и  передан
дядей,  тоже  пастухом  из  тех  же  краев  --  Юстином.  Но  даже   самые
могущественные  императоры  не  могут  отыскать  пути  для  счастья.   Для
спасения, как говорит молодая вера христиан.
     К вечеру он едва волочил ноги. Молот вываливался из рук,  дважды  сам
лишь чудом не попал под глыбы. Покрытый каменной крошкой, мокрый от  пота,
он едва расслышал сквозь шум в ушах вопль десятника:
     -- Закончили, закончили!.. Вылезай!..
     Измученные люди заспешили к сброшенным сверху  веревочным  лестницам.
Там уже блестели обнаженные мечи стражей, звякало оружие. Олег замешкался,
дыхание вырывалось из  груди  с  хрипами.  Ноги  дрожали.  Десятник  огрел
плетью, заорал:
     -- Быстрее! Чтоб дотемна все были в сарае!
     Кто-то  помог  Олегу  подняться.  Наверху  стражи   едва   удерживали
озверелых псов -- те царапали землю, стараясь дотянуться  до  невольников,
острые зубы страшно лязгали.
     Десятник втолкнул Олега в  сарай,  оба  повалились  на  грязный  пол.
Ворота спешно захлопнули, тут же створки содрогнулись, донеслось царапанье
и жуткий вой. В узкую щель  под  воротами  пыталась  протиснуться  толстая
лапа, размером с медвежью.
     Олег повернулся на спину, десятник покачал головой:
     -- Терпишь, не воешь... Стоик?
     Олег медленно покачал головой:
     -- Страдает лишь жалкое тело. Я свободен.
     Десятник насмешливо скривился:
     -- Но ты сам всажен в это жалкое тело, верно? Покинуть не можешь. Оно
тоже твое, как я понимаю!
     -- Душа в запустении,  как  могу  заниматься  телом?  Вон  даже  Марк
Аврелий, хоть император, а заметил верно: у  человека  нет  ничего,  кроме
души.
     -- А если тело околеет? На этой работе?
     -- Кормят меня лучше, чем я кормился... в пещере. Даже устаю  меньше,
чем когда изнурял себя трудом, подчиняя тело духу.
     Десятник кивнул, уже потеряв интерес к новичку. За три года  встречал
в каменоломне и святош, и паломников, и  стоиков,  узнал  разные  религии,
услышал о  дальних  странах,  учил  ломать  камень  аскетов,  подвижников,
которые только и умели раньше, что носить на себе пудовые цепи,  бормотать
молитвы. Главное, чтобы заранее выявить бунтовщиков, подавить  в  зародыше
попытку к бегству. А этот ни о  чем  таком  вовсе  не  помышляет,  уж  он,
десятник с трехлетним опытом, чует за милю.
     Олег вторую неделю ломал  камень,  таскал  тяжелые  глыбы.  Он  оброс
мышцами, хотя в сравнении с другими все еще выглядел худым,  костлявым.  С
ним работали в паре охотно:  не  увиливал,  брался  за  худшую  работу,  с
готовностью помогал напарнику.
     Однажды по возвращении в каменный сарай  услышал  в  стороне  ругань,
свист бича. На дубовом кресте распяли крупного человека,  одежду  сорвали,
расшвыряли по двору. Сарацин, голый до пояса, но в огромной зеленой чалме,
злобно скалил белые, как сахар, зубы, с наслаждением хлестал  несчастного,
подолгу раскручивал  плеть  над  головой,  затем  бросал  ее  со  свистом,
стремясь каждым ударом рассечь кожу как можно глубже. Мухи злобно жужжали,
успевая упасть на  покрытую  багровыми  рубцами  спину,  слизать  кровь  и
сукровицу, прежде чем обрушится новый рассекающий удар.
     Десятник на ходу толкнул Олега, сказал хмуро:
     -- Благородный... Нашего брата гвоздями бы приколотили!
