ью.  Лезвие  обагренного  меча  остановилось  уже  на
дорогом седле боевого  жеребца.  Разрубленные  половинки  рухнули  по  обе
стороны дрожащего животного.
     Слуги, что бросились было к ним, остановились.  Глаза  были  круглые,
как у сов. Томас дышал тяжело, у самого глаза  вылезали  на  лоб,  горячая
кровь шумела так, что едва услышал предостерегающий крик Олега:
     -- Яра!
     От шатра метнулся черный, рассыпающий багровые искры  шар  с  конскую
голову. Калика, почти не целясь, выпустил  три  стрелы.  Яра  нырнула  под
коня, шар пронесся над  седлом,  вынырнула  с  другой  стороны,  а  стрелы
пронзили тонкую ткань шатра и пропали.
     Раздался  страшный  крик.   Шатер   заколыхался,   шест   с   треском
переломился. Ткань медленно опустилась,  под  ней  забарахтались  какие-то
странные фигуры, потом все затихло.
     Калика снял тетиву, смотал в клубок и спрятал за голенище сапога.
     -- На сегодня хватит...
     Эдвин смотрел на человека в звериной шкуре ошеломленно. Люди  Огрина,
из тех, что остались, не спускали с калики вытаращенных глаз.
     Томас махнул слугам Мангольда.
     -- Ваш хозяин, знаете это или нет, продал душу дьяволу.  За  это  тот
помогал ему одолевать рыцарей, что дрались честно. Но в рукояти моего меча
вбит гвоздь из креста, на котором распяли Христа!.. Да-да, сэр  калика,  а
может, я вытащил из старого меча и забил в этот?
     Старший слуга попятился.
     -- Я не хочу к нему прикасаться! Он... он был с силами ада?
     Томас заверил:
     -- Эту душу уже уволок дьявол. А плоть всего лишь мясо для  червей...
Доспехи пригодятся кузнецу. На подковы или на гвозди.
     Он вытер меч о попону коня Мангольда. Жеребец косился налитым  кровью
глазом, хищно раздувал ноздри. Возможно, это был не конь, а демон, который
обязан служить продавшему дьяволу душу, так пусть им займется калика: он с
демонами на короткой ноге.
     Томас благоговейно поцеловал рукоять, на которой помещались  обе  его
широкие ладони, бережно засунул в ножны.  Сэр  Эдвин  повелительно  сказал
слугам Мангольда:
     -- Возвращайтесь  в  замок.  Сегодня  к  вам  приедут  от  нас  люди.
Захваченные земли снова вернутся законным хозяевам.
     Один спросил тупо:
     -- Это значит... Мальтонам?
     -- А тебе советую, -- сказал Эдвин строго, -- поскорее убираться в те
места, откуда прибыл. Иначе с тобой будет то же, что и с твоим хозяином.
     Слуги смотрели  на  разрубленное,  как  туша  барана,  тело  все  еще
неверяще. Уже не огромный рыцарь, а груда железа с мясом внутри  лежала  в
луже крови. Оруженосец наконец отыскал убежавший на другой конец  островов
голос:
     -- Но эти земли нам дал король...
     Эдвин сказал строго:
     -- По настоянию  Мангольда  и  его  родни.  Но  сейчас  король  может
пересмотреть свое решение. Вернулся сэр Томас!
     Он кивнул в спину удаляющегося Томаса. Калика  и  Яра  пустили  коней
следом. Спина рыцаря стала еще прямее, а плечи  раздвинулись.  Победа  над
непобедимым Мангольдом больше, чем  победа  над  другим  рыцарем,  подумал
калика, внимательно глядя в спину молодого рыцаря. Для Томаса это  намного
больше.
     Сэр Эдвин ехал темный, как туча.  С  возвращением  Томаса  нарушилось
хрупкое равновесие британского мира. Мангольд убит, что просто невероятно,
но Мангольд был верным королю. Тот и поднялся на престол только  благодаря
тому, что в крестовый поход ушли почти все противники!
     Ответный удар нанесет не только родня Мангольда.  Король  не  захочет
отдавать земли Мальтонам. И не станет. Хуже того -- не сможет.

     Глава 8

     Дорога шла мимо монастыря. Томас,  увлеченный  разговором  с  Ярой  и
Олегом, не заметил, как подъехали к воротам. Огрин сказал настойчиво,  что
надо бы отслужить мессу о благополучном возвращении из Святой Земли. Томас
нехотя согласился, и вчетвером они вошли в большой зал,  оставив  коней  с
воинами.
     Шла служба. Томас сразу заметил, с какой яростью  калика  смотрит  на
пышное богослужение. Спросил сочувствующе:
     -- Очень не нравится?
