-- Прости...
     В оружейном зале перед его глазами поплыла стена  с  мечами,  боевыми
топорами, кинжалами, палицами... С ними  воевали  и  умирали  его  славные
предки.  Так  неужто  ж  он,  Томас  Мальтон,  станет  цепляться  за  ныне
бесполезную жизнь?
     Пальцы потрогали рукоять меча его деда, с которым тот воевал и  погиб
под Хортом. Славный меч, он не подвел деда, да и дед его не опозорил.
     Томас упер рукоять в стену, холодное острие прорвало рубашку на груди
против сердца. Он задержал дыхание, шепнул едва слышно: "Яра, я иду..."  и
расслабил мышцы, чтобы лезвие вошло легко и высвободило душу. Он  качнулся
вперед, острие прорвало кожу и плоть, но  тут  сильные  руки  ухватили  за
плечи, грубый голос заорал над ухом. Его свалили,  ухватили  десятки  рук,
держали как крестоносцы богатого иудея. В голове был туман,  в  мыслях  он
уже встретился с Ярославой. Но запах солдатского  пота,  грубые  голоса  и
холодный каменный пол привели в чувство. Его все  еще  держал  Макдональд,
теперь уже кастелян королевского  замка,  воины  спешно  связывали  Томасу
ноги. В распахнутую дверь врывались, привлеченные  криками,  новые  воины.
Пахло горящим деревом, смолой.
     -- Как вы посмели...-- прошептал Томас.-- Я -- ваш король...
     -- Еще нет,-- ответил кто-то.
     А другой голос добавил:
     -- И не будешь, если дурак!
     Запруда век не удержала слезы. Хлынули двумя  потоками,  оставляя  на
щеках широкие дорожки. Макдональд, раскрывший рот для  злого  окрика,  для
него Томас все еще не король, а мальчишка,  которого  он  учил  ездить  на
коне, медленно сомкнул челюсти, тяжело перевел дыхание.

     Глава 2

     Олега едва не сбила с ног визжащая женщина, а  потом  за  нею  тяжело
прогромыхал орущий благим матом мужик в железе пудика на два и  с  перьями
на  шлеме.  Сперва  Олег  решил,  что  мужик  готов  измордовать  жену  за
пересоленный суп, потом услышал его вопли, что уже  все  кончилось,  можно
возвращаться в банкетный зал,  столы  как  раз  накрыли,  и  Олег  подумал
одобрительно,  что  Томас   молодец,   церемонию   бракосочетания   провел
быстренько, пока что не по-королевски.
     Ворота распахнуты настежь,  народ  из  окрестных  сел  и  замков  еще
прибывает, но стражей на воротах впятеро больше обычного, оружие только  в
зубах не держат, суетятся, орут  сорванными  голосами.  Олег  ощутил,  что
выныривает из глубоких дум, и тут только  заметил,  что  весь  королевский
замок взбудоражен как муравейник, куда бросили сочную лягушку.
     -- Что-то стряслось? -- спросил он в пространство.
     Народ не отвечал, почему-то шарахался, а кто-то даже брызнул на  него
из крохотной баклажки. Олег понюхал, но ничем не пахло.  Он  повернулся  к
стражам, те в полном вооружении, трезвые и злые, орут и расталкивают народ
в воротах.
     -- Какие-то у вас свадьбы странные,-- сказал  Олег  с  недоумением.--
Больно на собачьи смахивают. Все-таки короля жените, не простого кобеля.
     Старший страж поглядел с отвращением:
     -- Ты из леса вышел, что ли?
     -- Из леса,-- подтвердил Олег, подумал, добавил задумчиво,-- Давно, а
будто вчера... Сейчас какой век? А страна какая? Гм... Слушай, пикт,  чего
все орут и мечутся? У вас ритуалы такие?
     Страж нервно огрызнулся:
     -- Сам ты... пикт. В самом деле из Леса! Да не простого -- дремучего.
