сразу узнал среди  них  Павла  и
Стельму.
     Горвель осадил коня перед ступеньками, закричал сорванным голосом:
     -- Ага, все-таки попались!.. Рубите этих тварей!.. Рубите сейчас же!
     Четверо воинов пустили коней шагом к мраморным ступеням, сабли  в  их
руках блестели на солнце яркими искрами.
     Рокамболь  выступил  вперед  на   верхней   ступени,   рявкнул   злым
рассерженным голосом:
     -- Кто такие? Кто позволил... в моих владениях?
     Горвель бросил на него лютый взгляд, свирепо  послал  разодетого  как
павлин хозяина роскошного  дворца  в  очень  далекие  владения.  Его  люди
захохотали, сабли в их руках рассыпали мелкие острые искры.
     Рокамболь побагровел, отступил на шаг, резко взмахнул рукой.  Стельма
подъехал к Томасу, со  злой  усмешкой  занес  над  головой  рыцаря  саблю.
Внезапно пальцы разжались, сабля выпала и  запрыгала  по  белому  мрамору.
Томас поднял голову, отшатнулся.  Посреди  лба  Стельмы,  пробив  железный
шлем, торчала железная арбалетная стрела.
     В стороне громко звякнул меч. Павел откинулся в седле, руки  раскинул
широко, слово пытался обхватить весь мир. Стальной болт торчал прямо между
глаз, а за колоннами еще трое  арбалетчиков  прижали  приклады  к  плечам,
держа Горвеля и его людей на  прицеле.  Первые  два  арбалетчика  поспешно
крутили рычаги, натягивая стальные тетивы.
     Во дворе из каменных сараев, даже из  конюшни  появились  вооруженные
латники -- десятка два-три. Горвель и два его уцелевших стража оказались в
плотном кольце. Недобро блестели  мечи,  топоры,  зазубренные  наконечники
копий.
     Рокамболь,  которого  прикрывали  с  боков  щитами,  сказал   громким
холодным голосом, в котором была сама смерть:
     -- Что скажешь в свое оправдание, червь?.. Я  готов  выслушать,  хотя
все равно поступлю так, как возжелаю... Гнусак, горн еще горит?
     Низколобый радостно потер руки, взвизгнул от радости:
     -- Если не хватит дров -- в зубах принесу! Вот подвалило: еще трое!..
Сами прибегли, искать не пришлось!
     Горвель поерзал в седле, со  страхом  оглядел  жестокие  ухмыляющиеся
лица. Он был в плотном кольце, к нему тянулись  хищные  руки,  намереваясь
стянуть на землю, а проклятые арбалетчики -- уже семеро! -- держали его на
прицеле. Он поспешно вскинул руку, привлекая  внимание  Рокамболя,  сделал
странное движение поперек груди, словно нарисовал острый угол.
     Глаза Рокамболя расширились,  отшатнулся,  будто  толкнули  в  грудь.
Нерешительно сложил пальцы вместе, нарисовал в  воздухе  непонятный  знак.
Горвель  наклонил  голову,  и  Рокамболь   с   великой   неохотой   сказал
хрипловатым, сразу осевшим голосом:
     -- Все назад!.. Это не враги.
     Воины, ворча, как загоняемые в клетку звери, отступили. Вскинутые над
головами мечи и топоры опустились,  но  оружие  осталось  в  руках,  ножны
болтались пустыми. На угрюмых  лицах  проступило  жестокое  разочарование.
Четверо подхватили убитых, уволокли, оставляя на белых мраморных  ступенях
кровавые следы. Следом унесли саблю и меч. Арбалетчики опустили  арбалеты,
но не ушли, стальные струны остались натянутыми.
     Горвель подъехал к Томасу,  голос  глухо  забился  в  стальном  ведре
шлема:
     -- Ты не ушел, наш заклятый... И мой личный враг!