     Волхв буркнул:
     -- А неужто нравится тебе?
     Томас оскорбился, наежился.
     -- Это мой бог!
     -- А ты послушай, что они поют.
     Отсюда было слышно плохо, но хор  пел  великолепно.  Чистые  жалобные
голоса вознеслись под сводами, и толпа подхватывала припев:
     -- Господи помилуй!.. Господи, помилуй!
     Томас ощутил что-то не то,  но  слова  были  привычные,  не  задевали
сознание. Ощутил затем раздражение. Калика слишком  вслушивается  во  все,
всматривается. Конечно, если  вслушаться,  то  слова  гадкие.  Недостойные
благородного рыцаря. Для простолюдинов еще кое-как, да и то не  для  всех.
Свободным йоменам тоже просить милости  у  кого-либо  недостойно.  Даже  у
Бога. Богу тоже не нужны  неумехи...  Впрочем,  в  святом  писании  что-то
сказано по этому поводу. Мол, как раз такие и  угодны.  Неисповедимы  пути
Господни!
     -- Не знаю, -- сказал он раздраженно. -- Я никогда не просил милости.
Ни у людей, ни у... тех, кто выше.
     -- Гордый, значит, -- сказал калика понимающе. -- А  это  смертельный
грех в глазах вашего хозяина. Гордый раб опасен.
     -- Я не раб... -- начал Томас угрожающе, но осекся. Хор в этот момент
как  раз  запел:  "Спаси  раба  своего".  Калика  ехидно  улыбался.  Томас
исповедовал правило: "На бога надейся, а к берегу греби".
     Огрин повернул к ним озабоченное лицо:
     -- Что-то случилось?
     -- Да, -- отрубил Томас. -- Надо спешить,  а  мы  тут  хвалы  Господу
слушаем! Делами надо доказывать, делами! А не льстивыми языками.
     Он резко повернулся и вышел. Когда из ворот  показались  ошеломленный
Огрин и хитрый Олег с недоумевающей Ярой, он уже был в седле.
     Сердце Томаса трепетало от счастья, ибо дорога выбежала  на  знакомый
холм. Дядя смотрел с нежностью, но разговором  занимал  калика.  Почему-то
волхв старой веры очень заинтересовался увлечением сэра Эдвина.
     -- Не библиофил, -- донесся голос дядя, -- я библиотаф...
     Люди Огрина придерживали коней. С холма видно замок  Мальтонов,  если
дорога свободна, можно вернуться сразу. У  старого  Мальтона  и  без  того
хлопот полон рот, не до гостей.

     У Томаса вырвался крик. Он въехал первым  на  вершину  холма,  дальше
расстилалась равнина. А еще дальше, на вершине  высокого  круглого  холма,
стоял огромный замок  рода  Мальтонов.  Утреннее  солнце  освещало  стены,
башни, крышу из красной черепицы. Ярко блестело  металлическое  кольцо  на
воротах.
     Он был все еще огромен и величествен, этот замок Мальтонов, но  Томас
не думал даже, что за такой  короткий  срок  придет  в  такое  запустение.
Словно тяжкая  болезнь  посетила  владения  гордых  рыцарей.  Даже  стены,
казалось, осели и постарели, а камни из серых стали седыми, дряхлыми.
     Но хуже того, на дороге перед замком стояли три  шатра,  ворота  были
закрыты, подъемный мост поднят, а перед самими  створками  лежало  трое  в
лужах крови. Со стены сыпался град камней  и  стрел,  отгонял  смельчаков,
пытавшихся вынести убитых.
     -- Дядя! -- вскричал Томас отчаянным голосом. -- Что стряслось, дядя?
     На холм въехал сэр Эдвин. Лицо вытянулось, он выругался:
     -- Негодяи!.. Как-то дознались, что я уеду, воспользовались  случаем.
Я не великий воин, но рука моя все еще способна держать меч... Томас,  это
Герман  и  Бодман,  братья  Мангольда.  Они  попытались  захватить   замок
врасплох, явно ночью. Но МакОгон...
     -- Старый МакОгон еще жив? -- воскликнул Томас.
     Сэр Эдвин взглянул на племянника искоса:
     -- Он еще не так стар, как тебе кажется. И в состоянии  предусмотреть
многие козни врага.  Как  видишь,  не  дал  захватить  врасплох!  А  осаду
взбешенным братьям с такими силами вести не по зубам.
     Томас заскрипел зубами, выхватил меч. Он был страшен, как  воскресший
древний бог войны, которому поклонялись англы-язычники.
