давала ему право повести  новое  войско,
если он, Гваделуп, потерпит поражение. Но он не  Говард  Синий,  он  почти
сохранил  войско,  а  уже  три  града  сожжены,  несколько  мелких  племен
оттеснены в самую глубь леса.
     Подойдя к этому граду, он густо выставил стрелков из лука,  Те  часто
метали стрелы, и над тыном не  решались  подниматься  защитники.  Не  один
получил стрелу в лицо или в руку. Камни метали  вслепую,  смолу  лили,  не
глядя. Арбалетчиков Гваделуп берег, их редкие выстрелы понадобятся позже.
     Под прикрытием стрел пешие быстро забросали  ров  жердями,  бревнами,
вязанками хвороста. Когда края рва сравнялись, быстро набросали щиты.  Под
ним к стене сразу подбегут сотни воинов, уже с крючьями, умелые,  знающие.
Многие из них не первый раз карабкались на чужие стены, рубили защитников,
врывались в грады, сея ужас и смерть.

     Перед крепостью-градом лютичей выстроились цепью метательные  машины.
Их соорудили здесь же на месте,  после  того  как  убедились,  что  прямым
штурмом крепость не взять, а на осаду уйдут месяцы.  Гваделуп  благословил
небо, что надоумило его взять в  обоз  не  столько  цепей  для  сковывания
попарно  невольников,  как  настаивали  короли  французский  и   император
германский, а жгуты, запасные части и вороты для баллист.
     По  знаку  Гваделупа  взвились  в  воздух  тучи  камней.  Возле  двух
камнеметалок горели костры, там  калили  булыжники,  выхватывали  из  огня
клещами, опускали в деревянные ложки и зашвыривали через  стену,  стремясь
вызвать пожары.
     Рыцари спешились, в три ряда подступили к стенам. За ними  колыхалась
темная масса кнехтов -- тяжеловооруженных,  озлобленных,  готовых  тяжесть
похода и гибель боевых друзей выместить на всех, кого встретят за  стенами
города, будь это женщины, дети или собаки.
     Гваделуп велел нести свое знамя к главным  воротам  крепости.  Войско
рыцарей разделилось,  три  отряда  пошли  к  сторожевым  башням  по  краям
крепости, а центр  под  знаменем  Гваделупа,  угрожая  небу  лесом  копий,
подступил к главным воротам. Ров в том месте  уже  забросали,  там  стояла
таранная машина. Укрытые навесом от стрел и  камней  воины  мерно  грохали
окованным железом концом бревна в створки ворот, выбивали бревна.
     В воротах уже зияли  щели.  Оттуда  летели  стрелы,  дротики.  Рыцари
прикрывались щитами, готовились ворваться как только ворота рухнут. С  той
стороны створки подпирали бревнами, строили заслоны, но к полудню все-таки
защита обессилела. Пешие вломились, растащили остатки укреплений с дороги,
и в город ворвались конные отряды.
     На  тяжелых  конях,  закованных  в  железо,  они  убивали  всех,  кто
попадался на дороге, но за  убегающими  не  гнались,  стремились  к  самым
богатым  теремам.  Князья  и  знатные  люди  лютичей   обладали   немалыми
богатствами. Из одного терема можно нагрести  столько,  что  можно  нанять
большой отряд, купить всем доспехи и оружие, коней.
     Гваделуп ворвался в числе первых. Он не  бросался  к  богатым  домам,
дело великого магистра -- сокрушить врага и захватить  князя  с  семьей  в
полон. За него можно получить немалый выкуп, а пытками  вынудить  раскрыть
сокровища, отдать все ценное до последней монеты.
     Рыцари и простые кнехты врывались в дома, рубили всех язычников,  тут
же всем распарывали животы и рылись во внутренностях.  Ходили  слухи,  что
язычники заглатывают золото и драгоценные камни, чтобы уберечь от грабежа,
потому надлежало убивать даже женщин  и  детей,  хотя  их  можно  было  бы
продать в рабство.
     Немногих молодых девушек оставили  в  живых,  только  сорвали  в  них
одежды и привязали к длинной веревке. Даже если они и  проглотили  золото,
но ничто не ускользнет от их хозяев -- первые дни они  будут  прикованы  к
ложам победителей.
     Пожары вспыхнули уже после захвата города.  Скорее  всего,  поджигали
отчаявшиеся лютичи. Крестоносцы,  оставив  избиение  последних  уцелевших,
усердно тушили огонь: в пламени могла погибнуть богатая добыча. А та,  что
погибнет, кажется особенно богатой.