     А этого на веревках. Выкуп выколачивают.
     -- Кто это? -- спросил Олег отстраненно.
     -- Странствующий рыцарь... Или не странствующий, а просто возвращался
из  Святой  земли.  Не  всем  повезло,  как  нашему  барону!  Кто-то  лишь
облизался. Будет рад, если живым доберется. Многие вовсе кости разбросали.
     Они зашли в сарай последними, им в спины ткнули тупыми концами копий,
дверь  закрыли  на  засов.  Томас  Мальтон,   вспомнил   Олег.   Надменный
высокомерный рыцарь, мальчишка в обличии  взрослого  мужчины.  В  расцвете
тела, но вместо души еще нераспустившаяся почка...
     Шла третья неделя Олега в каменоломне,  когда  он  увидел  поблизости
сильно избитого человека, полуголого, в железном ошейнике и с кандалами на
ногах. Не сразу узнал рыцаря, а узнав, тут же позабыл. Работа тяжелая,  но
не мешает уходить мыслью в глубину  души,  искать  ответы  на  мучительные
вопросы,  и  Олег  шарил  отчаянно  в  Настоящем  мире,  а  в  этом,   где
передвигались такие же двуногие звери, как и  он  сам,  его  бренное  тело
вбивало клинья, поднимало над головой тяжелый молот, таскало глыбы камня.
     Внезапно он услышал рядом хриплое:
     -- Калика... э-э... сэр Олег?
     Залитое потом лицо Томаса  утратило  южный  загар,  сильно  исхудало.
Вокруг грохотали кирки, измученные люди внимания не обращали. Олег ответил
замедленно, находясь все еще в другом мире:
     -- Я, сэр Томас.
     -- Не узнал сразу... Тебе на пользу эта работа! Окреп,  поправился...
Неужто останешься здесь навсегда?
     -- С богами можно беседовать везде, -- ответил Олег безучастно.
     В стороне предостерегающе заорал десятник. Томас с проклятием обрушил
кирку на камни, брызнули осколки. В сутолоке и  пыльном  облаке,  где  все
походили друг на друга, Олег вскоре потерял  Томаса,  но  к  вечеру  Томас
снова оказался рядом, шепнул:
     -- Я поменялся с твоим напарником.
     -- Все люди, -- ответил Олег равнодушно.-- Все человеки.
     Томас  некоторое  время  молча  подваживал  ломом  гранитную   глыбу,
переваривал  ответ,  затем  прошептал,  бросив  настороженный  взгляд   по
сторонам:
     --  Здесь  не  человеки,  а  рабы!   Достойно   ли   тебе,   свободно
рожденному...
     -- Рабы тоже люди, -- прервал Олег.
     -- Но не такие...
     -- Бог всех рождает людьми, рабами делают другие люди.
     Томас зло тряхнул головой, в синих глазах блестели злые молнии:
     -- Сэр калика! Твое смирение чрезмерно. Я хочу вырваться отсюда.  Мне
нужна помощь, хотя бы малая.
     Олег  качнул  головой  в  сторону  блестящих  от  пота   тел.   Томас
раздраженно отмахнулся:
     -- Они погасли. А в тебе еще теплится искра, чую!
     Олег с равнодушным видом грохал ломом в узкую щель, разламывая глыбу.
Томас дышал часто, его  сильные  мускулистые  руки  часто  вздымались  над
головой, занося кирку, камень под мощными ударами трещал как спелый  орех.
Цепь на щиколотках жалобно звенела.
     -- Запалишься, -- обронил Олег.
     -- Что? -- не понял Томас.
     -- Надсадишься. Надолго не хватит.
     -- Долго не пробуду! Если не удастся вырваться, то, клянусь  небом  и
святым причастием, разобью себе голову!
     Он дышал со  свистом  в  груди,  наглотавшись  каменной  пыли.  Тугой
ошейник сдавливал горло, до крови  растер  пузыри,  оставшиеся  от  ожога.
