траж едва не выронил оружие от неожиданности.
     Разъяренный рыцарь-крестоносец в полных доспехах! Страж успел увидеть
за решеткой забрала синие, как безоблачное небо глаза,  тут  же  попятился
под градом страшных ударов:  рыцарь  молниеносно  выхватил  огромный  меч.
Страж чувствовал близкую погибель, его меч выглядел жалким прутиком против
двуручного меча рыцаря. Томас изо  всех  сил  рубил,  наступал,  и  страж,
пропустив тяжелый удар, с окровавленной головой упал через край в  близкие
волны.
     Томас быстро повернулся к морю. Пустая лодка сиротливо  болталась  на
волнах, сквозь трещины уже наполнялась  водой.  Сердце  Томаса  от  страха
замерло, но тут послышался плеск, над краем стены возникли огромные  руки,
и калика, мокрый как водяной бог, прыгнул через борт, крича:
     -- Дурень, что стоишь? Беги в башню! Один ушел!
     Томас как пришпоренный ринулся к распахнутым дверям башни. По  дороге
едва не упал, споткнувшись о тело стража-арбалетчика --  у  того  в  горле
торчала длинная стрела, а когда добежал до башни, из двери поскользнулся в
луже крови: из огромного стража, который поперек себя шире, хлестал  целый
ручей, заспешил наверх, прыгая сперва через  три  ступеньки,  потом  через
две.
     Сзади послышался частый перестук подошв --  калика  догнал,  пронесся
как морской смерч, разбрызгивая воду, задев Томаса мокрым плечом. Томас  с
завистью смотрел на его широкую обнаженную спину, где  еще  текли  струйки
крови от свежей печени, купленной на базаре, ею в драке мазали друг друга.
     Калика исчез, а Томас с тихими проклятиями спешил наверх, уже  прыгая
через ступеньку, замечая свежие капли крови. Калика успел всадить стрелу и
в  четвертого,  последнего  стража,  теперь  спешит   догнать,   пока   не
вскарабкался наверх, не предупредил хозяина.
     При мысли о хозяине,  страшном  Тайном,  у  Томаса  похолодело,  ноги
подкосились. Он попробовал бежать наверх снова  через  две  ступеньки,  но
сразу выдохся, таща на себе  два  пуда  стальных  доспехов,  поволокся  со
ступеньки на ступеньку, держа в одной  руке  меч,  а  другой  цепляясь  за
перила.
     Наверху на уровне пятого поверха возник короткий шум, сразу затих,  а
когда Томас  дотащился,  навстречу  уже  стекали  широкие  струйки  крови,
поперек ступеней лежали два стража. Томас  перешагнул,  поволокся  дальше.
Наверху снова возник лязг, послышался сдавленный  крик.  Томас  попробовал
ринуться наверх, как бежал калика, но пот залил глаза, в голове  загремели
молоты, как в кузнице.  Его  начало  бросать  от  стены  к  перилам,  ноги
оставались где-то далеко позади. Томас волочил их за  собой  как  чугунные
тумбы.
     Он едва успел прижаться к перилам, навстречу кубарем катился  человек
в латах, а за ним кувыркался еще один -- в  гибкой  сарацинской  кольчуге.
Томас вскинул меч, но опустил и  побежал-потащился  наверх,  откуда  опять
донеслись крики, звон, лязг -- уже намного выше.
     Едва не плача от злости и бессилия, он тащился по проклятым ступеням,
которым не было конца, еще дважды шлепал по лужам крови, переступал  через
стонущих, царапающих стены и ступени стражей.
     Когда Томас вскарабкался на самый верх, цепляясь уже  не  столько  за
перила и стены, сколько за рыцарское самолюбие, перед  ним  все  качалось,
будто плыл на дракаре, в ушах стоял рев и грохот лопающихся сосудов крови,
а перед глазами шел крупный черный снег.
