калики  бежали  две
блестящие дорожки. Губы  вздрагивали.  Даже  голос  дрожал  и  прерывался,
словно после долгого плача:
     -- Деда... Я пришел, потому что увидел.  А  город  раскрылся,  потому
что... принял нас.
     Томас снова ощутил себя под перекрестьем трех  пар  испытующих  глаз.
Наконец второй старец сказал тихим голосом:
     -- Следуйте за нами. Мы отведем вас к нашим. Там послушаем...  что  в
мире сейчас.
     Они двинулись бесшумно, словно невесомые, но Томас все же  чувствовал
силу. Так двигались бы шаровые молнии, тихие и неслышимые, лишь  озаряемые
призрачным светом.
     Олег кивнул Томасу, и они пошли  следом.  Пол  под  ногами  был  сух,
никакой воды, но все  же  Томас  чувствовал,  что  они  находятся  на  дне
глубокого озера. Пахло чем-то неуловимым, но все же пахло озером.
     -- Что за город? -- спросил он шепотом Олега. -- Кто эти люди? Это  в
самом деле твой дед?
     --  Все  узнаешь,  --  шепнул  Олег   одними   губами,   взгляд   был
отсутствующий. -- Все узнаешь... От нас не будет тайн.
     Томас зябко передернул плечами.  Он  знал,  когда  раскрывают  тайны.
Когда стоишь с петлей на шее или голова на плахе, а палач  уже  замахнулся
огромным топором!
     -- На, -- сказал он и злорадно сунул калике в  ладонь  пескарика.  --
Хоть для него сделай что-нибудь хорошее.

     Глава 16

     Их было  целое  племя,  как  понял  потрясенный  Томас  из  короткого
рассказа Олега. В древнее-древнее время, когда и Христа  еще  не  было  --
здесь Томас всегда ощетинивался, не мог вообразить  такие  времена,  --  в
дремучем лесу жило племя невров. Жили как лесные звери. Кроме леса  ничего
не видели, считали что таков весь мир. Свою  крохотную  деревушку  считали
миром...
     Но однажды пришли враги. Тут речь калики становилась  бессвязной,  он
пытался в сложных словах и понятиях и даже на пальцах  объяснить,  что  за
враг и почему невры предпочли не драться, а уйти всем племенем  вместе  со
всей деревней на дно озера. И почему сюда.
     Когда-то в очень давшие времена два брата, Словен и  Рус,  вместе  со
своими племенами двигались на север, искали  новые  земли  для  заселения.
Добрались до озера, которое назвали Мойско. Из озера вытекала река. Волхвы
раскинули кости, глас с неба велел занять именно эти земли.
     Так и поселились у истока реки. Озеро переименовали  в  честь  дочери
Словена в Ильмень, а реку по имени сына  Словена  Волхва  назвали  Волхов.
Именем младшего сына  Словена  был  назван  городок-крепость  Волховец.  А
срубленному им большому городу дали назвали Словенск.
     Рус же поселил свое племя поблизости, у соляного колодца,  и  основал
город еще больше и краше -- город Руса. Одной из  рек,  протекающей  через
город, дал имя жены -- Порусья, а  другой  имя  своей  любимой  сестры  --
Полисть. И здесь им прошлось вести тяжелую и страшную  борьбу  с  Извечным
Злом, потому что оно пришло и сюда. Не все могут сражаться от рождения  до
старости, тем более что в старину  люди  жили  гораздо  дольше  и  воевать
приходилось неизмеримо больше.  Кое-кто  устал.  Не  мышцами,  это  быстро
проходит, но усталость души остается надолго... Так и ушли  от  борьбы  на
дно ближайшего озера с чистой водой, основали  там  град  Китеж,  незримый
мирскому глазу.
