личишь узкую полоску верха стены от черной  пустоты.
Он сжал кулаки, побежал по узкой тверди, каждый миг  с  замиранием  сердца
ожидая, что на следующем шаге нога провалится в пустоту...
     Замок  барона  был  обычным  переплетением  стен,  башенок,  лестниц,
площадок, с которых хорошо обороняться,  где  удобно  ставить  катапульты,
бочки с кипящей смолой, но Олег  со  страхом  понял,  что  заблудился.  Он
добежал  до  угла,  обогнул  сторожевую   башенку,   где   спал   часовой,
остановился, пытаясь понять, где он находится.
     Острые когти тролля цокали  по  камню  совсем  близко.  Он  торопливо
взбегал по узким ступенькам, меч в его руке покачивался, рассыпал  тусклые
лунные блески. Острые уши тролля торчали, как у волка, в оскаленной  пасти
блестели крупные белые зубы.
     Олег потихоньку отступал, пока  не  оказался  на  смотровой  площадке
башни, самом высоком месте замка. Вокруг  деревянные  перила,  холодные  и
равнодушные колючие звезды на черном, как грех, небе, земля где-то  внизу,
в черноте.
     Тролль понюхал  воздух,  вскинул  голову.  Оскал  стал  шире,  тролль
замедлил шаг, чуть пригнулся,  пошел  наверх  настороженный,  собранный  в
тугой ком звериных мускулов.
     Олег отступил на край площадки, затравленно  огляделся.  Правая  рука
еще ныла, пальцы сгибались плохо. Тролль  поднимался  медленно,  бесшумно,
взгляд не отпускал Олега. Кривое широкое лезвие  хищно  блестело,  так  же
блестели крупные зубы, особенно четыре изогнутых клыка, что не  помещались
во рту.
     Спина Олега вжалась в угол,  перила  затрещали.  Тролль  поднялся  на
площадку, их разделяло пять шагов.  Взгляды  сомкнулись,  тролль  растянул
губы  в  жестокой  гримасе:  беглец  полностью  в  его   власти.   Шагнул,
остановился,  в  уголке  широких  губ  пенилась  желтая  слюна.  Глаза   с
наслаждением впились в лицо жертвы. Перед ним трепетал беззащитный зверек,
и он хотел взять всю радость, не уронив  ни  капли,  насладиться  страхом,
ужасом, а уж затем оборвать  жизнь  --  с  сожалением,  что  нельзя  убить
дважды, трижды, много раз, -- оборвать жизнь  медленно,  дать  ей  увидеть
свою смерть, смерть в жутких муках, когда уже ничто не спасет...
     Тролль выдвинул правую ногу, поднял меч,  а  другую  лапу  простер  в
сторону, дотянувшись до перил. Олег с трудом оторвал взгляд от блистающего
лезвия. Тролль скалил зубы. Противнику теперь не  выскользнуть,  дорога  к
бегству закрыта.
     Внезапно тролль перебросил меч в другую руку. Сердце Олега колотилось
чаще, но, увидев горящие глаза зверя, понял:  тот  владеет  обеими  руками
одинаково, а мечом играет, чтобы жертва ожила на  миг  --  тем  интереснее
потом, глубже страх, агония.
     Перила хрустели под тяжестью Олега, он чувствовал,  как  раздвигаются
жерди. Еще чуть -- и он полетит вниз на каменные плиты двора. Тролль  если
даже ударит мечом, то не убьет -- жаждет рвать жертву зубами,  чувствовать
теплую солоноватую кровь на губах, рвать живое мясо, пока жертва корчится,
дергается, отталкивает слабеющими пальцами...
     Пальцы Олега ощупывали за  спиной  шероховатую  жердь,  вдруг  задели
рукоять ножа. Он передернулся: как можно такое забыть?
