-- Первой же? -- изумился Олег.
     Его зеленые глаза мигом пробежали  по  вмятинам  доспехов,  трещинам,
изучающе остановились на ссадине.
     -- Или второй,-- ответил Томас досадливо.-- Какая разница?
     -- Да вообще-то нет,-- согласился Олег чересчур  поспешно.  Он  снова
оглядел помятые доспехи.-- Может быть, лучше без них?
     -- И что же, пойду голым?
     -- Зачем голым? Я ж не голый.
     Томас буркнул с неприязнью:
     -- Только язычники выставляют волосатую грудь на обозрение. Христиане
должны выставлять свой несгибаемый дух! Ладно, я появился вовремя, верно?
     -- Спасибо.
     -- Все в долг, все в долг...
     --  Если  идти  сможешь,--  сказал  Олег,--   что-то   хромаешь   как
неподкованный бобер, то пора в хехалот.
     Томас вопросительно  посмотрел  на  Олега,  опять  какая-то  гадость,
слово-то мерзкое, а употребляет уже не первый раз. Олег серьезно объяснил:
     -- Вон тот дворец... Присмотрись, вон сияние!.. и есть  хехалот.  Там
бесконечные залы, переходы, на пороге каждого -- стража с крыльями.  И  не
только  с  крыльями.  Проверяют  достоинства  каждого...  А  у  нас,   сам
понимаешь, достоинства из ушей выплескиваются. Направо и  налево  раздаем,
один пар остается. Но я не знаю, какие им подойдут, а какие нет. Я не  все
запомнил, когда мне  один  ученый  иудей...  или  христианин  рассказывал,
больно слезы пускал да умилялся. За охами и воплями о величии Всевышнего я
не разобрал какие тут замки и как охраняют.
     Томас не отвечал, его трясло.  Зубы  стиснул,  чтобы  не  опозориться
стуком... Наконец-то проклятый хехалот...  вообще-то  божественный  дворец
самого Творца, но здесь пленницей его невеста, а калика, хоть  и  язычник,
тоже  подтвердил,  что  за  красивую  женщину  можно  разнести  два  таких
хехалота. А то и три.
     По-прежнему, перебежками, но он чувствовал, что приближаются  к  цели
упорно и неотвратимо, как две падающие звезды.

     Сияние от небесного  дворца  шло  вверх  и  в  сторону,  он  выглядел
окруженным радугой, только эта радуга состояла  из  белого  чистого  цвета
разных оттенков. Массивные колонны поддерживали  широкую  кровлю,  широкие
ступени блистали белым,  как  снег,  мрамором.  Томас  рассмотрел  высокие
ворота, медные, судя по цвету. Они оставались чуть в тени,  потому  он  не
мог разобрать узора на половинках створок.
     Дворец горделиво высился посреди роскошного двора,  а  сам  двор  был
окружен высоким ажурным забором. Сколько Томас не всматривался,  ворот  не
заметил. Впрочем, обитателям дворца ворота ни к чему, крылья  перенесут  и
через забор, но, с другой стороны, Томас  ощутил,  что  в  порхании  через
забор есть нечто и унижающее  рыцарское  достоинство.  Конечно,  обитатели
хехалота... ну и придумали же имя!.. не рыцари, но даже  домашние  куры  и
гуси стремятся ходить достойно через ворота, а  не  пытаются  взлетать  на
забор.
     -- Должны быть,-- сказал он убежденно.-- Это  я  говорю  как  рыцарь,
который не один дворец брал! Обойдем с той стороны..
     -- Обойдем,-- согласился Олег.
     Зелень пахла свежестью и  необыкновенной  чистотой.  На  листьях  еще
вздувались капельки росы, хотя утро давно миновало, ни  тли,  ни  гусениц,
лишь худые поджарые муравьи носятся стремительно и ошалело,  сяжки  так  и
секут воздух. Олег задержался на миг, не в силах понять, чем  же  питаются
бедные насекомые, проследил взглядом  за  цепочкой  толстых,  с  раздутыми
брюхами. Наверху, где кора потоньше, самые  сильные  прогрызли  кожу,  там
выступил сок, и муравьи  припали  как  поросята  к  матке,  пили  жадно  и
торопливо, не давая перелиться через край и течь по ветке на землю.
