, то начинали наперебой рассказывать, как
страдали один без другого.
     Олег прошел мимо стражей, один начал подниматься, и он ударил  носком
окованного железом сапога  в  голову.  Глухо  хрустнуло.  Второй  был  без
сознания или притворялся таким, но Олег без злобы ударил и  его  в  висок,
убедился по вспышке света, что  рассчитался  окончательно,  подобрал  свой
посох.
     Томас все еще обнимал Ярославу, Олег с брезгливым удивлением поднял с
пола крест Томаса:
     -- На. Теперь я вижу, что в кресте в самом деле что-то есть.
     Томас вытащил из веревки застрявшее лезвие,  не  длиннее  пальца,  но
острое, как бритва, снова бережно упрятал в  основание  креста,  с  трудом
свел половинки, от усилий мышцы вздулись даже на шее, снова приведя  скобу
в боевое положение.
     -- Я ж говорил!  --  выдохнул  он  с  упреком.--  А  ты  не  верил  в
собственный народ!
     --  Я  думал,  умельцы  остались  только  в  Киеве,--  ответил   Олег
недоверчиво,--  но  чтоб  в  глухой  деревне...   полупьяный   деревенский
кузнец... кривой да еще левша... Правда, грубовато. Вон следы молота.
     -- На внешность смотрят только у женщины,-- сказал Томас победно.  Он
обнял Ярославу.-- А у любой вещи надо зреть душу! Ты сам левша, если на то
пошло. Потому и везет в драках, что ждут удара  справа.  А  умения  ни  на
дюйм... Можешь идти?
     Он старался говорить сильным  мужественным  голосом,  рядом  все-таки
испуганная женщина, но чувствовал как его трясет,  словно  черт  грешника.
Почему никто не сказал, что, между небом и адом нет  четкой  границы,  как
нет между днем и ночью! Есть сумерки, есть рассвет, в аду отыскался Иаред,
даже Везельвул помог... кто бы подумал!.. Зато здесь врагов как  собак  на
попелище. Вот тебе и небо.
     Калика напряг и распустил мышцы.
     -- Идти? Да мы пронесемся как  стая  волков  с  крыльями!  Как  стадо
бешеных туров по льду!.. От этого хехалота камня на камне...
     Томас спросил внезапно:
     -- Но как ты догадался, что нам являли только призрак Ярославы?
     -- Потому что ее облик принимал мужик,-- сказал Олег с отвращением.--
Это же надо! Дурак. Ты ж  сам  видел,  как  одевалась  "Ярослава".  Видел?
Ну-ну. Ничего не заметил подозрительного?
     Томас подумал, вспоминая, помотал головой:
     -- Нет.
     -- Гм... Ну, ничего, свою женщину и не надо знать слишком...  хорошо.
Просто знай, что ни одна в мире не одевает свитер или рубашку как мужчина.
Ты ж видел, та фигура сперва сунула руки  в  рукава,  а  потом  быстренько
просунула голову в разрез рубахи. Это чисто по-мужски! Чтоб сразу  нырнуть
и тут же вынырнуть, пока никто не успел подкрасться, ухватить... А женщина
когда одевается, то сперва засунет голову,  а  потом  в  таком  виде,  как
страус с головой в песке, долго барахтается, просовывает руки в рукава, ни
черта не видя вокруг.
     Томас смотрел изумленно:
     -- А что такое страус?.. Прости, я хотел спросить, ты прав...  теперь
и мне это понятно. Но ты лишь по одному признаку...
     Калика удивился:
     -- По одному? Да их тысячи! К примеру, когда вдевал нитку  в  иголку.
Мужчины иголку держат неподвижно, а суют в нее нитку, а  женщины  как  раз
нитку держат неподвижно, а надевают на нее ушко иглы. Ну,  а  когда  стало
ясно, что он не женщина вовсе, то стоило  взглянуть  на  тень  еще  разок,
чтобы я знал его рост, вес,  возраст,  болезни,  цвет  глаз,  имя,  дурные
привычки, размер обуви, длину ногтей, размер печени... Ну, идем?
     Вместо Томаса ответила Ярослава. Голос ее был чистым и сильным:
     -- Летим! Ты прав, святой волхв. Хоть  меня  здесь  не  истязали,  но
разлучили!
     Меч Уриила не исчез,  лежал  на  выжженном  пятне,  оставшемся  после
хозяина, и Ярослава подняла его с легкостью.  Высокая,  сильная  и  полная
языческой силы, она показалась Томасу чем-то похожей на ту  всадницу,  что
так вовремя помогла добить дракона.
     -- Вперед!

