тер дует только в одну сторону.
     Олег шел, слегка наклонившись вперед, одолевая встречный напор. Томас
тоже чувствовал, что продавливается сквозь горячую  стену  воздуха,  но  в
железе шагать легче... или тяжелее?.. Олег не успевал взмокнуть  от  жара,
как ветер высушивал кожу, а тут под доспехами вязаную рубашку хоть выжимай
     Глаза щипало, сквозь мутную  пелену  видел,  как  Олег  взобрался  на
гребень, упал среди камней. На подгибающихся ногах Томас доковылял, рухнул
рядом. Горячий воздух бросался в лицо не  только  спереди,  но  и  как  бы
снизу...
     Голова его почти свисала над краем пропасти. Другой край угадывался в
дрожащем от жары воздухе не  ближе,  чем  за  милю.  Это  было  похоже  на
гигантский котел, вырубленный в горах. Далеко  внизу  кипела  и  клокотала
багровая лава. Коричневая корка  лопалась,  выстреливали  оранжевые  струи
огня, заливали лаву, быстро  желтея,  превращаясь  в  пурпур,  остывая  до
багрового, но оранжевые языки раскаленного метала выплескивались  повсюду.
Темные комочки шлака плавали редкими островками. Вся поверхность  бурлила,
кипела, взрывалась фонтанчиками раскаленного почти добела тяжелого огня.
     -- Что это? -- спросил Олег.
     Томас подумал, порылся в памяти, рассказах прелата, забавных случаях,
что рассказывали воины на привалах, ответил уверенно:
     -- Геенна.
     -- Это здесь... ваши души греются?
     Томас ответил с достоинством:
     -- Только нагрешившие.
     --  Ну-ну...  Только  что-то  пусто.  Здесь  же   должно   быть   все
крестоносное войско, вся Британия, да и весь христианский мир...
     Томас прервал:
     -- Что-то ты недопонимаешь в нашем мире, сэр  язычник!  Не  может  же
душа   разорваться   сразу   в   сто    мест?    Ежели    кто-то    больше
лжесвидетельствовал, чем воровал,  то  он  сейчас  в  другом  месте  лижет
раскаленную  сковороду,  а   ежели   подкалывал   праведного   христианина
нечестивыми шуточками, то возле дворца самого Сатаны корчится на колу...
     Олег буркнул:
     -- Все понятно, можешь не продолжать.  Все  равно  не  пойму,  почему
здесь ни одного?
     Томас улыбнулся с чувством полнейшего  превосходства  над  язычником,
который всю дорогу тыкал его носом в то, что считал очевидным, а здесь  не
понимает простейших вещей, известных ребенку:
     -- Вчера был страстной четверг!
     Он вытер  пот,  чтобы  лучше  видеть  непонимающее  лицо  всезнающего
отшельника. Тот сердито подвигал бровями:
     -- Да плевать на ваши календари. Ну и что?
     -- Как что? -- сказал Томас с расстановкой.-- Ты еще не понимаешь?
     -- Нет,-- ответил Олег раздраженно.
     Томас сказал сожалеюще:
     -- Что дикость с людьми делает... Так с  виду  вполне  человек,  хоть
зарос и на ушах висит. А такого не знает!  Да,  пора  тебя  крестить,  сэр
калика. Конечно, эпитимию сперва за грехи накладут,  но  ты  не  тревожься
особенно, я похлопочу, чтобы полегче. Так, лет  сто  в  каменоломне  камни
тесать  на  храм  Божий,  зубочисткой  лес   валить   или   поклоны   бить
Николаю-угоднику... А потом будешь знать все, как и то, что от  Страстного
Четверга по самую Троицу все грешники в аду освобождаются от мук.
     Олег,  который  в  продолжении   торжествующей   речи   рыцаря   едва
сдерживался, чтобы не дать ему по шее, чтобы рухнул в геенну, и тем  самым
проверить, в самом ли деле не сгорит от четверга до троицы, сейчас спросил
с непониманием:
     -- Почему?