     -- Все равно глупо, -- пробормотал он.
     -- Что? -- не понял Томас.
     -- Я говорю, муравьи, как и люди, все едят. Кроме травки и  ягод,  им
бы и мяса... Нет, недосмотр. Нет-нет, сэр Томас, я не  заговариваюсь.  Вот
там впереди что-то хлопнуло! По-моему, крыльями...
     Томас не успел вспылить, муравьи, видите ли, не тем питаются,  а  что
сами не ели сутки, впереди в самом деле из-за угла мелькнуло белым. Словно
ветерок колыхнул краем одежды. Стиснул зубы, потом рассчитается,  медленно
начал продвигаться за кустами.
     С той стороны в самом деле оказались ворота --  тяжелые,  широкие.  С
навесом, чтобы переждать дождь, хотя какой  дождь  на  седьмом  небе...  а
может и бывает, Всевышний может любить дождь, почему нет, ручки из чистого
золота, блестят. По обе стороны стоят, как две белые  статуи,  серафимы  с
огненными мечами. Томас заметил под белыми  хламидами  добротные  доспехи,
похоже, миланской работы, легкие  и  удивительно  прочные.  Сапоги  скорее
парадные, для верховой езды непригодные,  каблуки  высоковаты,  за  стремя
будут цепляться, а голенища приспущены, что мешает и при ходьбе.
     --  Опять  драться?  --  прошептал  Томас.--  Не  будет   мне   вовек
прощения...
     -- Отступишь?
     -- Ты что? -- удивился Томас.--  Сам  же  говорил,  что  за  красивую
женщину... А тут не просто красивая, тут Ярослава!
     Он поперхнулся,  попятился  в  кусты.  По  усыпанной  золотым  песком
дорожке навстречу шло, пока что не видя их, массивное  животное  ростом  с
раскормленного теленка, с оранжевой шерстью,  сплошь  усыпанное  круглыми,
как у совы, глазами, только  с  длинными  ресницами,  человечьими  веками.
Глазами покрыты морда, бока, спина, ляжки, вплоть до копыт. Увидев копыта,
Томас перевел дыхание, уже знал, что любой  зверь  с  копытами  разве  что
лягнет, но уж не кинется и не покусает.
     -- Что это? -- спросил он пораженно.
     -- Кто из нас христианин? -- огрызнулся Олег. Он дернул Томаса вглубь
кустов, и животное медленно прошествовало мимо.  Пахнуло  слабым  ароматом
мускуса и  чесночной  колбасой.--  Это...  как  их...  помесь  престола  с
властями. Только чего они здесь? Я уж подумал было, что ислам  отвоевал  у
твоих христиан эти земли. Ты можешь пробежать во-о-он до тех  кустов,  без
своего конского топота?
     Томас обиделся:
     -- Я смогу, но эти все равно увидят?
     -- Хрен они увидят.
     Олег пошарил под ногами, Томас видел, как из его ладони  выскользнуло
что-то сверкающее, на той стороне  колыхнулись  ветви,  стражи  немедленно
повернулись в  ту  сторону,  вытянули  шеи.  Томас  сорвался  с  места,  с
похолодевшим сердцем помчался  через  открытое  место,  чувствуя  себя  не
просто голым и беззащитным,  но  со  снятой  кожей,  клятвопреступником  и
святотатцем, хуже сарацина.

     Глава 11

     Затаившись за створками ворот, Томас с бешено бьющимся сердцем  ждал,
обливаясь жарким потом. По ту сторону ворот опять шелестнули ветви,  потом
словно бы стражи переступили с ноги на ногу... или  сдвинулись  в  сторону
посмотреть, Томас затравленно ждал, только сейчас ощутил во  всей  полноте
свое     святотатство,     богохульство,     пренебрежение      святынями,
архипреступность...
