о  сбежала  с
крыльца, каблучки простучали, как коготки  белки,  наклонилась  над  одним
разбойником, перевернула его на спину.
     Томас тронул поводья, огромный жеребец, как гора мрака, подвинулся  к
женщине. Земля под  его  копытами  глухо  подрагивала.  Женщина  испуганно
вздернула голову, на  ее  бледном  лице  глаза  расширились,  она  сказала
торопливо:
     -- Благородный рыцарь, благодарю за вмешательство...
     -- Мой долг, -- ответил Томас галантно.
     -- А теперь... помогите затащить этого человека в дом.
     -- Зачем? -- удивился Томас.
     -- Положить в постель, перевязать рану!
     Томас звучно хлопнул железной ладонью по седлу:
     -- Женщина! Зверь, которого жалеешь, хотел над  тобой  потешиться!  А
потом бы зарезал. Пусть лучше будет мертвым, на мертвецов  не  сержусь.  Я
христианин.
     Она возразила горячо:
     -- Тогда  надо  было  убить  сразу!  Сейчас  драка  кончилась,  время
зализывать раны. Я не дам умереть человеку у своего порога, даже  если  он
не человек, а злобный волк!
     Олег слез с коня, буркнул:
     -- Открой дверь. Я помогу.
     Он схватил раненого за ворот и за пояс, а женщина побежала впереди на
крыльцо. Томас слез с коня, настроение сразу испортилось. Дура, ничего  не
понимает. Так красиво началось; крик о помощи, короткая схватка, спасение,
-- а дальше уже по-глупому. Провинция! С калики тем более не спросишь -- в
пещерах сидел, язычник неученый, правильного обхождения не видывал.
     Пока укладывали раненого, перевязывали, а женщина -- ее  звали  Чачар
-- грела воду, Томас осмотрел убитых и раненых. Убитых пятеро, двое тяжело
ранены, но оба без сознания, еле дышат. Томас порадовался, что милосердная
женщина не заметила этого. Торопливо вытащил мизерикордию, перерезал обоим
глотки.
     Пятеро из мертвых были убиты стрелами: в  голову,  в  горло,  двое  в
сердце, даже у  пораженного  в  спину  стрела  достала  сердце.  Один  был
проткнут копьем, как жук булавкой, а стоптанного конем унесли в  дом.  Еще
троих он догнал и зарубил. Так что тоже  отправил  в  ад  пятерых,  как  и
калика.
     Немного повеселев, он привязал коней и принялся  выдергивать  стрелы,
снова поразился той мощи, с  которой  калика  их  всаживал.  Стрелы  порой
пронизывали насквозь, и он снова вывозился в крови, как мясник  на  бойне,
пока высвободил все пять. Страшное нечестивое оружие -- лук, не зря святая
церковь противится, а механические  луки  --  арбалеты,  вовсе  запретила,
поставила вне закона.  Из  лука  даже  трус  может  убить  героя.  Вообще,
доблесть переведется, если будут гибнуть герои,  а  трусы  отсиживаться  в
засаде. Лишь та битва честна, когда грудь в грудь, глаза в глаза!
     Он тщательно вытер стрелы, помылся в бочке с водой  возле  крыльца  и
пошел в дом.

     Глава 6

     В домике маленькой женщины было чисто, опрятно. В большой печи  горел
огонь, аппетитно булькало в горшках. Чачар уже  ставила  на  стол  большие
миски, ее щеки раскраснелись,  глаза  влажно  блестели.  Молодая,  налитая
соком, глаза радостно вытаращены, а  спелая  грудь  вот-вот  выпрыгнет  из
глубокого выреза. Да и само платье настолько легкое -- юг, жара! -- что не
скрывало греховную, по христианской вере, плоть, а маняще вырисовывало.