     Стараясь выглядеть парализованным от ужаса, осторожно высвободил нож,
крепко взял за рукоять. Тролль  медленно  ступил  ближе,  красные  горящие
глаза едва не прожигали дыры в жертве.
     Над головой громко каркнула, пролетая, ворона. Тролль на  миг  бросил
на нее взгляд, тут же перевел на противника, но рука Олега уже метнулась с
такой скоростью, что сам увидел лишь смазанное движение. Тролль  булькнул,
словно поперхнулся вином, глаза его вылезали из орбит.  Из  горла  торчала
рукоять  ножа.  Чудовищные  мохнатые  лапы  конвульсивно  дернулись,   меч
выскользнул, ударился о камень, подпрыгнул и остановился.
     Тролль ухватился за нож, качнулся.  Олег  увидел  в  огромной  ладони
темное от крови лезвие, в горле зияла дыра, из нее  освобожденно  плеснула
пенящаяся струя. Кровь выхлестывала, как горный поток, булькала, в  лунном
свете поднимался пар. Шатаясь, тролль с ножом в вытянутой  руке  шагнул  к
Олегу. Его глаза горели так, что  Олег  ничего  не  видел  кроме  пылающих
красных огней.
     Не отрываясь взглядом от тролля, Олег подхватил меч, отскочил в угол.
Они застыли на миг, пожирая друг друга глазами, Олег занес меч -- тяжелый,
острый, с загнутым лезвием. Тролль качнулся и снова пошел, вытянув  далеко
вперед руку с ножом -- залитый кровью, хрипящий, осатанелый.
     Олег удержал меч, не ударив -- тролль рухнул  во  весь  рост,  словно
подрубленное дерево.
     Томас бессильно свисал в цепях, в полузабытьи, когда  услышал  щелчок
засова, тихий голос:
     -- Сэр Томас, не шарахни меня по башке!
     Дверь приоткрылась, в щель скользнула знакомая фигура. Томас  вскинул
голову, с недоверием смотрел на калику: меч на  поясе,  в  руке  нож.  Тот
остановился  посреди  застенка,  давая  глазам  привыкнуть  к  догорающему
факелу:
     -- Похоже, тебя самого шарахнули...
     Он подошел ближе, взялся за крючья,  где  висел  истерзанный  рыцарь.
Мышцы на плечах вздулись,  Олег  засопел,  рванул,  и  железный  штырь  со
скрипом выдвинулся из стены.  Томас  не  верил  своим  глазам,  но  калика
засопел над левой рукой, дернул, и Томаса отделило от стены.
     В тесном помещении пахло горелым мясом, воздух был спертым. На  стене
висели крючья, щипцы, пилы, железные прутья  для  протыкания  ног,  особые
щипцы, коими полагалось выламывать зубы,  рвать  губы.  В  углу  небольшой
горн, горка березовых поленьев. Томас с гримасой потер распухшие запястья:
     -- За дверью страж?
     -- Он там и остался, -- ответил калика. Голос  его  звучал  буднично,
почти сонно. Он словно бы не помнил, что шею ему натерло толстое  железное
кольцо, где даже в полутьме виднеются глубоко вырезанные  буквы,  дескать,
сей раб принадлежит барону Оцету. В руке тихо позвякивала  связка  ключей,
что раньше висели  на  поясе  тюремщика.  Он  печально  оглядел  застенок,
спросил тихо:
     -- Идти сможешь?
     -- Кости целы, -- сообщил Томас злым голосом,  в  котором  проснулась
надежда.-- А что жгли и били... Только и того, что  на  этот  раз  не  дал
сдачи!
     Он со злостью лапнул ошейник раба, тот жег кожу дни и ночи, но калика
уже оглядывался от дверей, Томас выскользнул следом, зажмурился от  яркого
света -- в коридоре два светильника. Калика скользил  как  тень,  на  ходу
швырнул связку ключей под тяжелые ворота -- оттуда вытекала широкая  струя
нечистот. Послышалось испуганное восклицание, зашлепали босые ноги.