Глаза блестели, как у  загнанного  в  угол  лесного  зверька.  Его  пальцы
дрожали, Олег с внезапной ясностью увидел, что красивый рыцарь не жилец на
этом свете. Точнее, на этом клочке белого света, где  стоит  замок  барона
Оцета.
     -- Как  ты  собираешься  вырваться?  --  спросил  Олег  все  еще  без
интереса.
     -- Не знаю,  --  ответил  Томас  отчаянно.  Но  здесь  не  доживу  до
воскресного дня, знаю. Довериться некому! Рабы, либо погасшие... Опять же,
рабы! Тебя знаю. Ты излечил меня, я когда-то спас тебя от псов!
     Калика долго раздумывал, его руки  равномерно  и  мощно  поднимались,
обрушивали острый конец тяжелого лома в щель между  глыбами.  Томас  почти
видел как неторопливо поворачиваются такие же глыбы в черепе калики, как в
непроницаемых зеленых глазах проявляются тусклые искорки.
     -- Впрочем... -- произнес наконец  калика  кротко,  --  нельзя  людей
тащить силой даже к их благу... Ежели не могут забыть о своей плоти здесь,
если страдают от того, что страдает плоть... надо их отпустить.
     Томас нетерпеливо дернул плечом:
     -- Дьявол побери твои мудрые рассуждения!.. Кто отпустит?
     -- Мы, -- ответил калика так же кротко.
     Вечером  Томаса  пригнали  в  общий  сарай,  где   жили   невольники.
Измученные люди, выпотрошенные тяжелой работой,  не  обращали  на  новичка
внимания, а Томас пробился поближе к Олегу в угол, шепнул возбужденно:
     -- Ты скитался много. Возможно, видел даже больше чем  я  таких  дыр.
Считаешь, убежать можно?
     Олег ответил негромко:
     -- Убежать  можно  всегда.  Но  по  железным  ошейникам  отыщут...  В
лохмотьях, опять же! Остановят в ближайших  селеньях,  вернут.  С  бароном
ссориться никто не захочет.
     Томас кивнул:
     -- И я так думаю.  К  тому  же  я  не  могу  уйти  без...  некоторого
имущества. Жаль боевого коня, жаль доспехов и меча, но я  бы  все  оставил
проклятому барону! Однако  в  моем  седельном  мешке  есть  старая  медная
чаша...
     Он замолчал, испытующе смотрел на Олега. Тот сказал негромко:
     -- Да, я видел. Когда ты лежал  раненый,  я  искал,  чем  перевязать.
Почему она так нужна?
     -- Это священная чаша, -- прошептал Томас.
     -- А, -- протянул Олег, -- ритуальная... Знаю, у  каждого  волхва  на
поясе болталась чаша. Еще при Таргитае с неба упали золотые: плуг,  меч  и
чаша...
     Томас прошипел рассерженно:
     -- Не равняй священные христианские реликвии с погаными языческими!
     -- Ладно-ладно. Когда вырвемся отсюда, надо сперва  в  оружейную,  ты
напялишь свой железный горшок, возьмем коней, ускачем...
     -- Раньше я должен разбить голову барону!
     -- Спасение в скорости. Нас схватят.
     -- Но чаша наверняка в комнате  барона!  Он  не  такой  дурак,  чтобы
хранить ее где-то в другом месте. Я лучше погибну, чем оставлю чашу!
     Калика  посматривал  с  непонятным   выражением,   вздохнул,   тяжело
заворочался в каменном углу:
     -- Человек безрассуден... Не в этом ли кроется простая Истина?
     -- Свя-той ка-ли-ка, -- проговорил Томас с расстановкой. Он задыхался
от ярости, жилы на шее вздулись, металлический ошейник сдавливал горло как
железные пальцы барона.-- Поможешь или нет?
