го куплю,
перекуплю и выкуплю с  потрохами,  твоим  геморроем  и  плешью!..  Ты  вон
последнюю монету истратил на штаны, на поясе проколол последнюю дырку!.. И
вот такая гнида берется угощать меня? Меня,  викинга  с  дракара  "Большой
змей"?
     Агент мерил его недружелюбным взглядом, но держал себя  в  руках,  не
поддавался на брань и драку с пьяным варваром,  которому  для  нормального
завершения попойки и крепкого сна недостает именно хорошей драки, разбитой
морды и кровавых соплей. Олег же чувствовал, что агент подозревает его, но
лишь подозревает, надо выдерживать  роль,  а  если  придется  драться,  то
драться как викингу с дракара "Большой Змей",  а  не  мирному  отшельнику,
который, впрочем, не всегда был отшельником.
     Агент сказал с  терпеливой  злостью,  но  уже  сам  наливаясь  дурной
кровью:
     -- Я не каждый день приглашаю забулдыгу выпить. Но если приглашаю, он
не откажется! Ты выпьешь, дурак. Если  пикнешь,  то  сперва  изуродуем,  а
потом все равно выпьешь, даже если проглотишь это вино вместе с зубами!
     Краем глаза Олег заметил, что сбоку заходят двое. Он  заставил  кровь
отхлынуть от лица, пусть видят, как он побледнел  от  страха,  протрезвел.
Протянул дрожащую руку к  стакану,  с  мольбой  взглянул  на  агента.  Тот
победно скалил зубы, подозрительность улетучилась: варвар лишь  на  словах
неистов, они все неистовы, пока разогревают себя вином и  руганью,  а  вот
так смело глаза в глаза...
     Олег сомкнул пальцы на  бокале,  медленно  начал  поднимать  дрожащей
рукой, вдруг от груди швырнул агенту в лицо. Тот отшатнулся,  правая  рука
мгновенно выдернула длинный кривой кинжал, но едкое вино залило глаза, тут
же сильный удар послал его через стол в глубину корчмы.  Олег  локтем,  не
глядя, саданул второго в живот, тут же пригнулся, ожидая удара  в  затылок
от третьего, подхватил тяжелую дубовую лавку, замахнулся над головой.
     Дважды  сухо  стукнуло,  успел  увидеть  рукояти  швыряльных   ножей,
возникших в толстом  сидении,  тут  же  лавка  с  грохотом  обрушилась  на
третьего агента, сплющила, ломая  кости.  Олег  все  еще  в  роли  пьяного
викинга  размахивал  лавкой,  ревел,  ругался  на  свейском  языке,  сыпал
проклятия на норманнском, лишь глаза его в суматошном вихре выхватывали те
немногие лица, которые отличались выражением ли, взглядом.
     Внезапно насели со всех сторон, он дрался уже без личины, потому  что
из-за дальнего столика вдруг встал немолодой скромно одетый человек и  без
видимой спешки вышел из таверны. Олег бил ногами, локтями, головой --  все
способы хороши, если хочешь выжить, а научиться в подлом  деле  убивать  и
калечить можно многому, если  не  брезговать  грязными  приемами  египтян,
хеттов, ариев, скифов и кончая нынешними монахами-воинами.
     На полу осталось семь или восемь ползающих, стонущих, когда  дверь  с
грохотом распахнулась, ворвался Томас. В руке у рыцаря  мгновенно  блеснул
меч, он прыгнул вперед, одним ударом  зачем-то  перерубил  дубовую  лавку,
возопил возмущенно:
     -- Опять сам?.. Это честно?
     -- Они не достойны рыцарского меча,  --  объяснил  Олег  торопливо.--
Сплошь простолюдины, аж чудно!
