ыцаре, конечно.  Дракон  убит.  Меня
зовут Изольда, я дочь здешнего правителя.
     Яра внезапно выдвинулась вперед. Лицо ее было таким же белым,  как  у
Изольды. Рыцарь лишь устало повел головой,  а  Яра  уже  оказалась  рядом.
Мгновение они смотрели с Изольдой глаза в глаза,  затем  обнялись.  Томасу
показалось,  что  обе  расплакались,  и  он  дергался,  разрываясь   между
сочувствием и подозрением. Она предала их однажды у Ночной  Вороны,  может
сотворить что-то и сейчас...
     Томас увидел заговорщические взгляды, которые обе женщины  бросали  в
его сторону. Они  показались  Томасу  похожими,  как  ни  дико  сравнивать
благородную Изольду  в  одежде,  соответствующей  ее  положению,  с  дикой
амазонкой в мужском одеянии, с луком и стрелами за плечами, с  потемневшим
от солнца лицом, злую и грубую.
     Томас пробормотал про себя:
     -- Мне показалось, они знали друг  друга  раньше.  Или  я  становлюсь
подозрительным, как калика?
     Нашептавшись, женщины наконец  разжали  объятия.  Рыцарь  с  Изольдой
проехали мимо. Томас не двигался с места, а Тристан,  судя  по  его  виду,
больше заботился о том, чтобы не выпасть из  седла.  Калика  вдруг  словно
очнулся от тяжелого транса.
     -- Эй, ребята!.. Не пейте из сосуда, что подаст служанка.
     Рыцарь не обернулся, он прилагал огромные усилия, чтобы не  крениться
к конской шее. Из погнутых доспехов сочилась кровь, стекала по бокам коня.
Изольда повернула голову.
     -- Почему?
     -- Не знаю... Просто чувствую.
     Рыцарь с женщиной удалялись, пока не скрылись за скалой. Похоже,  они
были так измучены, что не слышали или не поняли.
     Томас смотрел вслед, нахмурившись.
     -- Что-то меня тревожит... Яра, кто они?
     Яра смолчала. Томас повернулся к калике. Тот пожал плечами.
     -- Ты же видел, смелый и... самый  несчастный  на  свете...  Пошли  к
пегасику.
     Томас возмутился:
     -- Ничего себе, несчастный! Половина  рыцарей  Британии  сразится  за
руку такой красавицы!
     Яра презрительно фыркнула, круто повернулась, так  что  ее  солнечные
волосы как ветром занесло за  спину,  пошла  первой  к  Змею.  Тот  лежал,
положив морду на лапы, следил за норой, где мелькало белое рыльце барсука.
Похоже, Змей охотился.
     Томас раздраженно дернул щекой. Что он не так сказал? Яра шла впереди
со злым и надменным лицом.
     -- Красавицы! -- повторил он ей в спину с  нажимом.  --  С  закрытыми
глазами видно, что ее неописуемая красота освещает мир, согревает  душу...
э-э... поэты готовы...
     Змей попытался сделать вид, что  спит  и  ничего  не  слышит.  Калика
проверил, надежно ли Томас и Яра закреплены между гребнем, потыкал  жезлом
между ушей. Змей блаженно жмурился, двигал ушами, показывал, где  почесать
еще, а лишь убедившись, что все уловки давно разгаданы,  тяжело  вздохнул,
даже земля качнулась, поднялся и побежал сперва грунью, затем иноходью,  и
лишь перейдя на могучий галоп, начал выпрастывать крылья.
     Когда он прыгнул в воздух, и у  Яры  замерло  сердце,  Томас  спросил
буднично:
     -- Так кто же этот рыцарь? И почему он,  несмотря  на  победу  над...
гм... драконом, все же сумрачен, как вечер над Темзой?
     Ветер уже взревывал в ушах, калика не слышал или был целиком в  своих
думах. Томас прокричал громче, калика нехотя ответил через плечо:
     -- Увы. История печальная и сумрачная, как сто  вечеров  на  Темзе  в
ненастную погоду... В соседнем  королевстве,  во-о-о-он  на  том  острове,
смотри налево, жил был доблестный король Марк.  Он  был  бездетен,  потому
бароны настаивали на его женитьбе, чтобы оставил  наследника.  Мол,  иначе
будет обязательная война  за  престол.  Королю  Марку  очень  не  хотелось
жениться, он искал предлог для отказа. А тут то  ли  ветер,  то  ли  ворон
занес золотой волос королю Марку, и он сказал, что возьмет в  жены  только
эту красавицу... Рыцарь Тристан, из любви  к  своему  благородному  королю
сумел выполнить и этот трудный квест. Красавица  Изольда  не  подозревает,
что Тристан завоевал ее не для себя...
