Да и давно  было...  Тогда  умничающие
дурни за ним толпами, как овцы за козлом. А  сейчас,  сам  понимаешь,  без
слушателей, что дурню без дудки, а рыцарю без железок.
     Томас зябко передернул железными плечами:
     -- Да, ему тяжко.
     На черном небе  вспыхивали,  будто  появлялись  ниоткуда,  непривычно
яркие, как глаза зверей, звезды. Томас  привык  к  их  россыпи,  когда  на
каждую яркую звезду приходится  по  три  десятка  мелких,  как  на  одного
славного блистающего рыцаря десятки тусклых, обыкновенных, но  здесь  небо
усеяно звездами одна другой ярче!
     Когда он наконец догнал  Олега,  тот  присел  за  массивным  обломком
скалы. Впереди зиял широкий вход в пещеру, на конях можно въехать по двое,
оттуда тянуло сильным запахом псины, сырого мяса, спертого воздуха. Калика
по-волчьи нюхал воздух, брови его сшиблись на переносице.  Лицо  в  лунном
свете стало желтым, худым, пугающе недобрым..
     -- Что там? -- спросил Томас шепотом.
     Калика не оглянулся, глаза его прикипели к темному зеву:
     -- Вход.
     -- Туда?
     -- На тот свет,-- уточнил калика.-- Хотя, если честно, мы уже  сейчас
не совсем на  этом.  Но  там  настоящая  преисподняя.  Слушай,  ты  как-то
бахвалился, что собак любишь?
     -- Я не бахвалился,, -- ответил Томас настороженно, чувствуя  подвох,
-- а что?
     -- Но говорил, что собаки тебя не трогают? Говорил, я помню.
     -- Говорил,-- ответил Томас еще настороженнее.-- Собаки чуют  доброго
человека, чуют и злого. Кому хвостом машут, а кого  и  кусают.  Тебя  вон,
помнишь, чуть не в клочья... Теперь вижу, какого дурака свалял,  когда  не
дал им поглодать твои кости. Пировал бы сейчас в своем замке...
     Калика прислушался с удовлетворением:
     -- Ага, там они. Ну, прочти на всякий случай молитву и топай. Хоть  и
не трогают, но молитву прочти. Вон в ту темную пещеру.
     -- А что там?
     -- Там проход.
     -- А что в проходе?
     Луна вышла из-за облачка, серебристый свет  упал  на  площадку  перед
пещерой,  осветив  и  ее  переднюю  часть.  Томас  увидел,  как  из   тьмы
выдвинулось нечто огромное, похожее на медведя,  затем  раздался  страшный
скрежещущий звук, от которого кровь застыла в жилах. И  лишь  потом  понял
устрашенными чувствами, что услышал лишь слабенькое рычание.
     -- Кто там? -- прошептал Томас, боясь поверить в свою догадку.
     -- Сирама,-- объяснил Олег.-- Собака Индры. Она  же  мать  двух  псов
Шарбаров, те охраняют вход чуть дальше. Вот те уже в самом деле зверюги...
Но тебе чего страшиться? Уж кого собаки любят, того не тронут.
     Томас ощутил, что на  нем  доспехи  из  гнилой  коры  дерева.  Зябким
голосом спросил:
     -- А... Цербер?
     -- Тот еще  глубже,--  объяснил  калика  охотно.--  Мимо  него  потом
пойдем. Он вовсе света не выносит. Даже лунного. Когда Таргитай его как-то
выволок, да еще днем, у того пошла ядовитая пена от ужаса.  Где  на  землю
капала, там дурная трава выросла, которой можно так задурить  голову,  что
вовек не отвыкнешь...
     Томас сказал просительно:
     -- Кто знает, что здесь за собаки? Во тьме, света божьего не  зрят...
Прыгнет от радости, чтобы полизаться, свалит, затопчет. Они ж  от  радости
себя не помнят! Слюнями всего обмажет. Ты ж знаешь, у больших собак слюней
больше, чем у монахов!