     Олег, язычник, с удовольствием  посматривал  на  молодую  женщину,  а
Томас  начал  чувствовать  неудобство,   дважды   поперхнулся   крохотными
кусочками мяса, а Чачар все подкладывала  ему,  поливала  соусами,  сыпала
травку,  специи,  красный  и  черный  перец,  все  заглядывала  в   глаза,
подавалась всем телом, только  что  не  скулила  и  не  махала  хвостиком.
Полные, как спелые вишни, губы приоткрылись, показывая жемчужные зубки  --
острые, как у ребенка, всем существом ловила каждое желание  мужественного
рыцаря.
     Олег ел неторопливо, к разговору не  прислушивался.  Перед  мысленным
взором восстановил всю схватку, одобрил хмуро. Жажды  убивать  не  ощущал,
воинского восторга не было, лишь досада и глухая  печаль.  Значит,  лук  и
стрелы могут остаться, с пути не собьют, поиски Истины не заслонят.
     В доме было две комнаты, во второй  лежал  раненый.  Стонать  боялся:
услышат -- прибьют. Чачар отнесла ему еду, вернулась встревоженная:
     -- У него жар... Что делать?
     Томас  раздраженно  отмахнулся,  но  Олег  ответил  первым,  опережая
рыцаря:
     -- Я пойду спать в ту комнату. Заодно прослежу.
     Он поднялся, Чачар торопливо сказала:
     -- Может быть, посидите за столом? Мужчины любят сидеть, пировать!  У
меня в подвале сохранилась пара кувшинов старого вина.
     -- У нас был очень тяжелый день, -- ответил Олег.  Он  повернулся  на
пороге, кивнул на Томаса.-- Впрочем, сэр рыцарь знает немало занимательных
историй. Он освобождал Святую землю, брал приступом Иерусалим...
     И закрыл за собой дверь,  повалился  на  ложе  из  грубо  сколоченных
досок. Раненый затаил дыхание в другом углу. Олег закинул руки за  голову,
повалился в глубокий сон.
     Но он успел потрогать обереги, потому сны были тревожные, кровавые.
     Рано  утром  он  проснулся  от  веселых  голосов  за  окном.   Томас,
обнаженный до пояса, умывался возле  бочки  с  водой,  а  смеющаяся  Чачар
сливала ему на руки, норовила плеснуть на белую как у женщины спину, но  в
рельефных мышцах, где под лопаткой темнели два сизых шрама. Все же  рыцарь
трусливо взвизгивал, отпрыгивал: ледяная вода из подземного ключа.
     Олег отошел от окна  на  цыпочках.  Доспехи  рыцаря  громоздились  на
широкой лавке -- вымытые, блестящие,  начищенные  явно  не  рукой  Томаса.
Огромный меч  висел  на  стене,  зацепленный  на  двух  железных  крючках.
Перчатки рыцаря, покрытые стальными пластинами -- на подоконнике, рядом --
цветы. А только вчера вечером женщине грозила жуткая участь, рыцаря  сутки
назад распинали, жгли железом, пытали... Великие силы жизни боги вложили в
человека! Видать, трудную судьбу уготовили.
     Хлопнула дверь, Томас вошел улыбающийся, взъерошенный.
     Крупные капли воды блестели на его  белой  коже,  не  тронутой  южным
солнцем. Темное лицо  выглядело  словно  украденное  от  другого  тела  --
полоска загара резко обрывалась на горле.
     -- Как спалось, сэр калика?
     -- Спасибо, хорошо,  --  ответил  Олег.  Он  внимательно  смотрел  на
рыцаря.--  У  тебя  круги  под  глазами.  Впрочем,  ты  можешь   остаться,
отдохнешь.
     -- А ты?
     -- Поеду после завтрака.-- ответил Олег лаконично.
     Томас  смотрел  смущенно,  торопливо   оделся,   бесцельно   прошелся
взад-вперед по комнате:
     -- Сэр калика... Мы оба едем на север! Может быть, доедем вместе хотя
бы до Константинополя? Тебе его не миновать, как и мне. Все дороги из Азии
ведут через этот второй Рим -- лишь там смыкаются Европа и Азия!