     -- Смерть! -- прохрипел он. -- Никого не щадить!
     Земля загрохотала под копытами, а  вскоре  добавился  грохот  десятка
конников. Все в едином порыве неслись на дерзнувших осаждать  замок  среди
белого дня, в полной уверенности, что все здесь принадлежит только им..
     До замка было еще далеко, но  отдохнувшие  за  ночь  кони  неслись  с
холма, а потом по равнине резво, тяжело задышали не скоро, но со  стен  их
уже заметили, засуетились.
     Из шатров начали выбегать сверкающие доспехами рыцари, когда  тяжелая
конница обрушилась на них. Томас рубил быстро и страшно, словно в руке был
не двуручный рыцарский меч, а легкая сарацинская сабля. Олег и  сэр  Эдвин
неслись, как два демона смерти, справа и слева за ними  оставались  только
поверженные, опрокинутые, распростертые, оглушенные.
     Они домчались  до  рва,  развернулись  и  понеслись  снова,  рассыпая
страшные удары во все  стороны.  Подъемный  мост  начал  опускаться.  Цепи
скрипели, подрагивали, мост  опускался  рывками.  На  воротах  были  следы
ударов, выжженные пятна, а в стенах каменные  глыбы  кое-где  выщербились.
Тяжелые створки поползли в стороны, и  из  ворот  выметнулись  всадники  с
копьями, а следом выбежали пешие с топорами и дротиками.  Во  главе  несся
громадный рыцарь с непокрытой головой, длинные седые  волосы  развевались,
как крылья. В его вскинутой руке был окровавленный меч. Воин был  страшен,
лют, полон звериной силы.
     -- Руби! -- ревел он. -- Пленных не брать!
     Калика крикнул Томасу с упреком:
     -- Вот у кого ты научился такой немягкости!
     Сражение было жестоким, но коротким.  Кто  и  пытался  драться,  того
раздавили с двух сторон. Томас и МакОгон мгновение смотрели друг на  друга
через горы трупов, затем Томас бросился к седому воину в объятия.
     -- Наставник!
     Они обнимались, но Томас ощущал напряжение  в  МакОгоне  и  не  сразу
вспомнил рассказы рыцарей о нем, Томасе Мальтоне, который  с  каждым  боем
становится все страшнее,  а  лик  его  бывает  так  ужасен,  что  способен
перепугать даже зеркало. И после боя еще долго остается ужасным. Томас  не
раз хотел взглянуть на себя, но откуда взяться зеркалу на поле боя,  разве
что теперь можно спросить у Яры, раз она не расстается с гребешком...
     Наконец МакОгон чуть отстранился.
     -- Я слышал, что ты высадился на берег. А раз так, то ударишь  сразу,
даже если будешь один и без меча. Потому я посадил на коней всех,  у  кого
были, а пешим велел стоять  у  ворот  с  топорами  наготове.  Как  видишь,
получилось! А кто эти доблестные...
     Взгляд его упал на Яру, он поперхнулся, глаза выпучились, как у совы.
Томас хмуро улыбнулся. В Британии не привыкли видеть женщину  в  седле  да
еще с саблей в руке и луком за плечами.
     Яра мило улыбнулась МакОгону и сказала раздельно:
     -- Меня зовут Яра, я приехала из далекой Руси. Меня  здесь  никто  не
знает. Здесь я ненадолго, скоро отправлюсь обратно.
     МакОгон медленно поклонился. Томасу показалось,  что  они  обменялись
долгими многозначительными взглядами. Похоже, старый воин что-то  понял  в
женщине-воине, и между ними установилось какое-то взаимопонимание.
     Подошел сэр Эдвин. Лицо его было несчастным:
     -- Надо было все-таки брать в плен, потом взять  выкуп...  А  так  мы
поссорились сразу с тремя владетельными сеньорами. Все трое потеряли здесь
кто сына, кто брата!
     -- Скоро потеряют и головы! -- свирепо сказал Томас.  --  Пойдемте  в
замок. Я хочу обнять отца и поцеловать мать. А этими  займутся  вороны  да
волки, если их еще не истребили более хищные звери вроде сэра Мангольда!
     Томас  заставил  коня  ступить  на  ветхие  доски,  те   подрагивали,
излохмаченные железными подковами.
     На стенах люди с оружием радостно кричали, потрясая оружием.  Сколько
Томас ни  всматривался,  знакомых  лиц  не  увидел.  Тяжелое  предчувствие
закралось в душу.