     -- Это точно,-- согласился Олег.
     -- А нет ли поблизости других дыр?
     -- Слюнявые, говоришь...  В  собачьей  слюне  лекарство!  Любые  раны
лечит. Потому и говорят, что заживает, как на собаке. Это  я  говорю.  Как
волхв-лекарь.
     -- Я еще не ранен,-- возразил Томас нервно.-- Пока еще!
     -- Ладно, пойдем вдоль стены. Кто ищет, тот всегда  найдет.  Либо  на
свою голову, либо на свою... гм...
     Серая стена с красными прожилками гранита тянулась  в  бесконечность,
дорогу загораживали камни, упавшие так  давно,  что  наполовину  вросли  в
землю. Калика заглядывал в каждую щель, они  влезали  в  узкие  проходы  и
пытались продвинуться вглубь, но всякий раз натыкались на сплошные стены.
     Томас пал духом, воздух  в  долине  плотный,  как  в  могиле,  сырой.
Вязаная рубашка под доспехами взмокла,  хоть  выжми,  все  тело  зудело  и
чесалось, будто в щели панциря снова забрались сто тысяч злобных муравьев,
по пятам за ним идут, что ли. Калика снова завел в щель, их тут как трещин
на коре столетнего дуба, но и там в конце-концов уперлись в  стену.  Томас
стиснул зубы, попятился, развернуться трудно, на стенах выступили  крупные
липкие капли, сверху капало, под ногами журчал невидимый ручеек.
     Ему почудился далекий гул в глубине, потом в самом  деле  под  ногами
слегка вздрогнуло. Каменная стена, о которую Томас на ходу  придерживался,
внезапно с треском лопнула. Трещина пробежала как черная ветвистая молния,
похожая на грязный корень дерева. По железной голове глухо щелкнули мелкие
камешки.
     -- Олег,-- крикнул он в спину.
     Голос прозвучал глухо. Воздух был плотный как, болотная вода.  Калика
не оглянулся, лишь донесся слабый голос:
     -- Индрики...
     -- Что?
     -- Индрики,  говорю.  Под  землей  бродят.  Их  еще  мамонтами  зовут
почему-то. Махонькие такие рождаются, меньше мух, потом по деревьям лазают
как белки. Всю жизнь растут. Когда  земля  уже  не  держит,  опускаются  в
недра...
     Томас со  страхом  прислушивался  к  гулу,  но  тот,  кажется,  начал
удаляться. Попытался представить себе  удивительных  зверей,  но  невольно
вообразил, как они опускаются все  ниже...  а  что  там?..  Вламываются  в
преисподнюю?
     Калика предостерегающе крикнул. Томас  услышал  далекий  гул,  треск,
стук.  Стены  затряслись,  на  голову  плеснула  холодная   струя.   Томас
выругался, по плечу больно ударил крупный камень.
     -- Назад! -- внезапно вскрикнул калика.
     -- Что...
     Стены затряслись, а та, в которую  уперлись,  внезапно  распахнулась,
будто из комьев  сухой  глины.  Некто  огромный,  Томас  не  рассмотрел  в
темноте, шагнул в их щель, шумно вздохнул, Томас отшатнулся  от  смрадного
запаха, и тут же калика крикнул быстро:
     -- Посторонись! Да быстрее, железяка!
     Огромный, что проломил стену, слепо  двинулся  по  щели.  Даже  когда
протискивался боком, он как комья  рыхлой  земли  сбивал  выступы,  сбивал
гранитные глыбы, и Томас с быстротой  белки  метнулся  в  ближайшую  нишу,
вжался. Сильно  пахнуло  немытым  телом,  жаром,  свалявшейся  шерстью.  В
полумраке возникла гигантская фигура, одни глыбы  мышц,  крохотная  голова
втиснута в плечи, а толстые руки с грохотом сбивают  перед  собой  обломки
скал.