     -- Не знаешь? Эх ты, а  еще  в  пещерах  сидел!  Наша  премилосердная
Пречистая  Дева  упросила  Господа,  чтобы  хоть  на  это  время  грешники
освобождались от мук.
     В зеленых глазах калики все еще стояло недоумение:
     -- А зачем?
     Томас подумал, сдвинул железными плечами:
     -- Чтобы отвыкли. А то притерпятся!. Человек по  всему  привыкает.  А
после Троицы опять в огонь, тогда-то и начнутся вопли...
     Он злорадно засмеялся, потер ладони. Правда, оставалась жалость,  что
не узрит Гудвина, тот явно тут сидит, больно паленым пахло, но  все  равно
приятно, что столько народу здесь,  а  другие  грешники  еще  и  расширяют
геенну, пополнение ожидается. Больно милосердным Господь кажется иной раз,
если послушать монахов, но если смотреть отсюда, то как раз  такой,  какой
надобен белому свету.
     -- А-а-а-а,-- наконец понял Олег,-- перенесли с субботы на четверг!
     -- Что перенесли?
     -- В  иудейском  аду  от  мук  освобождают  по  субботам,--  объяснил
калика,-- у них по субботам нельзя ничего  делать,  а  в  этом  филиале...
правила меняют применительно к местным условиям...
     Томас на всякий случай насупил брови, чувствовал  непочтение,  калика
слишком часто упирает на то, что их ад, как и рай, всего лишь выплески  из
иудейских. Колонии, так сказать.
     Он заметил, что Олег  хмурится,  сдвигает  брови.  В  зеленых  глазах
тревога  стала  заметнее.  Он  посматривал  то  на  небо,   багровое   как
подвешенная туша в мясной лавке,  то  вытягивал  руку,  щупал  раскаленный
воздух. Томас спросил с самодовольством владетельного государя:
     -- Что-то не так с геенной?
     -- Да этот ветер,-- сказал Олег  с  досадливым  недоумением.--  Черт,
ничего не пойму!
     -- Да что не так?
     -- Не в ту сторону,-- ответил калика зло.
     Томас повертел головой.
     -- Ты даже знаешь,-- сказал он саркастически,-- откуда ветер  дует  в
аду?
     -- Я знаю,-- огрызнулся Олег,-- как дует при пожаре!  Горячий  воздух
поднимается вверх, а при этой  жаре  должна  быть  такая  могучая  тяга...
всякого бы в радиусе версты вместе  с  холодным  воздухом  заносило  бы  в
геенну. Вместе с чертями.
     -- А потом возгоняло наверх? -- спросил Томас.-- Наверное, чтобы даже
так грешники не сбежали. Но тебе-то что? Это их нечестивое колдовство.
     Олег смотрел в геенну мрачно, даже огненные отблески лишь делали  его
мрачнее. Голос тоже был тяжелым и темным, как ночь в пещере:
     -- Легко все объяснять колдовством. Или неисповедимостью путей вашего
бога. Но здесь, боюсь, в самом деле  без  магии  не  обошлось.  Понимаешь,
Томас, я уже тут пробовал... Но моя магия здесь не действует,  это  точно.
Придется идти по-людски. Где зайчиками, где лихими лисками, где волчиками,
а где и муравьями проползать в щелочки...
     Томас сказал, стараясь придать голосу  мужественную  нотку,  хотя  от
мрачного предчувствия в низу живота начали замерзать внутренности:
     -- Зайчиками, лисками... Это по-людски?
     -- Все по-людски. Даже по-рыцарски, и то уже  по-людски.  Хотя  скажи
кому, что по-рыцарски и по-людски будет  в  чем-то  совпадать...  гм...  А
вообще-то нам повезло...
     -- В чем?
     -- А что выходной. У всех пьяные рожи, вилы побросали...
     -- Вилы?