     Глаза калики были кроткие, большие,  всепрощающие.  Так  смотрели  на
Томаса с икон праведники, близкие к Христу, его двенадцать паладинов:
     -- Авось не соступлю и сейчас с тропки поисков  Истины...  В  Большом
Отшельничестве надо как все...
     -- Поможешь или нет? -- простонал Томас.
     -- Маленько подсоблю, --  ответил  калика  тихо.--  Но  больно-то  не
надейся.

     Глава 3

     Весь следующий день Томас простоял на солнцепеке привязанный к столбу
посреди двора. С него сорвали одежду, челядь смеялась, бросала  объедками.
Жаркое сарацинское солнце доводило до исступления. Мухи и  жуки  облепляли
кровоточащие раны, исхлестанную спину, лезли в глаза, ноздри,  уши.  Томас
ругался, затем ревел как бык, наконец, охрип, голова упала на грудь,  лишь
стонал. Ноги подкашивались, зависал на путах. Веревки врезались  туго,  до
синевы.
     Олег  надеялся,  что  Томаса  бросят  в  сарай,  но  пришла  ночь,  а
несчастного рыцаря не было. Усталые камнеломы жадно поели, -- возле  котла
с едой дважды вспыхивали драки за единственный ломтик мяса, --  затем  все
повалились, почти сразу раздался храп, посвистывание, тяжелые стоны.
     Олег прислушался к звукам снаружи, подошел к воротам. По  ту  сторону
дубовых створок, окованных толстыми железными полосами,  должны  всю  ночь
сидеть двое латников. Барон жесток, но в самом ли деле сидят оба?
     Даже не взглянув на щель между створками, где просматривался железный
брус засова, он ухватился левой рукой за самый край, другой рукой уперся в
перекладину. Напрягшись, начал поднимать створку, обдирая костяшки пальцев
о  каменный  косяк  стены.  Чуть  скрипнули  массивные  петли,  скрежетнул
потревоженный засов.
     Стиснув зубы, он изо всех сил поднимал массивную  створку,  глаза  не
отрывались  от  блестящего  стержня.  Тот  все  выползал  и  выползал   из
проржавленной петли, а деревянный край почти уперся в каменный свод.
     Внезапно  стержень  выскользнул  из  петли,  Олег  едва  не   выронил
половинку ворот. Чуть дыша, бережно опустил, прислушался. Во  дворе  тихо,
как и здесь, среди сморенных тяжелым сном измученных людей. В широкую щель
повеяло свежим ночным воздухом, кто-то беспокойно заворочался, простонал.
     Олег тихонько протиснулся между каменной стеной  и  снятой  с  петель
половинкой. Широкий двор выглядел пустым,  от  далекой  конюшни  слышалось
конское фырканье, постукивание копытом о дощатую  загородку.  Лунный  свет
высвечивал коновязь, столб с крючьями посреди двора.
     В окнах замка горел свет. На четвертом поверхе, последнем,  на  шторе
мелькнул  силуэт  --  мужской,  круглоголовый.  В  соседнем  окне  на  миг
показалась женская головка, факел зловеще подсвечивал со спины ее  золотые
волосы красным, тут же длинные темные руки ухватили  ее  за  белые  плечи,
дернули назад. Шелковые шторы сдвинулись.
     Олег прокрался вдоль стены, держась в тени. На  миг  показалось,  что
когда-то крался вот так точно, в таких же лохмотьях, изможденный.
     Он отогнал посторонние мысли, подобрал камень,  подбросил  в  ладони,
проверяя вес, шероховатости, грани. Впереди темнела каменная сторожка,  на
пороге дремал страж. Олег прошел  мимо  на  цыпочках,  медленно  полез  на
стену, цепляясь за выступы неровных глыб.
     На гребне стены  он  лег,  боясь  выделиться  на  фоне  звезд,  долго
прислушивался.  Наконец  донесся  едва  слышный  шорох,  будто  кто-то   в
трех-четырех шагах дальше на стене  слегка  шаркнул  кожаной  подошвой  по
камню. Звук не повторился, но Олег уже определил, где в тени  стоит  страж
на стене, как стоит. Он вытащил камень, взвесил на ладони.  С  пяти  шагов
раньше не промахивался.