     -- Там пойманные рабы, -- объяснил Томас зачем-то.-- Ты знал?
     -- Везде одинаково... Везде одно и то же...
     Томас поспевал с трудом, вдруг спохватился:
     -- Постой, выйти не сумеем! Ночью двор  охраняет  тролль.  Откуда  он
взялся не знаю...
     -- Мог бы предупредить раньше, -- буркнул калика.-- Уже не охраняет.
     Томас крался следом, цепляясь за стену. Загадочный ответ не понял, но
сил едва хватало, чтобы поспевать, застывшие ноги не хотели повиноваться.
     -- Лучше сразу к конюшне, -- сказал калика. Они остановились.-- Там и
твой конь.
     -- Я не могу без чаши! -- ответил Томас, пряча глаза.
     Калика безучастно пожал плечами:
     -- Тогда спеши. До восхода солнца рукой подать.
     -- А ты?
     -- Я с молитвой пойду дальше. Не мое это дело: сражения, кровь...
     Коридор изогнулся, в двух десятках шагов виднелась  массивная  дверь,
позволяющая выйти из замка во двор. Возле  двери  на  опрокинутом  бочонке
сидел грузный  латник,  откинувшись  на  стену.  Красноватый  свет  факела
блистал на шлеме, железных пластинах, на  плечах  и  коленях,  на  широком
лезвии топора. Красногубый рот раскрывался, но тут  же  страж  вздрагивал,
обводил коридор  подозрительным  взглядом,  дремал  снова.  Под  железными
пластинами был толстый кожаный доспех, длинные  темные  волосы  падали  на
плечи, защищая шею от сабельного удара. Топор лежал поперек колен,  а  щит
поблескивал рядом, прислоненный к стене.
     Схоронившись в тени, наблюдали, Томас сжал и разжал кулаки:
     -- Я бы такого увальня... Но пока добегу, заорет как раненый бык!
     Калика с явным неудовольствием  на  лице  вытащил  нож,  подержал  за
кончик лезвия, словно проверяя вес,  ухватил  за  рукоять.  Томас  смотрел
непонимающе, а калика качнулся, внезапно коротко и очень  быстро  взмахнул
рукой. В дымном свете вдоль коридора блеснула слабая молния.  Погасла,  но
латник перестал вздрагивать, голова его опустилась, упираясь подбородком в
грудь.
     Томас выдернул меч из руки калики, бросился вперед. Над  ухом  стража
торчала рукоять ножа, из-под нее стекали две тонкие темные струйки. Калика
на бегу выдернул нож, подхватил топор латника. У самой двери  остановился,
вытер окровавленное лезвие о клочок материи.
     -- Выходим?
     Томас с трудом оторвал потрясенный взгляд от бледного лица калики:
     -- Что?.. А?.. Сэр калика, направо должна быть оружейная.
     -- Был там?
     -- Нет, но если бы строил замок я...
     Дверь в оружейную комнату была всего в десятке шагов,  но  перед  нею
сидело двое латников. Калика, как заметил Томас, в бессилии  сжал  кулаки,
прошептал что-то вроде: нет, не надо больше  убийств,  все  мы  путники  в
ночи, или какую-то подобную глупость.
     Один страж подремывал, дергал  ногами,  сидя  на  деревянной  колоде,
другой ходил взад-вперед, зевал, тер кулаками глаза.
     Когда напарник захрапел во всю мочь, раскинув ноги поперек  коридора,
второй страж раздраженно занес ногу для  пинка,  но  спящий  выглядел  как
сытый бык,  и  он  передумал,  подошел  к  зарешеченному  окошку  к  стене
напротив. Подпрыгнул, уцепился за прутья обеими руками,  подтянул  лицо  к
свежей струе воздуха, проговорил:
     -- Светает...