     -- Трезубцы,-- перевел Олег.-- Никакой тебе охраны. Разболтались, нет
опасности, нет противников. Только жалкие грешники,  Если  не  шуметь,  то
сумеем прошмыгнуть у них под носом.
     Томас сердито стискивал зубы. Это в  первый  год  войны  в  Сарацинии
пытался везде идти под зов боевого рога, с опущенным забралом  и  надежным
копьем в недрогнувшей руке. Таких было много, их кости и сейчас  белеют  в
жарких песках. А он  выжил,  ибо  в  Британии  воевал  по-британски,  а  в
Сарацинии -- по-сарацински. Здесь, правда, не Сарациния,  но  кто  сказал,
что он неспособен учиться воинскому искусству еще и еще? Это не книги, при
виде которых скулы сворачивает зевотой.
     Олег  уже  двинулся  потихоньку,  пригибаясь  и  надолго  замирая  за
камнями. Томас дважды спотыкался так, что железный  лязг  сотрясал  воздух
как призыв к битве, а однажды запнулся  за  соринку,  пытался  удержаться,
бежал, сильно наклонившись вперед, с разбега налетел  на  стену,  грянулся
как камень из мощной баллисты в  склад  с  побитыми  железными  доспехами,
зазвенело так, что Олег скривился и зажал уши, а Томас, еще и  отброшенный
ударом, рухнул на спину, покатился, гремя как сцепившиеся колесами  боевые
тараны.
     Олег изготовился к бою, но со стороны чертей слышались только  пьяные
выкрики. Осторожно выглянул, в глазах недоверие, медленно выдохнул:
     -- Ну, Томас, тебя в самом деле хранит Пресвятая.
     Томас разбросал руки и ноги, остановив падение,  прохрипел,  все  еще
ничего не видя, кроме вспышек в глазах:
     -- Я знаю.
     -- Уши заплевала тем дурням. Совсем глухие, вороны!.. Правда, мы  уже
далеко, могли в самом деле не услышать. Да еще когда вон тот пьяный  кабан
орет погромче, это они так поют... Вон тот, у которого доспех как у  тебя,
даже герб похожий, только хвостик льва не в ту сторону...
     Томас с трудом поднялся, сел:
     -- Дикарь ты, сэр калика. Не знаешь, что если  хвост  льва  в  другую
сторону, то это не лев, а леопардовидный лев, а то  и  вовсе  львоподобный
леопард. А если хвост задран, то не лев, а леопард...
     -- Что лев, что леоперд,-- сказал Олег грустно,--  все  одно  зверье.
Хотя бы кто нарисовал человека.
     Томас так возмутился, что сразу ощутил силы встать и пощупать меч, на
месте ли:
     -- Кто ж на такое решится? Человека, самого что ни  есть  из  зверей,
волен изобразить разве  что  сам  Господь.  Плохо  знаешь  сложные  законы
геральдики, сэр калика! Это не какая-нибудь философия, это наука важная  и
нужная в повседневной жизни.
     Уже не так таясь, они быстрее  бежали  вдоль  каменной  стены.  Томас
берег дыхание, помалкивал, он же первым услышал хлопанье крыльев,  хриплый
яростный крик. Не разворачиваясь,  выхватил  на  бегу  меч,  отскочил  под
укрытие стены с криком:
     -- Олег! Сверху!!!
     Калика упал как подкошенный, Томас успел увидеть, как  его  откатило,
словно клок травы под ударом  ветра.  Сверху  на  них  обрушились  толстые
потные твари. Томас люто провел по воздуху широкую блистающую дугу, лезвие
вздрагивало, разрубывая плоть, но дуга получилась полная, сверху  и  прямо
перед ним шлепались визжащие куски мяса, брызжущие кровью,  а  с  неба  на
плато  падали  крылатые  мускулистые  черти,  все  как  один  с   нелепыми
трезубцами, глаза горят, рты перекошены в жутком визге. Томас не  дрогнул,
лишь как можно быстрее вращал мечом, в руки хлынула  радостная  мощь,  что
просыпается лишь в сладкие мгновения кровавой битвы.