     Томас застыл, кулак такого зверя  сомнет  с  железом  как  перепрелую
шкуру, вжался еще больше, распластался по стене как водяная пленка, закрыл
глаза  и  вознес  хвалу  Пречистой  Деве.  Мимо  тяжело  прошло  огромное,
нечистое, грохот удалился в сторону выхода.
     Издали донесся голос вечно недовольного отшельника:
     -- Не спи, сэр король. Это не военный совет! Быстрее!
     Томас поспешил за каликой, а когда  сердце  перестало  биться  как  у
перепуганного зайца, пролепетал:
     -- Что за чудище?
     -- Чудище? -- удивился Олег.-- Сказал бы ты это ему!
     -- А что, разве не чудище?
     -- Ну, взгляды со временем меняются. Когда-то  он  считался  стройным
красавцем. Правда, за эти какие-нибудь пару тысяч лет... или пару десятков
тысяч, оброс, раздался...
     -- Он выберется?
     Калика отмахнулся в нетерпении:
     -- Надеюсь, нет. Первый раз,  что  ли,  пробует?  Как  только  вкатит
камень на гору, то спешит к  выходу.  Но  настолько  отвык  от  солнечного
света, что... словом, возвращается. Да он не один, кстати.
     -- Как Цербер?
     Калика буркнул:
     -- А что? Собака, как собака. Тихо!
     Вдали был грохот, рев стал  громче.  Томас  едва  успел  отшатнуться,
когда огромная туша пронеслась в обратную сторону. Пахнуло немытым  телом,
паленым волосом, словно солнечные лучи сожгли шерсть, тут же  рука  калики
выдернула Томаса из укрытия:
     -- За ним! Надо успеть!
     Томас ринулся со всех ног, в полной тьме спотыкался, падал,  хватался
за стены, из темноты выныривала мощная  длань,  подталкивала,  направляла.
Томас бежал вслед  за  отвратительным  запахом,  железо  звенело,  как  бы
чудовище не почуяло, в темноте у него преимущество, но калика уверен,  что
ему не до них, да и отвыкло от людского запаха, не поймет...
     Впереди возникло смутное пятно света. Мелькнула,  загораживая  выход,
приземистая человечья фигура. Томас  с  содроганием  рассмотрел  непомерно
широкие плечи, приплюснутую голову, руки чуть ли  не  до  пола,  но  выход
очистился, Томас ощутил в воздухе запах тления,  гнили,  словно  в  полном
воинском доспехе упал на трухлявое  дерево,  а  оно  развалилось  под  его
тяжестью.
     Сзади он услышал сдавленный голос Олега:
     -- Добрались...
     -- Это и есть тот свет?
     Томас  уже  видел  выход,  как  вдруг  впереди,  загораживая  дорогу,
взвились языки багрового пламени.  Пахнуло  жаром,  но  вместо  привычного
аромата  березовых  дров  Томас  ощутил  сильный  запах  горящей  смолы  и
отвратительный запах серы. Медленно проступила желтая,  словно  выкованная
из старой меди, отвратительная рожа размером с рыцарский щит, рожа  то  ли
змея, то ли демона. Жуткий голос пророкотал могуче:
     -- Смертные... Вы слишком далеко забрались. Готовы ли умереть?
     Томас ухватился за меч. По спине пробежала  ледяная  лапа  с  острыми
когтями. Олег отряхивал колени, равнодушно буркнул:
     -- Брось. Пугает.
     Томас попросил умоляюще:
     -- Ты там пошепчи или попрыгай.
     -- Зачем?
     -- Ну, на колдовство своей волшбой... А я посмотрю, чья возьмет.  Мне
нельзя, не рыцарское это дело.
     Калика отмахнулся:
     -- Да пошел он. Не опасен.
     Томас поинтересовался чуть взбодрившимся голосом:
     -- А если по роже?