Тут дьявол уволок невесту короля. Ухватил как волк овцу, и в лес. В  нору,
то есть. Потому мечутся, святые мощи собирают. Уже пронесли по всему замку
гвоздь из Гроба Господня, две левых руки Иоанна Крестителя, детский  череп
Фомы Неверующего... Огромный дьявол такой явился, весь  красный,  как  вон
ты, только от него серой воняло, а от тебя... даже не пойму чем.
     Олег вздрогнул, ощутил, как  под  натиском  тревоги  разом  очищается
взор, по телу пробежала холодная волна. Он ощутил свое  тело,  и  стражник
невольно отступил, когда Олег распрямился и раздвинул плечи.
     -- А Томас? -- спросил он.
     Стражник дернулся, вытянулся. Этот голос... или  похожий,  он  слышал
тридцать лет тому, когда в славной битве англы и саксы разгромили наголову
норманнов, тогда хрипло и страшно голос герцога МакИтры вывел к победе.
     -- Стерегут!
     -- От чего?
     -- Дабы не бросился на меч!  Двенадцать  лучших  рыцарей  королевства
стерегут!
     -- Благодарю за службу,-- бросил Олег коротко.
     Он помчался в замок, а осчастливленный страж кричал вдогонку:
     -- Рад стараться!..  Служу  Британии!..  Боже,  храни  короля!..  Бей
Мордреда!

     Томас как зверь в клетке метался по малому залу, откуда  уже  вынесли
все оружие, ревел как дикий зверь в лесу, и кричал  так  страшно,  что  за
окном в испуге взлетали голуби. Вдоль  всех  четырех  стен  зала  блистало
железо. Сперва Олег  подумал,  что  прибавилось  рыцарских  статуй,  но  у
двенадцати железных исполинов были подняты забрала, суровые лица  смотрели
с глубоким сочувствием и полной беспомощностью.
     -- Томас,-- сказал Олег торопливо,-- возьми себя в руки.
     Томас разъяренно гаркнул:
     -- Еще чего! Стану я  всякую  мерзость  брать  в  руки!..  Да,  я  --
мерзавец, позволивший увести невесту  прямо  из-под  венца!  Я  не  только
королевского меча, даже простой булавы недостоин, разве что палицы, как  у
тебя...
     -- Ну-ну, зачем уж так... Пусть сплоховал, ты такой  от  природы,  но
как же другие? У тебя ж народу, все ищут с кем бы подраться!
     Томас ответил с едкой горечью:
     -- Отдали. Без спора.
     -- Почему? -- изумился калика.
     -- Потому что мертвый. А к мертвым уважение надо иметь.
     -- Мертвый,-- изумился калика.-- А по мне, так дохлый, а не  мертвый.
И ты дохлому отдал невесту? Что-то  я,  видать,  слишком  долго  в  пещере
просидел. Сложные вещи понимаю, а простые -- хоть кол на шлеме теши.
     Томас, не слушая, грохнул кулаком о  стол.  Слезы  оросили  лицо,  он
взвыл как раненый зверь, потерявший детенышей:
     -- Но почему?.. Ведь она чиста! В рай, еще понимаю,  хотя  в  задницу
этот рай, но как могли в ад?
     В  зеленых  глазах  калики  было  глубокое  сочувствие.  Когда  Томас
ухватился за горло, будто пытался удушить себя собственными руками, калика
толкнул молодого короля прямо на ложе. На лице калики  отразилась  горькая
насмешка:
     -- Понять хочешь? Веру? Разве не ваш отец церкви изрек:  "Верую,  ибо
нелепо"? Ишь, понять... Это еще почище, чем понять Русь.
     -- Но,-- простонал Томас,-- где же справедливость?
     Он  поперхнулся  и  умолк,  лицо  калики  было  таким,  что   вот-вот
разверзнется потолок, и его поразит божий гнев за богохульство даже только
в мыслях. Но калика перевел дыхание, вздохнул, могучая  грудь  опустилась.