     В редкие мгновения, когда поворачивался, видел, как  по  трое-четверо
пытаются протиснуться к стене. Судя по тому, что  там  тоже  слышались  их
отчаянные вопли, калика все еще держался. Меч отяжелел от  выпитой  крови,
Томас обливался потом, но вдруг увидел в  трех  шагах  стену  из  гранита,
ударил перед собой еще крест-накрест, и стену увидел почти целиком.  Перед
ним орал и тыкал в него трезубцом толстый черт с  отвисшим  брюхом.  Томас
без труда достал его в голову, и с изумлением понял, что в глазах  уже  не
рябит от ярко-красных тел, волосатых крыльев, оскаленных морд.  Эти  морды
лежали в лужах крови по всей площадке.
     В стороне раздался вопль, превратился в  хрип,  и  Олег,  прежде  чем
перешагнуть через труп, брезгливо вытер залитый  кровью  посох.  Лицо  его
было суровое:
     -- Твари...
     -- Мы отбились снова! -- вскрикнул Томас ликующе.
     Калика взглянул  исподлобья,  отвернулся,  долго  смотрел  в  сторону
злобно чернеющих гор. Тучи двигались так низко,  что  задевали  брюхом,  и
тогда вспыхивали короткие злые искры, словно камнем чиркали по железу.
     -- Это было просто.
     -- Просто? -- обиделся  Томас.--  Мы  спина  к  спине  против  тысячи
вдвоем!.. Ну, пусть не тысячи. Все-таки черти!
     -- Разжирели,-- бросил Олег брезгливо.-- Это не воины. Лет тысячу  не
дрались! А грешников не пущать из  котлов  --  много  ли  ума  и  воинской
сноровки?. Боюсь, сэр Томас, эти были посланы только обнаружить...
     -- И кто придет следом?
     -- Тот, кто покрепче.
     Над  дальними  горами  вспыхнуло  зловещее  зарево.  Одна  из  вершин
раскололась, оттуда вырвался столб  огня  и  дыма.  Как  тесто  из  квашни
полезла через край красная лава. Низкие тучи вспыхнули, подсвеченные снизу
багровым, там завертелись массы, свиваясь в чудовищный жгут, двигались все
быстрее и быстрее, а в центре воронки Томасу почудился  мелькнувший  глаз,
огромный и полный нечеловеческой злобы.
     -- Ого,-- сказал калика, и Томас понял по его дрогнувшему голосу, что
отшельник тоже заметил чудовищный смерч,-- это уже за нами...
     Он пятился,  не  отрывая  глаз  от  дальнего  неба.  Томас  порывался
пуститься бегом, но с тоской и страхом чувствовал, что не убежишь, догонит
и сомнет как бог черепаху. Калика, бледный и напряженный, как тетива  лука
перед выстрелом, судорожно шарил взглядом  то  по  небу,  то  у  себя  под
ногами. Пальцы щупали стену,  словно  пытался  вжаться,  войти  в  камень,
укрыться внутри скалы.
     -- Сэр Олег,-- сказал наконец Томас, он выпрямился,  стараясь  являть
рыцарское достоинство,-- мы можем красиво умереть!
     -- Да? -- огрызнулся Олег.-- Это на миру смерть красна, а  здесь  кто
увидит?
     -- Мы увидим,-- возразил Томас неуверенно.-- Гм... а что еще...
     Олег внезапно  метнулся  в  сторону.  Томас  успел  увидеть  деловито
прыгающую лягушку. Отшельник взмахнул длинной дланью,  его  огромная,  как
лопасть  весла,  ладонь  подхватила  лягушку   на   лету.   Она   отчаянно
забарахталась, он зажал в ладонях, что-то пошептал, подул в морду. Лягушка
смотрела злобно, надувала белые щеки,  кряхтела  недовольно.  Задние  лапы
подвигались  в  слабой  попытке  освободиться,   потом   застыла,   только
отвисающий подбородок мерно раскачивался, будто там переливалась вода.