     Томас повернулся к Олегу, совершенно игнорируя  нависающего  над  ним
тяжелого всадника:
     -- Этого подлеца ждет ад, но он уже получил ад и здесь, при жизни!
     -- Плюнь, -- посоветовал Олег.-- Перестань о нем даже думать.
     Горвель с силой ударил Томаса по лицу. Голова рыцаря дернулась, но он
устоял, даже не отступил.  Горвель,  тяжело  засопел,  замахнулся  шире  и
ударил со страшной силой, стремясь разбить губы железной перчаткой.  Томас
снова  лишь  чуть  мотнул  головой,  покосился  на  калику.  Тот  невесело
проговорил, еле ворочая языком:
     -- Оживаешь?.. Меня распирает... правда, я нажевался раньше...
     Рокамболь звериным чутьем ощутил неладное, закричал обеспокоенно:
     -- В пыточный подвал!.. Там узнаем все.
     Калику ухватили с  двух  сторон,  повисли  на  плечах.  Тот  внезапно
взревел страшным нечеловеческим голосом, веревки затрещали,  взвились  как
тонкие гибкие змеи. В два огромных прыжка  оказался  на  верхней  ступени,
взмахнул кулаком, и Рокамболь, описав длинную дугу, упал  на  землю  перед
замершими стражами и остался недвижим.
     Томас напрягся, рванул цепи. Железо устояло, однако чуял буйную мощь,
рванул сильнее, и руки разлетелись в разные стороны! Торопливо наклонился,
ухватил цепь на ногах. Звонко хрустнуло, в  кулаке  остался  конец  смятой
цепи. Не останавливаясь смял  насевших  стражей,  что  пытались  тащить  в
подвал, кого-то стоптал, раздавил, бросился вслед за  каликой.  За  ним  с
криком кинулись остальные. Горвель понуждал коня подниматься по  ступеням,
подковы скользили  по  гладкому  мрамору,  конь  пугался,  останавливался,
пятился.
     -- Поздно! -- закричал Олег громовым голосом.
     Он ударился всем телом в белоснежную  колонну.  По  блестящему  камню
побежали трещины, колонна выгнулась  в  другую  сторону,  две-три  тяжелые
глыбы выпали, как выбитые тараном,  с  грохотом  покатились  по  ступеням,
сбивая с ног и калеча набегающих снизу латников.
     Томас ухватился  за  другую  колонну,  потряс,  подражая  калике,  но
мраморный столб, удерживаемый кровлей, устоял. В  трех  шагах  Олег  упал,
уворачиваясь от брошенного копья, перевернулся через  голову  и  в  прыжке
саданулся о другую колонну. Вверху послышался треск, на пол со  стеклянным
звоном посыпалась цветная мозаика. Покатились тяжелые  глыбы,  от  колонны
остался широкий каменный пень. Глыбы раскатились, сбивая  с  ног  стражей,
его тяжелая крыша удержалась,  лишь  просела,  оттуда  уже  не  дождем,  а
цветным градом сыпались стекляшки, мелкие камешки.
     Олег с разбега прошиб третью колонну, успел  добежать  до  четвертой,
когда страшно загремело, рядом  упала  тяжелая  каменная  плита,  брызнула
мелкими обломками. Послышались крики  раздавленных  людей,  и  тут  сверху
обрушилась каменная лавина.
     По плечу Олега больно ударило, на него падали глыбы, плиты,  мелькали
барельефы, летящие нимфы, безголовые сатиры. Сквозь облако искрящейся пыли
и мелкой  крошки  видел  могучую  фигуру  Томаса  --  тот  хватал,  давил,
отбрасывал, снова хватал. Потом туча падающих  камней  и  рухнувшей  крыши
скрыла рыцаря, Олег бросился в ту сторону,  прыгая  через  груды  мрамора,
ничего не видя в облаке пыли:
     -- Томас!.. Сэр Томас!.. Отзовись, сэр Томас!