     Но  мимо  прошмыгнуло  серое,  он  ощутил  запах  кислой  псины,   и,
встрепенувшись, душа вскинула его на ноги, заставила догнать  калику.  Они
пробежали на цыпочках уже вдоль внутренней стороны ограды. Томас прошептал
в бессильном страхе:
     -- Нас же видно из окон хеха... небесного дворца!
     -- Видно, но не видят,-- буркнул Олег.
     -- Как это?
     -- Когда размышляешь, сэр Томас,  то  не  видишь,  что  ешь,  во  что
одеваешься, с кем спишь, кто перед тобой скачет...
     Они перебежали к мраморным ступеням, настолько широким, что нужно три
длинных шага, чтобы достичь следующей. Томас  сжимался  от  грохота  своих
гремящих шагов, будто все  еще  в  каменоломне  крушит  молотом  стену.  У
величественных врат, украшенных золотом и драгоценными каменьями,  высился
широкий в плечах шестикрылый серафим.  Ноги  расставил,  огненный  меч  на
плече. Белоснежная туника распахнулась на груди, открывая стальные доспехи
дивной работы, от совершенства которых у Томаса защемило сердце. Лицо было
надменное, а когда вперил  грозные  очи  в  набегающих  пришельцев,  Томас
содрогнулся, будто пораженный молнией.
     Пурпурные веки поднимались все выше,  открывая  невиданные  оранжевые
глаза цвета расплавленного золота, Томас остановился, перестал  дышать,  в
душе возникла щемящая тоска, понял, что  никогда  не  сможет  не  то,  что
причинить  вред  этому  небесному  существу,  но  даже  оскорбить  словом,
взглядом, дыханием...
     Голос серафима прозвучал как серебряные фанфары, которыми возвещают о
начале королевского турнира:
     -- Кто такие?
     Томас содрогнулся от сладкой боли, душе открылись незримые высоты,  и
совсем некстати с другой стороны прозвучал запыхавшийся голос:
     -- Эй ты, с крыльями!.. Стоишь, а в наши святыни проник язычник!
     Серафим отшатнулся, в оранжевых глазах вспыхнули белые молнии:
     -- Язычник? Невозможно!
     Олег крикнул торопливо:
     -- Имеющий очи да видит!
     Он хладнокровно указал на Томаса. Рыцарь онемел  от  такой  наглости.
Серафим грозно вперил в него оранжевые очи, они тут же  заполыхали  огнем,
сделал шаг к Томасу. Тот беспомощно мекал и разводил руками, а Олег с  тем
же хладнокровием ударил серафима по затылку с такой силой, что тот, падая,
едва не сбил Томаса.
     -- Ну ты и свинья,-- сказал Томас с отвращением.
     Олег подхватил на  лету  ниспадающую  красиво  хламиду,  взгляд  стал
задумчивым:
     -- А что, ежели нам переодеться?
     -- Что? -- ужаснулся Томас.-- Чтобы я сменил доспехи на это... это?
     -- Это ангельское облачение,-- возразил Олег, но увидел гневное  лицо
рыцаря, добавил,-- серафимье! Ты  мог  бы  одеть  поверх  своего  побитого
железа.
     Томас на миг задумался, в синих глазах промелькнуло сомнение:
     -- И в таком виде покажусь Ярославе? В белом  хитоне  и  с  дурацкими
крыльями? Да еще с шестью, как у урода? Меня засмеют все рыцари.
     -- Я никому не скажу,-- пообещал Олег.
     -- Бабушке своей скажи,-- зло бросил Томас.-- Тебя из  Британии  и  в
шею не выбить, пока всем не нашепчешь.