     Томас в испуге оглянулся:
     -- Сэр Олег, смерч раскрутился  так,  что  от  него  летят  клочья...
Начинает двигаться в нашу сторону!
     -- Быстро?
     -- Пока медленно,-- ответил Томас, он не отрывал  глаз  от  страшного
смерча,-- но всякая тварь сперва берет разгон... Голова  его  в  тучах,  а
хвост скребет землю!
     Олег потыкал пальцем в толстое брюхо лягушки:
     -- Скребет землю... Когда-то эти тоже скребли  хвостами...  И  сейчас
рождаются с хвостами, а потом теряют...
     -- Головастики, что  ли?  --  спросил  Томас  брезгливо.--  А  почему
теряют?
     -- Как напоминание,-- сказал Олег,-- о том великом проступке...  твои
попы сказали бы -- грехе, который совершили их хвостатые родители.
     Томас поглядел на смерч, что перевалил горы и тяжело  двигался  в  их
сторону, перевел недоверчивый взор на лягушку:
     -- У нее были хвостатые родители?
     Олег усмехнулся:
     -- Еще  какие!  Земля  тряслась,  когда  такая  жабушка  выходила  из
пещеры... или из болота. Не знаю в чем жила. Когда шла  через  лес,  самые
высокие деревья были до коленей... ну, пусть  до  пояса.  Ударами  хвостов
такие жабоньки рушили скалы! Хвосты у них  были  --  ого!  Даже  утолщение
мозга постепенно перемещалось из переднего конца спинного  мозга  в  самый
конец. Это с той поры стали говорить,  что  один  умен  сперва,  а  другой
потом... Мол,  задним  умом  крепок.  Кто  говорил?  Конечно  же  --  они,
лягушки... Но я лично не знаю более безгрешных и оболганных созданий,  чем
лягушки. Да и не только я... Знаю еще одну философскую школу в Афинах, там
ищут иное  объяснение,  почему  лягушки  рождаются  с  хвостами,  а  потом
теряют...
     Пока говорил, он непрестанно гладил  лягушку,  она  перевернулась  на
ладони кверху пузом, блаженно шевелила лапами. Олег сказал несколько слов,
от которых у Томаса  мурашки  помчались  по  спине,  обгоняя  друг  друга,
бережно посадил  пузатое  земноводное  на  камешек,  снова  сказал  что-то
негромко, но настойчиво.
     Лягушка вздохнула, переступила с лапы на лапу, устраиваясь  на  камне
поудобнее, раскрыла пасть.  Томасу  показалось,  что  лягушка  смотрит  на
калику с укором, но лишь еще раз вздохнула,  квакнула  негромко,  прочищая
горло, квакнула громче, а потом  выдала  такую  жуткую  трель,  что  Томас
пошатнулся и невольно отступил на шаг,  будто  невидимый  кулак  ударил  в
железную грудь.
     --  Еще,--  попросил  Олег  настойчиво.--  Еще,  моя  красавица...  И
побыстрее, а то нас сейчас накроет.
     -- Она царевна? -- спросил Томас. Смерч вроде бы остановился, но лишь
затем, чтобы подождать каких-то  красных  мух,  что  в  великом  множестве
вились по обе стороны. Присмотревшись, Томас  с  холодком  узнал  крылатых
чертей. Их было настолько много,  что  не  нужно  быть  великими  воинами,
достаточно навалиться разом, чтобы раздавать обоих.
     Олег отмахнулся с пренебрежением:
     -- Брось. Как будто небеса различают кто из нас царь, кто не царь.
     -- А лягушка?
     -- А лягушка...