     Томас молчал, Яра скосила глаз, лицо рыцаря было скорбно-потрясенное.
Похоже, он не был последним пнем в самом глухом лесу. Если не сам  ощутить
столь незнаемое чувство, как любовь, то хотя бы сочувствовать мог.
     Яра пересилила страх перед бездной, рискнула  посмотреть  вниз.  Змей
несся стремительно, уже не только фигурки  на  лошади,  но  и  сам  остров
уменьшились до размеров ладони и остались далеко внизу и позади.
     Томас вспомнил, спросил подозрительно:
     -- А что ты бормотал начет... то ли надо, то ли не надо...
     -- Сэр Томас, много знания -- много горя. Я чую, что их ждет беда, но
если  предупредить  их...  захотят  ли  слушать?  Бедный  Тристан,  бедная
Изольда...

     Яра, скорчившись, стучала зубами. Ветер свистел,  тучи  нависали  так
низко, что Змей, стараясь не задеть их острым  гребнем,  несся  почти  над
верхушками волн. Томас, сам замерзая в железной  скорлупе,  обхватил  Яру.
Сейчас он остро пожалел, что весь в железе, все-таки тепло в его груди еще
сохранилось, и если она прислонится к нему, то вспыхнет такой  пожар,  что
высушит и море под ними...
     Берег  показался  очень  скоро,  острова  были  разделены  небольшими
проливами. Томас ощутил, что они приближаются к  самому  большому  острову
Оловянных островов, как  их  иногда  по  забывчивости  именует  калика.  К
острову, на котором расположены  королевства  Британии,  ныне  захваченные
пришедшими из-за моря доблестными племенами англов и саксов.
     Ветер стал еще злее. Змей, как-то  почуяв,  что  его  плену  приходит
конец, заработал крыльями так, что воздух вокруг  него  пошел  смерчами  и
тугими струями. Ветер едва не срывал троих со  спины,  хотя  прятались  за
иглами гребня и цеплялись, как демоны, если  верить  Томасу,  держатся  за
грешные души.
     Волны мерно набегали на берег. Круглые камни  торчали  из  воды,  как
спины огромных черепах. Томасу показалось, что Змей готов плюхнуться прямо
на мелководье. С его ростом и толстой шкурой купание в  ледяной  воде  что
псу в теплой луже. Может, он так и намеревался,  но  калика  стукнул  Змея
жезлом по голове, выкрикнул сердитое заклинание. Томасу почудилось, что он
такие уже слышал от сарацин в разгар жарких схваток, даже сам  произносил,
громко и с чувством, когда летел вверх тормашками с башни Давида...
     Змей пронесся, задевая  пузом  и  поджатыми  лапами,  над  блестящими
камнями, взрыхлил мокрый серый песок и  остановился,  едва  не  ударившись
головой в крутой скалистый берег.
     Сзади угрюмо ревел прибой, седые волны перекатывались через  камни  и
нехотя растворялись в песке. Калика спрыгнул, зябко передернул плечами.
     -- Давно здесь не бывал! Уже забыл, что здесь воздух пополам с водой.
     -- Воздух как воздух, -- возразил Томас обидчиво.
     Он  слез  сам,  помог  спуститься  закоченевшей  Яре.  Змей   смотрел
выжидающе. Калика почесал ему за  ухом,  прошептал  несколько  слов.  Змей
лизнул его в плечо, повернулся и побежал вдоль берега.
     Трое смотрели, как он на бегу расправил крылья, подпрыгнул и  взвился
в воздух. За три могучих  взмаха  набрал  высоту,  там  сделал  поворот  к
востоку и понесся уже без спешки, как и положено большому сильному зверю.
     -- Ладно-ладно, -- сказал калика примирительно, -- Поскорее доставить
чашу в Стоунхендж, а там можно и вернуться... А еще  лучше,  заскочить  по
дороге в теплые края. Еще лучше -- в жаркие! Слякоть выжечь.
     Осторожно  выбирая  места,  они  начали  карабкаться  наверх.   Томас
спросил:
     -- Одного не пойму... Все-таки в чаше  кровь  самого  Христа.  Нашего
бога, который уничтожил ваших богов, попрал вашу веру! А ты  бьешься,  как
рыба о камни в нерест, чтобы помочь мне.