     -- Зачем это тебе?
     -- Сэр калика, буду откровенен. Дело в этой женщине.
     Олег пристально посматривал на молодого рыцаря:
     -- Что ты хочешь с нею делать? Продать? Мы отогнали  насильников,  но
не можем остаться, сторожить ее невинность.
     Томас сказал несчастным голосом:

а допытываться не стал, убит неделю назад. Коней  увели,  она  застряла  в
этом доме. Умоляет увезти из этого страшного места.
     Олег подошел к окну , посмотрел  поверх  двора  и  Чачар  на  зеленую
долину, оливковую рощу, кудрявый кустарник, синее  безжалостное  небо  без
намека на дождь, пожал плечами:
     -- Меня не умоляла.
     Томас выглядел несчастным, он и был несчастным:
     -- Сэр калика... мне достает хлопот с чашей. Может быть, ты?
     Олег  принес  из  второй  комнаты  колчан,  быстро  проверил  стрелы,
забросил за спину. Томас с отчаянием на лице смотрел,  как  этот  странный
паломник очень профессионально поправил  перевязь,  вытащил  из-под  лавки
огромный топор:
     -- Ты как хошь, -- ответил Олег, -- а мне не до баб.
     -- Она не баба! Жертва. А мы просто обязаны помочь. Разве  твои  боги
не велят помогать слабым?
     Олег бросил острый взгляд на рыцаря:
     -- Но ведь у язычников все плохо?
     -- Не настолько же!
     -- Сэр Томас, я ищу спасения для всех людей на свете.
     -- И даешь погибать им по отдельности?
     Олег помолчал, спросил отрывисто:
     -- Что хочет твоя женщина?
     -- Моя?.. Сэр калика!
     -- Ладно, не твоя, но она думает иначе. Чего ждет от тебя?
     -- Просит довести до любого большого города.
     Олег подумал, нехотя сдвинул тяжелыми, как валуны, плечами:
     -- Два дня пути... Завтра к вечеру будем там. Потерплю.  Потом  отдам
тебе коня -- с твоим железом нужен заводной. Запасной, то есть.
     -- А ты?
     -- По старинке, пешком.
     Томас не понял, как можно идти пешком, когда есть на  чем  ехать,  но
смолчал, не желая сердить соратника.
     После обильного завтрака -- Чачар вывалила на стол все,  что  было  в
запасах -- Олег пошел к лошадям. От  мародеров  осталось  пятеро  лошадок,
троих  оседлал  в  запасные,  четвертую  подготовил  для  Чачар,   женщины
благородного происхождения -- так очень хотелось считать Томасу.
     Когда Томас облачился в доспехи, с помощью  Чачар,  надо  думать,  и,
тяжело  ступая,  вышел  на  крыльцо,  трое  оседланных  коней  нетерпеливо
перебирали ногами под окном. Еще трое были под мешками,  узлами,  вьюками.
Калика обыскивал убитых, собирал монеты, кольца, выворачивал  карманы.  На
запасных коней привязал захваченные дротики,  кривые  хазарские  мечи,  по
бурдюку с водой.
     -- Сэр калика,  --  сказал  Томас  удивленно,  --  разве  идти  через
пустыню?
     -- Если напрямик, то там нет колодцев.  Пришлось  бы  давать  крюк  с
гаком...
     -- С гаком? Крюк?
     -- Это по-росски. Со своей водой сократим дорогу.
     На лице Томаса проступило колебание, словно он еще не решил -- хорошо
ли сократить дорогу. Кто сокращает, тот дома не ночует,  а  кто  ездит  по
прямой -- вовсе попадает к черту в лапы. Он повернул голову, позвал Чачар.
Из дома донесся звонкий голосок,  слышался  звон  посуды.  Томас  виновато
улыбнулся, исчез.