Все еще гневным голосом сказал сдержанно:
     -- Пора взрослеть, сэр Томас. И  довольно  искать  справедливость  на
свете. Ее нет, понимаешь?
     -- Но как же...
     -- Она есть только в нас самих.  И  остается  там,  куда  приносим,--
похоже, калика  понял,  что  хватил  через  край,  поправился:  --  Иногда
остается. На некоторое время.
     -- А потом? -- спросил Томас убито.
     -- А потом суп с котом. Грош цена той справедливости, за  которую  не
бьются ежечасно. А вообще-то, ты зря так рвешь жилы в крике,  а  сердце  в
плаче. Нет-нет, потеря в самом деле велика, но убиваться не надо. Прими  с
христианским смирением...
     Томас вскочил, как  подброшенный  катапультой.  Лицо  побелело,  кожа
натянулась так, что желваки едва не прорывали кожу.
     -- Да пошел ты...
     -- Ага,-- сказал калика со злым  удовлетворением,--  поскреби  англа,
отыщешь ли христианина?
     -- А что? -- выкрикнул Томас.-- При чем тут христианин?
     -- А то. Чего на меч кидался?..  Ваша  рабская  вера  учит  смирению.
Гордость и честь для вашей веры -- смертельный грех. Кто кинется  на  меч,
того даже хоронят не на кладбище, где  люди!  А  за  оградкой,  где  собак
закапывают...
     Томас пробурчал, отводя взор:
     -- Ну, уж и собак...
     -- Ничего,-- сказал Олег  насмешливо.--  Не  думаю,  что  всех  можно
превратить в рабов. Всегда найдутся люди, которые предпочтут кровью  смыть
позор, бесчестье. Даже своей, если чужую пустить не сумеют.
     Томас поспешно оборвал разговор,  смутно  чувствуя  какую-то  правоту
язычника, но не желая с нею соглашаться:
     -- Но ты-то презренный язычник? Как бы поступил ты?
     Калика произнес задумчиво:
     -- Мы еще живы, а значит жива возможность вырвать Яру из  рук  адских
сил. Но главное, ты не должен так уж  молотиться  головой  о  стены.  Хоть
камни здесь на совесть, но и голова у тебя... Особенно лоб...
     Томас подпрыгнул. Глаза были дикие:
     -- Как? Она в аду!.. Ее уволок обугленный мерзавец в адское логово  к
чертям собачьим!
     -- Да, но она -- красивая женщина.
     -- И что? Говори, и что с того?
     -- На красивую женщину и злой пес не  гавкнет.  Не  зря  говорят:  не
родись счастливой, а родись красивой.  Счастье,  как  и  богатство,  может
уйти, а за  красоту  всегда  будут  биться  как  рыцари,  так  и  драконы,
великаны, гномы -- и эта мелкота туда же! -- Змеи, Кощеи... А девка только
сиди у высокого окошка да поплевывай семечки на дерущихся. Кто  бы  ее  ни
завоевал, все одно не обидит. Это богатство можно отобрать,  а  девку  под
зад коленом, но с красивой так не выйдет! Любой мужчина  скорее  богатству
даст под зад коленом.
     Томас ощутил, как сведенная болью грудь чуть расправляется.  Во  тьме
забрезжил сла-а-а-абенький лучик надежды:
     -- Ты хочешь сказать...
     Калика удивился:
     -- Я уже сказал яснее ясного. Красивых женщин не трогают даже волки в
лесу. Ты зря терзаешься, представляя, как ее там мучают.  Голову  наотрез,
что и пальцем не тронут.  Кто  ворует  жемчужину,  чтобы  стучать  по  ней
молотком? Поверь, Яра в безопасности. Наоборот, к ней приставлены  всякие,
чтобы ненароком пальчик не прищемила, красоту не попортила.