     Он пробежал мимо Томаса, выскочил на ночную улицу. Огромный город был
погружен во тьму, лишь на башнях полыхали багровые  костры,  а  в  верхних
окнах богатых домов  горели  оранжевые  светильники.  Вдоль  темной  стены
скользнула сгорбленная фигура,  Олег  насторожился,  но  продолжал  нюхать
затхлый городской воздух, вслушивался в шорохи, далекие крики,  замечал  в
закоулках и подворотнях притихших шлюх,  что  обособленным  чутьем  мелких
хищных зверьков, привыкших к опасности, уловили кровавую драку за толстыми
дверями таверны.
     -- Туда, -- бросил наконец.-- Он побежал туда!
     Томас удержал проклятия, сунул меч в ножны, понесся за  каликой.  Тот
мчался вдоль стены неслышно, как огромная летучая мышь, его руки рассекали
воздух бесшумно, а под ногами не скрипнуло, не щелкнуло, в  то  время  как
под Томасом гремело и грохотало,  словно  ворвался  в  посудную  лавку  на
боевом коне.
     -- Сэр калика, кого ловим?
     -- Вора, который за чашей...
     Томас испуганно  пощупал  суму,  с  которой  теперь  не  расставался,
отстал, а когда с огромным трудом догнал Олега, чуть глаза не  вылезли  на
лоб, а сердце бешено колотилось. Калика на  бегу  бросил,  не  поворачивая
головы:
     -- Сэр Томас, возвращайся в гостиницу! Клянусь, я только прослежу  за
одним неясным человеком. Сразу вернусь! А штурмовать крепость врага  будем
вместе, клянусь бородой Рода! Или невинностью Пречистой Девы, если хочешь.
     С этими словами он так наддал, что Томас сразу потерял  из  виду  его
мелькающую в темных переулках спину. Сплюнул, чувствуя плотную загустевшую
слюну, остановился.  Сердце  трепетало,  как  маленькая  птичка  в  горле,
вот-вот выпорхнет. Пот катил градом, в ушах шумел прибой. Его  раскачивало
-- давно в полных доспехах не бегал. Калика затеял драку,  чтобы  спугнуть
неизвестного агента, а затем погнаться за ним -- ясно. Он,  Томас  Мальтон
из Гисленда, сделал бы точно так же, применив изощренную военную хитрость.
Но  о  какой  крепости  он  говорит?  Неужто  придется  штурмовать   замок
базилевса, как здешние ромеи зовут императора? Но зачем им император?
     Ничего не придумав, Томас побрел обратно.

     Глава 4

     Когда он поднялся в комнату гостиницы, калика лежал на своей постели,
закинув руки за голову. На полу стояло огромное блюдо с  фруктами,  кувшин
вина. Судя по хвостикам от яблок  --  калика  жрал  целиком,  не  оставляя
огрызков.
     Калика сразу оживился:
     -- Приветствую, сэр Томас! -- сказал он жизнерадостно, помахав  рукой
и даже правой ногой, видимо -- в знак горячей любви и дружбы.-- Я вижу, ты
посетил все кабаки  по  дороге,  там  их  немало,  помню...  Эх,  где  моя
молодость?  Небось,  шлюх  тоже  не  пропустил,  там  их  целый   квартал.
Смугленькие  азиаточки,  пышнотелые  иудейки,  холодные  северянки...   Ты
правильно сделал, впереди лишь пыль и грязь дорог.
     -- Типун тебе на язык, сэр калика, -- сказал Томас. Он тяжело  рухнул
на лавку. Лицо рыцаря  было  измученное,  на  лбу  в  красной  надавленной
полоске скопилась мутная грязь, по лицу стекали крупные  капли  пота.--  Я
всю ночь пытался выбраться из закоулков, где ты меня бросил. Куда ни пойду
-- либо тупик, либо возвращаюсь на то же место.
     -- Как это возможно? -- ахнул Олег.-- До гостиницы ж рукой подать!