     Он пробежал на цыпочках, шуму от него было не больше, чем от  лунного
света.  Теперь  он  четче  видел  стража:  крупного,  широкого  в  плечах,
молодого. Блестит шлем, мелкими искорками посверкивают нашитые на кольчугу
железные бляхи. Страж прислонился к стене, глаза полузакрыты. Дремлет,  но
стоит чуть поднять голову, их взгляды бы скрестились.
     Олег приготовил камень для броска, не промахнется, но  мышцы  сковала
странная слабость.  Молодой  парень  должен  погибнуть...  За  что?  Разве
виноват, что оказался на пути  беглого  раба?..  Возможно,  он  худший  из
людей, преступник, но  возможно,  лишь  случайно  здесь,  завтра  займется
достойным честным делом...
     Олег подбежал  очень  тихо,  едва  касаясь  каменных  плит  кончиками
пальцев ног, коротко ударил кулаком  по  шлему.  Хрустнуло,  парень  начал
сползать по стене башни. Олег  подхватил,  уложил  в  угол.  Из-под  шлема
хлестала темная кровь,  залила  ладони  горячим.  Олег  стиснул  зубы.  Не
рассчитал, в пещере отвык от насилия. Парень  уже  не  очнется...  Мог  бы
метнуть камень, все то же!
     Чувствуя себя виноватым, он снял с убитого пояс с мечом. Нож  вытащил
из ножен, засунул по-скифски за пояс на спине. Луна на миг ушла за облако,
он быстро проскользнул дальше, приучая себя к забытой  тяжести  меча,  что
оттягивает  пояс  справа.  Двор  оставался  пуст,  лунный  свет   заливает
выщербленные каменные ступени, широкие глыбы, неровно подогнанные  одна  к
другой. Плиты без трещин шли на стены, а  булыжниками  и  осколками  барон
замостил двор -- сплошной  камень  сверху  донизу:  башни,  стены,  замок,
подвалы для невольников, даже двор...
     Подвал для невольников? Томас явно в  подвале  для  пыток,  у  барона
должен быть такой, у всех крупных сеньоров есть тайные и  явные  застенки.
Для простолюдинов, для благородных, для тех, кто  знатнее,  выше.  Но  где
такой застенок?
     Он замер, внимательно  осматривая  темные  каменные  строения.  Барон
строил  спешно,  стремясь  закрепиться  на  чужой  земле,  люди   на   его
каменоломне гибли как мухи, но строил добротно, на века. И без штучек,  по
привычным образцам. Если не отходил от рыцарских канонов, а он, похоже, не
отходил, то застенок должен быть в подвале под  самим  замком.  Барон,  не
выходя из дома, посещает и комнатку с  сокровищами,  и  застенок  с  особо
опасными -- или дорогими -- пленниками.
     Олег окинул взглядом  замок,  просчитал  толщину  стен,  расположение
окон, внутренних помещений, чутье указало на крохотное зарешеченное окошко
на уровне земли. Двор по-прежнему пуст, луна скользнула за другое мохнатое
облачко, и Олег, поправив меч, перебежал по  гребню  стены,  опустился  на
колени, готовясь скользнуть вниз в темноту.
     Слева из  темноты  выдвинулись  огромные  нечеловеческие  руки.  Олег
запоздало дернулся, но жесткие пальцы ухватили за горло. Он  не  вскрикнул
от боли и неожиданности лишь потому, что горло было  перехвачено.  Ощутил,
что ноги отрываются от земли. Голова запрокинулась так,  что  шея  вот-вот
хрустнет и сломается, в тот же миг другая чудовищная лапа ударила по  руке
Олега -- тот успел, несмотря на боль, выдернуть лезвие из ножен, -- и меч,
блеснув в лунном свете, исчез.