     В помещении полыхнуло чистым радостным светом. Дальняя стена исчезла,
а на том месте вспыхнул бело-оранжевый  огонь.  Он  не  слепил,  но  Томас
ощутил, что ярче нет ничего на свете. Прогремел неспешный величавый рокот,
Томас потрясенно различил в нем слова. Хотя мог  поклясться,  что  он  сам
вычленяет слова из грохота, легкого дрожания пола и стен, бликов огня:
     -- Не стоит... Вы уже разнесли все, что нужно.
     Томас мгновенно  закрыл  Яру  широкой  спиной,  Зу-л-Факар  угрожающе
нацелился острием в сторону  огня.  Калика  перехватил  посох  по-боевому.
Ярослава с мечом Уриила встала рядом с Томасом.
     -- Кто ты есть? -- потребовал Томас дерзко.-- Я не вижу твоего герба,
не вижу девиза, посему разговаривать буду как с простолюдином!
     Огонь вспыхнул чуть ярче,  но  даже  подозрительный  Олег  не  уловил
угрозы. Голос ниоткуда, огромный и мощный, наполнил все здание хехалота:
     -- У меня много имен... Но ты можешь, доблестный сэр Томас Мальтон из
Гисленда, называть меня просто Творцом.
     На Томаса словно гора обрушилась, ударилась о шлем и железные  плечи,
но устоял, и  гора  рассыпалась  на  мелкие  камешки.  Дрогнувшим  голосом
переспросил:
     -- Всевышний?
     Олег затравленно зыркал по сторонам. Хотелось и бежать, и драться, но
могучий голос приковывал внимание, заставлял вслушиваться:
     -- Томас... и вы, его друзья... мы не враги. Опусти меч... или держи,
если тебе так удобнее. Я хочу объяснить...
     На разгоряченного Томаса сзади пахнуло  ароматом  роз.  Он  мгновенно
обернулся с мечом в руке, увидел, как захлопнулась дверь. Яру трясло,  она
суетливо дергала за рукав:
     -- Томас... Олег убежал!
     В голове Томаса перемешалось, перед ним Творец, но Яру держали  здесь
против ее воли, и при одной этой мысли как  могучий  прибой  била  горячая
кровь, сердце стучало яростно, он начинал дышать чаще, а мышцы дрожали  от
жажды прыгнуть на врага и бить, крушить, сечь, ломать, но  голос,  который
звучал в зале, как и в голове Томаса, произнес настойчиво:
     -- Томас, это я, твой Верховный Сюзерен...
     Томас преклонил колено, сердце стучало  бешено,  он  с  трудом  сумел
совладать с дрогнувшим голосом, что пытался сорваться на мышиный писк:
     -- Приветствую тебя, Господь. Прими все  мое  почтение...  и  передай
поклон Пречистой Деве. Я служил  тебе  верно  и  преданно,  Господь.  Хочу
служить, как и служил, но мне надо выяснить... что стряслось. И верно ли я
поступал.
     Он не добавил, что должен определить, чувствовать ли  себя  связанным
клятвой вассала, или же волен порвать, как волен  порвать  всякий  честный
рыцарь, если сюзерен сам нарушил соглашение. В этом  случае  вассал  волен
искать другого, более справедливого. Томас чувствовал,  что  от  осознания
правоты голос обрел твердость, а когда поднял глаза на Всевышнего, в  теле
не было страха, а только восторг, как у юного оруженосца,  допущенного  на
турнир лицезреть сильнейшего из рыцарей Британии.
     -- Я знаю ответы на твои вопросы,-- ответил  мощный  голос,  и  опять
Томас не мог определить откуда он звучит,  и  звучит  ли  вообще,  или  же
слышит в дрожании стен, звоне своих доспехов, раскате далекого грома.-- Но
они слишком... чтобы ты их принял...
     Томас повертел головой, всмотрелся  в  сгусток  белого  пламени,  что
горел, не сгорая, висел над каменными плитами, не касаясь их, не сжигая:
     -- Ты Огонь?
     -- Нет,-- ответил Голос.-- Но  простой  люд...  неважно,  король  или
пастух... так слеплен, что должен зреть, с кем говорит.  Приходится  то  в
облике горящего куста, то во сне... А сперва наломал дров, когда в  личине
зверя или, скажем, рыбы. Тут же начинали бить поклоны,  приносить  жертвы.
Однажды явился в облике быка, так сразу отлили тельца из чистого золота!..
Всем надо что-то вещественное! Ведь кланяются не мне -- иконам.