     -- Хорошо бы, да не получится. Это так, призрак.
     Рожа через пару долгих мгновений  растаяла.  Исчезли  и  языки  огня,
впереди открылся проход. Когда ступили через, Томас оглянулся:
     -- А ты откуда знал? Обереги подсказали?
     -- Хаживал,-- откликнулся Олег равнодушно.-- Не здесь,  а  в  похожих
местах. Или не хаживал, не упомню... Просто новое создается редко. Все эти
монстры целыми стаями кочуют из одного в другое...
     Томас осторожно выдвинулся, как заяц из норки.  Воздух  был  затхлым,
как в склепе. Небо нависало низко,  грязно-серое,  быстро  неслись  черные
тучи с рваными краями, грозно блистающими.  Когда  сталкивались,  задевали
одна другую,  устрашенный  Томас  слышал  металлический  скрежет.  Равнина
тянулась унылая, безжизненная, заполненная странными  тенями,  от  которых
рябило в глазах. Он не знал, день или ночь, потому что мир был  сумрачным,
тусклым, безрадостным и пугающим, словно во время солнечного затмения.
     Он спросил почему-то шепотом, хотя вблизи не было живой души:
     -- Это и есть... тот свет?
     -- Его сени,-- согласился Олег.
     -- Что есть сени?
     -- Прихожая, холл, предбанник. Вроде бы и повернуть  уже  нельзя,  но
вон там написано, что вроде бы можно...
     Томаса трясло, он пытался удержаться, но  голова  подпрыгивала,  руки
дрожали, он жалко улыбался, внутри стало холодно как  зимой  на  перевале,
губы одеревенели, только и сумел пролепетать жалко:
     -- Прости... Я все еще не верил, что доберемся...
     -- Все добираются,-- подбодрил Олег.
     -- Да, но... мы ж еще живые!... мы живые, да?
     -- Это пройдет,-- утешил Олег..
     -- Я не трушу,-- прошептал Томас,-- просто во мне  все  трясется  как
овечий хвост. Я немножко отойду... Никто из  рыцарей...  даже  из  рыцарей
Круглого Стола...
     -- Дети должны идти дальше родителей,-- сообщил Олег.
     Он хлопнул Томаса по плечу, сбежал вниз, дальше равнина тянулась  без
единого камешка, бугорка, а  даль  терялась  в  стене  грязно-серого,  как
весенний снег, тумана. Оглянувшись, Томас увидел на каменной  стене  грубо
высеченные письмена. Знаки выглядели незнакомыми, в книгах священника были
совсем другие.
     Когда с трудом догнал калику, тот нетерпеливо дернул плечом:
     -- Знаки? Входящие, оставьте упованья. Это нам.
     --  Я  слышал  об  этих  словах,--  прошептал  Томас.--  Страшных   и
обрекающих... Но там, вроде бы,  намного  больше  буковок!  Или  остальное
читать не умеешь?
     -- Вся соль в последней фразе.
     Он склонил голову на бок, к чему-то  прислушиваясь,  и  Томас  вскоре
уловил в воздухе шепот, вздохи, затем -- далекие крики, вопли,  проклятия,
жалобы, просьбы, и все а разных языках, голоса звучали мужские и  женские,
молодые и старые.
     Калика указал пальцем. Томас всмотрелся,  ахнул.  Смутные  тени,  что
раздражали и мешали видеть далеко, оказались полупрозрачными человеческими
фигурами, легкими, как ветер, сквозь которые просвечивали сотни  и  тысячи
таких же бестелесных, жалких, не способных поднять даже пустые ножны.
     -- Пресвятая Дева  Мария,--  ахнул  Томас.--  Это  ж  сколько  народу
померло!
     -- Человечество состоит больше из мертвых, чем из  живых,--  произнес
Олег, и Томас понял по его тону, что калика изрек мудрую  мысль.--  А  это
еще только  середнячки...  Те,  что  хотели  остаться  над  схваткой,  вне
схватки.