     Так и жили там -- века, тысячелетия. На поверхности возникали  другие
племена, приходили иные народы, исчезали, сменялись, уходили. Вместе  леса
стала степь, а потом снова нарос лес,  такой  же  дремучий,  как  на  себе
убедился Томас. Никто, за редким исключением, не мог попасть  в  подводный
град Китеж...
     -- Но все же есть,  --  заметил  Томас,  с  жадным  вниманием  слушая
рассказ калики. -- Большинство в звериных шкурах, как  вот  ты!  А  другие
вполне люди, как я, скажем.
     -- Хорошо, не в доспехах.
     -- Слушай, а почему в шкурах? Тоже калики?
     Им отвели небольшую комнатку, тесноватую,  но  чистую.  Кроме  стола,
двух лавок и широкого ложа ничего лишнего.  Томаса  беспокоило  отсутствие
окон, но свет шел как будто бы прямо из толстых бревен. Капельки оранжевой
смолы навыступали блестящими бусинками,  от  них  по  комнате  шел  густой
аромат. Томас потрогал пальцем, покачал головой. Все еще не застыли!
     Странно он чувствовал себя,  неловко  и  непривычно.  Как  пескарь  в
лохани с водой, куда сердобольный калика пустил плавать его пленника.  Еще
и песку насыпал, чтобы тот мог  зарыться,  ничего  не  видеть,  ничего  не
слышать. А  тут  не  спрячешься,  не  зароешься.  Или  это  отдельный  рай
маленького племени? Вечное убежище?
     Не  дожидаясь,  пока  их  участь  будет  решена,  калика  сам  что-то
прикидывал, высчитывал -- Томас видел  по  нахмуренному  лбу  друга.  Даже
решился на короткую прогулку по терему, благо им выходить  из  комнаты  не
запрещали. Беспрепятственно спустились по  деревянным,  будто  только  что
срубленным лестницам вглубь терема. Там чувствовалась сырость еще  больше,
хотя, по мнению Томаса, вода везде одинаково мокрая.
     Даже коридоры выглядели  просторными,  но  Томас  усмотрел  и  совсем
крохотные палаты, а чем ниже спускались,  тем  проходы  становились  менее
торжественными, палаты превратились в  комнаты  с  низкими  потолками,  на
поперечных балках сушилась одежка, лапти, висели ремни  и  веревки.  Внизу
пахло кожей,
     -- Еще не понял? -- спросил Олег тихо. -- Кто прибывает позже, просто
надстраивают для себя. Потому здесь такое разное.
     Томас подумал.
     -- Не  опасно?  Верхний  этаж  завалится.  Торчат,  как  скворешни  и
голубятни!
     -- Здесь нет ветра. Не треплет стужа,  зной,  не  бьют  дожди.  Здесь
вечность, Томас. Вечность.
     Томас задумался. Олег решил,  что  рыцарь  пытается  осмыслить  такое
понятие, как вечность, однако рыцарь лишь кивнул.
     -- Ты прав, в воде не рухнет. Разве  что  всплывет.  Ты  уверен,  что
Семеро Тайных сюда не доберутся?
     -- Сюда?
     -- Их мощь велика.
     Олег покачал головой.
     -- Не думаю. Есть вечные крепости, которые не одолеть.
     -- Ну, если здесь магия тоже велика...
     -- Не магия, Томас. Как есть ценности, что нерушимы... Я говорю не  о
яхонтах, рубинах, алмазах, как сам понимаешь, есть и  крепости  духа,  что
будут стоять, пока люди -- люди, а не что-то другое.
     Томас пробормотал:
     -- Что-то мудрено говоришь. А я рыцарь простой, доверчивый.
     -- Когда мы были медведями да волками,  у  нас  были  одни  ценности,
когда станем богами ну-ну, не вскидывайся как  конь!  --  пусть  не  когда
станем, а если станем, то у нас будут другие. А сейчас -- эти.
     Томас шумно поскреб голову,  став  похожим  на  мужика  из  глубинки,
озабоченного, как обустроить Русь.