     Спрыгнул, повернулся, в глазах блеснуло,  страшный  удар  потряс  все
тело. Олег подхватил падающего,  тихонько  уложил  на  пол.  Мимо  пахнуло
ветром, Томас пронесся как конь, послышался глухой  удар,  словно  топором
ударили по колоде.
     Олег распахнул дверь оружейной,  с  укоризной  оглянулся  на  Томаса.
Глаза рыцаря счастливо блестели.
     -- Зачем убил? -- сказал Олег печально.-- Он не враг.
     -- А ты? -- удивился Томас.
     -- Только оглушил...
     -- То-то мозги брызнули по стенам!
     Оружейная,  большая  комната  с  низкими  сводами,   была   заполнена
сундуками, скрынями, саблями, кинжалами и другим  оружием,  а  вдоль  стен
громоздились кучи щитов, доспехов, булатных пластин, склепанных  в  гибкие
ряды, блестели как рыбья чешуя  мелкие  кольца  кольчуг,  как  опрокинутые
горшки в ряд стояли запыленные шлемы.
     Томас жадно бросился в дальний угол, разгреб, разбросал  по  комнате,
прошептал:
     -- Мои доспехи!
     Руки тряслись, в синих глазах выступили слезы. Он торопливо напяливал
тяжелое железо, пальцы соскальзывали, он взмолился шепотом:
     -- Сэр калика, не сочти за дерзость... Застегни  булатные  пряжки  на
спине! Беда рыцаря в том, что не всегда сам в состоянии облачиться!
     Через  минуту  полуголый  каменотес  со  злым  лицом  скрылся  внутри
сверкающего железа. Доспехи были подогнаны точно,  лишь  ошейник  раба  не
хотел влезать в рыцарскую скорлупу, Томас вогнал его ударом кулака.  Через
пару минут на Олега смотрели синие глаза через  узкую  прорезь,  остальное
надежно укрыло железо. Томас с легкостью  нагнулся  --  булатные  пластины
раздвинулись в нужных местах, -- подхватил треугольный щит,  другой  рукой
сорвал со стены двуручный меч с рукоятью крестом:
     -- Сэр калика, прости,  если  обидел.  Ты,  хотя  и  не  благородного
звания, но не слуга, я не должен просить застегнуть пряжки, будто простого
оруженосца...
     -- Перестань, -- ответил калика, морщась.-- Лучше торопись. Слышишь?
     Во дворе пронесся шум, гам, истошно залаяли  собаки,  затем  отчаянно
завизжало. Зазвенело железо.
     -- Рабы подобрали ключи, -- сказал Олег.-- Долго  возились...  Начнут
громить, грабить, взломают винный подвал... Отвлекут охрану.
     Из оружейной они заспешили по крутой лестнице наверх. Ступени  вывели
на открытую площадку, внизу была тьма, разрываемая светом факелов,  звоном
оружия, криками, но небо уже  посветлело,  звезды  гасли.  Подул  холодный
утренний ветерок.
     Башня была слева, дальше переходила в гребень стены.  В  трех-четырех
шагах поднималась другая стена, пониже, отгораживающая угол двора. По этой
стене брел, сунув озябшие ладони под мышки, легковооруженный  латник.  Меч
болтался на поясе, с другой стороны висел нож. Он  безучастно  посматривал
вниз, где метались огни факелов и слышались крики.
     Томас выругался: стражник в недосягаемости -- на параллельной  стене.
Тот поднял голову, увидел закованного в доспехи  воина  и  обнаженного  до
пояса очень худого, но широкого в плечах человека -- обоих с мечами. Глаза
его полезли на лоб, грудь начала подниматься: набирал воздух для истошного
вопля.