     Чачар вышла одетая по-мужски, в дорожном плаще.  Она  задержалась  на
крыльце, внимательно глядя на калику, словно впервые увидела.  Остановился
и Томас, не сводя глаз с сотоварища по каменоломне.
     Калика оставил плащ в доме, вышел в короткой  душегрейке  из  волчьей
шкуры мехом наружу. Звериная шкура  распахнулась,  открывая  широкую,  как
гранитная плита, грудь. Голые плечи были массивные, как валуны, блестящие,
а длинные руки словно кто вырезал из темного дуба -- толстые, рельефные, с
выпирающими мышцами и сухожилиями.  В  нем  чувствовалась  мощь,  но  лицо
калики оставалось неподвижным, смиренным.  Красные  как  огонь  волосы  он
перевязал шелковым шнурком, пропустив чуть выше бровей, и Томас нашел  это
странно привлекательным.
     Штаны калики были из выделанной кожи, сам  калика  опоясался  толстым
ремнем, железные бляхи перебрасывали  по  всему  поясу  россыпь  солнечных
зайчиков, на кольцах слева висели баклажка и узкий нож. Справа два  кольца
остались пустые -- для короткого меча.
     -- Меч, топор, булава, -- предложил Томас.-- Не берешь?
     Он сошел с крыльца, продолжая  рассматривать  странно  преображенного
калику. В каменоломне не зачах,  напротив  --  набрал  вес,  оброс  сухими
мышцами, во всем его крупном теле ни капли жира, весь  словно  выкован  из
плотного слитка железа.
     -- Топор оставил на запасном, -- ответил Олег безучастно.-- Не  люблю
много железа.
     Томас невольно провел ладонью по  своим  доспехам,  подумал,  что  на
таком  как  калика  буйволе  горные  хребты  перевозить,  но  лишь  сказал
иронически:
     -- Волчьи шкуры носили варвары, что осаждали Рим.
     -- И разрушили.
     -- И разрушили, -- нехотя согласился Томас.-- Но так ты уязвим!
     Калика отогнул полу, на  внутренней  стороне  блеснули  рукояти  двух
ножей. Торчали рядышком, одинаковые, как зерна гороха в одном стручке.
     -- Ножи? -- удивился Томас .-- Зачем?
     Калика наклонился, Томас осторожно  потянул  рукоять.  Нож  вышел  из
кожаного чехла нехотя, упираясь, не желая покидать  гнездо,  где  в  тепле
оставался брат-близнец.
     Чачар ходила вокруг лошадей, по-своему перекладывала сидельные сумки,
а Томас завороженно  рассматривал  лезвие,  поворачивая  нож  --  вспомнил
бросок, которым калика открыл дорогу в замке барона-оборотня. Острое,  как
бритва, лезвие всего в ладонь длиной, но  тяжелое,  утолщенное  на  конце,
слегка загнутое. Острие идет с одной стороны, а с другой -- к  прекрасному
булату зачем-то приклепана полоска неблагородной  меди.  Блестящее  лезвие
сразу переходит в рукоять, прямую потертую кость, всю в  мелких  насечках.
Чтобы не скользили пальцы, догадался Томас. Он  однажды  видел  швыряльные
ножи ассасинов, членов тайных сарацинских сект, но там деревянные рукояти,
обычно из легкой сосны, самые лучшие  обтянуты  рыбьей  чешуей,  настолько
шероховатой, что даже вспотевшие пальцы не соскользнут.
     Поскреб  ногтем  блестящее  пятнышко  дамасского  булата  на  кончике
рукояти: лезвие тянулось по всей длине ножа, там кончик загибался,  плотно
удерживая кость.
     -- Зачем полоска меди? -- спросил  он  с  неудовольствием.--  Красоту
губит!
     -- Красоту? -- усмехнулся Олег.-- Что красивого в убийствах?
     -- В убийствах нет красоты, -- ответил Томас с достоинством, -- но  в
поединке...