     -- Все равно не понял, но  что-то  смутно  улавливаю...  Мозги  жаль,
сдвинутся. Как нам отсюда выбраться?
     -- Еще не говорил.
     Олег заметно помрачнел. Томас встревожился:
     -- Не захотят отпускать?
     -- Понимаешь, такого еще не было, чтобы кто-то  покидал  град  Китеж.
Вообще-то тайный град открывается лишь избранным. Гм, с твоей-то рожей...
     -- А что не так? -- не понял Томас.
     -- Да так... Не похож ты на тех,  кто  навеки  решил  уйти  из  этого
мира...
     -- Таких много, -- заметил Томас. --  Монастыри  растут,  как  грибы.
Увечных душ больше, чем увечных тел.
     -- Там еще ряд условий. Человек должен быть чист душой,  непорочен...
словом, замечателен во всех отношениях! Теперь  понимаешь,  почему  старцы
едва не попадали, когда увидели тебя.
     Томас огрызнулся, но выглядел польщенным:
     -- Это когда тебя узрели!.. А я  просто  ангел,  овечка.  Впрочем,  в
каждой обороне рано или поздно возникает щелочка. Так  и  в  стенах  этого
незримого града... После нашего ухода ее найдут и законопатят.
     -- Да уж после нашего ухода здесь все проверят  и  перепроверят.  Еще
одна-две такие овечки, -- и от пречистого града ничего не останется. А  то
и пойдут  гулящие  девки,  пьянки,  игра  в  карты  с  дьяволом  во  славу
Господа... Думаю, это еще не все, что ты умеешь?
     Рыцарь с достоинством выпрямился.
     -- Сэр калика! Твои языческие инсвинуации...  до  такой  степени,  до
такой... что я просто и не знаю!
     Язычник гнусно скалил зубы. Вид был хитрый. Он,  как  заметил  Томас,
быстро приходил в себя после любой беды,  а  в  завтрашний  день,  хоть  и
называл себя вперед глядящим волхвом, не особенно заглядывал.

     Вечером, так здесь это называлось, хотя Томас  не  уловил  разницы  с
утром, они предстали перед вуйком. Так именовали здесь то ли князя, то  ли
волхва, то ли и то и другое разом. Палата была низкая, по углам стояли две
широкие  печи,  а  на  полатях  лежали  ребятишки,  боязливо  разглядывали
пришельцев из  другого  мира.  У  двери  сидели  еще  трое  стариков,  все
благостные и тихие. От них струился  чистый  ровный  свет.  Белые  головы,
бороды, белая одежда, только лица темные, как кора дерева, но  и  та  чуть
побелела за тысячи лет без солнца. В одном из них Томас узнал деда Панаса,
к коленям которого припадал калика. Дед Панас смотрел на внука с  тревогой
и любовью.
     -- Так как же вы попали сюда? -- спросил вуйко.
     Это был едва ли не самый древний из старцев, но это был дуб,  который
выстаивал под грозами и молниями, один среди  поля  принимал  удары  бурь,
засухи, лютые морозы, и  заботливо  растил  под  своими  широкими  ветвями
молодняк...
     Белая, как снег, борода его была короче, чем у троих,  что  встречали
Томаса и калику, глубоко посаженные глаза смотрели не по-старчески живо  и
оценивающе. Это был вождь, который умел решать и все еще решал. И  у  него
был голос человека, который знал, на каком свете он находится.
     Томас видел, как калика тяжко вздохнул:
     --  Не  знаю...  Этим  вы  займетесь,  когда  мы  уйдем.  Нас  другое
тревожит... Как уйти так, чтобы эти степняки, обложившие  наверняка  озеро
со всех сторон, не взяли нас еще мокренькими?
     Вуйко подумал, поинтересовался:
     -- Вы все еще намерены уйти из нашего благословенного града?