     Мимо Томаса мелькнуло горячее, в следующий миг рыцарь увидел, как  на
стража обрушился калика: он прыгнул ногами вперед, и они сомкнулись на шее
латника с  такой  силой,  что  даже  Томас  услышал  жуткий  хруст  шейных
косточек. Так они и покатились со стены: латник с  выпученными  глазами  и
сидящий на плечах полуголый человек. В последний момент калика  растопырил
пальцы,  ухватился  за  край  каменной  стены,  а   из   разомкнутых   ног
выскользнуло обмякшее, уже мертвое тело.
     Томас не верил глазам, такого боевого приема еще не видывал. А  снизу
донесся слабый шлепок, будто на каменные плиты сбросили тюк мокрого белья.
Калика подтянулся на руках, взобрался, погрозил Томасу кулаком:
     -- Чума на твою голову, рыцарь! Я только и делаю, что убиваю!
     Томас закричал в тревоге:
     -- Как ты сюда переберешься?
     -- Не  собираюсь!  --  прокричал  калика  рассерженно.--  Я  пойду  в
конюшню, к лошадкам. А ты, ежели невтерпеж, к барону. Его палаты прямо под
тобой!
     Он заспешил по стене, направляясь к лесенке, ведущей во  двор.  Томас
опомнился,  выбрал   самый   короткий   путь,   хотя   придется   петлять,
поворачивать, -- удобно для защищающих замок, --  помчался  по  наклонному
краю. Снизу со двора внезапно  заорали  громче,  радостнее,  свет  факелов
заметался чаще. Там трещали доски, звякало железо.
     У богато украшенной двери дремал длинный, как миля, страж. Он вскинул
блестящее копье, Томас  коротко  взмахнул  кулаком  в  железной  перчатке,
размазал стража по каменной стене.  Не  останавливаясь,  ударил  плечом  в
двери. Затрещало, массивный  засов  с  режущим  уши  металлическим  визгом
вылетел из петель, створки разлетелись в стороны.
     Томас как лавина  ворвался  в  богато  украшенную  комнату,  спальню.
Спальня, зал с низкими крутыми сводами,  была  освещена  огромным  горящим
камином, в котором можно было жечь деревья. Перед  ним  сидел  сгорбленный
старик, подбрасывал толстые поленья. Посреди зала стояла  высокая  кровать
под цветным балдахином, со всех сторон занавешенная шелковыми занавесями.
     На бегу через спальню  Томас  сорвал  полог  с  кровати,  лишь  затем
остановился, развернулся, держа меч и щит готовыми к бою. На  двух  пышных
подушках роскошного ложа покоились две головы: женская, от  ее  прекрасных
золотых волос будто бы осветилась спальня, едва Томас  сорвал  занавес,  а
рядом -- черная  словно  обугленная  головешка  и  крупная  как  котел  --
мужская. Барон спал, закинув могучие руки за голову, у него был  крохотный
лоб, выступающие надбровные дуги,  сплюснутый  короткий  нос  с  огромными
ноздрями и тяжелая скошенная назад нижняя  челюсть.  Томас  ощутил  что-то
странное в лице барона, но подумать не успел -- барон заворочался во  сне,
поскреб могучую грудь с черными, как у зверя, волосами.  Одеяло  при  этом
сдвинулось, платье золотоволосой женщины распахнулось.  Томас  отшатнулся,
ослепленный нежнейшей белизной кожи, успел увидеть  безукоризненной  формы
алебастровую грудь, которую венчал ярко-красный бутон розы.
     Она проснулась, широко распахнула глаза: синие, невинные,  коралловый
ротик приоткрылся в великом изумлении. Она удивленно всматривалась в такие
же синие глаза, что смотрели на нее через узкую прорезь забрала.
     Томас с великим трудом оторвал глаза. Ярость,  что  бурлила  все  дни
позорнейшего плена, едва не просочилась в какие-то складки и щели души. Он
грубо опустил железную перчатку на голое плечо барона, с силой сжал:
     -- Вставай! В аду заждались.

     Глава 4

     Барон быстро повернул голову, окинул весь зал одним цепким  взглядом.