     Он с опаской видел, как лицо волхва старой  веры  потемнело,  зеленые
глаза опасно блеснули. Но калика, похоже, уже переболел поражение и,  если
не смирился, то стерпелся. Но голос его был все же хриплый и злой:
     -- Да не в том ценность Чаши, что в нем кровь полубога и  она  якобы,
если верить словам Ночного Сокола...
     -- И Яры, -- добавил Томас.
     Она метнула на него злой взгляд, мол, за что купила, за то и  продаю,
а Олег продолжил:
     -- Якобы возвращает к истокам подлинной веры! Незамутненной  поздними
учениями,  наслоением  других  идей,  влияния  более  поздних  религий,  к
примеру, ислама...  На  самом  же  деле  в  этой  чаше  слишком  много  от
язычества.
     -- Язычества? Чаши, в которой кровь Христа? -- возмутился Томас.
     Олег пожал плечами.
     -- По-твоему, белый свет начался с Христа?  А  как  же  твой  любимый
Александр Македонский, прозванный Великим? Он жил за двести-триста лет  до
рождения твоего бога!.. Чаша языческая, но не просто языческая. Ее  создал
в давние-давние времена маг огромной силы... Теперь уже  видно,  что  мощь
его была... словом, таких уже нет. Он был последним из великих.  И  в  эту
чашу вложил слишком много...  нет,  на  самом  деле  не  слишком...  своей
страсти и веры.
     Томас смотрел, набычившись.
     -- Выходит, я принес... своими руками принес... вместо святыни Христа
-- лишь усиление язычества?
     -- Томас, ты влил живую горячую кровь свободных людей в жилы  народа,
которого хотели -- и все еще хотят -- сделать  рабским!  Отныне  ничто  не
превратит англов в  рабов.  Как  и  их  потомков.  Да,  будут  креститься,
поминать Христа, даже ходить в церкви, построенные на  местах  их  древних
святынь, и называть себя рабами божьими, но в душах, несмотря ни  на  что,
останутся свободолюбивыми язычниками!.. И в этом --  заслуга  сэра  Томаса
Мальтона.
     Томас долго молчал, хмурился. Наконец спросил с надеждой:
     -- Думаешь, будут помнить?
     -- Вряд ли... Памятники ставят короли. Себе и своим слугам. Но  разве
мы каторжаним себя ради памятников?
     -- Нет, конечно... Но все-таки жаль...
     Яра сказала вдруг раздраженно:
     -- Запись день, перепись день!
     Калика изумленно оглянулся. Спросил, словно не веря себе:
     -- Что ты сказала?
     -- Говорю, -- буркнула Яра, -- запись  день,  перепись  день.  Сперва
шьем, потом порем. День пишем, день переписываем! Хотим  одно,  получается
другое... Задним умом крепки.
     -- А-а-а, -- протянул калика с непонятным Томасу облегчением, --  Да,
пора спать. А то уже такое в  уши  лезет!  Что  значит  чересчур  в  слова
вгрызаться... Когда еще волшбить бросил, а дурная привычка осталась.

     Глава 5

     Впереди был город. После великолепия Киева и сарацинских  городов  он
показался Томасу маленьким и грязным даже издали.
     С них  даже  не  взяли  плату  в  городских  воротах.  Томас  ревниво
нахмурился: если налоги здесь не взимают, то не  смогут  содержать  войско
для защиты города.  А  город,  что  на  берегу,  --  просто  приманка  для
викингов, что все еще рыскают по северным морям, да и  легкая  добыча  для
норманнов с материка. Они уже высаживают отряды для грабежа,  а  некоторые
закрепились на побережье Британии. Пока что их сбрасывают в море, но  если
калика прав, -- хотя в это трудно поверить, что  англы  и  саксы  когда-то
тоже явились в Британию с материка, потеснив, а затем и уничтожив бриттов,
-- то и нынешние норманны могут так же точно поступить с англами. Если  те
будут жить так же беспечно...
     Калика наблюдал за лицом Томаса, угадал, вернее прочел, ибо у Томаса,
по его словам, все на лбу написано крупными буквами.
     -- Ничо... Наведешь пор-р-р-рядок!
     -- Что? -- вскинулся Томас, разбуженный от дум.
     -- Ты уже прибыл. Это Британия. Действуй.
     Томас пощупал чашу в мешке.
     -- Мне бы только доставить ее в святой храм Дункана, и дело с концом.
     -- Ну, у конца дела другие. А чашу, боюсь, придется нести не  в  храм
святого Дункана, а чуть дальше.
     Томас насторожился. Глаза калики были  печальные,  понимающие.  Томас
спросил, чувствуя холодок по спине:
     -- А... куда?