     -- Кто-то заслужил отдых, -- ответил Олег,  --  а  кому-то  еще  надо
заработать.
     -- Вы знаете хоть, куда попали?
     Томас невольно двинул плечами, он не знал и боялся дознаваться --  на
христианский рай не больно похоже, а за то,  что  побывал  здесь...  может
быть, это чистилище?... как бы не пришлось на том свете горячую  сковороду
лизать.
     Калика сумрачно кивнул.
     -- Знаю.
     -- Что знаешь? -- допытывался вуйко.
     -- Может быть, лучше не говорить? -- предложил Олег.
     Белые, как иней, брови вуйко поползли вверх.
     -- Почему?
     -- Ну... я могу сказать правду.
     Старцы, что прислушивались к каждому слову, загомонили  между  собой.
Томас ощутил,  как  начал  накаляться  воздух.  На  калику  поглядывали  с
неодобрением.
     -- Говори, -- пригласил вуйко недобрым голосом.
     -- Вы те, кто когда-то были  сильны  и  отважны...  На  ваших  плечах
держалось столько, что вы наконец не смогли нести тяжесть все  матереющего
мира. И вы ушли...  ушли  в  это  тихое  обиталище,  тихую  обитель.  Там,
наверху, бушуют войны, мрут, как мухи люди, исчезают целые народы, но  что
вам до этого? Сюда не капает их кровь, сюда не падают всепрожигающие слезы
сирот, сюда не слышно крика истязаемых женщин...
     Лица всех троих темнели. Томас видел нарастающий гнев в глазах вуйко.
Дед  Панас  сделал  предостерегающий  жест,  но  калика  не  замечал,  сам
напрягся, как струна на боевом луке.
     -- Я знаю, знаю!.. Отсюда выхода нет? Ошибаетесь!
     Вуйко  сделал  глубокий  вдох,  смиряя  гнев,  вспомнил,  что  он  не
драчливый воин с верхней земли.
     -- Да?
     -- Один мой друг, Мрак, говорил, что из самого безвыходного положения
есть по крайней мере два выхода...
     Вуйко насторожился.
     -- Мрак?.. Об этом герое мне рассказывал дед.  А  тому  --  его  дед,
который однажды видел Мрака.
     Олег покосился на Томаса, сказал просто:
     -- Ты мог бы многое узнать у деда Панаса. Он тоже видел Мрака, а  тот
с друзьями походил по свету.  И  бывать  им  доводилось  глубже,  чем  дно
мелководного озера с жабами и лягушками.
     Панас приблизился к  вуйко,  шепнул  пару  слов.  Тот  застыл,  потом
перевел  изумленный  взгляд,  в  котором  была  тревога  и  недоверие,  на
смиренного калику, в котором сейчас как раз смирения  не  было,  а  только
печаль и глубокое сочувствие.
     -- Ты... из Первых?
     Олег покачал головой.
     -- Я из тех, кто все еще  не  уходит.  Ни  в  подводный  град,  ни  в
подземный, ни в пьянство, ни даже в разгул и  хмельных  баб.  Как  и  этот
молодой рыцарь, что тоже тащит на своих плечах тяжесть, которую мог бы  не
тащить. Он богат и знатен, мог бы лежать на печи...  если  у  англов  есть
печи, пить и таскать дворовых девок на сеновал...  Нет,  вуйко,  никто  ни
слова упрека. Вы сделали все, что могли, а могли очень  много.  Теперь  вы
ушли из нашего мира...
     -- Мир грязен и жесток, -- сказал вуйко горячо.
     -- Мир... Ладно, не  стоит  о  том,  каков  мир.  Уйдя  из  мира,  вы
придумали себе оправдание. А ведь вы не нуждаетесь в оправдании! Вы герои,
которые всю жизнь, а она была не короткой, дрались за Правду. А теперь  вы
отдыхаете...