     -- Да, чем сложнее ритуалы, чем  пышнее,  тем  само  убийство  меньше
видно... Эта полоска защищает от ударов ножа.
     Томас удивился:
     -- Фехтовать такими коротышками?
     -- Не убедился, что кроме Британии есть и другие страны?
     Чачар наконец взобралась на коня, не дожидаясь, пока рыцарь подсадит.
Томас спохватился, Чачар с седла послала ему очаровательную улыбку.  Томас
виновато поклонился, поспешно отдал нож калике и влез на своего  огромного
жеребца.
     Олег пустил коня вперед, пусть рыцарь и  юная  женщина  общаются  без
помехи. День чистый, солнечный,  кровавая  ночь  осталась  позади,  как  и
домик, где в задней комнате лежит раненый. Если  не  считать  переломанных
костей, он уцелел, снова выйдет на грабеж и разбой, как  только  срастется
переломанная нога.
     Сзади слышался счастливый смех женщины,  мужественный  голос  рыцаря.
Олег углубился в свои думы, привычно щупал обереги, и,  нарушая  чистые  и
возвышенные мысли о тайном смысле жизни  и  сокровенности  бытия,  в  душу
начал заползать неясный страх. Чересчур часто в пальцах застревал оберег с
изображением мечей, стрел, лютых грифонов, огня с неба... Мир  опасен,  по
дорогам рыщут лихие люди, в села врываются мародеры, путников подстерегают
волчьи стаи, но обереги молчат о  таких  житейских  пустяках,  неурядицах,
неудобствах. То простая жизнь, обыденная, однако  сейчас  опасности  будто
кто-то подманивает со всех сторон, тянет им навстречу!
     Олег оглядел себя, покосился через плечо  на  рыцаря.  Тот  выпячивал
грудь, похохатывал, вел речь о славных  подвигах  и  битвах.  Опасен  этот
рыцарь, которых хоть  пруд  пруди  после  вторжения  европейских  войск  в
захваченные арабами страны? Женщина?
     Олег не  заметил,  когда  женский  смех  оборвался,  но  сбоку  вдруг
прозвучало:
     -- Сэр калика, а чем хороша медь?
     Олег вздрогнул, непонимающе посмотрел на рыцаря. Тот  ехал  стремя  в
стремя, на лице его было жадное внимание. Женщина ехала позади в обиженном
молчании.
     -- Я интересуюсь оружием, -- пояснил  Томас.--  Конечно,  нож  --  не
рыцарское оружие, но я при штурме Иерусалима командовал отрядом,  научился
использовать разное... Не для себя, я -- благородный рыцарь  из  Гисленда,
но для своих людей я должен был... Понимаете, сэр калика?
     -- Когда рубишься мечом, -- объяснил Олег  досадливо,  возвращаясь  в
обыденный мир, -- то они, сшибаясь, скользят. Бой  идет  неуклюжий,  плохо
предсказуемый... А здесь, парировав удар, знаю точно,  где  лезвие  врага.
Медь мягкая, чужое лезвие не соскальзывает, останавливается.
     Он вытащил нож, подал рыцарю. Томас  повертел  его  в  руке,  перевел
взгляд на огромные ладони калики:
     -- Не коротковата рукоять?
     -- Три пальца помещаются? Вот и ладно. И  большому  пальцу  есть  где
взяться с другой стороны. Для броска достаточно. Чем короче  рукоять,  тем
лучше. Хочешь  попробовать?  Ежели  кинуть  средне,  то  прокручивается  в
воздухе за семь шагов. Значит, может воткнуть в того, кто стоит или  бежит
в трех шагах, десяти, тринадцати...
     -- А если враг окажется на расстоянии десяти шагов?
     --  Должен  закрутить  сильнее.  Или  замедлить.  Только   и   всего.
Попробуешь?
     Томас торопливо протянул нож калике:
     -- Нет-нет! Рыцарь -- это не бродячий цыган.