     Олег пожал плечами, как хошь, снова мраморные плиты отзывались на  их
шаги, как  показалось  Томасу,  грохотом  лавины.  Большие  ворота  начали
распахиваться бесшумно и достаточно  легко,  хотя  плечи  калики  вздулись
горами мышц. Самому ему, успел заметить Томас, переодеться даже не  пришло
в голову. Хотя мог бы,  дабы  посмеяться  над  величием  ангелов  и  всего
небесного воинства.

     -- В хехалот! -- закричал Олег.
     Грудь  его  раздулась,  плечи   напряглись.   Преображение   кроткого
отшельника в озверелого воина было таким разительным,  что  Томас  не  мог
оторвать глаз, хотя надо было мчаться по переходам дворца и рубить всех, а
там Господь разберется, кто прав, а кто виноват. Калика стал выше, шире  в
груди, мышцы заиграли как молодые удавы, и теперь было видно, что  в  теле
калики нет ни капли жира или дурного мяса, а только тугая  плоть,  которую
не всякий топор возьмет.
     -- В хеха... -- закричал Томас  тоже,  запнулся,  взмолился.--  Олег,
как-нибудь обзови  по-другому!  Все-таки  там  наш  Господь  Бог,  не  пес
какой-нибудь подзаборный...
     -- Хехалот,-- отрезал Олег люто.-- Хехалот, он и на небе хехалот.
     Он на бегу сорвал со стены факел. Серые стены слились в полосы,  тишь
коридоров и залов взорвалась грохотом сапог. За ним  неслась  струя  огня,
яркого и бесшумного, мелькали статуи и барельефы, темные  провалы  боковых
коридоров.
     На бегу налетели  на  дверь,  Олег  ударом  ноги  распахнул  створки.
Мелькнули мечи, но страшная дубина уже описала сверкающую дугу. В безумном
восторге, вымещая гнев и ярость, унижения и недостойное рыцаря прятанье за
кустами, Томас орал и распахивал двери ногой, ибо руки заняты... совсем не
подарками.
     Был грохот, вспышки, в стороны падали блистающие тела,  вспыхивали  и
пропадали. Меч Томаса звенел и рассыпал изумрудные  искры.  Рядом  неслась
блистающая скала, все сшибала и разметывала. Томас не  успевал  видеть  ни
рук, ни ног, калика двигался втрое быстрее, чем когда спешил  к  обеду,  и
впятеро быстрее тех, с кем дрались.
     Залы отзывались гулким эхом, их  топот  превращался  в  грохот  копыт
скачущей рыцарской конницы. Томас чувствовал, что он и есть всесокрушающая
тяжелая лавина конных рыцарей. Меч в его руках доставал до правой и  левой
стены, хотя зал широк как турнирное поле.  На  мраморный  пол  с  грохотом
рушились разбитые статуи, падало сбитое со стен оружие.
     -- Что-то пусто,-- вскрикнул он,-- а у меня руки чешутся!
     -- Это тебе не ад,-- ответил Олег на бегу.-- Там не спят...
     В  следующем  зале  двое  коленопреклоненных  серафимов  пребывали  в
раздумье перед пустой стеной. Меч Томаса и посох Олега разом обрушились  в
тот миг, когда те в  испуге  начали  оборачиваться.  Томас  успел  увидеть
бледное лицо, вскинутые в изумлении брови,  оранжевые  глаза,  полыхнувшие
огнем, и  тут  лезвие  меча  рассекло  мыслителю  лоб.  Томас  зажмурился,
пережидая  короткую  вспышку  ослепительного  света,  даже   сквозь   веки
ослепило, несколько шагов пробежал вслепую, а затем рубил и крушил  сквозь
плавающие в глазах оранжевые пятна.