     Ступени кончились перед широко  распахнутой  дверью.  Там  в  глубине
странно убранной большой комнаты стоял калика  с  обнаженным  мечом,  а  в
трех-четырех шагах перед ним в глубоком мягком кресле сидел щуплый человек
в длинном халате и вязанном колпаке. Человек был безоружен, зажат в глухой
угол между двумя стенами без окон.
     Томас всхлипнул в полном изнеможении и  без  сил  сполз  по  дверному
косяку  на  пол.  Калика  резко  обернулся,  глаза  его  расширились,   он
осведомился с беспокойством:
     -- Сэр Томас, ты ранен?
     Томас вялым движением руки показал, что  с  ним  в  порядке,  займись
чернокнижником, не упускай из виду,  а  он,  Томас  Мальтон  из  Гисленда,
благородный рыцарь, не любит продающих душу дьяволу и  не  желает  с  ними
знаться, это более приличествует язычнику...
     Олег повернулся к человеку в кресле, потребовал резко:
     -- Кто ты? Как тебя зовут?
     Человек  растянул  в  неуверенной  усмешке  тонкие  бескровные  губы,
ответил медленно:
     -- Похоже, ты знаешь кто я. Но остается загадкой, кто  ты.  Выглядишь
диким варваром. Возможно,  варварский  вождь?  Новая  звезда  на  северном
небосклоне? Будущий потрясатель вселенной, наподобие Аттилы?.. Ты  знаешь,
кто такой Аттила?
     -- Знаю, -- ответил Олег коротко.
     Человек в  кресле  наблюдал  за  ним  прищуренными  глазами,  и  Олег
почувствовал, как работает его мощный мозг --  анализирующий,  молниеносно
рассчитывающий варианты, цепкий, не упускающий ни малейшего нюанса, быстро
отбрасывающий неверные решения.
     -- Ты не варвар, -- вдруг сказал человек в кресле.-- Ты только носишь
его личину! Но ты мог бы стать не только верховным вождем варваров,  но  и
богатым человеком здесь в Константинополе...
     Внезапно его глаза расширились, он сделал попытку  встать  с  кресла,
тут  же  упал  обратно.  Глаза  оставались  вытаращенными,  он   прошептал
потрясенно:
     -- Этого не может быть... Ты... Олег Вещий?
     -- Да, -- ответил Олег ровным мертвым голосом.-- Как видишь,  я  тебя
вычислил раньше, Барук.
     -- Да, я Барук, -- прошептал человек  в  кресле.  Вязаный  колпак  на
голове затрясся,  хозяин  вдруг  засмеялся.--  Прости,  нервное...  Теперь
понимаю, почему все попытки забрать чашу...  ха-ха!..  абсолютно  надежные
способы провалились... Нам донесли, что чашу несет некий меднолобый дурак,
а с ним по пути бредет нищий паломник!
     Томас сквозь шум и грохот в ушах половины не  слышал,  остального  не
понимал, но, сидя на полу, прохрипел зло:
     -- Сэр калика не нищий!..
     Барук  бросил  на  него  насмешливо-презрительный   взгляд,   коротко
хохотнул:
     -- Сэр калика?.. Узнаю чувство  юмора,  столь  необязательное  новому
миру... Но как наши агенты опростоволосились, как говорят у вас на Руси!..
Да-да, мы теперь поневоле знаем Русь. Семеро Тайных большую часть  времени
занимаются ею!
     Олег, не глядя ухватил ножны, со стуком задвинул огромный меч.  Барук
смотрел все увереннее, и Томас  насторожился,  начал  подгребать  чугунные
ноги, дышал глубоко, спеша утихомирить грохот крови в ушах.