     -- Потом я сам увидел, -- ответил Томас с досадой.--  Когда  выбрался
на знакомую улицу. Точнее, подошел к воротам этого двора... И то  чуть  не
прошел мимо! Посущественнее ничего нет, чем эта еда для коз?
     -- Сейчас пошлю за мясом, --  ответил  Олег  поспешно.--  Доспехи  не
снимай, они к лицу, теперь  вижу.  Ты  в  них  такой  великолепный,  такой
благородный! Я  проследил,  где  живет  главный  злодей.  Надо  быстренько
захватить, пока новой пакости не придумал.
     Томас ел мясо, что принес слуга, посматривал на калику исподлобья. Он
помнил поговорку про осла, с которого не снимали поклажу:  мол,  украшает.
Устал смертельно, как никогда, хотелось расстегнуть застежки и выползти из
тяжелого стального панциря.
     -- Один из Семи? -- спросил он.
     Олег вскочил как подброшенный,  подошел  к  окну.  Томас  видел,  как
напряглась спина калики, ответил странно глухим голосом не оборачиваясь:
     -- Да. Надеюсь, что один. И боюсь!
     Томас поперхнулся, начал жевать горячее мясо  медленнее,  осторожнее.
Сила возвращалась в усталое тело, вливалась с каждым проглоченным  куском,
но вернулся и страх  перед  неведомой  силой  магии.  Калика  не  воинский
человек, несмотря на его силу и отвагу.  Не  понимает,  что  прорваться  в
охраняемый дом немыслимо, если не иметь сотню хорошо вооруженных воинов. А
кто позволит напасть в столице? Чтобы захватить замок, потребуется тысяча.
А если хозяин -- адепт магии, один из Семи Тайных владык мира, то и  целое
войско не поможет!
     -- Ворвемся через ворота? -- спросил он, изо всех  сил  не  выказывая
страх.
     Калика ходил взад-вперед по тесной комнатке, как загнанный  в  клетку
хищный зверь, стискивал кулаки, тер ладонями виски.
     -- Ворота заперты всегда...
     -- А разбить?
     -- Шутишь? Пока будем ломать ворота, Тайный сядет у окна, будет  пить
чай и показывать на нас пальцем.
     -- Он не чай пьет, как я полагаю, -- ответил Томас  с  набитым  ртом,
прожевал, добавил: -- Конечно, прямой штурм немыслим.  А  если  войти  как
торговцы? Он, думаю, сам по лавкам не ходит, ему в дом носят.
     -- Вряд ли торговцев допускают прямо в дом.
     -- Нам лишь бы пройти ворота!
     -- Да? Дверь в дом может оказаться еще крепче, я  с  такими  случаями
знаком.
     Томас вопросительно поднял брови. Олег с досадой отмахнулся:
     -- Сэр рыцарь, это сеньором  можно  родиться,  но  не  отшельником!..
Приходилось и мне в молодости лазить, как  паршивая  обезьяна,  на  башни,
прыгать с мачт...  Эх,  хорошо  бы  сверху!  Да  нельзя,  не  получится...
Придется с моря!
     -- Дом стоит на берегу?
     -- Это скорее башня, -- пояснил Олег.-- Правда, там есть и  дом.  Но,
если я правильно понял знаки,  мы  застанем  противника  в  башне.  Оттуда
удобнее вести наблюдения...
     -- За нами?
     Олег поморщился:
     -- За звездами, морскими приливами и отливами, фазами луны,  птичьими
стаями... Словом, надо пробовать с моря.
     Руки Томаса похолодели, он слабо отодвинул недоеденный  ломоть  мяса,
судорожно вздохнул, возразил:
     -- На лодке? Нас истыкают стрелами раньше, чем подгребем.  Это  не  в
лесу, где можно спрятаться за кустами или в  буреломе.  Арбалетные  стрелы
пробивают  даже  булатные  доспехи!  Там  высокий  причал.  Стража   может
укрыться, спокойно выдерживать осаду с моря.