     Открылся широкий вымощенный каменными плитами необъятный двор.  Плиты
были подогнаны  так,  что  стебель  травы,  как  подметил  Томас,  не  мог
протиснуться, но теперь поверхность напоминала мшистое болото: плиты  одни
просели, другие задрались краями,  трава  пробивалась  злая,  если  бы  не
стаптывали, то заполонила весь двор.
     На том конце двора двери замка  распахнулись.  По  ступенькам  сбежал
высокий человек с такой же седеющей  головой,  как  у  Эдвина,  широкий  в
плечах, все еще быстрый. За сэром Торвальдом едва поспевали телохранители.
     Он еще издали раскинул руки. Томас, как  на  крыльях,  пересек  двор,
упал в объятия отца, как всегда падал, счастливый и визжащий, знающий, что
попадает в защищенное ото всех бед и детских несчастий место, где тепло  и
уютно... И сейчас счастливо обнимался, целовал седую голову отца, не сразу
понял потрясенно, что не он прячется в объятиях отца, а сам обнимает  его,
постаревшего и сгорбившегося, и что уже отец, его  всегда  несокрушимый  и
уверенный в собственной мощи отец, ищет в его объятиях защиты.
     Глаза защипало, Томас ощутил, как задрожали губы. Он  с  новой  силой
обнял отца, поцеловал, прижал к груди и так застыл, не в силах  отпустить,
расцепить руки. Щеки обожгло, он не думал, что  слезы  могут  быть  такими
жгучими и горькими.
     -- Отец...
     -- Сынок...
     В груди была сладкая  боль  пополам  с  щемящей  тоской  и  привкусом
страха. Он врывался в горящие  города,  прыгал  с  высоких  башен,  убивал
драконов и спасал принцесс,  но  за  спиной  все-таки  оставался  огромный
надежный отец-великан, оставались теплые руки, что  сразу  превращались  в
уютное гнездышко, убежище. Отец был реальным миром, куда он возвращался из
того, где водил победоносные армии и скакал на красивом коне.
     Теперь же он стоит на этой земле. И некуда  укрыться.  Теперь  он  на
полголовы выше своего отца, выше дяди Эдвина, это они ищут в нем  надежды,
утешения. Может быть, даже спасения.
     Он стиснул челюсти, все еще прижимая к груди  исхудавшее  тело  отца.
Слезы прожигали щеки, Томас часто моргал, стараясь, чтобы  мокрые  дорожки
быстрее высохли. Поверх головы, где за его  отсутствие  прибавилось  много
седых прядей, увидел обеспокоенное лицо Яры.
     Она украдкой подала ему знак.  Держись,  сказали  ему  ее  глаза.  Ты
можешь все. Ты настоящий.
     Судорожно вздохнув, словно после  долгого  плача,  он  заставил  себя
отстраниться. Мгновенно пришло чувство одиночества, абсолютной потери.
     Ты не одинок, возразили ему лиловые  глаза.  Когда-то  надо  покидать
родительские объятия. Родители не вечны... Они были бы  счастливы  держать
нас в объятиях, защищая от жестокого мира, но их руки постепенно слабеют.
     Да, так же глазами ответил он. Зато сильнее стали мои. Теперь это мой
долг их охранять, защищать от жестокого мира, дать возможность чаще бывать
в том мире, где мы все находим счастье и утешение...
     -- Как мама? -- спросил он хриплым голосом, в котором все еще  стояли
слезы.
     -- Ждет. Она... нездорова.
     -- Что с ней? -- встревожился Томас. Сердце  в  страхе  сжалось,  как
заяц под кустом при виде коршуна.
     -- Слабеет. Она жила надеждой  на  твое  возвращение...  Но  о  твоем
приближении не было слухов. А потом пришел еще вчерашний день...
     Сэр Торвальд покачал головой. Томас спросил быстро:
     -- Они... повенчались?
     -- Нет. Крижана заявила, что ее поведут  к  алтарю  только  в  цепях.
Сейчас там решают, что делать... Ну, родители, что  выкручивают  ей  руки,
братья, жених....
     Томас, чувствуя себя непривычно огромным, обнял отца и дядю за плечи,
пошел с ними через двор к раскрытым дверям замка. Оттуда  уже  выбегали  с
ликующими воплями дети, дворовые люди, челядь, повара, истопники.
     Уже на крыльце сэр Торвальд спохватился:
     -- Дорогой сын, ты в чужих странах набрался и странных обычаев...
     -- Я?
     -- Ты не представил своих спутников,  --  напомнил  отец.  Его  синие
глаза с трудом оторвались от лица сына, такого мужественного и  красивого,
обратились к калике и Яре.
     Томас виновато хлопнул себя по лбу.