     -- Когда шел великий бой с Сатаной?
     -- Да. Те, которые ни рыба, ни мясо, и в раки  не  годятся.  С  точки
зрения рыцарства. Хоть небесного, а хоть ныне  уже  не  небесного.  То  ли
хотели переждать, а потом встать на сторону победителя, то  ли  пацифисты.
Это такая религиозная секта, что против войн вообще.
     Томас вскипел:
     -- Господь больно мягок! Я бы таких вовсе в ад.
     Но спина калики маячила уже далеко. От Томаса  его  отделяли  десятки
полупрозрачных тел. Устрашенный, он бросился вдогонку. По дороге все яснее
видел в сумерках огромные фигуры с крыльями, что уныло  реяли  в  нечистом
воздухе. У некоторых по четыре крыла, как у летучих муравьев, и летали так
же неуклюже. Следом развевались длинные  хитоны,  настолько  длинные,  что
Томас не разглядел ног.
     -- А это кто?
     -- Ангелов дурная стая,-- ответил Олег протяжно,--  что  не  восстав,
была и не верна...
     -- Ты не умничай,-- прервал Томас.-- Тоже мне, пиит. Это те,  которых
называют серыми ангелами?
     -- Да. Мотивы их неясны. Может быть, они видели  третий  путь.  Путь,
так сказать, третьего мира, но теперь уже не угадать. Они осуждены.  Закон
вашего христианского мира прост: кто не с нами -- тот против нас.

     Глава 2

     Внизу в долине разглядели кишащее месиво из людей, что задыхались  от
тесноты, но куда-то  спешили,  бежали,  и  было  их  столько,  что  Томасу
верилось с трудом, ужели смерть столь многих истребила?
     Олег потрясенно оглядывался. А где то дикое место, где по фиолетовому
небу грозно неслись багровые облака, страшно светило черное солнце, а  мир
был дик,  кровав,  горяч,  раскален?  Остроконечные  скалы  сравняло  злым
ветром, да и толпы народа, постоянно растущие,  истоптали  местность  так,
что ни травы, ни куста, одни голые камни, да и те вбиты в землю  по  самое
темечко.
     Томас тащился позади,  калика  вздрогнул,  когда  рыцарь  обрадованно
заорал:
     -- Вспомнил!.. Там... то есть тут, река  должна  быть.  Я  слышал,  в
подземном мире течет река. Спик... э-э... Спикс... нет, Сникс...
     -- Стикс? -- предположил Олег.
     -- Вот-вот, Стикс! -- обрадовался Томас.-- Надо идти к ней.
     -- В подземном царстве,-- сказал калика,--  кроме  Стикса  текут  еще
реки Кокит, Ахеронт и Пирифлегетон, есть Стигийское  болото,  Ахерусейское
озеро...
     -- Какое-какое? -- переспросил Томас подозрительно.
     -- Ахерусейское,-- повторил Олег.
     Томас долго шел молча, с  недоверием  посматривал  на  Олега.  Калика
выглядел очень серьезным, и Томас наконец  предположил  недоверчиво  после
долгой паузы:
     -- Так и называется?
     -- Точно!
     -- Гм... Это от слова "рус"?
     Теперь уже Олег сказал "гм", почесал в затылке, признался:
     -- Был бы я патриотом, сказал бы "да".  Но,  думаю,  что  от  другого
корня. Как и Ахеронт.
     Томас наморщил лоб, старался проломиться через дебри звуков, а  Олег,
хоть и жалел усилия друга, но почему-то уточнять не стал.
     Томас снова долго думал. Калика слышал, как скрипят могучие рыцарские
мозги. Впереди из тумана медленно выступил пологий берег. Сильнее потянуло
смрадом. Здесь туман рассеивался, Томас увидел, что это не туман, а головы
и плечи, плотно стиснутых друг с другом людей. Глаза были устремлены в  ту
сторону, откуда тянуло смрадом. Из темноты возникали новые фигуры.