     Барук откинулся в кресле глубже, в острых  глазах  заблестели  хищные
искорки:
     -- Ты не выглядишь гигантом... Я имею в  виду,  гигантом  мысли.  Эта
похож на детский, не будь в нем слышно звона металла:
у мастеров. А ты деградировал... Вещий? Чтобы рассчитывать точный прогноз,
надо постоянно совершенствовать ум  и  волю,  а  не  шляться  по  дорогам,
изображая  то  варвара,  то  наемника,  то  купца...  Я  слышал,  ты   был
сильнейшим? Что же слабая воля при упражнениях становится сильной,  слабый
мозг начинает работать как дюжина сильных. А вот сильный мозг без нагрузки
гаснет... Я никогда не сомневался в нашем пути, но теперь вижу,  насколько
мы правы!
     -- Никогда не сомневался? Тогда ты безнадежен.
     -- Играешь словами?
     -- Зачем тебе чаша? -- хмуро спросил Олег.
     Барук молча скалил зубы, глядя  на  стоящего  перед  ним  варвара  со
слипшимися волосами. Он откинулся в кресле по-хозяйски, в глазах появилось
выражение жестокости. Томас сцепил зубы, начал  подниматься,  цепляясь  за
дверной косяк. Он был глубоко оскорблен за своего друга, который  вынужден
стоять перед чернокнижником, продавшим душу дьяволу, а тот смотрит, как на
простолюдина, как на жалкого бродягу, обозвал нищим!
     -- Зачем? -- повторил Олег.
     -- Так решил Совет, -- ответил Барук, глаза его смеялись.
     --  Значит,  не  чья-то   личная   идея,   --   проговорил   Олег   в
задумчивости.-- Это меняет многое...
     -- Многое,  --  согласился  Барук  насмешливо.--  Я  слыхал,  как  ты
разделался с Фагимом, некогда главой Семи Тайных... Но сможешь ли  устоять
против мощи Семи?
     Олег помолчал, лицо потемнело.  Глухим  голосом  смертельно  усталого
человека он спросил:
     -- Что особенного в этой чаше?
     Барук пожал плечами, глаза его вызывающе блестели:
     -- Кровь Христа. Разве не слыхал?
     Олег покачал головой, глаза не отпускали лица Барука:
     -- Это важно для рыцаря, что со мной идет, но не для  Совета.  Тайные
знали многих пророков! В их тайнике хранится жезл Заратуштры, пояс Моисея,
плащ  Будды,  молот  Тора,  сандалии  Магомета,  палица   Геракла,   копье
Гильгамеша... и многие другие вещи героев, пророков, мудрецов.  Вы  цените
их как коллекцию, курьезы. Вы люди практичные,  несуеверные.  Я  не  верю,
чтобы столько усилий было затрачено лишь на то, чтобы пополнить коллекцию.
Удивительно, что уцелела чаша, ведь вы изгоняете все эмоциональное...
     -- Почему? -- спросил Барук невинно.
     Олег ответил, ибо за простым вопросом что-то крылось,  а  если  мысль
облечь в слова, то решение или откровение может всплыть как бы само собой,
хотя на самом деле это сокровенная душа помогает как может, и Олег ответил
ровным размеренным голосом:
     -- Ваш бог -- Прогресс, Цивилизация. А для цивилизации  эти  вещи  не
нужны. Более того, вредны и даже  опасны.  Они  имеют  значение  лишь  для
культуры...
     Он умолк на полуслове. Глаза  Барука  сузились,  он  процедил  сквозь
зубы:
     -- Ты ответил себе сам.
     -- Значит... только бы не дать чашу мне?
     --  Вообще  культуртрегерам.   Этот   меднолобый   дурак   такой   же
культуртрегер, как и ты, хотя считает себя цивилизатором. Он  только  чище
тебя во сто крат. Его душа невинна, как у младенца.
     Олег смотрел пристально, голос стал задумчивым:
     -- Все-таки ты не сказал, чем же  чаша  действительно  ценная...  Для
нас! Впрочем, это не в твоей власти, если решил не ты,  а  Совет.  Слушай,
Барук, ты сделал несколько попыток нас убить. Не отрицаешь? Я имею  полное
моральное  право  ответить  тебе  тем  же.  Понимаешь?   Так   вот,   если
поклянешься, что оставишь нас в покое, мы сейчас же уйдем,  а  ты  сможешь
как и раньше наблюдать за звездами. Ведь ты крупнейший знаток неба!