     Томас на миг посветлел, но тут же брови сшиблись на переносице снова:
     -- Кто это всякие? Хвостатые?
     -- Хвостатые тоже люди,-- возразил калика.-- Ты с сарацинами якшался?
Ну, представь, что эти хвостатые тоже сарацины. Другой  веры,  но  тоже...
гм... что-то умеют.
     Томас тяжело вздохнул, но Олег  видел,  как  сгорбленная  спина  чуть
распрямилась,  а  плечи  раздвинулись.  Только  голос  все  еще  оставался
встревоженным:
     -- Но как бы ее... ну, понимаешь, не вздумали... силой.
     Олег ахнул:
     -- Томас, ты в своем уме? Ее ж не плотник похитил,  который  не  чует
разницы между кухаркой и женой хозяина? Ее уволок хоть и мерзавец, но  все
же рыцарь! А то не для себя, а кого повыше.
     -- Повыше?
     -- Ну да. Ворон ворону глаз не выклюет, а кус мяса  отберет.  Мужчины
друг другу уступают замки, земли, даже коней иногда, но не женщин.  Женщин
отбирают, выкрадывают, уводят. Так и твою Яру  уже  мог  отнять  у  твоего
мерзавца какой мерзавец повыше рангом. А раз выше,  то  еще  больше  знает
разницу между женщиной, которую берут силой, и женщиной, которую  надеются
уговорить... Так что Яра сейчас в  безопасности.  Ее  накормили,  напоили,
переодели. Перед ней пляшут шуты, а адские барды поют адские песни.
     Томас все яснел лицом, словно тучка сбежала с утреннего солнышка:
     -- Спасибо, ты меня успокоил. Но я должен  поспешить  вырвать  ее  из
гнусных лап злодеев.
     -- Да,-- согласился калика,-- спешить надо. А то  с  этими  нарядами,
песнями да плясками еще и голову задурят.  Все-таки  женщина!  Тем  более,
красивая. Да и драгоценностей могут надарить полные сундуки,  каких  ни  у
одного короля не найдешь...
     Рыцарь вскочил, поспешно напяливал сапоги. Брови  снова  сшиблись  на
переносице. Похоже, вспоминал, успел ли подарить  своей  невесте  хотя  бы
колечко.
     Калика наблюдал с любопытством:
     -- И куда ж ты?
     -- Спасать! -- огрызнулся Томас.
     -- А куда?
     -- Не знаю. Потом придумаю. Мне в седле моего боевого коня  только  и
думается. За столом дяди Эдвина я засыпаю, как  жаба  в  болоте,  а  когда
трясет, то в голове как бы взбалтывается... Такое всплывает!
     Калика брезгливо поморщился:
     -- Представляю. Лады, собирайся. Поглядим, вдруг да  мне  по  дороге.
Вот только пролив...

     Томас отказался от королевских доспехов, из тонкого,  как  пергамент,
листа, покрытого золотом, и теперь тяжело поворачивался в толстом  железе,
похожий на окованный металлом таран, которым  пробивают  ворота  крепости.
Калика оглядел его с головы до ног оценивающе, зябко  передернул  плечами,
будто это железо предложили одеть ему:
     -- Люблю молодца и в половце. Да ты хоть дорогу в ад знаешь?
     Томас остановился на миг, но тут же с помощью оруженосца  одел  через
плечо широкую перевязь с двуручным мечом.
     -- Откуда?
     -- Так как же попадешь туда?
     Томас принял из рук верных рыцарей щит, одел на локоть:
     -- Ты подскажешь.
     -- Я? С какой стати?
     -- Ты,--  ответил  Томас  со  сдержанной  яростью,--  где  только  не
побывал, а в аду как раз полно твоих дружков. И в  котлах,  и  среди  тех,
которые под котлы дрова подкладывают да вилами несчастных тыкают,  как  ты
меня, когда будил ни свет, ни заря. Да и разве святой обет рыцарства...