     -- Прости!.. Мы настолько неразлучны, что когда ты обнимал меня,  мне
казалось, что обнимал их тоже. Это сэр калика, его зовут  Олег  Вещий.  Он
великий отшельник, знаток старины, дядя с ним, как я вижу, уже снюхался.
     Сэр Торвальд чуть наклонил голову.
     -- Будь гостем в нашем доме, сэр Олег. Здесь все к твоим  услугам.  И
библиотека, которую натащил мой ученый брат... А кто эта юная леди?
     -- Боевой друг, -- ответил Томас быстро.  --  Ее  зовут  Яра.  Мы  не
однажды дрались спина к спине... А где сейчас МакИтра?
     -- Уехал к западному берегу. --  Сэр  Торвальд  оглядел  Яру,  сказал
неожиданно: -- Она понравится твоей матери.
     Широким жестом пригласил их  в  дом,  где  уже  возбужденно  метались
слуги, с нижнего этажа донесся запах от разжигаемых очагов, там  на  кухне
уже ставят котлы на печи, огромные кастрюли.

     За обедом сэр Торвальд вспомнил:
     -- Да,  я  послал  гонца  к  доблестному  барону  Стоуну.  Там  будут
счастливы узнать о твоем приезде. Ну, конечно, не все. Сам барон понимает,
что твое положение шаткое, а сыновья его тебя ненавидят и  боятся...  Зато
это даст жизнь Крижане.
     Томас торопливо кивнул.
     -- Да-да, конечно. А как насчет...
     -- А кто такая Крижана? -- поинтересовалась Яра.
     -- Да это все наши друзья, -- ответил Томас еще торопливее. -- Так ты
говоришь, МакИтра уехал на запад?
     Торвальд посмотрел удивленно, перевел взгляд на Яру. В глазах старого
воина мелькнула странная искорка.
     -- Нам нужны союзники, -- проговорил он медленно, -- но где их взять?
Все  либо  куплены  королем  подарками  да  раздачей  чужих  земель,  либо
страшатся  потерять  и  то,  чем  еще  владеют.  МакИтра  ищет   хотя   бы
одного-двух, кто мог бы помочь людьми, оружием.
     -- Одного-двух? А сколько против?
     -- Увидишь, -- пообещал сэр  Торвальд.  --  Завтра  в  долине  Тарана
начинается ежегодный турнир. Съедутся сильнейшие рыцари со всей  Британии.
Король увенчает венком сильнейшего, герольды  занесут  его  имя  в  списки
победителей. Возможно, если ты сумеешь себя показать на турнире...
     -- Я покажу, -- пообещал Томас грозно.
     -- ...то мнение владетельных сеньоров изменится. А король, как бы  он
ни относился к тебе сам, вынужден считаться с мнением знатных людей.
     Калика шумно почесал грудь, хмыкнул:
     -- Конечно, изменится! Особенно после того, как он этих  владетельных
посбрасывает с коней в грязь. Они прямо возлюбят его.
     Сэр Торвальд с сомнением похрустел пальцами.
     -- Боюсь, что наше христианское возлюбление не  заходит  так  далеко.
Неужто и турнир не поможет?
     Яра увидела, что дядя Эдвин смотрит на брата с любовью  и  нежностью,
как на большого ребенка. Сэр Эдвин раньше оставил меч, раньше начал искать
иную правду, помимо правды меча, и уже мог посмотреть на брата со стороны.
     -- Все равно я еду на турнир, -- сказал Томас упрямо.
     -- Придумал что-нибудь?
     -- Нет.
     -- Но тогда...
     -- Под лежачий камень, как говорит калика, вода не течет. Я выеду  на
турнир, а там решим. Мне с добрым копьем в руке всегда думается  лучше!  А
когда еще и длинный меч в руке, то какие только умные мысли не приходят!

     Утром Томас  сквозь  сон  услышал  какую-то  суматоху.  Рука  тут  же
метнулась к мечу, но нащупала лишь подушку. Он открыл глаза.  Возбужденные
голоса доносились со двора. Томас бросился к окну, ахнул.
     Окруженные остолбенелой челядью, посреди  двора  стояли  трое  коней.
Томас сразу их узнал, и стало понятно, почему никто не лезет вперед. Таких
коней здесь не видели, он сам не видывал, пока не побывал  в  ту  странную
ночь на сборище славянских богов.
     Белый жеребец блистал, как серебро, длинная пышная грива и  такой  же
роскошный хвост струились в утреннем ветерке, но  глаза  горели  багровым,
словно внутри черепа были угли. Черный конь казался вылепленным  из  ночи,
ни единого светлого пятнышка, только багровые глаза роднили  с  серебряным