     Сотни тысяч вопросов метались  в  голове  Томаса,  толкались  и  даже
дрались, распирая череп до боли.  Он  спросил  первое  же,  что  вынырнуло
ближе:
     -- Господь, а правда ли, что Иисус -- твой сын? А то я слышал,  такое
говорят! И что вы с ним... ну, одно целое?..
     Голос прозвучал так же мощно, но с отеческой насмешкой:
     -- Ты сам знаешь, как много после  войны  появляется  героев!  И  как
много у победителя находится соратников, без которых, оказывается, не было
бы победы... Увы, я один. И ни души не  шагает  рядом.  Так  что  не  надо
никого присобачивать в соратники... Нет, он только раб  наш,  которого  мы
облагодетельствовали  и  поставили  в  пример  сынам  Израиля...   Правда,
достойный человек,  страстный  пророк,  но...  не  забивай  голову  такими
вещами, молодой рыцарь! Ты ведь хотел спросить другое, верно?
     Томас вскрикнул в горе:
     -- Значит, я зря нес Грааль в Британию?
     Голос прозвучал так же мощно, но Томас ощутил словно головы коснулась
огромная отеческая ладонь:
     -- Мы сами делаем вещи священными... Да что там вещи!  Богов  даже...
как сами же их низвергаем. Успокойся, сэр Томас. Если ее считают священной
столько людей, она способна творить чудеса!
     Яра, что до сих пор молчала, тряслась,  неожиданно  спросила  тонким,
как у мышонка, голосом:
     -- Господь, объясни мне, простой женщине, за что наслал  потоп?  Ведь
согрешивших было не так уж и много?
     В сиянии заблистали грозные искры. Огненный шар  расширился,  сильнее
опалил жаром лица. Томас на всякий случай  прикрыл  Яру,  а  густой  голос
после паузы сказал медленно, и Томасу в нем почудилась боль:
     -- Бесчеловечно?.. Но Томаса  избрали  королем,  и  он  уже  начинает
догадываться,  что  король  вынужден  поступать  не  так...  как   простой
бесхитростный рыцарь. Да, согрешивших была горстка! Но те,  не  грешившие,
виновны в том, что не остановили ту горстку. Милая княжна, любой  человек,
ежели не препятствует преступлению, становится сообщником! Дело даже не  в
этике, а в простой выживаемости.  Общество  равнодушных  скотов,  пусть  и
безгрешных, обречено на вымирание. Я лишь ускорил... Ради прихода новых.
     Ярослава тяжело вздохнула. Томас спросил с обидой:
     -- А мы?
     -- Вы их начало. Я не ошибся, потопив старый народ,  которому  должен
был творить чудеса, руководить каждым шагом,  очищать  для  них  землю  от
чудовищ, растить хлеб на голой земле, разрешать их мелочные споры, утирать
носы, успевать выхватывать камешки из-под ног... А вы,  нынешние,  во  мне
почти не нуждаетесь. Да что там "почти"! Совсем обходитесь.
     Томас замер:
     -- И ты... Господь наш... не осерчал?
     -- За что? -- удивился  Огонь.--  За  что,  что  дети  наконец-то  не
нуждаются, чтобы им вытирали носы? Да это счастье  для  родителей.  У  вас
хватает  силы  и  гордости  решать  все   самим.   А   преступления   тоже
останавливаете сами.
     Томас недоверчиво хмыкнул. В огненном шаре вспыхнули багровые искорки
гнева.
     -- А то, что вломились  сюда  силой,  в  поисках  справедливости,  не
говорит о вас? Кто из  прежних  осмелился  бы  спорить?  Только  возносили
молитвы, просили милости, просили  урожая...  это-то  даже  не  вспахав!..
просили рыбу с небес, просили, просили, просили! Мой путь был... не скажу,
что неверен, но... Когда я создал первых людей, это было... озарение,  что
приходит лишь однажды в бесконечность... а чаще  не  приходит  вовсе.  Это
было мое лучшее творение, и я понимал, что уже никогда  не  повторю  этого
шедевра... Потому трясся над ним, создал для него сад Эдема,  оберегал  от
всего. Да, Сатана вывел из райского сада, заставил трудиться в  поте  лица
своего, заставил освоить землепашество, скотоводство, строительство...  Да
что я перечисляю! Вся цивилизация -- его рук дело,  не  спорю.  Я  надолго
потерял  контроль,  ибо  его  желания  были  намного  проще,  понятнее,  и
усваивались с охотой. Я жевал вяло о всеобщей любви, о  духовности,  а  он
учил, как ковать мечи, как  захватить  добро  соседа,  а  его  обратить  в
рабство, заодно взять в наложницы его жен и дочерей...
     Томас горячо дышал, в глазах стояли слезы сочувствия:
     -- Господи...