     Медленно посветлело, грохот утих. Олег увидел, что крыши больше  нет,
солнце прожигает лучами насквозь пыльное облако, что оседает очень  быстро
-- мрамор! Олег закричал снова:
     -- Томас! Да отзовись же!
     От огромного дворца остались груды развалин. Олег  стоял  по  пояс  в
белых разломанных  глыбах.  Как  великаньи  зубы  торчали  пеньки  колонн,
огромные глыбы раскатились по зеленому  двору.  Облако  тяжелой  мраморной
пыли уже  опустилось,  покрыв  развалины  и  траву  во  дворе  серебристым
налетом.
     Рядом с Олегом из-под глыб  пробился  ручеек  крови.  Олег  в  страхе
разбросал камни, там лежали крест-накрест два стражника,  оба  похожие  на
расплющенных колесом телеги жаб.
     -- Томас!.. Сэр Томас!
     Слева послышался стон. Олег  принялся  расшвыривать  глыбы,  обломки,
увидел торчащие ноги. Не успел  убрать  последние  глыбы,  как  вся  груда
камней зашевелилась, рассыпалась, и Томас поднялся  во  весь  рост.  Глаза
были ошалелые, он покачивался, руками хватался  за  воздух.  На  запястьях
звенели обрывки цепи.
     -- По голове шарахнуло? -- спросил Олег прямо в ухо.
     -- Пречистую увидел... -- прошептал Томас  ошалело.--  Сперва  молнии
сверкнули, потом звезды посыпались,  затем  будто  языческий  бог  молотом
шарахнул по затылку... Сэр калика, почему все бьют по  одному  и  тому  же
месту?
     -- Все люди одинаковы, -- пробурчал Олег.-- Ваш пророк заявил: нет  в
мире ни эллина, ни иудея, мол, все как доски  в  заборе.  Тебе  надо  было
жевать одолень-траву, а не глотать, как голодная утка!
     От ворот бежали двое воинов: все, что осталось от  стражи  Рокамболя.
Мечи болтались на поясах, что-то орали, глаза  были  вытаращены.  Передний
увидел Олега и Томаса среди развалин, на бегу выдернул меч.
     Олег подхватил огромный обломок, с коня размером,  швырнул  навстречу
воинам. Глыба тяжело ударила в землю прямо  перед  ним,  взрыхлила  почву,
подскочила и покатила дальше, задев одного стража краем, разнесла ворота и
выкатилась на дорогу. Страж остался лежать, ухватившись здоровой рукой  за
поврежденное плечо, второй остановился, посмотрел на странных  гостей,  на
раненого друга, попятился.
     Томас тяжело захромал  через  двор  к  хозяйственным  пристройкам.  В
конюшне испуганно ржали кони, ворота трещали. Олег выбрался  из  развалин,
заспешил за Томасом. В голове была странная легкость.
     Томас вышиб ворота, выбрал коней. Олег осмотрел,  одобрил:  рыцарь  в
лошадях разбирается лучше, чем в людях. Испуганных коней удерживает легко,
хотя одолень-травы сжевал самую малость, Олег остальное съел сам.
     -- Сэр калика, как долго действует одолень-трава?
     --  Солнце  уже  садится,  --  ответил  Олег  тяжело.--  К   полуночи
выветрится...
     -- Так мало?.. Надо успеть отнять Святой  Грааль  к  полуночи!  Тогда
можно умереть как добрым христианам.
     -- Я родянин, -- напомнил Олег мрачно.
     Они вихрем вылетели за ворота. Олегу казалось, что  двигаются  словно
замерзающие на морозе улитки. Томас  тоже  без  нужды  торопил  испуганных
коней, что все еще не могли опомниться от страшного грохота.
     Олег оглянулся на белеющую груду камней, бросил угрюмо:
     -- Слишком хороший могильник для твоего друга!