     Он осекся, ибо зеленые глаза горели откровенной насмешкой. Оруженосец
молча застегнул на поясе  Томаса  толстый  ремень  с  кинжалом  в  дорогих
ножнах. Лицо юноши было торжественное и суровое, а на человека в  звериной
шкуре смотрел с нескрываемым отвращением.
     -- Ну ладно,-- сказал Томас раздраженно,-- из тебя рыцарь, как  из...
Но просто дружба? Ладно, мы так и не сдружились.  Ну  просто  христианское
участие... А, черт! Или чисто мужское сочувствие? Наше мужское понимание?
     Оруженосец прожигал варвара  в  звериной  шкуре  ненавидящим  взором.
Калика подумал, отмахнулся с небрежностью.
     -- Бред мелешь, как дурная мельница Сампо, что все море  засолила.  К
тому же я не знаю туда дорогу. Раньше  можно  было  пролезть  через  дупло
Прадуба... иные звали его Ясенем,  было  такое  Мировое  Древо  неизвестно
какой породы. Вершиной достигало  небес,  даже  выше,  а  корни  висели  в
подземном мире. По дуплу как-то раз... гм... Но уже в тот раз  дупло  было
такое агромадное, что я натрясся, когда  лез.  Вот-вот,  думаю,  свалится.
Такое упадет на голову, даже рыцарю прическу испортит.
     Он умолк, а Томас спросил жадно:
     -- И что же?
     -- А недавно я проле... проходил в тех краях. Гляжу  --  нет  Дерева.
Только холм, но какой! Да еще тлением тыщалетним отдает. Рухнуло,  значит.
Стояло-стояло, а потом зачем-то рухнуло. А я так и  не  поглядел,  что  за
червяки его точили. Сколько хотел поглядеть, да все время не хватало.
     Томас не понял,  как  могло  не  хватить  времени  человеку,  который
зачем-то годами сидел в пещерах, но спросил о своем:
     -- Может быть, обознался? В  благородной  рассеянности,  свойственной
святым людям... ну, для чертей святым, перепутал пустыни Аравии со снегами
Имира?
     Калика вяло пожал плечами:
     -- Да вроде бы место то. Гора, что  торчала  на  востоке,  так  же  и
торчит, разве что чуть осела, а озеро, что было слева -- так и видно,  что
было озером, только теперь там лес. Даже река, что  гордо  несла  корабли,
осталась на прежнем место. Только уже без воды, но  русло  угадать  можно,
если присмотреться как следует.
     -- А ты присмотрелся?
     -- Да, было любопытственно. Так что там не пролезть. На месте пня все
завалилось, заросло, сплавилось, слиплось, а деревянный пень  обратился  в
камень...
     Томас буркнул зло:
     -- Магия? Дерево само себя превратило в камень?
     -- Ага,-- согласился Олег.-- Я видел, как  целые  рощи  обращались  в
камень. Не сразу... постепенно.
     По лицу пробежала легкая тень, и Томас поверил, что деревья  в  самом
деле могут превращаться в камень. Но только постепенно.
     От стены донесся  прерывистый  вздох.  Оруженосец,  испугавшись,  что
привлек к себе внимание, вытянулся и  замер,  став  неотличимым  от  ярких
фигур на коврах.
     -- А какие-то другие пути? -- спросил Томас с надеждой.
     Калика морщил лоб:
     -- Я слышал, ваши попы наловчились вызывать демонов, души  распродают
косяками.  Если  попробовать  заарканить  такого  демона,  чтобы  отнес  в
преисподнюю? Думаю, сделает такое с радостью.
     Томас стукнул кулаком по столу:
     -- В моем королевстве нет чернокнижников!
     -- Думаю,-- сказал калика суховато,-- сейчас ты сам об этом  жалеешь.