     Грохот в голове Томаса утих,  взамен  пришла  боль,  словно  в  череп
засунули раскаленную болванку.  Мозг  кипел,  распирал  костяной  панцирь.
Томас с трудом поднялся, прислонившись к стене. Ноги все  еще  дрожали,  в
боку кололо при каждом вздохе, а не дышать и  оставаться  живым  Томас  не
умел.
     -- А если  не  оставлю?  --  спросил  Барук.  Голос  его  по-прежнему
оставался насмешливым, не дрогнул. Томас ощутил холодок страха.
     -- Я тебя убью.
     В   странной   комнате,   заваленной   толстыми    манускриптами    с
кабалистическими знаками на  обложках,  словно  дохнуло  северным  ветром.
Барук не шелохнулся, глядел презрительно, даже с брезгливой жалостью:
     -- Не убьешь... При самозащите -- да,  но  вот  так  мирно  сидящего?
Калеку, который прикован к  креслу?  Не  преступника,  а  лучшего  в  мире
знатока звезд, исследователя тайн мироздания?
     Олег спросил сдавленным голосом:
     -- Но ведь ты можешь убить сидящего в кресле?
     -- Я служу цивилизации! Прогрессу. А ты всего лишь  культуре.  У  нас
разные законы.
     Олег в бешенстве схватился  за  рукоять  меча,  медленно  потащил  из
ножен, слыша едва различимый зловещий скрип металла, похожий  на  посвист.
Барук вжался в спинку кресла,  побледнел.  В  глазах  метнулся  страх,  но
внезапно он расслабился, растянул губы в улыбке:
     -- Перестань... Играешь в ярость. Не учел, что мы болтали долго, и  я
успел тебя просчитать и вычислить. Ни ты, ни твой  меднолобый  друг  не  в
состоянии меня убить. Всего лишь потому, что  я  --  беззащитен.  Тебе  не
позволяет культура, а ему -- рыцарские пр-р-р-ринципы!
     -- Ты над нами смеешься?
     -- Хохочу! Вы обезоружили себя  сами.  То,  чем  гордитесь,  ведет  к
поражению. Хорошими мы были бы, допусти такое!.. Я просчитал вас обоих  на
сутки вперед. Знаю, что у меднолобого сейчас трет левая пятка, он  отупел,
через три минуты поскользнется, собьет локтем чашу со стола... А ты  через
две  минуты  почешешь  лоб,  посмотришь  на  потолок...   Можешь   ли   ты
предсказывать с такой точностью?
     -- Хотел бы, но не могу, -- признался Олег.
     -- Ты весь в смутных  видениях,  пророчествах,  а  у  нас  --  точное
знание! Но погоди, разве не этого  ты  добивался?  От  нас,  новых  членов
Совета, тщательно скрывается прошлое, но есть слухи, что якобы именно ты в
глубокой  древности  восстал  против  засилья  магов  и  магии,  отстаивал
ведарство, ведунство... словом, исследования,  то,  что  теперь  все  чаще
называется просто наукой... Так ли было?
     Томас все слышал, но почти ничего не  понимал  --  в  голове  гудело.
Чтобы не быть послушным  дураком  в  руках  проклятого  чернокнижника,  он
отступил  вдоль  стены  на  пару  шагов  от  стола,  где  стояла   высокая
хрустальная  чаша.  Олег  оглянулся  на  железный  стук   его   шагов,   в
задумчивости почесал нос.  Сверху  послышался  легкий  стук,  Олег  быстро
взглянул наверх:
     -- Там кто-то есть?
     -- Они не войдут, -- отмахнулся Барук.-- Ученики.