     Голос вуйко прогремел, как гром:
     -- Мы не отдыхаем! Мы живем праведно, живем по-настоящему!..  А  весь
остальной мир, погрязший в грехе и разврате,  утонувший  в  крови,  должен
быть уничтожен богами!.. Только  мы,  единственные  избранные,  выйдем  на
очищенную землю, и воцарятся вечный мир и счастье!
     В зале нарастал  радостный  гул.  Глаза  сверкали  фанатичным  огнем.
Старцы вздымали костлявые руки, потрясали кулаками.
     Олег вздохнул, повернулся к двери.
     -- Ну, мы пошли?
     Вуйко вперил в него глаза, что налились кровью.
     -- Куда?
     -- Очищать землю от мерзостей.
     -- Вы... ничтожные... ставите себя наравне с богами?
     Олег печально развел руками.
     -- Боги поручили эту землю нам, людям. Можно всю жизнь надеяться, что
явятся боги и уберут за нами горы навоза, грязи и мусора,  но  если  будем
этого ждать всерьез, то нам и нашим внукам придется жить в этом навозе.  И
в конце концов либо жрать его, либо захлебнуться в нем.
     Вуйко молчал долго. Тишина была мертвой, даже запахи свежей древесины
исчезли. Дед Панас подавал калике какие-то  знаки.  Наконец  вуйко  поднял
голову.
     -- Ждите в своей комнате. К утру мы решим вашу... участь.

     Томас вздрогнул, когда сильная рука выдернула его из сна.
     -- Что?.. Яра нашлась?
     -- Какая, к дьяволу  Яра,  --  сказал  грубый  голос  с  досадой.  --
Вставай, разлежался!
     Томас сел, протер кулаками глаза. От бревен струился все тот же свет,
здесь день не отличить от ночи, но спать  хотелось  немилосердно.  Калика,
одетый и с посохом в руках, смотрел на него сердито и требовательно.
     -- Куда в тебя столько сна влезает?
     -- Не больше трех часов за двое суток! -- поклялся Томас с чувством.
     -- Ого, это ж можно лопнуть.
     Томас быстро оделся, влез в железо, а калика затянул ремни  сзади  на
его доспехе. Томас нахлобучил шлем, быстрым взглядом отыскал перевязь. Меч
стоял в углу, ножны  тускло  поблескивали.  Рукоять  горела,  просилась  в
ладонь.
     Калика был хмур, лицо побледнело и вытянулось. Он выглядел так, будто
не ложился вовсе.
     -- А нас выпустят? -- спросил Томас осторожно.
     -- Да.
     -- Ты... уверен?
     -- Надеюсь.
     -- Сэр калика, но вчера они говорили, что...
     -- Мы за ночь о многом переговорили, -- оборвал калика. --  О  смысле
жизни, великих ценностях, высоком и вечном, словом, о разном, о чем  редко
говорят в обыденной жизни. А сейчас мы просто уходим в мирской мир.
     -- Может быть, надо попрощаться, как-то поблагодарить?
     -- Не надо, -- остановил калика. -- Не надо. Я уже попрощался.
     В его  словах  была  недоговоренность.  Томас  насторожился.  Похоже,
разговор о высоком не был легким. И отпустили без  охоты,  если  никто  не
вышел проводить. Ведь не каждый день из их благостного мира человек уходит
наверх, к солнцу, в мир крови и смерти!
     Они вышли в сени, а  затем  калика  просто  открыл  дверь  и  шагнул.
Впереди было песчаное дно, торчали редкие  водяные  травинки.  Серебристые
рыбки метнулись в разные стороны. Томас поспешно набрал в  грудь  воздуха,
ступил следом. Холодная вода обожгла, ноги оторвались от земли. Он ощутил,
что  медленно  взлетает,  парит  над  песчаным  дном,  где   в   состоянии
рассмотреть мелкую гальку, зарывшихся пескарей, заблудившегося рака...