     -- В храм святого Дункана принес  бы  потомок  Иосифа  Аримафейского.
Тогда чаша, в которой столько скрытой мощи, стала бы просто  коллекционным
экспонатом в богатейшей сокровищнице... Тайных.
     Их обгоняли нарядно одетые горожане, несли детей. Лотошники спешили с
нехитрым товаром,  переговаривались  весело  и  возбужденно.  Томас  начал
посматривать по сторонам уже горделиво, показывал Яре, что живут вообще-то
неплохо, если смеются и одеваются лучше.
     Улица вывела на площадь, что уже  до  половины  заполнилась  народом.
Посреди высился деревянный помост, в центре которого стояли три ошкуренных
заостренных столба. Троих миниатюрных, очень красивых женщин  привязали  к
столбам, носили хворост, связки поленьев. Все было до  отвращения  знакомо
Олегу, разве что на верхушках столбов были наспех привязаны по  кресту  из
перекрещенных прутьев.
     -- Жертвы для теплой зимы? -- спросил Олег.
     Томас оскорбился.
     --  Как  ты  можешь!..  Неужто  мы  непросвещенные  язычники?  У  нас
цивилизация!.. Это ведьмы, их сжигают за колдовство,  вызов  грозы,  порчу
коров...
     Олег равнодушно покачал головой.
     -- Темный народ!.. В жертву принести -- это честнее.
     -- Ну да, -- возразил Томас, -- разве можно жечь невиновных?
     -- А, тогда понятно... По вашей вере, надо сперва опорочить человека,
чтобы оправдаться перед своей совестью.
     -- Сэр калика, ты не понимаешь. Сжигая ведьм, тем самым их спасаем. К
тому же действуем на благо народа, чтоб ему ведьмы не вредили.
     Олег оценивающе посмотрел на женщин, приготовленных  для  мучительной
казни.
     -- А все-таки самых красивых выбрали... А говоришь, не в жертву!
     -- Они ведьмы!
     -- Зачем им быть ведьмами, когда они такие красивые?  Им  и  так  все
отдадут, без колдовства. Ведьмами становятся некрасивые, им ничего  больше
не остается, как стать умными.
     Томас смотрел озадаченно.
     -- А как же... Я слышал, что все ведьмы могут быть красивыми!
     -- Это другое дело. Умная женщина сумеет быть красивой.
     Томас покосился на Яру. На мужественном лице  рыцаря  было  сомнение.
Женщина, что едет с ним, очень красивая.  Настолько,  что  у  него  сердце
болит, когда она отводит взор или хмурится. А кончики  пальцев  жжет,  как
огнем, если невзначай коснется ее руки или -- помоги Пресвятая Дева! -- ее
груди, как уже случалось. Но она явно ведьма!
     Иначе почему каждую ночь ему  снится  такое,  такое...  что  за  одно
воспоминание днем можно угодить навечно в геенну огненную?

     Они не стали рассматривать сожжение, не до зрелищ, Томас на ближайшем
постоялом дворе купил, по-рыцарски не торгуясь, трех коней и они  проехали
городок насквозь. За северными воротами лежала ровная утоптанная дорога.
     Томас указал дланью:
     -- За тем холмом лежат владения сера  Огдина.  Он  в  родне,  хоть  и
дальней, с нашим родом Мальтонов.
     -- Хорошие места, -- согласился Олег. Он потянул носом,  прислушался,
в голосе прозвучало сожаление. -- Нет, медом не пахнет...
     -- Медом? -- изумился Томас. -- Здесь может пахнуть кровью,  железом,
горящим лесом или селами, но -- медом?
     Яра смотрела на калику с любопытством. Ее конь шел рядом, а  ее  нога
касалась сапога калики. Томас пустил коня с другой стороны,  чтобы  видеть
калику, а что взгляд то и дело соскальзывает на эту надменную женщину,  то
это по чистой случайности.
     -- Медом, -- ответил Олег, взгляд зеленых глаз  стал  задумчивым,  --
настоящим вересковым медом.
     -- Вересковым? -- воскликнул Томас. -- Сэр калика, ты заговариваешься
от великой учености.
     -- Вересковым, -- повторил Олег. -- Настоящим вересковым.  Волшебным,
возвращающим молодость, здоровье, силы.  Его  умели  варить  пикты...  был
такой народ на  Оловянных  Островах,  которые  они  назвали  Альбионом,  а
высадившиеся на берег  захватчики  бритты  -  Британией.  Пикты  сражались
отважно, но бритты были сильны и свирепы. В долгих сражениях сломили  мощь
пиктов. Те не желали попасть под чужое господство,  погибли  почти  все...