     Томас поспешно отступил еще на шаг, ошеломленный тем,  что  калика  в
самом деле почесал нос и посмотрел в потолок, как предрек злой  колдун.  В
левую пятку кольнуло, он пошатнулся  на  одеревеневших  ногах,  оступился,
грохнулся, споткнувшись о собственный меч, что лежал на  полу  с  момента,
как он обессиленно влез в комнату. В ярости  поднялся,  слыша  злой  смех,
угрожающе сжал рукоять меча и надменно оглянулся.
     К ногам подкатилось крупное красное яблоко. Томас повернул  голову  к
столику. Тот лежал на боку, два  манускрипта  распластались  на  мозаичном
полу, яблоки раскатились во всех направлениях, а между ними ярко  блестели
мелкие осколки чаши.
     -- Все точно? -- спросил Барук с торжествующим хохотом.-- Чем  больше
вас вижу, тем больше данных, чтобы предсказать любое ваше слово, движение,
поступок. Уже на неделю, на месяц, на полгода...
     Олег быстро кивнул Томасу:
     -- Сэр Томас, нам пора уходить. Этот человек безнадежен. А ты, Барук,
крупно ошибаешься! В человеке кроме мощного интеллекта есть еще и душа.  А
у нее, непредсказуемой, есть очень глубокие пещеры,  в  которые  заглянуть
непросто.
     Он повернулся к выходу, Барук закричал с яростью:
     -- Ничтожество! Раскрой глаза, теперь уже никто на  свете  не  спасет
тебя от страшной гибели!.. Это видишь даже ты!
     Олег с темным как у грозовой тучи лицом шагнул  к  раскрытым  дверям,
бросил глухим голосом, не поворачиваясь:
     -- Авось ты еще узнаешь... какие запасы сил есть у души.
     Он шагнул мимо Томаса, а Томас шагнул к человеку  в  кресле,  вскинул
огромный меч. Руки были еще тяжелые, а меч  весил  как  рыцарский  конь  в
боевых латах для атаки.  Барук  в  изумлении  вытаращил  глаза,  дернулся,
вжимаясь в мягкую спинку кресла, в ужасе вскинул дрожащие руки, словно мог
ими  остановить  тяжелую  полосу  высокосортной  стали,  отточенной,   как
острейшая бритва.
     Меч со свистом прорезал воздух, послышался глухой  удар,  затем  стук
упавшего дерева, бульканье, мягкий шлепок.
     Олег с отвращением оглянулся на  кровавое  месиво:  рыцарь  перерубил
Барука вместе с креслом, с изумлением  всмотрелся  в  безмятежное  усталое
лицо Томаса.  Тот  поднял  с  пола  вязаный  колпак,  тщательно  вытер  им
окровавленное лезвие, спросил деловито:
     -- Пойдем?.. Или все-таки захватим что-нибудь?
     Олег в удивлении покачал головой:
     -- Нет, мой невинный младенец. Здесь нам ничто не пригодится.  Пойдем
отсюда.
     Они пошли вниз по проклятой винтовой лестнице, но  спускаться  --  не
подниматься, и оживший Томас заговорил с подъемом, краска вернулась на его
только что бледные, как у мертвеца, щеки:
     -- Наконец-то я правильно разгадал твое загадочное "авось"!
     О чем вы говорили, ни черта не понял,  но  вижу:  чернокнижник  оплел
тебя чарами! Страшно стало, но вспомнил, что в рукояти  вделан  гвоздь  от
креста, на котором Спасителя распяли... Призвал Пречистую Деву на  помощь,
чтобы выстоять перед демоном, слугой Сатаны! Ты ведь язычник, почти что  в
родстве с демонами, тебе неловко сшибаться с родней,  даже  я  не  подниму
руку на своих, иначе я бы тех дядей давно размазал по стенам, а Крижина не
лила бы горячие слезы...