Томас зловеще покачал мечом, бросая багровые  блики  в  глаза  барона.  За
спиной Томаса на стене висел огромный топор с причудливо загнутыми крюками
у основания. Старик шевелил поленья  в  полыхающем  камине,  трясся,  хотя
сидел возле пламени, на Томаса внимания не обращал, как и на хозяина.
     Томас перехватил взгляд барона, кивнул:
     -- Возьми!
     Барон поднялся во весь рост -- массивный,  темный,  заросший  шерстью
как лесной зверь. Опять что-то странное показалось Томасу, сердце  сжалось
в тревоге: чересчур  короткие  ноги  барона,  огромные  мускулистые  руки,
странная голова, вырастающая прямо из покатых плечей...
     -- И остальное? -- проревел барон.
     Томас быстро огляделся. Доспехи явно в другой комнате,  если  послать
за ними, то следом ворвутся десяток стражей!
     -- Нет, -- бросил он, поднимая меч.
     Барон взревел, сделал попытку  выскочить  через  разбитые  двери,  но
Томас успел взмахнуть мечом, едва не располосовал барону бок. Со  страшным
воем барон резко сорвал со стены топор, круто развернулся к закованному  в
железо рыцарю.
     Топор он держал на  уровне  колен  обеими  руками.  Глаза  впились  в
неожиданного противника, и вдруг Томас ощутил слабость: глаза барона  были
без зрачков, даже без радужного пятна, но  не  белые,  как  у  слепцов,  а
огненно красные! Красный свет становился ярче,  наливался  кровью,  словно
через череп уже просвечивал адский огонь, из которого вышло это чудище.
     -- Умр-р-р-решь, -- проревел он, жутко двигая челюстью, что  тяжелела
на глазах, преображалась, покрывалась костяным панцирем.
     -- Все умрем, -- ответил Томас как можно тверже,  ибо  голос  пытался
сорваться на испуганный писк.-- Но ты -- сейчас.
     Он взмахнул мечом,  барон  вскинул  топор,  парируя  удар  топорищем.
Лезвие меча ударило... Томас ожидал, что меч перерубит дерево как  прутик,
рассечет зверя до пояса, но меч отбросило, кисти обожгло острой болью.  Он
услышал хохот, больше похожий на рев -- топорище лишь казалось деревянным,
-- упал на спину, избегая удара.
     Из всех рыцарей войска герцога Булонского он  был  единственным,  кто
мог в полном рыцарском вооружении упасть  на  спину,  перевернуться  через
голову и тут же вскочить на ноги. Это спасало жизнь, спасло и в этот  раз.
Страшное лезвие топора рассекло воздух так близко возле  лица,  что  Томас
услышал движение воздуха. Барон поспешно шагнул вперед,  спеша  прикончить
лежащего, но он не знал  Томаса  --  иначе  мог  бы  успеть,  --  и  Томас
выпрямился, тяжело дыша. Щит остался на полу, Томас,  не  сводя  с  барона
такого же горящего взгляда, отшвырнул щит ногой, а удлиненную рукоять меча
перехватил обеими руками.
     Их глаза сомкнулись в  жестоком  единоборстве:  ярко-синие,  пылающие
жгучим холодом северного льда, и  красные  нечеловеческие...  Тело  барона
медленно менялось: плечи стали еще шире, мощнее, рот превратился в  жуткую
пасть, раскрылся, четыре уродливых клыка  вылезли  наружу.  Дышал  тяжело,
словно это он, а не Томас, пробежал в тяжелых доспехах по гребню  стены  и
через два зала. Доносились яростные крики со двора, звон  и  лязг  железа,
ржание коней.
     -- Умр-р-р-решь... -- прохрипел оборотень.
     Он пошел на Томаса, топор оказывался то в правой, то в левой руке. На
обухе вытягивался острый двойной крюк, а с  торца