     Олег побегал по комнате, с размаху бросился на  ложе.  Толстые  доски
жалобно заскрипели. Он повернулся  на  спину,  бросил  широкие  ладони  за
голову. Прищуренные глаза зло смотрели в побеленный потолок.
     -- Не вижу другого пути! И  обереги  не  видят.  Если  подплывем  как
рыбаки, нас не встретит целое войско. У причала всего два стража.  Правда,
защищены высоким бортиком камня... Два стража еще у входа в башню!  Только
эти четверо могут увидеть нас!
     -- А в башне кто? -- спросил Томас.
     Олег раздраженно отмахнулся:
     --  Там  отряд  наемных  солдат,  но  нам  надо  думать  о  том,  как
выкарабкаться живыми из лодки! Стража будет против, верно?
     Томас заподозрил нервную иронию, ответил хмуро, глядя исподлобья:
     -- Надо быть очень быстрыми. И точными. Главное же, придется бить без
предупреждения, что недопустимо по рыцарскому кодексу.
     -- Они сами шарахнут без предупреждения! Как только поймут, что мы не
рыбаки.
     -- То они, -- отрезал Томас упрямо.-- А то мы!  Иначе  станем  такими
же.
     Олег скривил рот в усмешке, смолчал, щадя рыцаря.  Бескомпромиссность
хороша в песнях, но в жизни неуступчивые не выживают. А кто дожил хотя  бы
до тридцати лет, как этот отважный  рыцарь,  пусть  не  заливает  о  своей
бескомпромиссности: дураков нет -- все переженились, как говорят сарацины.
     Он методично собирал в мешок вещи, оглядывая стены и  все  углы  так,
словно знал, что больше здесь никогда не окажется. Томас вздохнул, прокляв
день и час, когда взялся везти Святой Грааль в родную Британию, что и  без
чудодейственной чаши цветет как сад.  Он  затянул  пояс,  проверил  меч  в
ножнах,  опустил  и  снова  поднял  забрало,  превращаясь  из  обвешенного
доспехами человека в цельную металлическую статую.
     Стражи давно привыкли к рыбацким лодкам, лениво ползающим по  Золотой
бухте. Одни сутки торчали на месте, другие постоянно двигались под парусом
или на веслах, словно следуя за рыбой. Стража  только  отгоняла  лодки  от
каменной стены причала,  да  почти  никто  и  не  приближался  --  со  дна
выглядывают голые камни, а рыба таких мест не любит. Лишь  на  позапрошлой
неделе пришлось применить оружие: один дурень  заснул  в  лодке,  приливом
пригнало под самый причал, где пьянчугу  удалось  разбудить  лишь  крепким
ударом по хмельной башке тупым концом копья...
     На одной из лодок рыбак  разделся  до  пояса,  под  солнцем  блестели
крутые плечи, уже коричневые, а второй парился под  широким  плащом,  даже
капюшон надвинул на харю, дурень ненашенский, видать,  обгорел,  кожа  под
плащом уже красная как у вареного  рака,  свету  божьему  не  рад,  завтра
вздуется волдырями, отстанет, а потом неделю  под  аханье  и  стоны  будет
слезать, как змеиная шкура, огромными лохмотьями...
     Стражи сидели в тени, прислонившись к нагретому боку башни. У  одного
между колен стояла в плетеной корзине пузатая бутыль. В двух  шагах  внизу
плескались волны, но прохлады почти не давали, а от нагретой солнцем башни
несло жаром. Стражи тоскливо посматривали на безоблачную синеву неба, лишь
на дальнем крае белело жалкое облачко, но и оно таяло на глазах как  масло
на горячей сковороде.
     В  рыбацкой  лодчонке,  ветхой  и  грязной,   полуобнаженный   рыбак,
остановив весла, широко зевал, показывая богам пасть, скреб ногтями потную
грудь. Красные как пламя костра волосы слиплись, ему было жарко, гадко, со
злостью поглядывал на дружка.  Тот  дремал,  надвинув  капюшон  на  глаза.