     -- Наконец он вторгся и в ту  область,  которой  раньше  пренебрегал.
Стал строить церкви. Насадил ереси, перехватил христианство...
     Томас вскрикнул в ужасе:
     -- Господи, разве это не от тебя?
     -- От меня,-- ласково прозвучало из Огня,-- но  только  отчасти...  Я
сумел покончить с рабством,  ибо  принявший  веру  Христа  не  может  себе
подобного держать в неволе, а он объявил о  всеобщем  рабстве  перед  Моим
лицом...
     Томас пробормотал:
     -- Но если рабство... от твоего имени...
     -- У меня не может  быть  рабов,--  прервал  голос  мягко,--  и  если
человек думает, что он мой раб, то он  раб  Его.  И  сила  Его  умножается
стократно!.. И когда Сатана захватил власть на всем белом свете, когда все
церкви перешли в его руки, когда все  монастыри,  храмы,  епископы,  папы,
архимандриты, митрополиты -- все от Него, я долго пребывал в растерянности
и тоске...
     По ту сторону двери послышались тяжелые шаги, хлопанье крыльев. Затем
- глухой удар, вскрик, протяжный стон. Звякнуло,  донесся  сиплый  клекот.
Дверь с грохотом распахнулась. Через порог  быстро  шагнул  Олег.  Дыхание
было хриплым, грудь  тяжело  вздымалась,  зеленые  глаза  блестели.  Когда
разжал кулак, с лвдони ссыпались окровавленные перья. Томас успел заметить
сбитые в кровь костяшки пальцев.
     -- Пытались задержать, -- буркнул Олег.-- Должны бы видеть  по  моему
пречестному лицу, что здесь как раз мое место. А где же...
     Зеленые глаза недоверчиво впились в сверкающий шар. Свет шел  чистый,
ясный. И слишком похожий на свет Рода, Ярилы, Даждь-бога, Хорса  и  прочих
солнечных богов скифов, сколотов, славян.
     Он ткнул пальцем в сторону солнечного шара:
     -- Это... оно и есть?
     -- Сэр калика, -- воскликнул  Томас  свистящим  шепотом,  --  как  ты
можешь! Это не "оно", а сам Господь!.. наверное.
     В зеленых глазах волхва отражались блики, но не белые, а  золотистые.
Лицо каменное, похоже, калика не мог сообразить как себя вести, но наконец
с самым безучастным видом подул на окровавленные костяшки:
     -- Прямо перед дверьми наткнулся... Архангелом назвался,  Варахиилом.
Я по всей стене как медузу, прежде чем  эта  ворона  за  меч...  Будто  не
помню, что архангелов всего семеро!
     Из Огня глухо прозвучало:
     -- Ну... Вообще-то зря...  Он  в  самом  деле  архангел.  И  меня  не
предавал.
     Томас ахнул, закусил губу, сейчас грянет божий гнев, а Олег бросил  с
вызовом:
     -- Разве их не семеро?
     В голосе Всевышнего словно бы проскользнула неловкость:
     --  Семеро...  Но...  гм...  наслоение  мыслей,  противоречия...   Их
семеро... но правы и те, кто насчитывает восьмерых.
     К удивлению Томаса, который при умных разговорах  сразу  ощутил  себя
так, будто при нем начали скрести ножом сковороду, калика кивнул:
     -- Ну, это и черепахе ясно.
     Томас сжался, ожидал вспышки гнева, но, видать, сюзерен в самом  деле
настолько  высок,  что  не  замечает  дерзостей...  или  же  замечает,  но
относится к ним, как мудрый дед к репликам глупого правнука.
     -- Им не удалось  сломить  вас  блеском,  мощью,  величием.  И  когда
ворвались, вы били только тех, кто на самом  деле  враг...  Не  знаю,  как
ощутили.   Врожденная    ли    неприязнь,    выработанное    ли    чувство
справедливости... не знаю. Но сделали то, чего не ожидали заговорщики... и
на что я надеялся... скорее, смутно, чем осознано.
     Олег буркнул:
     -- Мы  били  всех,  кто  попадался.  Как  скажешь,  Томас?  Вон  даже
Варахиила зазря...
     Из Огня донеслось:
     -- Ну, лес  рубят,  щепки  летят...  Если  я  ради  горстки  виновных
перетопил человечество... К тому же, как мне теперь кажется,  Варахиил  не
так уж и безупречен... был. И престолам зря досталось... как и власти.  Но
это и понятно, всяк видит в престоле врага, а  во  власти  --  противника.
Ладно, у вас принято сперва угостить гостя, а разговоры потом.