     Олег услышал, как рыцарь вдруг  вскрикнул  как  закоренелый  грешник,
вместо ада неожиданно попавший в рай. Олег бросил  злой  взгляд  в  ту  же
сторону. На фоне освещенного окна мелькнул женский силуэт. Светильник ясно
высвечивал ее фигуру на шторах: стройная, высокая,  она  легким  движением
сбросила сарафан, подхватила другое платье. Тень изламывалась  на  шторах,
Олег только успел рассмотреть как женщина сунула руки в одежду, похоже  --
рубашку, легко и красиво набросила на себя, мелькнул ее  точеный  профиль,
тут же она сместилась в сторону.
     -- Туда! -- закричал Томас как раненый  зверь,  к  которому  внезапно
вернулись силы.-- Я снова ее потеряю!!!
     -- Здесь мир тесен...
     Но Томас уже несся  по  переходам,  коридорам,  ревел  как  безумный,
сшибал и вышибал, орал, сыпал проклятиями. Олег поспевал еле-еле,  хотя  и
не тащил на себе столько железа, любовь зла,  посох  в  его  умелых  руках
мудреца и  отшельника  мелькал  как  крылья  ветряной  мельницы,  расшибая
головы, ломая спины и крылья.
     Они поворачивали, взбегали по лестницам и сбегали вниз, пока Томас не
замедлил бег. Лицо было растерянным, в глазах отчаяние:
     -- Черт побери этот хехалот! Я запутался в этих залах!
     -- Надо бы все спалить,-- предложил Олег. Он  тяжело  дышал,  зеленые
глаза хищно блестели как у  волка  в  лесу.--  Чтоб  по  второму  разу  не
бегать... Вон какие светильники... В каждом масла по ведру!
     Томас повел очами по сторонам,  Олег  услышал  его  сдавленный  крик.
Совсем близко, в соседнем зале горел  свет,  по  прикрытому  шторой  входу
медленно прошел знакомый силуэт. Женщина села, наклонив голову. Одна  рука
мерно двигалась, Олег почти увидел в собранных  в  пучок  пальцах  иголку.
Потом она вскинула голову, подняла иголку на уровень глаз, начала тыкать в
нее нитку.
     -- Яра!!! -- закричал Томас как тысяча воинов  на  поле  брани.  Олег
бросился за ним со всех ног, но рыцарь и в железе несся как  могучий  тур,
полог отлетел в сторону, Томас на миг исчез, а когда Олег ворвался следом,
там в испуге вскочил из-за стола со  свертками  пергамента  седой  старик,
краснорожий и с косматыми бровями.
     -- Кто? -- вскричал он в испуге.-- Кто вы?
     -- Где Яра? -- заорал Томас бешено. Он  огляделся  дикими  глазами.--
Где? Тут только один выход!!!
     А Олег гаркнул в лицо старика:
     -- Ты кто?
     Старик отшатнулся, но не от страха, а безмерного изумления:
     -- Меня всяк знает!.. А зовут меня Николаем-угодником...
     Он поперхнулся, глаза  полезли  на  лоб,  ибо  крепкие  пальцы  Олега
ухватили за горло так, что даже Томас услышал скрип старческой кожи.
     -- Ах, так это ты?
     Он бросил угодника на стену, тот ударился затылком, стал сползать  на
пол, но Олег мигом оказался перед ним, обе руки  подхватили  как  пушинку,
снова ударил затылком о каменную стену:
     -- Мерзавец! Мы все знаем!
     Николай вскрикнул тонким заячьим голосом:
     -- Да, но что делать?.. Всевышний перестал что-либо делать! Он  же  с
сотворения мира пальцем не шевельнул!.. Ну разве что  два-три  раза...  по
мелочи... да и то в древности!.. Мир брошен на произвол!.. А белый свет не
может быть без хозяина...
     Олег рычал  как  зверь,  держа  его  за  горло.  Похоже,  его  самого
ошарашило такое быстрое признание их врага. Зеленые глаза как два  кинжала
впились в красное, теперь багровое от удушья лицо:
     -- И этот новый хозяин -- ты?
     -- Я не хотел,-- вскрикнул  Николай-угодник.--  Мне  самому  быть  бы
только помощником! Но все указали на меня...
     -- Кто?