Легкий ветерок и прибой постепенно подгоняли лодочку к берегу, но до башни
еще далековато, стражи лишь посматривали насмешливо и снисходительно. Есть
же на свете несчастные, которым суждено всю жизнь ловить  рыбу,  продавать
на базаре, чтобы на вырученные мелкие деньги купить хлеба и сыра...  Слава
Христу, они не рыбаки, а умелые стражи!
     Рыбак дотянулся до напарника в плаще, грубо толкнул.  Тот  вздрогнул,
смотрел непонимающе. Рыбак зло указал на сеть, что волочилась  за  лодкой,
что-то рявкнул. Второй лишь поправил плащ, зябко повел плечами.  Стражник,
который уже раскрыл было рот, чтобы отогнать рыбаков от  берега,  невольно
оскалился в злорадной  усмешке,  подмигнул  другому.  Тот  захохотал:  сам
когда-то обгорел на солнце,  потом  в  жару  было  зябко,  как  зимой,  --
знакомо!
     Полуголый рыбак уже люто орал, выкатив глаза, указывал на сеть. Рыбак
в плаще ежился, кутался, хмуро огрызался. Полуголый почти визжал,  брызгая
слюной, и стражи ему сочувствовали: чего таскать лодку  по  проливу,  если
сеть может быть полна рыбой! Он не виноват, что у дурня поросячья кожа: не
загорает, а обгорает.
     Рыбаки спорили, первый уже  оставил  весла,  зло  потрясал  кулаками.
Второй отпихнул, полуголый не  удержался  на  качающейся  лодке,  упал  на
спину, нелепо задрав ноги. Рыбак  в  плаще  остался  на  корме,  но  когда
полуголый вскочил,  ругаясь  и  размахивая  кулаками,  тот  тоже  медленно
поднялся на ноги, оказавшись с ним одного роста, а полуголый, как отметили
стражи профессионально, не выглядел низеньким или слабым.
     Они сцепились возле кормы, полуголый ударил напарника  так,  что  тот
согнулся в поясе, еще миг и вылетел бы за борт, но каким-то чудом захватил
руку полуголого, несколько мгновений ломали друг друга, стражи видели, как
вздулись мускулы на широкой спине полуголого, затем рыбак  в  плаще  снова
отшвырнул противника, шагнул за ним. Они остановились  друг  против  друга
посредине лодки, пожирая друг друга глазами, поливая  руганью,  обвиняя  в
том, что опять вернутся без рыбы, затем оба почти одновременно  откинулись
назад и выбросили кулаки, началась озлобленная потасовка,  стражи  слышали
глухие удары.
     Наблюдать  схватку  сильных  и  достаточно  озверелых  мужчин  всегда
приятно, возбуждает, словно глоток крепкого вина. Двое в  лодке  осатанели
быстро, нещадное солнце доводит до исступления и  заставляет  выплескивать
злость на кого придется, и они уже не орали, не  ругались  --  выбрасывали
кулаки, стремясь ударить побольнее, сокрушить, уничтожить.  Полуголый  был
уже в крови, стражи возбужденно нависли  над  барьером,  не  замечая,  что
выставились из спасительной тени на злое  солнце;  один  предложил  два  к
одному, что полуголый, несмотря на кровь, все же побьет собрата  в  плаще:
мышцы у него, как у призового борца.  Возможно,  и  был  борцом  на  арене
цирка, пока не выгнали за сделки со зрителями...
     Второй страж колебался: полуголый рыбак  выглядит  мощнее,  мышцы  на
виду, дерется как зверь, осатанел, но второй бьет вроде бы точнее, к  тому
же под плащом может быть спрятан нож -- хотя бы  для  разделки  рыбы...  А
когда такое солнце плавит мозги, то бьешь ножом не глядя, лишь  бы  видеть
чужую кровь, слышать визг сраженного, предсмертный хрип...