     -- Христос велел прощать,  --  лицемерно  вздохнул  Томас.--  Дьяволу
долго придется раскапывать руины,  прежде  чем  отыщет  придавленную  душу
негодяя... Конечно, противно брать в руки, но надо же тащить в ад.
     -- Пусть сразу в суму, -- посоветовал Олег.

     Глава 10

     Солнце до половины опустилось за горизонт, когда дорога вывела их  на
холм. Откуда увидели высокий массивный замок,  тот  возвышался  на  холме,
явно насыпанном для этой цели. Вокруг вздымалась каменная стена, перед ней
тянулся ров с водой.  Через  ров  переброшен  широкий  подъемный  мост,  в
заходящем солнце блестели толстые железные цепи.
     -- Уверен? -- спросил Томас нервно, -- что чашу отвезли туда?
     --  Другого  замка  поблизости  нет,  --  ответил  Олег  без   особой
убежденности в голосе.-- Да и обереги говорят, что твоя чаша там.
     Томас покосился на калику. В лохмотьях, избитый и измученный, он  все
же ухитрился сохранить обереги. Впрочем, наемники Коршуна  щупали  их,  он
видел, но не польстились на деревянное  ожерелье,  вырезанное  к  тому  же
грубо, неумело.
     Кони, хрипя и роняя пену, донесли их до ворот, в это время по равнине
уже пролегли красновато-черные тени. Над краем земли торчал лишь  багровый
краешек, затем и он опустился, на землю упали сумерки.
     Над воротами замка поднялась голова в блестящем  шлеме.  Человек  был
хмурый, с раздраженным лицом, глаза из-под набрякших век смотрели злобно.
     Томас, не слезая с коня, постучал в обитые железными полосами  бревна
ворот:
     -- Эй, открывай!
     Стражник поинтересовался тягучим, как старая патока, голосом:
     -- Хто такие?
     Томас покосился  на  лохмотья  калики,  на  свои  изодранные  остатки
одежды, что висели как на пугале. Железные  браслеты  угрюмо  блестели  на
руках и ногах, обрывки цепей позвякивали.
     -- Не видищь, дубина, божьи странники! Калики! Открывай быстро.
     Стражник даже наклонился, с интересом рассматривая божьих странников,
что рычат и лаются, как разбойники:
     -- Оно и видать, что самые что ни есть божьи!..  Подождите  до  утра.
Явится управитель, разберется.
     -- До утра? -- вскрикнул Томас затравленно.-- Сейчас даже не ночь!
     -- Скоро будет, -- пояснил стражник уже добродушнее.-- День  да  ночь
-- сутки прочь. Прошел бы день, а ночи, слава Богу, не увидим... Места тут
тихие, чего, спрашивается, ездиют? Не сидится им. Шастают, шастают...
     Он шумно почесался, зевнул с волчьим завыванием. Томас  молча  хватал
ртом воздух от ярости, а Олег  со  скорбным  лицом  слез  с  коня,  сказал
кротко:
     -- Брат Томас, подержи коня. Таков мир сотворил Род, что  люди  лучше
понимают силу, чем правду. Подай коней назад,  а  я  вышибу  ворота  этого
гнусного хлева.
     Стражник наверху гулко захохотал, лицо  из  болезненно-желтого  стало
багровым:
     -- Вышибет!.. Ха-ха!.. Сарацины тараном пробовали!.. Намучились,  как
медведи возле рыбы...
     Олег отступил на три  шага,  набычился,  задержал  дыхание.  Стражник
весело заржал, но Олег внезапно ринулся на ворота, ударил в плотно  сбитые
бревна. Томас вздрогнул от страшного треска, грохота,  скрипа  раздираемых
железных полос. Кони прыгали, пытались выброситься с моста  в  ров,  Томас
удерживал железной рукой, а когда повернул голову к  воротам:  не  поверил
глазам. В них словно ударила скала, выпущенная из великанской  катапульты:
огромные запоры не дали распахнуться створкам, зато ворота целиком вынесло
из стены -- лежали внутри двора  в  трех  саженях  от  пролома.  В  стенах
каменной арки зияли дыры от штырей, сыпалась кирпичная крошка.