     После того как в городе не  осталось  ни  живой  души,  трупы  убитых
стащили в огромные кучи, облили маслом и горячими смесями, сожгли.  Черный
дым  заволок  окрестности,  а  запах  горелого  мяса  распространился   на
несколько верст. Со стороны могло бы показаться,  что  крестоносцы  отдают
последний долг  чести  погибшим  противникам,  отправляя  их  в  вирий  по
славянскому обычаю, если бы после всего именитые крестоносцы, как голодные
псы, не рылись в еще горячем пепле, разбрасывая  черепа  и  кости,  искали
оплавившиеся комочки золота.
     Когда из  крепости  вывели  последних  пленников,  это  были  молодые
девушки и мальчишки не старше четырнадцати лет, всех  остальных  вырезали,
крепость подожгли с четырех сторон.
     Уходя, крестоносцы развернули знамена  и  хором  мощно  запели  хвалу
Иисусу Христу, который даровал  победу  над  язычниками.  Великий  магистр
Гваделуп ехал во главе головного отряда. Мерно покачиваясь в седле,  думал
о великой роли, которая выпала на его долю.
     Да, император германский полагает,  что  земли  прибалтийских  славян
отойдут ему. Польские князья мечтают урвать кусок  от  этих  земель  себе.
Сброд под знаменами крестового похода против славянства  думает  только  о
великой добыче,  грабежах,  насилии  над  беззащитными,  когда  победителю
позволено все! Только Гваделупу во всем войске  ведома  настоящая  причина
похода.
     Низшие культуры должны уступать место высшим, а народы, проигрывающие
бой, должны исчезать с  лица  земли,  оставляя  ее  сильнейшим.  Война  --
двигатель прогресса. Женщины должны рожать от победителей, слабые не имеют
право на воспроизводство.
     Все земли полабских славян, будь это бодричи, лютичи или воинственные
пруссы, должны стать землями Германии. Может быть, часть отдать Польше  за
ее верную  службу  прогрессу.  Эти  две  страны  не  лучше  полабов,  надо
признать, но они раньше их приняли новую веру, а  с  нею  и  правила  Семи
Тайных, которые направляют судьбы всего человечества.
     Раньше  признали  их  власть  --  первыми   получат   вознаграждение.
Одновременно  Тайные  уничтожают  последние  очажки  сопротивления,  гасят
последние искры старой веры.

     Глава 14

     Томас седлал коня, когда прозвучал  сигнал  тревоги.  Лютичи  обещали
показать прямую дорогу до самого моря, по которой конь пройдет  легко,  не
встречая завалов. А там за морем и лежат острова, которые  Томас  называет
Британией.
     Тревога не показалась Томасу серьезной.  Что  могло  повредить  такой
укрепленной крепости, да еще затерянной  в  дремучем  лесу?  Но  когда  из
длинных сараев, которые  он  называл  казармами,  начали  выходить  рядами
вооруженные воины, он ухватил за плечо пробегающего подростка.
     -- Бодричи?
     -- Нет, заморские тепличи!
     -- Кто-кто?
     Но мальчишка уже унесся. Яра седлала своего коня, а на двух  запасных
уже были навьючены мешки  с  мешками,  едой,  походным  котлом  и  прочими
необходимыми в походе вещами.
     -- Тепличами, -- пояснила она, --  зовут  рыцарей.  Не  понимаю,  что
могут тут делать рыцари?
     Что делают, подумал он зло. Папа римский объявлял крестовый  поход  и
против этих людей. Ишь, владеют огромными пространствами  прямо  в  сердце
Европы! Они приняли христианство, но не признают власть папы, за  что  его
верные вассалы  стараются  если  не  уничтожить  непокорных,  то  хотя  бы
потеснить с их земель.
     -- Рыцарям до всего есть дело. Надо уезжать поскорее.
     -- Думаешь, они перехватят дорогу?
     -- Не знаю. Просто не хочу тут быть, когда начнется война.
     -- Война?
     -- А  для  чего  еще  рыцари?  Где  рыцари,  там  и  война,  подвиги,
самопожертвование, воинская доблесть. Здесь такое скоро заварится!
     Они были в седлах, когда в ворота вбежал запыхавшийся молодой воин.
     -- Крестоносцы!
     Томас пришпорил коня.
     -- Вперед! Мы должны успеть!
     Ворота еще были открыты, но за ними  были  конные  дружины.  Звенько,
завидев Томаса и Яру, подбежал, утирая пот со  лба.  Он  был  в  кольчуге,
одетой на голое тело, в руке вместо дубины на этот раз держал меч.