     Томас спросил с недоумением:
     -- Чего это они?
     Олег смотрел почти со страхом. Томас впервые видел сэра калику  таким
растерянным.
     -- Что-то стряслось? -- спросил он осторожно.
     Сэр калика с трудом выдохнул воздух,  запертый  в  груди.  Мертвенное
бледное лицо дрогнуло, медленно пытаясь вернуться к  жизни,  но  в  глазах
оставалась великая растерянность.
     -- Еще бы...
     -- Что?
     --  Столпотворение,--  прошептал  Олег.--  Сколько  народу,   сколько
народу!.. Умом я понимал, но все равно -- такое узреть своими глазами...
     Томас удивился:
     -- Ты ж сам говорил, что человечество состоит не  столько  из  живых,
как из мертвых!
     -- Гм... Все равно это как кувалдой по голове.  В  прошлый  раз  было
совсем пусто. Одна-две души промелькнет, а снова камни, камни, камни...
     Томас удивленно воззрился на  калику.  А  тот,  собравшись  с  духом,
двинулся вперед, постукивая посохом, словно проверяя прочность дороги.
     Расталкивая  души,  благо  толкаться  с  бестелесными  нетрудно,  они
пробились к самому берегу. Томас едва не падал от  зловония.  Река  текла,
если текла вообще, желтым гноем.  Он  видывал  на  своем  веку  реки,  что
выглядели такими же желтыми, но там несли ил и глину,  а  здесь  зловонный
гной, и этого гноя столько, что не просматривался другой берег.
     В ушах звенело от стонов, плача, криков.  Томас  стоял  бледный,  как
полотно. Калика тоже посерел, затравленно оглядывался.  Похоже,  вспоминал
уединенную пещеру.
     -- Орк,-- пробормотал Олег.
     -- Орк? Что-то знакомое.
     Олег с недоверием покосился на Томаса:
     -- В самом деле?.. Это римляне так зовут, а для греков он Аид.  Кроме
названия различий нет.
     -- Гм,-- сказал Томас в  затруднении.--  Тогда  я  подумал  о  чем-то
другом. А что там блещет... такое прекрасное?
     -- Потала. Потусторонний мир ариев. А тот огромный город и все дворцы
намного превосходят красотой  и  совершенством  все,  что  есть  на  небе.
Странный народ, да?
     Томас подумал, буркнул:
     -- В Индии жарко. Потому они свой рай  и  загнали  в  подземный  мир.
Прохлада как в погребе.
     Из тумана над рекой  медленно  выступил  загнутый  нос  челна,  потом
показалась высокая костлявая фигура. Человек,  лохматый  и  длиннобородый,
неспешно орудовал коротким веслом с широкой лопастью.  Он  был  в  грязной
хламиде, что смутно напомнила одеяние римского пиита,  указавшего  дорогу,
только у лодочника от  одежды  остались  одни  лохмотья.  В  широкие  дыры
просвечивали изъеденные ржавчиной доспехи. Под коростой болезни, что  жрет
металл, Томас не рассмотрел ни герба, ни девиза, к тому же лодочник,  судя
по доспеху, из простых, человек благородного сословия и с веслом  в  руках
бы не горбился... Облепленная слизью лопасть опускалось в воду попеременно
то с одной стороны, то с другой, лодка двигалась так медленно, что  Томасу
невыносимый смрад начал влезать уже и в уши.
     Гребец сделал последний гребок, застыл, угрюмый, как скалы,  а  лодка
еще медленнее ползла к берегу, наконец ткнулась в берег. Томас не  услышал
привычного скрипа, днище словно бы всползло на груду гниющего мяса.
     Души кинулись к перевозчику с криками и плачем, на  ходу  протягивали
что-то мелкое, блестящее, Томас  догадался,  зачем  покойникам  кладут  на
глаза медные монеты.