  страшную  клятву
когда-нибудь выколотит всех до единого  из  рыцарского  вала  муравьев  --
Крижине очень идут сапфиры, а ее маленькой племяннице -- изумруды...
     Вслед за каликой слез на ровную утоптанную землю, где ни камешка,  ни
стебелька -- все выровнено,  вычищено.  Воздух  пропитан  сильным  запахом
муравьиной кислоты. Черные муравьи носятся  стремительно,  как  рыцари  на
турнире,  так  же  как  рыцари,  сшибаются,  трещат  панцири,  но  муравьи
разбегаются как ни в чем не бывало.  Некоторые  уже  тащили,  несмотря  на
ранний час, убитых животных, а с северной стороны через вал вдруг  полезли
десятки крупных муравьев, у каждого в челюстях свисает, иной раз еще слабо
трепыхаясь, сайгак: явно  наскочили  на  большое  стадо.  Привлеченные  их
возбуждающим запахом, из огромного широкого  колодца  выскакивали  десятки
муравьев, стремительно мчались в ту сторону.
     Томас и Олег  подошли  к  темному  провалу.  Оттуда  несло  могильной
сыростью и холодом, из темноты показывались черные  как  грех  муравьи,  в
челюстях блестели огромные глыбы с еще непросохшей  слюной,  ею  скрепляли
камни, песок и золотые самородки. Мимо Томаса, едва не столкнув в колодец,
проскочил муравей с сайгаком  в  челюстях,  ловко  перевалил  через  край,
унесся, стуча когтями, как белка по дереву.
     -- У них по шесть лап, --  сказал  Томас  неустойчивым  голосом.--  С
крючками!
     Олег, не говоря ни слова, сел  на  край  шахты,  повернулся  и  начал
спускаться, Томас перекрестился, полез следом:
     -- Храни меня, Пречистая  Дева!  Хоть  приходится  тебе  смотреть  за
ребенком, за детьми нужен глаз да глаз, но присматривай и за  мной,  твоим
верным рыцарем! Если уцелею, принесу на твой алтарь золота  из  той  кучи,
что оставил наверху.
     Он торопливо спускался, цепляясь за выступы, в любой  момент  готовый
сорваться и рухнуть  в  бездонный  колодец.  Пальцы  немели  под  тяжестью
железных доспехов, пот заливал глаза. Казалось, что уже сорвался бы,  если
бы не страх сбить карабкающегося чуть ниже  калику.  По  сторонам  шуршали
когтистые лапы, муравьи  мелькали  как  массивные  наковальни,  снабженные
железными прутьями  вместо  лап,  пропадали  в  угольно-черной  тени,  что
наискось пересекала колодец. Томас боялся тряхнуть головой, сбросить едкие
капли  пота.  Мимо  пролетела  глыба,  едва  не  сшибив  Томаса,  невольно
прислушался, но валун скрылся в тени без звука.  Снизу  --  ни  стука,  ни
плеска, ни писка.
     Калика уже исчез в черноте,  Томасу  стало  страшно,  заторопился.  К
счастью, муравьи не выравнивали стены колодца,  для  рук  и  ног  остались
выступы и вмятины. Когда сам окунулся  в  тень,  увидел  в  стене  колодца
раздваивающийся ход. Калика конечно же, выбрал худший.
     Опускался он еще долго, может быть, полз бы  до  самого  дна,  а  там
вылез черепахе на спину -- некоторые уверяют,  что  земля  стоит  на  трех
китах, а то и слонах, -- но  муравьям  наверняка  самим  надоело  рыть  по
прямой, или же ошиблись, черное дурачье, но  вскоре  Томас  заскользил  по
крутой горке, изредка цепляясь за торчащие из косогора  камни  --  вклеено
намертво, не оторвешь! Если бы строители башни Давида  уговорили  муравьев
помочь, крестоносцам не разрушить бы кладку. Томас признавал честно,  надо
быть объективным даже к противнику. Конечно, после победы.
     Длинный туннель постепенно выравнивался. Все еще опускались, но Томас
уже оторвал  руки  от  стены.  Металлическая  перчатка  скользила  как  по
зеркалу! Слюна скрепила стенки  словно  крепчайшим  клеем,  камни  торчат,
высовываются, но не выломать, разве что отколоть половинку, да и то,  если
не покрыт слюной весь -- Томас попробовал на ходу ковырнуть кончиком меча,
на гладкой поверхности не осталось даже царапины.