     -- Томас! Они окружили крепость. Тебе лучше выехать  через  восточные
ворота. Ты можешь сделать вид, что не знаешь нас, просто ехал мимо.
     Томас оскорбился.
     -- Зачем мне врать?
     -- Если узнают, что ты дружен с нами...
     -- Но я в самом деле дружен с вами!
     Он увидел устремленные на него глаза воинов-лютичей. Они были  рослым
народом. Таких рослых Томас еще не видел, настоящие гиганты, но как многие
очень сильные люди они росли наивными и добродушными. Ломая медведя голыми
руками, они не чувствовали нужды в оружии. И  когда  пришли  закованные  в
железо рыцари, мелкие в кости, но выученные убивать многими способами, что
благородно именовалось воинской наукой, эти  добродушные  дети  просто  не
выстоят!
     Яра видела, что на Томаса  смотрят  уважительно.  Он  был  в  шрамах,
владел, как никто, мечом. Звенько им рассказал о  его  подвигах  в  землях
таких дальних, что они казались сказочными, и сам Томас казался героем  из
сказки...
     -- Да что там, -- вдруг сказал Томас и безнадежно  махнул  рукой.  --
Яра, отведи запасных коней в конюшню.  А  я  посмотрю,  вдруг  да  удастся
собрать отряд для контратаки.
     Звенько расплылся в широчайшей улыбке.
     -- Я был прав... Мы очень похожи! Я не утерпел, когда на тебя  напали
целой толпой, так не утерпел и ты...

     Крестоносцы были поражены, приступив  к  осаде,  когда  со  стены  им
прокричали, что их боевой вождь вызывает их вождя  на  поединок.  А  чтобы
показать, насколько они, великие и непобедимые лютичи,  лучше  как  воины,
предлагают драться по всем рыцарским правилам!
     Крестоносцы смеялись, переговаривались, но Гваделуп заметил,  что  на
него посматривают насмешливо и ожидающе. Он вспыхнул, велел герольду:
     -- Передай, что я, великий магистр Ордена, встречу их воина так,  как
он заслуживает!
     -- Но поединки с язычниками...
     -- Это будет поединок воина с воином!
     Некоторое время герольд  сновал  между  воротами  крепости  и  шатром
магистра, затем заинтересованным рыцарям сообщили, что поединок  состоится
вблизи ворот -- там широкое утоптанное место,  дабы  и  со  стен  крепости
народ мог  видеть,  как  их  воин  повергнет  ненавистного  крестоносца  и
заставит наглотаться грязи.
     Боевые действия прекратились полностью. Слухи о предстоящем  поединке
облетели весь лагерь. Отовсюду к воротам  крепости  стягивались  даже  те,
кому нельзя было покидать свой пост.  Рыцарь  в  полном  вооружении  будет
сражаться с полуголым гигантом-лютичем, вооруженным исполинской дубиной!
     А в это время в самом  крепости  Звенько  с  двумя  могучими  воинами
помогали Томасу с доспехами. Тяжелые,  скромно  украшенные,  они  были  из
хорошей стали и так искусно прилажены, что муравей не протиснется в  щель,
не то что острие копья.
     -- Не жаль? -- спросил Томас. -- Этим доспехам цены нет!
     Звенько отмахнулся:
     -- Если одену я -- засмеют!.. У нас обычаи другие. Мы бросаемся в бой
с открытой грудью. А в бою приходит  священная  ярость,  у  нас  прибывают
силы. Закрыться такими доспехами... гм... у нас это расценят совсем иначе.
     -- Как добыл?
     -- Думаешь, первый раз рыцари  пытаются  покорить  наши  земли?  Наши
деды-прадеды рассказывают, что они через каждые пять-шесть  лет  повторяют
походы. А им рассказывали их деды. Но тогда немцы были вооружены,  правда,
попроще... А самые первые шли с голой грудью, вроде нас. Но не получилось,
вот и начали прятаться в железные панцири, как улитки... Этот рыцарь погиб
вовсе по дурости. Завяз в болоте, тонул. Его спасли.  Ну,  доспехи  и  его
боевой конь, как у вас принято, переходят к победителю.
     Томас кивнул.
     -- Коня я видел. Похоже, он привычен к турнирным боям.
     -- Не знаю, но конь огромен, как гора. Вот  его  в  самом  деле  жаль
отдавать! Но уж очень хочется посмотреть, как крестоносец будет побит  его
же оружием на глазах всего войска! А если это окажется, как  нам  обещают,
сам магистр их разбойничьего Ордена...