     Лодка постепенно приближалась боком  к  каменному  причалу,  волны  с
плеском били о борт. Она колыхалась, раскачивалась, ее подгоняло ветром  и
волнами, прилив поднимал, выступающие из воды голые  камни  уже  скрылись,
лодка благополучно продвинулись над ними, разве что чиркнула днищем.
     Стражи ржали как кони. У рыбака  в  плаще  кровь  текла  из  разбитой
брови, он часто смахивал ее ладонью, размазывая по лицу,  хрипло  ругался.
Полуголый прыгнул, оба грохнулись на дно лодки. К счастью,  обрушились  на
деревянное сиденье -- с треском переломилось, а когда  рыбаки  покатились,
сцепившись как разъяренные медведи, рассыпалось на щепки и другое.
     Одно весло давно уплыло, второе  бессильно  болталось  в  воде  вверх
лопастью, но когда полуголый  бросил  напарника  головой  в  борт,  там  с
треском выломался деревянный кусок вместе с уключиной -- второе весло тоже
плюхнулось и заколыхалось на волнах.
     Лодку подогнало уже почти к самой стене, выступающей из воды.  Теперь
даже если отогнать, не отплывут без  весел,  разве  что  догонят  уплывшие
весла вплавь, но все  равно  уключины  выбиты  словно  ударами  молота  --
здоровенные парни эти рыбаки! -- да и сама  лодка  вот-вот  рассыплется  в
щепки.
     Один из стражей вздохнул, с силой подергал за веревку, приставать  не
разрешалось, а  если  отогнать  не  удавалось,  то  приказано  было  звать
добавочную  стражу.  Массивная  дверь   башни   скрипнула,   приоткрылась.
Высунулась голова в блестящем шлеме. Увидев лодку,  страж  исчез,  тут  же
выскочил уже с мечом и щитом. За ним появился еще один, поперек себя шире,
весь в  железе,  ногой  захлопнул  дверь  и  прислонился  спиной,  тут  же
задремал, уронив голову и перекосив рожу набок.
     Стражи наблюдали  за  дракой  с  живейшим  интересом.  Оба  поставили
недельное жалованье на бойцов, однако один все же не  глядя  дотянулся  до
арбалета, упер в землю и начал медленно крутить ворот, натягивая  стальную
тетиву. Железные части арбалета накалились, как и тетива, страж  несколько
раз оставлял рычаг, вздыхал, не отрывая глаз от рыбаков.
     Лодка бортом хрястнулась о каменную стенку. Ее сносило  вдоль  стены,
стражи вытягивали шеи, перевешивались через край,  один  почти  вывалился:
каменная стена выступала из воды даже в полный прилив почти в человеческий
рост. В лодке стоял страшный хрип: одетый  в  плащ  прижал  обнаженного  к
днищу, душил, почти закрыв его плащом, и стражи орали и хлопали  шершавыми
ладонями по каменному краю, подзадоривая каждый того, на которого поставил
деньги.
     Внезапно рыбак в плаще поднялся, в длинном  страшном  прыжке  ринулся
прямо из лодки на каменную стену, мощным толчком отшвырнув лодку почти  на
середину Золотой бухты. Полуголый рыбак тоже мгновенно поднялся на ноги, в
руках у него был лук, блеснул железный наконечник стрелы.
     Ошеломленные стражи не успели выхватить мечи, как рыбак, вцепившись в
каменный забор, подтянулся на руках, мигом  перевалился  на  эту  сторону.
Первый страж прыгнул навстречу, без слов и без крика сильно ударил  мечом.
Рыбак раздраженно дернул головой, лезвие почему-то не  разрубило,  а  лишь
скрежетнуло, как о металл, и оружие едва не вывернуло  из  рук  опешившего
стража. Но меч перерубил шнур, что держал плащ, тот свалился на  землю,  и
с