     Далекие раскаты прервали его слова. С противоположной от гор  стороны
наползала тяжелая туча, среди темнобагровых  глыб  метались  злые  молнии.
Томас со страхом видел, как из черноты выстреливали огненные копья, и там,
куда попадали,  дымилась  земля,  вспыхивал  огонь,  а  земля  становилась
спекшейся, горелой. Вслед за молниями двигалась серая стена дождя.
     -- Лягушка? -- спросил он неверяще.
     -- Она,-- подтвердил Олег. Взгляд стал острым.-- Ее бог любит, всегда
у него дождя выпросит... Разве у вас не так?
     -- Так,-- подтвердил Томас.-- Когда  лягушки  квакают,  всегда  потом
дождь... А молния не прибьет?
     -- Не можешь отбить мечом? -- удивился  Олег.--  Тогда  уворачивайся,
если такой неуклюжий.
     Стена дождя приблизилась, похожая на  падающую  гору.  Томас  сжался,
ожидая чудовищный удар, но когда на плечи и голову обрушилось море ледяной
воды, всерьез испугался, сможет ли подняться под такой тяжестью.  Мелькнул
мокрый, как тюлень, калика, исчез в грохоте дождя, грома,  блеске  молний.
Томас побежал следом, спотыкаясь на мокрых камнях, падал, но  звон  железа
тонул в грохоте грома, оглушающем шуме дождя, а когда вбежал  на  открытое
место, ноги задевали брошенные молоты, стальные клинья, крюки.
     Он старался не приближаться к скалам, там в  норах  и  под  каменными
навесами укрылись от ливня  надсмотрщики  и  невольники,  такой  дождь  не
длится долго, а калика, наверное, уже давно на той стороне...
     Ноги подкашивались, он чувствовал, что уже  потерял  направление.  За
спиной быстро светлело, грохот обогнал, туча ушла вперед,  там  вздымалась
пыль и блистали багровые молнии, но сколько не оглядывался,  не  видел  ни
чудовищного смерча, ни огромной стаи крылатых зверолюдей с трезубцами.
     Вздрогнул, когда сзади раздалось мощное:
     -- Ну и прешь... Еле догнал!
     Томас огрызнулся, скрывая невольный испуг:
     -- Не прохлаждаться пришли.
     -- Да уж, жарковато... Но мы почти пришли. Вон там чернеет стена, а в
ней дыра, куда верблюд пройдет. Там и есть Ченнир.
     Томас в удивлении озирался:
     -- А как же... желтый дым?
     -- Был желтый,-- успокоил Олег.-- Только в темноте  он  серый.  Да  и
смешивался с другими. Вперед!.. Будет и еще дым, не переживай.
     Каменная стена уходило в темное небо, слабые блики мерцали на  острых
гранях, все оставалось в тени. Томас забеспокоился, что уже миновали щель,
ни черта не видно, калика хладнокровно заметил, что цвет еще как-то  можно
объяснить, но запах скрыть труднее. Томас не понял, при чем тут запах,  но
через пару шагов  ноздрей  коснулся  гадостный  аромат,  смутно  знакомый,
калика довольно хмыкнул, указал Томасу на  меч,  а  сам  перехватил  посох
обеими руками.
     Впереди прямо из каменной стены,  так  показалось,  тяжелыми  волнами
выкатывался  дым.  Он  не  поднимался  выше  колена,  тяжело   расползался
неспешными волнами,  растекался,  постепенно  разжижаясь,  просачиваясь  в
углубления, заполняя ямки и впадины.

     Глава 10

     Олег пощупал стену,  Томас  видел  как  в  одном  месте  рука  калики
внезапно провалилась в камень. Сердце оборвалось, но Олег обернулся, молча
кивнул, навалился на камень... и пропал. Томас,  страшась  колдовства,  но
еще больше страшась остаться один, без друга, хоть и язычника, бросился на
скалу с такой поспешностью, что не  угадал  место,  грянулся  о  настоящий
кам