     Яра  привела  в  самом  деле  огромного  жеребца,  тяжелого,   но   с
мускулистыми сухими ногами, мощной грудью и крутой  шеей.  Хищно  раздутые
ноздри выдавали крутой нрав, а в глазах угрожающе вспыхивали искорки.
     -- Мы с тобой подружимся, -- сказал ему Томас. -- Я обещаю повергнуть
рыцаря, а ты можешь покусать его коня.
     Конь посмотрел, фыркнул, но не презрительно, а словно бы сказал: я-то
свою часть сделаю, а вот если и ты сумеешь, не покатишься,  сбитый  ударом
копья, захватывая пригоршни грязи, то тогда и подружимся. Но не раньше.

     Протрубили трубы, ворота крепости распахнулись.  Среди  крестоносного
воинства, которые собрались так тесно, что доспехи  трещали,  как  панцири
раков в корзине, пронесся единый вздох изумления.
     По спущенному подъемному мосту  ехал  великолепнейший  рыцарь,  таких
даже в их войске было поискать. Огромный жеребец-зверь выступал  надменно,
словно сам был рыцарем, а в седле возвышался воин в великолепных рыцарских
доспехах. В плюмаже шлема развевались яркие перья. В  правой  руке  рыцарь
держал длинное копье из ясеня, таким доблестный Ахилл поверг Гектора, а на
локте левой висел треугольный рыцарский щит с необычным гербом: меч и лира
на звездном поле.
     Справа от себя Гваделуп услышал озабоченные голоса:
     -- Кто бы это мог быть?
     -- Неужели сам Звенько?
     -- Ежели и пруссы начинают одевать  доспехи,  тогда  нам  с  ними  не
справиться...
     -- Это не пруссы, те левее, это лютичи!
     -- Какая разница, все одно русы, славяне.
     -- Только и надежды, что этот дикарь  не  знает,  как  управляться  с
копьем...
     Рыцарь выехал на середину, отсалютовал копьем,  затем,  умело  орудуя
шпорами и  поводьями,  заставил  коня  попятиться,  освобождая  место  для
противника.
     Со стен раздались одобрительные крики. Хуже  того,  Гваделуп  услышал
такие же возгласы в своем лагере. Нахмурившись, он взобрался в седло и уже
там принял из рук оруженосца шлем.
     Рыцарь  лютичей  ждал  с  поднятым  забралом.  У  него  были  типично
славянские голубые глаза, он был широк в плечах, как истый лютич, высокого
роста, и Гваделуп ощутил слабость в коленях. Пруссы,  лютичи,  как  и  все
полабские славяне, были известны как свирепые  воители.  С  голой  грудью,
вооруженные только дубинами,  бросаются  на  закованных  в  железо  воинов
Христовых,  крушат  их  громадными  дубинами.  До  сих  пор,  несмотря  на
столетний, если не больше, натиск всей Европы, они защищают свои земли. Но
если они наденут доспехи, как вот этот, то как бы не пошли в ответный рейд
по их землям!
     Гваделуп надел шлем, опустил забрало  и  пустил  коня  вперед.  Копье
опустил,  нацелив  в  шлем  противника,  затем,  чтобы  не   промахнуться,
приготовился ударить в щит, выбить дурака из седла, а на земле уже  добить
мечом.
     Рыцарь  лютичей  медленно  опустил  забрало.  Его   конь,   повинуясь
неслышной команде, сорвался с места  и  понесся  навстречу.  Его  бег  был
настолько стремителен, что он одолел две трети всего турнирного поля.  Они
сшиблись с таким лязгом,  словно  огромные  наковальни  ударились  одна  о
другую, кони заржали, грязь взлетела из-под копыт.
     Рыцарь лютичей пронесся дальше, на скаку отшвырнув обломок  копья,  а
на месте удара барахтался в грязи  опрокинутый  конь,  а  магистр  Ордена,
вылетев из седла, как из пращи, не меньше десяти раз перевернулся в грязи,
всякий раз захватывая полные пригоршни.
     Над стенами крепости прозвенел радостный крик, а  в  рыцарском  стане
было гробовое молчание, если не считать чей-то  невольный  вскрик,  то  ли
ужаса, то ли восхищения искусным ударом. Великий магистр  лежал  недвижимо
лицом вниз. Оруженосцы и слуги бросились  на  помощь,  а  рыцарь  лютичей,
отсалютовав  мечом  крестоносцам,  повернул  коня  и  медленно  поехал   к
раскрытым воротам.