     Он  на  ходу  перекинул  суму  со  спины  на  живот,  нежно  погладил
выпуклость чаши, и Олег инстинктивно отшатнулся и напрягся  ожидая  то  ли
вспышки, то ли  грохота,  который  поразит  наивного  рыцаря,  только  что
убившего калеку. Чистое лицо рыцаря было спокойно, честные глаза сияли. Он
сокрушил исчадие ада: из ада вышло, туда и ушло. Грешно убивать  человека,
а демона -- заслуга...
     Олег вздохнул, принимая новую реальность новой культуры, ускорил шаг.

     Глава 5

     Они покинули Константинополь ранним утром, заплатив  двойную  пошлину
за выезд. Томас долго не понимал: платили же за въезд  в  столицу,  почему
платить, когда покидаешь? Стражники на воротах, видя его громадную  фигуру
и длинный меч, не задрались сразу, объяснили: на нем дорогой доспех, вдруг
да  продаст  варварским  вождям,  противникам   стольного   града?   Томас
рассвирепел, заорал, что чего-чего, а оружия в так  называемых  варварских
королевствах Севера хватает, -- этот доспех ковали англы, в их же  поганом
Константинополе куют  сырое  железо,  а  хорошую  сталь  привозят  сюда  с
Востока!
     -- И с Запада, -- добавил Олег любезно.-- Из Киева, где  куют  добрые
харалужские мечи. Да  и  каролингские  мечи,  как  и  меровингские,  ценят
больше, чем здешние железки...
     Он сам уплатил пошлину разозленным стражникам,  что  уже  созвали  на
помощь легионеров из соседних постов и окружили Томаса.  Рыцарь  порывался
драться, напоминал о  задетой  рыцарской  чести,  о  гордости  благородных
англов с реки Дон, наконец спросил раздраженно:
     -- Сэр калика, но ведь нас же оскорбляют?
     Уже выехали за ворота, но Томас не убирал ладони с рукояти меча. Олег
равнодушно ответил, углубленный в потаенные думы:
     -- Ну и что? Они оскорбляют, а мы не оскорбляемся.
     Томас вопросительно косился на  невозмутимое  лицо,  наконец  сердито
сплюнул в придорожную пыль:
     -- Не понимаю вас, русичей.
     -- Авось со временем поймешь...
     -- Опять это таинственное "авось"!
     Олег рассеянно улыбался. Томас заметил, что впервые за последние  дни
калика не хватался то и дело за обереги. Купол  неба  от  горизонта  и  до
горизонта был голубым, дорога  шла  по  зеленой  равнине,  не  виляла,  не
раскидывала петли, как удирающий от лисы заяц.  По  обе  стороны  тянулись
ухоженные поля, белели аккуратные домики, на краю далекого  леса  паслись,
лениво переползая вдоль опушки, тучные стада. Воздух  был  чистый,  просто
сладкий, особенно после смрада загаженного нечистотами Константинополя.
     Кони резво вбежали в широкий ручей, подняли тучу  серебристых  брызг.
Томас посматривал на необремененного  доспехами  калику  с  завистью:  тот
по-скифски свешивался с седла на полном скаку, зачерпывал ладонями  чистую
воду, брызгал в лицо, сладко жмурился.
     Дорогу перебегали зайцы, в  зарослях  пшеницы  вспархивали  перепела,
дважды видели на обочине дороги стада диких кабанов.  Томас  непроизвольно
хватался за бесполезный меч, искательно оглядывался на  калику.  Тот  ехал
ровный как свеча, а лицо было словно  вырезано  из  камня.  Перед  выездом
накупили еды на неделю вперед!
     --  Как  хорошо,  --  проговорил  Томас  с   наслаждением.--   Дорога
укорачивается с каждым днем, а я все ближе к снежноликой Крижине... Успею,
если не будет задержек. За два-три дня до срока!
     Олег указал на пламенеющие в багровом огне заката высо