     Калика лежал распластавшись как лягушка на воротах,  с  которыми  его
вынесло во двор. Томас не успел повернуть коней, как  он  поднялся,  шумно
выбивая из одежды кирпичную пыль и мелкую  крошку.  Ругался  он  так,  как
могут лишь паломники, которые видели и Крым, и Рим,  и  попову  грушу,  не
говоря уже о Иерусалиме, где побывала и погадила каждая собака.
     Томас гордо въехал в зияющий  пролом,  ведя  в  поводу  коня  калики.
Наверху висел, истошно вопя, уцелевший страж.  Из  багрового  стал  белым,
ноги безуспешно царапали воздух.
     Из пристройки вблизи ворот выскакивали, оглушенные грохотом,  стражи.
Глаза лезли на лоб, ибо вместо привычных несокрушимых ворот  зиял  далекий
темный лес, из которого нехорошо дуло. Из  стен  с  обеих  сторон  торчали
массивные крюки и петли, на которых когда-то висели тяжелые створки ворот.
     Томас остановил второго коня возле Олега, тот все еще  с  отвращением
выбивал мелкие камешки из лохмотьев, Томас жестом указал на пустое  седло,
Олег уныло отмахнулся:
     -- То залезать, то снова слезать... До чего же жизнь одинаковая!
     Он пошел через двор к главному дому. С  крыльца  уже  сбежали,  звеня
оружием, воины. Томас безуспешно хватал себя за бедро.
     Их окружили, но Олег не поворачивал головы, пошел прямо по  ступеням.
Томас соскочил на землю, надменно бросил поводья в лицо ближайшего болвана
с топором в руках, пошел  за  каликой.  Сзади  послышался  вопль:  болван,
хватая поводья, выронил топор себе на ногу, теперь орал, прыгал  на  одной
ноге, ухватил ушибленную обеими руками, а  кони,  все  еще  вздрагивая  от
испуга, ринулись по двору.
     Каменные  ступени  под  их  шагами  не  вдавливались  в  землю,  чего
страшился Томас, ни одна даже не треснула, и он с облегчением  понял,  что
при всей чудовищной силе вес остается тот  же,  ведь  пучки  одолень-травы
весили меньше дохлой мыши.
     Томас и Олег вошли в передний зал, где под дальней стеной в  огромном
камине полыхали березовые поленья, багровый свет  освещал  все  помещение.
Двое в доспехах сушили возле  огня  тряпки,  на  железной  решетке  стояли
болотные сапоги, пахло рыбьими внутренностями. Оба с удивлением оглянулись
на  странных  оборванцев,  за  которыми   опасливо   вошли,   держась   на
почтительной дистанции, трое латников с обнаженными мечами.
     Олегу  надоело  оглядываться  на  звяканье  за  спиной,  он  внезапно
обернулся, страшно  перекосил  рожу  и  затопал  ногами.  Всех  троих  как
ураганом вынесло, в дверях столкнулись, зазвенел оброненный меч, а  дальше
слышно было как  по  ступенькам  катилось  крупное,  хряпало,  хрустело  и
хрипело. Томас сделал движение вернуться за мечом,  тот  лежал  на  пороге
зала и блестел, как гриб поганка, в лунном свете, но Олег цепко ухватил за
руку:
     -- Сэр монах, пристало ли нам оружие?
     Томас осторожно  высвободился,  лицо  побледнело,  а  в  глазах  было
страдание:
     -- Сэр калика, одолень-траву едят листиками, а не жрут как кони!
     Олег ответил сокрушенно:
     -- У нас зимой днем с огнем зелени не отыщешь!  Не  то,  что  в  этих
краях, где круглый год лето. Мы, гипербореи, наедаемся сразу.