     -- Гм... Рыцари тоже бывают бродячими.
     --  Странствующими!  --  поправил  Томас  негодующе.--  Странствующие
рыцари! Еще со времен короля Артура рыцари Круглого стола странствовали  в
поисках приключений.
     -- А цыгане разве не... Ладно-ладно.  Кстати,  нож  можно  швырять  и
по-рыцарски -- прямо, как дротик. Не  вращая!  Для  того  утяжеляют  концы
лезвия, а рукояти делают из легкого дерева или кости. Попробуешь?
     Томас помотал головой:
     -- Мы, англы  из  Британии,  народ  любознательный,  но  перемены  не
жалуем. Добрый меч и длинное копье -- наше оружие на  веки  веков!  Такими
нас сотворил Господь, такими останемся.
     Он придержал коня, и Олег снова  поехал  наедине  со  своими  думами.
Вскоре за спиной рассыпался серебристый смех,  гулко  хохотнул  рыцарь,  и
Олег  снова  подивился  их  жизнелюбию  и  выносливости.  Трудную   судьбу
уготовили боги для человека! Иначе не дали бы столько сил.
     Дорога  поднялась  на  вершину  горы,  и  Олег  сумел,   прежде   чем
спуститься, окинуть одним взглядом окрестности: зеленые  холмы,  долину  с
ровными квадратами полей, мелкие селенья,  а  далеко  впереди  --  высокий
замок, окруженный стеной. Отсюда  не  разглядеть  деталей,  замок  кажется
игрушечным, но дорога тянется к нему, и по этой  дороге  скачут  всадники,
ползут тяжело груженные подводы...
     Нахмурившись, он медленно пустил коня вниз,  дорога  шла  утоптанная,
спускалась полого, обрамленная с боков старыми  оливами,  с  их  раздутыми
стволами, изогнутыми, словно в муках, корявыми  ветками.  Жара  перешла  в
палящий зной, синее небо стало голубым, а потом вовсе белесым, как  пепел,
о сухой воздух можно было поцарапаться.  На  обочине  в  густой  траве,  в
пшеничных полях, трещали перепела, шмыгали зайцы.
     Томас ехал все так же стойко в доспехах, лишь шлем повесил на крюк  у
седла, ветер трепал льняные волосы, срывал капли с  красного  распаренного
лица. Чачар пыталась напевать, смеялась и все время заглядывала  рыцарю  в
глаза -- синие, удивительные, непривычные в краю кареглазых.
     В полдень Олег заметил издали сочную зелень, свернул, там обнаружился
небольшой ручеек. Устроили  привал,  напоили  коней,  Чачар  разложила  на
скатерти еду,  пряности.  Олег  разделся,  ополоснулся  ледяной  водой  --
пробилась наверх к  солнцу  из  бог  знает  каких  глубин!  Томас  смотрел
завистливо, наконец не утерпел, разделся донага,  влез  в  ручей,  что  не
доставал и до колен, поднял  тучу  сверкающих  на  солнце  брызг,  визжал;
счастливо хохотал. Одежду намочил, побил камнями, разложил  на  траве  для
просушки.
     Когда Олег отвязал от конских морд сумки с овсом, Томас все еще сидел
у ручья, с наслаждением драл белую кожу  крепкими,  как  копыта,  ногтями.
Лицо его перекосилось в гримасе необычайного наслаждения.
     -- Мухи, -- простонал он сквозь стиснутые зубы.-- Сам сатана  породил
их на свет, дабы  истязали  христианских  рыцарей,  забираясь  к  ним  под
доспехи, где даже сарацинские сабли не достанут...
     -- Мухи?
     -- Ну, такие белые отвратительные черви! Из них получаются  мухи,  да
будет тебе известно, сэр калика.
     -- Мне-то известно, -- пробормотал Олег, --  но  что  такое  известно
доблестному рыцарю, это в диковинку!
     Томас мо