Однажды король бриттов Владибор объезжал страну, уже постаревший, больной,
раздраженный. Он помнил вкус верескового меда, его  угощали  пикты,  тогда
высадился вроде бы мирно...  Но  пикты  погибли,  с  ними  ушел  и  секрет
верескового меда.
     Томас  слушал  зачарованно,  калика  рассказывал  о  далеких  славных
битвах, он слышал ржание коней, звон мечей и свист стрел, зов боевых труб,
а Яра сказала тихо:
     -- Больше никогда-никогда...
     -- Почему? Один из отрядов наткнулся в лесу на дряхлого деда,  что  с
внуком жил в лесной хижине. У  них  отыскали  кувшин  свежего  верескового
меда! Привели обоих к королю,  тот  спросил,  неверяще:  умеют  ли  варить
вересковый мед? Да, ответил старик. Мы -- последние медовары. Король велел
тут же приготовить мед, пообещал горы золота. Когда те  гордо  отказались,
велел привязать к деревьям, а палач начал разводить костер.  Долгие  пытки
способны ослабить любую гордость...
     Томас, что уже дышал учащенно и хватался за меч, возразил горячо:
     -- Не любую!
     -- Старик,  видимо,  так  не  считал.  Глядя  на  раскаленные  щипцы,
которыми  палач  приготовился  рвать  куски  мяса,  взмолился:  король,  я
приготовлю! Но только... только мне стыдно смотреть в глаза своего  внука.
Молодость  не  понимает  ценности  жизни,  будет  презирать,  обвинять   в
предательстве!.. Король подал знак, внука тут же  пронзили  мечом.  Старик
посмотрел на убитого, разогнул спину и засмеялся в лицо грозного короля: я
не верю в стойкость молодых, потому и просил его убить. А сам я из старых,
что и под пытками не кричат, а поют боевую песнь пиктов о твоей погибели!
     Томас долго молчал, сопел, брови грозно  сшиблись  на  переносице,  а
пальцами, как видел Олег, давил горло проклятого короля. Не  проговориться
бы, щадя благородные чувства молодого рыцаря, что  вожак  высадившихся  на
берег завоевателей бриттов был не то его прапрапрапрадедушкой, не  то  еще
несколько раз "пра".
     Внезапно Томас встрепенулся:
     -- Сер калика! Мне одна мысль пришла...
     -- Если одна, -- откликнулся калика, -- то хорошо, выдержу.
     -- Ты ж бывал у пиктов! Я в жизнь не поверю, зная тебя, что не знаешь
все их замашки, языческие ритуалы, что не улучшал породу... я  тебе  вовек
половцев не забуду!.. и что не знаешь как варить вересковый мед!
     Калика долго молчал, конь под ним шел ровно,  потряхивал  гривой,  на
рыцаря косился умным глазом кротко и с немым укором.
     -- Томас... -- сказал калика наконец,  его  взгляд  был  устремлен  в
туманную даль, -- Ты же слышал, за что эти двое погибли?
     Томас ощутил как тяжелая горячая кровь прилила к лицу. Щеки защипало,
уши раскалились и потяжелели.
     -- Ох, прости, -- сказал он с раскаянием.  --  Я  просто...  с  языка
сорвалось!
     Они не успели даже проголодаться,  вдали  показались  башни  и  стены
замка. Замок был стар, под ним угадывался холм,  уже  осевший  и  размытый
дождями. Вокруг замка шел вал, тоже едва заметный. Ворота были закрыты,  а
подъемный мост поднят.
     Подъехали ближе, Томас протрубил в рог. С крепостной стены крикнули:
     -- Кто и по какому делу?
     Олег кивнул  Яре  на  блестящие  шапки,  что  едва  высовывались  над
каменным краем. Их держали под прицелом арбалетов.
     Томас крикнул звучно:
     -- Томас Мальтон из Гисленда!
     Слышно было, как стражи  переговаривались,  кто-то  посылал  кого-то,
кто-то сопел, шумно чесался, вздыхал. Наконец после долгого  ожидания  тот
же голос проревел уже с угрозой:
     -- Томас Мальтон?.. Томаса Мальтона вовсе нет в Британии!
     Томас крикнул страшным голосом, от которого дрогнули стены:
     -- Скажи тому, кто послал тебя, что он вернулся из  Святой  Земли.  И
ничто его не остановит, чтобы взять свое и наказать врагов.
     На этот раз ждать пришлось намного дольше. Но  страж  уже  ничего  не
спрашивал. Затрещало, заскрипело, подъемный мост начал опускаться.