     Затем рука схватила его за голову, потащила. Грудь  начала  судорожно
дергаться, спертый воздух душил изнутри.  Томас  запоздало  понял,  что  в
доспехах не поплаваешь, но калика помнит, тащит, как акула, к поверхности,
хотя какие тут акулы, тут и щук, наверное, нет...
     Голова Томаса выскочила наверх, он судорожно хватил свежего  воздуха,
снова скрылся под водой. Руки калики тащили, подталкивали,  наконец  Томас
ощутил под ногами дно. Встал, воды оказалось по плечи.
     Калика с шумом вынырнул рядом.
     -- Ну и конь!.. Что в тебе  такое  тяжелое,  Томас?  Ты  перегрузился
ужином и с тех пор никуда не ходил?
     -- Рука у меня тяжелая, -- предупредил Томас мрачно.  Вода  текла  из
доспехов тонкими струйками, он был похож на фонтан  в  саду  венецианского
дожа. -- А где... погоня?
     -- Из Китежа погони не будет.
     -- А те, что землю трясли?
     -- Сплюнь, -- посоветовал калика тревожно. -- Могли  решить,  что  мы
утонули... но тогда искали бы трупы, их хозяевам нужны  доказательства,  а
еще пуще чаша, или же вернулись за подмогой.
     Томас оглянулся на середину озера.
     -- Думаешь, потревожат старцев? Неловко, мы на них беду накликали.
     -- Не думаю. Град Китеж сами боги не возьмут,  не  по  зубам.  Только
сами китежане могут выйти, по своей воле.
     К берегу брели долго, одолевая сопротивление  воды.  Промокший  Томас
начал стучать зубами. Кристально чистая  вода  была  к  тому  же  ледяная.
Осенью, да еще поутру, в любом озере вода любого сведет корчами, а тут еще
бьющие ключи!
     -- Надо было остаться... -- прошептал он синими губами.
     -- Надолго?
     -- А что, -- огрызнулся Томас, -- думаешь, не усидел бы?
     -- Да нет, они сами не усидят вечно. Однажды целое племя невров  ушло
в глубокие леса, чтобы там жить вдали от людских свар, войн...
     -- Ну-ну!
     Олег вздохнул.
     -- Тысячи лет так жили, но когда разгорелась самая страшная битва  со
Злом, они вышли. Они знали, что погибнут, но все же вышли.
     Томас оглянулся на ровную гладь озера. Носились стрекозы с  радужными
крылышками, жуки-плавунцы стремительно скользили по гладкой  пленке  воды,
красиво  огибали  торчащие  кувшинки,  распластанные  листья,  толстые   и
мясистые.
     На лице Томаса было сомнение. Вряд ли такие благостные старцы выйдут.
Разве что их дети, ведь там видел мужиков  и  помоложе.  Они  не  стареют,
иначе без войн и болезней друг
     на друге бы сидели. А дети не растут, сотни лет в детских рубашках...
     Он содрогнулся.
     -- И долго бы мы ждали?
     Олег наморщил лоб, подвигал губами, почесал в затылке.
     -- Не думаю. Люди есть люди. Долго не усидят. Даже  на  самом  лучшем
месте.
     -- Ну-ну?
     -- Так все одно вылезут на солнышко через тыщу-другую годков. А то  и
на год-два раньше.
     Томас буркнул:
     -- Благодарю покорно. Моя Крижана успеет состариться, а женщины этого
боятся больше всего. К тому же мне осталось всего недельку,  чтобы  успеть
до ее замужества.
     Он поспешил вверх по берегу. Мешок успокаивающе колотил по спине.

      * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *

     Глава 1

     С редких полей, которые они встречали  в  пути,  спешили  до  холодов
убрать все, вплоть до соломы. Начнутся дожди, будет сосать  под  ложечкой,
что то не успел, то не сделал, то пропало... Кто убрал, потянулся в лес по
рыжики да яго