     Они прошли зал, стражник отпрыгнул от разукрашенной двери. Что-то его
предупредило не останавливать странных бродяг. Томас пнул ногой,  опережая
калику, створки с треском распахнулись, на пол  брякнулся  вывороченный  с
мясом засов, а с потолка посыпался мусор.
     В главном зале стены в коврах, красиво висели мечи, топоры, палицы  и
рыцарские щиты, а посреди зала вокруг двух столов стояли дубовые лавки  из
половинок расколотого дуба. Олег кивнул Томасу, молча поясняя,  что  здесь
приняли меры против скандалистов, что  в  разгар  выпивки  могут  ухватить
лавку и, размахивая ею, сокрушать гуляк.
     Оба стола были из толстых мраморных  плит,  покоились  на  квадратных
серых глыбах камня. В зале с двух  сторон  под  стенами  полыхали  камины,
хорошо пахло ароматным дымом, горелой шерстью. Пол был из  огромных  глыб,
как и стены угрюмого замка, щели замазаны серой глиной.  Впрочем,  тяжелые
глыбы были подогнаны так плотно, что в щели между ними не пролез  бы  даже
муравей.
     Томас сел за стол, заявил надменно в пространство:
     -- Хозяин!.. Быстро, кривоногие! Всех перепор-р-р-рю!
     В дверь, через которую только что вошли, заглядывали рогатые головы в
шлемах и без. При грозном реве Томаса исчезли, начали появляться снова  не
сразу и не все.  Олег  бродил  вдоль  стен,  рассматривал  оружие.  Сердце
стучало  гулко,  грозя  насмерть  разбиться  о  реберную   клетку.   Когда
приближался к дверям, там  пустело,  по  ступеням  часто  стучало,  словно
рассыпали горох, и горошины катились до самого подвала.
     От  дальней  двери  донеслось  тяжелое  звяканье.  Появился   высокий
человек,  настолько  закованный  в   железные   доспехи   и   похожий   на
металлическую статую, что Олег  невольно  повернул  голову,  проверяя,  на
месте ли Томас. Томас, весь в  лохмотьях  и  с  голыми  руками  и  ногами,
скривился в понимающей усмешке. Блестящее железо закрывало рыцаря с головы
до пят, но забрало поднято,  открывая  узкое  обветренное  лицо,  красное,
немилосердно обожженное  южным  солнцем.  Глаза  его  были  серыми,  цвета
древесной коры. Когда он шагнул в зал, за плечами появились воины, в руках
блеснули мечи и тяжелые топоры.
     Один из воинов держал ярко пылающий факел, но лицо рыцаря  оставалось
в тени.
     -- Кто такие? -- прорычал рыцарь.
     Ладонь лежала на рукояти огромного меча. Голос был похожим на львиный
рык, и сколько Олег не вслушивался, не уловил  растерянности  или  страха,
которые часто прячутся под мощным ревом, только удивление  и  любопытство.
Он промолчал, собираясь с мыслями, а Томас покосился  на  калику,  ответил
нарочито смиренно, передразнивая друга даже в интонациях:
     -- Мы... смиренные паломники... Идем от Гроба Господня в Русь.  Живем
аки птахи небесные:  ходим  по  дорогам  да  кизяки  клюем...  Исчо  хвалу
Пресвятой Деве поем... Вериги носим...
     Он поднял руки, демонстрируя стальные  браслеты,  растершие  мясо  до
кости. Обрывки цепи звякнули.
     Рыцарь неспешным шагом приблизился к столу, где сидел Томас.  Доспехи
звенели при каждом шаге, заставляя Томаса ревниво дергаться.  Воины  вошли
следом, но рассредоточились под стенами, у каждого второго блистали  копья
с широкими сарацинскими наконечниками. Рыцарь остановился в двух шагах  от
Томаса, всмотрелся:
     -- Смиренные паломники?.. С каких пор сэр Томас Мальтон и