     Вдобавок слюна  еще  и  светилась,  не  так  мощно,  как  факелы,  но
посильнее мха, который давал свет  агафирсам.  Впрочем,  если  муравьи  на
много миллионов лет старше людей, то  могли  бы  за  это  время  придумать
освещение и получше. Люди бы наверняка додумались... Правда, они не  могут
быть старше людей, потому что Господь сотворил человека всего восемь тысяч
лет тому, да сперва сотворил человека, а уж  потом  всяких  там  зверей  и
муравьев!
     Томас споткнулся на ровном месте, внезапно  вспомнив  неясные  намеки
агафирсов, и  даже  демона  в  Константинополе,  которого  он  сразил  так
отважно, что его друг калика живет очень долго, чуть ли  не  восемь  тысяч
лет, а ведь каждому христианину  известно  твердо,  что  на  земле  только
дьявол живет эти восемь тысяч лет, ибо его создал Господь  в  первый  день
творения, когда отделил свет от тьмы...
     Олег нетерпеливо оглянулся:
     -- Сэр Томас, не спи!
     -- Замечтался, -- буркнул Томас.-- О высоком.
     Он заставил себя взять в руки, хотя брать в руки  всякую  гадость  не
хотелось, а он ощутил себя именно гадостью, ибо осмелился подумать  гадкое
о человеке, который не только спасал ему не однажды жизнь -- это  пустяки,
сочтемся! -- но не раз брал чашу с Христовой кровью в руки, что  грешникам
непозволительно, а уж сатана бы сгорел или хотя бы ожегся...
     Он натыкался на спину  Олега,  стукался  о  выступающие  камни.  Олег
раздраженно оглянулся, сказал сердито:
     -- Сэр Томас! Нашел, где спать на ходу! А если бы твою чашу искали?
     Томас заставил себя встрепенуться, пробормотал:
     -- То чаша...
     -- А то обереги! Для меня они также важны. По крайней мере, сейчас.
     Встряхнувшись, Томас нашел себя в жутком подземном ходе, облицованным
светящимся стеклом. Ход шел по наклонной вниз, его пересекали другие норы,
мелькали страшные тени и звонко стучали  когти,  сильно  пахло  муравьиной
кислотой.  Томас  сообразил,  что  его  отважная  рыцарская  душа  ушла  в
несвойственные ей глубокие раздумья нарочно, чтобы не  видеть  этой  жути,
когда вокруг носятся страшные чудовища, а он с другом, который кажется все
более странным и опасным, находится Бог знает на какой адской глубине!
     Калика выбирал из всех ходов самый широкий, хотя и  по  узкому  можно
идти пригнувшись, и всегда выбирал тот, который вел в глубину. И еще  тот,
как показалось  Томасу,  из  которого  разило  муравьями  особенно  мощно.
Пересекли ручеек, что выбегал из одной стенки, а вбегал  в  другую,  долго
брели по  колено  в  ледяной  воде  --  хрустально  чистой,  прыгающей  по
стеклянному дну. Муравьи подбегали все почему-то с одной  стороны,  быстро
набирали воды -- Томас восхищенно и ошеломленно успел  увидеть,  как  один
припал к ручью, вонзил челюсти в воду, открыл рот,  и  начал  лакать,  как
огромный жаждущий пес, мощно втягивая воду через толстую  трубу,  что  шла
прямо в сухое брюшко, черные кольца раздвинулись, начали сползать  одно  с
другого,  брюхо  наполнялось  и  наполнялось,  между  стальными   кольцами
показалась тонкая не защищенная пленка, и Томас  профессионально  заметил,
где у муравьев уязвимые места, но так можно  поразить  лишь  водовозов,  а
муравьи-воины вряд ли с такими пузами пойдут в бой...
     Муравьи с раздутыми животами убегали в темноту, а Томас  двигался  за
каликой в еще больший страх: глубже и глубже, откуда пахло сильнее, чем из
любой развороченной муравьиной кучи. Даже  муравьи  пошли  странные:  если
наверху все одинаково поджарые, прокаленные  солнцем,  черные,  быстрые  и
злые, то здесь двигались медленно -- Томаса всего дважды сшибли с ног,  --
сами помельче, от них пахло чуть иначе.
     Ход внезапно привел в небольшую пещеру,  в  которой  на  уровне  пола
зияли три темных хода. Возле одного хода стояли, двигая длинными  сяжками,
два огромных муравья, таких Томас не видел  даже  на  поверхности.  Сердце
сжалось в страхе: калика направился именно к этому ходу!
     Томас с  дрожью  двигался  за  другом,  прижимаясь  к  нему  поближе.
Муравьи, завидя их, приподнялись на всех  шести