     Рука онемела от страшного удара. Сквозь шум крови в ушах Олег  ожидал
услышать, как звякнет металл о камни, но было тихо, словно  меч  угодил  в
копну сена. Задыхаясь, Олег ухватился за пальцы на горле, но  оторвать  не
мог -- правая рука висела. Он быстро слабел,  а  чудовище  с  тихим  ревом
прижало Олега к стене башни. Луна  выползла  из-за  облачка,  Олег  ощутил
смертельный холод: его держал, люто скаля клыки, тролль.
     Хрипя, Олег ударил ногой в стену башни, оттолкнулся.  Их  отшвырнуло,
тролль оказался на краю стены, одна  нога  зависла.  Прямо  перед  глазами
Олега щелкнули страшные зубы, но пальцы расжались, тролль не желал  падать
на каменный двор даже с жертвой  в  лапах.  Олег,  шатаясь,  ухватился  за
горло, сделал два шага назад, торопливо спрыгнул  ниже  --  там  виднелась
залитая лунным светом поперечная стена.
     Он не удержался на дрожащих ногах, упал. В глазах потемнело  от  боли
-- навалился на поврежденную руку. Задыхаясь, спешно поднялся. Тролль  мог
убить из засады, мог сразить ударом меча, мог ударить из темноты громадным
как молот кулаком -- но зверь ненавидел  людей  лютой  ненавистью,  жаждал
смотреть в искаженное смертной мукой лицо жертвы,  которая  видит  смерть,
трепещет, хотел насладиться агонией человека, ужасом!
     Он едва поднялся, как тролль  спрыгнул  к  нему.  Вдвое  тяжелее,  но
соскочил как гигантский кот, -- в правой руке  блестел  кривой  меч.  Олег
обреченно прислонился к стене, тупик, однако тролль не взмахнул  сразу  же
мечом. Просто срубить голову, рассечь наискось  или  вдоль  до  пояса,  но
слишком легкая смерть!
     Внезапно Олег понял, что хочет тролль. Полоснуть лезвием  по  животу,
чтобы вывалились кишки, чтобы смерть была неминуемой,  но  длилась  долго,
очень долго, а жертва, зная о неминуемой  смерти,  чтобы  в  страхе  выла,
ползала, волоча за собой сизое переплетение мокрых внутренностей.
     Он оттолкнулся от камня, из последних сил прыгнул на  тролля.  Правая
нога должна была ударить по  лапе  с  мечом,  левая  --  в  пах...  Тролль
дернулся, меч выскользнул из пальцев и зазвенел по  ступенькам  внизу,  но
левой Олег промахнулся  --  толкнул  тролля  в  бедро.  Тролль  зашатался,
кроваво-красные глаза вспыхнули на миг как горящие угли, с которых  ветром
сдуло пепел. Олег напрягся: упал на спину беззащитный,  как  новорожденный
перед волком,  а  тролль  навис  --  огромный,  лютый...  Однако  чудовище
внезапно бросилось за оружием.
     Меч  докатился  до  поверха  ниже,  там  он  блестел  слабо,   словно
вытащенная из воды рыба. Тролль наклонился, Олег  прыгнул  сверху,  обеими
ногами ударил в спину.
     Любой хребет переломился бы как пересушенная лучинка, но тролль  лишь
упал, загремел костями по ступенькам  еще  ниже,  на  целый  поверх.  Олег
похолодел: в черной лапе тролля блестело -- зверь успел цапнуть меч!
     Хватая ртом воздух,  Олег  заспешил  обратно  на  гребень  стены.  До
подземелья с Томасом близко -- по прямой вниз, но прямо посреди дороги это
лютое чудовище, которое неизвестно как очутилось  здесь,  в  южных  краях.
Луна скользнула за облачко, под ногами  была  чернота,  по  спине  дохнуло
холодом -- почти не от