     -- Престолы, силы, серафимы, архангелы, власти... Ну, пусть  не  все,
зато самые... Другие спят на ходу, а эти...
     -- А эти на ходу подметки  рвут,--  рявкнул  Олег,  он  снова  ударил
святого лбом, на стене пятна  крови  стали  больше,  струйки  поползли  по
камням, ненадолго скапливаясь на стыках.-- Мерзавцы...
     Николай рухнул на пол, кулак калики весил со скалу, кровь брызнула из
разбитых губ. Томас выхватил меч, вдруг да заговорщик попытается улизнуть,
загородил дорогу. Николай обратил к нему искаженное мукой лицо:
     -- Я помню тебя, рыцарь! Разве не я подарил тебе лошадку?..
     Томас замер, меч сразу потяжелел, лезвие  опустилось  к  полу.  Затем
Томас отбросил меч и бросился к упавшему с воплем:
     -- Санта Клаус!
     -- Томас! -- вскрикнул калика предостерегающе.
     Он прыгнул на врага, озверелый, в  глазах  была  безумная  ярость,  и
Томас, в  считанные  мгновения  поняв,  что  любимый  Санта  Клаус  сейчас
погибнет,  качнулся  навстречу,  они   сшиблись,   помещение   вздрогнуло,
прокатился гул. Два тяжелых тела рухнули как горы, круша и ломая все,  что
попадалось под их могучие тела.
     Калика пытался вырваться, Томас  удерживал  изо  всех  сил,  а  когда
калика с яростью ударил Томаса кулаком в лицо, тот все равно держал,  хотя
в голове зазвенели колокола, а соленая кровь брызнула из разбитых губ.
     -- Не...дам...
     -- Дурак, отпусти!
     -- Ни...за... что...
     Олег  занес  кулак  для  второго  удара,  сокрушительного,  но  сбоку
мелькнуло, захлопали крылья, их обдало порывом ветра.  Олег  в  бессильной
злости опустил кулак:
     -- Пусти, меднолобый... Эта сволочь уже удрала.
     Руки Томаса разжались, но рыцарь не поднялся, лежа вытирал  кровь  из
разбитого лица. В глазах его была ненависть.
     -- Мерзавец...-- процедил он.-- Язычник! Вот зачем пробрался в  самое
святое для истинного христианина. Но тут ты  ошибся!  Я  тебе  помешал,  а
теперь он вернется со всем своим воинством.
     Калика дышал тяжело, морщился, прижимал ладонь к левому  боку.  Между
пальцами струилась кровь, алыми каплями падала на белые мраморные плиты.
     -- Да,-- сказал он хрипло,-- эта сволочь сейчас вернется. Чем это  он
меня? Или это ты? Томас, он враг...
     -- Ты -- враг!
     -- Нет, Томас.
     -- Врешь. Почему говоришь это только сейчас?
     -- Я сам только сейчас понял. Томас, надо уходить.
     Томас с трудом перевернулся, поднялся на колени:
     -- Нет, ты не уйдешь. Я тебя задержу.
     Олег прокричал разбитым ртом:
     -- Ты еще не понял?.. Это и есть враг...
     -- Нет!  --  крикнул  Томас  так,  что  вздрогнули  стены.--  Ты  его
ненавидишь, как все, что создано во  славу  Господа...  Ненавидишь  больше
всех!
     Олег поднялся, хватаясь за  стену.  Лицо  было  измученным,  а  голос
внезапно упал:
     -- А ты?
     -- Я? -- задохнулся Томас, набрал  в  грудь  воздуха  для  крика,  но
опомнился,   сказал   ненавидяще.--   Мне,   как   благородному    рыцарю,
отвратительна любая угодливость... даже от простолюдинов. Но у него это от
слабости душевной, от желания всем угодить! Он и подарки детям разносит, а
что от детей взять? Это не короли.
     -- Сегодня нет,-- сказал Олег.-- Сегодня нет...  Хотя  неко