     В рыцарском стане началось волнение. Либо невежа лютич не  знал,  что
бой еще не окончен, ведь когда копья сломаны -- остаются еще мечи, либо он
знал больше, чем они...
     Оруженосцы  перевернули  неподвижное  тело,  о   чем-то   возбужденно
поговорили между собой. К ужасу  рыцарей,  могучего  Гваделупа  подняли  и
понесли в лагерь. В грязи осталось красное пятно.
     -- Ранен? -- вскрикнул один рыцарь во весь голос.
     -- Если и ранен, то смертельно, -- ответили слуги.
     Они опустили магистра на землю.  Примчался  лекарь,  суетливо  поднял
разбитое страшным ударом забрало. Лицо магистра было  смертельно  бледным,
изо рта  текла  кровь.  Рыцари  подавленно  молчали.  Магистра  знали  как
победителя турниров, искуснейшего воина, а здесь он был выбит из  седла  в
первой же схватке. Да как выбит!
     Раздался звук рога. Рыцарь лютичей повернулся  у  моста,  ему  подали
новое копье. Он бросал вызов следующему противнику!
     Из ворот вывели крупного коня, покрытого  белой  попоной,  предложили
рыцарю пересесть. Судя по знакам, в лагере поняли, что он будет  сражаться
пока на этом, а когда тот устанет, пересядет на запасного.
     Гутенап, старый и опытный воин, поседевший в битвах, сказал резко:
     -- Всем оставаться на местах! Кто примет вызов, будет отвечать передо
мной!
     Среди рыцарей раздались возмущенные возгласы:
     -- Но как можно терпеть?
     -- Он же вызывает!..
     -- Это позор, если я не приму бой...
     -- Наглые пруссы возгордятся...
     -- Это не пруссы...
     -- Да какая разница!.. Мы должны сражаться!
     Гутенап гаркнул, перекрывая шум:
     -- Следующий в командовании после Гваделупа -- я! Пока он не придет в
сознание, если придет, я командую войском.  А  я  повелеваю  не  принимать
вызова этого прусса... ну, пусть лютича. Или бодрича, нам  все  равно.  Не
понятно? Это худо подействует на воинский дух, если еще кто-то будет выбит
из седла.
     Один из рыцарей крикнул негодующе:
     -- Хуже быть уже не может!.. Великий магистр сокрушен, а падение  еще
одного или двух рыцарей ничего не изменит. Но если проклятый язычник будет
повержен...
     -- Запрещаю!
     -- Пошел ты... со своими  запретами.  Я,  благородный  сэр  Нибел,  у
которого насчитывается семь колен благородных предков, сочту  за  унижение
выполнять приказы человека, у которого в роду не больше  пяти  благородных
предков! А этому варвару я сейчас покажу...
     Гутенап хмуро наблюдал, как со страшным  грохотом  Нибел  вылетел  из
седла вместе со всеми благородными предками. Следом за  ним  вылетели  еще
четверо, и только у одного хватило сил подняться на ноги и выхватить  меч.
Рыцарь лютичей ударом копья опрокинул его на спину, но добивать  не  стал.
Побежденного в стане рыцарей, однако, наградили аплодисментами: он хотя бы
ухватился за меч. Но, к счастью, до мечей не дошло, рыцари  видели,  какой
громадный меч приторочен справа от  седла  воина  лютичей.  Если  и  мечом
владеет, как копьем, то живым с поля не уйти.
     Этот день был днем  славы  лютичей  и  позора  крестоносного  войска.
Магистр Ордена Гваделуп умер, не приходя в сознание. Среди рыцарей начался
разброд. Когда  исполняющий  обязанности  магистра  Ордена  Гутенап  велел
готовиться к завтрашнему штурму крепости, среди рыцарей пошли разговоры, а
когда наступило утро, Гутенап не досчитался трети рыцарей.
     Ушли люди Нибела, им нечего было искать  в  дремучих  лесах  лютичей,
такие же дремучие леса и на их землях,  ушли  без  оповещения  два  отряда
миланских рыцарей -- лютичи, оказываются, сопротивляются. Да и взять, судя
по виду их крепости, здесь мало что удастся, а жизни потерять можно.  Ушли
арбалетчики норманнов, а это была серьезная потеря.
     Утром,  хмурые  и  неуверенные  в  своих  сильно  поредевших   силах,
крестоносцы пошли на приступ. На стенах, напротив, кро