Но  не  обольщайся,  что  выкорчевали  ересь  всюду.  На  твердолобии  мир
держится, а на ереси развивается. Будешь королем -- на  всякое  непотребие
прикрывай один глаз. Чересчур много нельзя, сгинете, но  малость  оставить
надо. А этого достаточно, ибо для  любого  королевства  одного-двух  умных
людей хватит с лихвой!.. Что я такое  слышал  по  дороге,  что  мать  того
хлопца, которого ты расколол, как гулящая девка богатого щеголя... ну,  от
макушки и до задницы... что его мать -- ведьма?
     Томас вздернул брови. На лице проступило сильнейшее отвращение:
     -- Мать Мангольда?
     -- Ну и что?
     -- Да я ни за какие...-- начал рассерженно Томас. Его грудь выгнулась
и раздалась в размерах. На скулах выступили красные пятна.
     -- Хорошо сказано,-- одобрил калика.-- Красиво, гордо. Я думал, ты за
Ярославой  бросишься,  сломя  голову.  А  ты  выбираешь,  чтобы  ножки  не
испачкать.
     Томас поперхнулся, смотрел дико. Тряхнул головой, пробормотал:
     -- Прости. Но почему она станет нам помогать?
     -- Если она  ведьма,  то  еще  и  доплатит,  только  бы  отправить  в
преисподнюю такого верного сына церкви.
     Томас  подумал,  нехотя  кивнул.  Но  лицо  разгладилось,  в   глазах
заблестело радостное нетерпение:
     -- Вулф, вели седлать моего коня!..  Сэр  калика,  а  может  быть  ты
съездил бы со мной к этой проклятой ведьме?  Тебе  все  одно  где  баклуши
бить, то есть, предаваться благочестивым размышлениям, а мне в разговоре с
ведьмой лучше бы иметь рядом ведьмака. Еще страшнее и гаже, чем она  сама,
чтоб уж напугать, так напугать...

     Тяжелый грохот взорвал утреннюю тишь. За Томасом  и  каликой  грузным
галопом неслись две дюжины  тяжеловооруженных  рыцарей.  На  двух  дюжинах
настоял Макдональд, король всюду  должон  являться  лишь  в  сопровождении
богатой и могучей свиты, иначе будет  умаление  королевского  достоинства.
Тогда Томас съязвил зло, а не надо ли брать все две дюжины и в  то  место,
куда даже короли пешком ходят, но Макдональд, поразмыслив, решил, что туда
достаточно и одного оруженосца, дабы расстегивал многочисленные  крючки  и
пряжки. Да и времена ненадежные,  в  разбойники  подались,  обеднев,  даже
бывшие герои крестовых походов.
     Замок Мангольда поднялся из  утреннего  тумана  мрачный  и  недобрый,
злобно грозил небу остроконечными крышами с копьями флюгеров.  Он  высился
на холме, насыпанном среди равнины, основание холма утопало  в  тумане,  и
рыцари невольно придержали коней.
     -- Вперед,-- велел Томас нетерпеливо,-- там всего лишь туман.
     Он пришпорил  коня,  даже  пригнулся  вперед  от  нетерпения.  Рыцари
сгрудились сзади, переговаривались встревоженными  голосами.  Туман  здесь
постоянно, но это не простой туман, а  туман  вокруг  замка  колдуна,  что
продал душу нечистому!
     Томас заставил коня двинуться через вязкую белую стену. Торчащие  уши
еще слабо виднелись впереди, но с  боков  раздавалось  жутковатое  уханье,
топот, вроде бы и не родной конский, зловеще звякало, лица сразу покрылись
капельками влаги, а потом и вовсе водяной пленкой, под ногами чавкало  как
в болоте, а оглянувшись, трудно было рассмотреть даже свой хвост, то есть,
хвост своего коня. Лишь далеко впереди раздавался настойчивый  голос,  что
звучал словно из-за дальнего леса, хотя молодой король  должен  был  ехать
всего на два-три конских корпуса впереди.
     Олег слышал за спиной шепот множества голосов, что бормотали