     Глава 14

     Огромный зал осветился радостным оранжевым  светом.  Возник  накрытый
белой скатертью стол, уже уставленный глубокими  тарелками,  а  в  середке
смотрела в потолок  задранными  культяпками  огромная  птица.  Вокруг  нее
лежали поменьше, лебеди. Калика,  продолжая  облизывать  разбитые  пальцы,
шагнул к столу первым. Томас взял Яру за  руку,  пальцы  вздрагивали,  она
смотрела по сторонам большими, как у  пугливой  лани,  глазами.  Но  пошла
послушно, только прижималась боком, словно черпала в нем силы.
     Калика сел на лавку, резная со спинкой, неспешно всмотрелся в  яства.
Его пальцы зависли, шевелясь хищно,  высматривали,  что  выбрать,  наконец
ухватили куриную ногу. Томас же, усадив Яру, сказал с неловкостью:
     -- Но как-то неловко есть перед хозяином... когда тот сам не ест...
     После короткой паузы шелестнуло шелком. По ту  сторону  стола  возник
широкий полог. Ткань блестела и переливалась, Ярослава  ахнула  и  впилась
глазами. В узкую щель просунулась  мощная  волосатая  рука,  взяла  другую
куриную лапу. При виде ее у Олега вздернулись брови, а  глаза  округлились
так, что стали похожи на жабьи. Он поперхнулся, держа мясо обеими  руками.
Остановившиеся глаза проводили взглядом руку, что вместе с курицей исчезла
за пологом.
     А могучий Голос раздался уже из-за полога:
     -- Перестань печалиться, сэр Томас. Ты нес в чаше не  мою  кровь,  но
там кровь достойного человека. Вы их называете пророками. Их было  немало,
как больших так и малых. Были до него, были после, надеюсь, будут еще.
     Томас спросил непонимающе:
     -- Были после? Кто, Господи...
     Голос прозвучал с отеческой снисходительностью:
     -- И Моисей, и Христос, и Мухаммад -- мои пророки. Это не они, а люди
умеют повернуть так, чтобы найти повод для вражды.
     Олег жадно ел курицу, совсем не заботясь о благородных  манерах  хотя
бы в хеха... дворце самого Господа Бога. Томас взмолился:
     -- Но почему ты отдал даже церкви  в  руки  Врага?  Ведь  ими  правит
Сатана, я сам видел! А в храмы людей набивается,  как  муравьев  в  старые
пни!
     Огонь колыхнулся:
     -- Но каких людей?.. Важно  сохранить  настоящих!  А  стадо  плодится
быстро. Мы ведь на самом деле бьемся не за стадо, а за тех, бесценных...
     Он умолк, словно не находя понятных рыцарю слов, а калика к удивлению
Томаса кивнул, словно бы соглашаясь с тем, кто является  его  самым  лютым
врагом:
     -- Томас, простого... или тупого, что одно и  то  же,  народа  всегда
больше. Но хоть и медленно мелет его мельница, но верно мелет. Тупой йемен
умнее тупого раба Рима или Египта,  а  твой  дядя  знает  и  умеет  больше
просвещенного римского сенатора. Я хочу сказать, что хоть  знающих  всегда
жалкая кучка, да и тех за людей не чтут, но  именно  они  тянут  народы  к
свету... Сейчас даже тупой  простолюдин  развитее  среднего  царедворца  и
мудреца в Старом Египте. Не понял?  Да  черт  с  ними,  простолюдинами.  В
конце-концов, хоть плюют на мудрецов, насмехаются, гонят, но  мир  все  же
идет за мудрецами, а это  и  есть  победа  Света  над  Тьмой.  А  потом  и
простолюдины  поймут.  Через  каких-нибудь  пару  тысяч  лет...  Или  пару
десятков тысяч...
     Томас вздохнул:
     -- Ага, для тебя это что? Всего каких-нибудь сто тысяч раз побывать в
половецком стане.
     Голос из  полога  впервые,  как  заметил  Томас,  обратился  к  Олегу
напрямую:
     -- Противник ты мой... как считаешь... или нет, но  прошу,  не  держи
обиды на Скифа. Он знал, потому ответил так... С земли все кажется  проще.
На самом же деле бывший противник может помочь, а свой предать.
     Олег держался все еще настороженно, лицо такое же неподвижное, курице
уделял больше внимания, чем самому Господу, но  Томас  теперь  видел,  что
Олег скован и напряжен куда сильнее, чем он сам. И голос  Олега  прозвучал
вроде бы ровно, но Томас уловил страшное напряжение:
     -- Ну вот,  подошли  к  главному.  Почему  мы  здесь?  Мы  все  время
к