. Томас  расширенными  глазами  смотрел  на  оплавленные
шрамы. В груди стало холодно.
     -- Нам, что, обязательно переть через эту джанну?
     -- Можно попробовать через иудейский,-- сказал Олег с неуверенностью.
-- Но через  этот  проще...  Понимаешь,  ваш  и  этот  раи  вылупились  из
иудейского. Между ними нет даже высоких заборов...  По  крайней  мере,  не
должно. Одни и те же ангелы... Если проникнем сюда, то  отсюда  уже  будет
так же просто, как два пальца прищемить.
     -- Ага, мимо такого проникнешь!
     -- Хочешь сразу к вратам христианского? Там нас ждет, думаю, отборный
отряд.
     Томас содрогнулся:
     -- А как-то договориться?
     Он чувствовал, как жалко прозвучал его голос, сам  себя  возненавидел
за просящие нотки, но измученное тело ныло,  ноги  подгибались,  а  правая
рука висела как дохлая гадюка на перилах.
     -- Ого,-- сказал Олег удивленно,-- что значит, побывал в Сарацинии...
     -- При чем тут Сарациния?
     -- Сарациния не при чем,-- согласился Олег.-- Просто олух, который не
слезает с печи... ну, не отходит от камина  в  родовом  замке,  не  сможет
договориться даже с соседом. А ты готов даже с сарацинами...  Пожалуй,  из
тебя получился бы не самый худший король на  свете.  По  крайней  мере,  я
знавал одного еще хуже.  Правда,  давно...  Увы,  договориться  с  исламом
трудно. Вера молодая,  сильная,  непримиримая  по  молодости.  У  их  одно
требование -- прими ислам!
     Томас  отшатнулся,  а  Олег,   который   посматривал   и   на   небо,
предостерегающе вскрикнул. Томас  мгновенно  обернулся,  железная  рукоять
радостно скользнула в слабые  пальцы.  С  небес  падали,  как  раскаленные
добела глыбы, огромные белые фигуры с красными горящими глазами. У  каждой
за спиной по шесть крыльев, в  руках  страшно  рассыпали  оранжевые  искры
длинные мечи.
     -- Черт бы их побрал! -- вскрикнул Томас в отчаянии.-- Это архангелы!
     -- Ну и что?
     -- Этих не перебить...
     -- А ты перебей,-- прохрипел Олег.
     Томас сам отпрыгнул в сторону,  думал  и  Олег  отскочит,  но  калика
принял удар падающего тела.  Там  был  грохот,  лязг,  вспыхнуло  багровое
пламя. Томас сам рубил во все стороны, стараясь успеть поразить белокрылых
как можно больше, сейчас падет, и так держится чудом...
     На том месте, где был Олег, блистало  звенящее  облако  огня.  Оттуда
слышались треск, лязг, хрипы, крики боли и ярости. Томас  чувствовал,  как
резкие удары рассекают  железные  доспехи,  но  боль  только  подстегивала
ярость, живым не собьют наземь, он умрет не от ран, а от изнеможения,  как
умер Англ, как умирали...
     Сквозь лязг и шум крови в ушах услышал сдавленный выкрик Олега:
     -- Во имя Аллаха... великого и... уф, получи... милосердного!
     Томас ощутил, что сражается, уже опустившись на  одно  колено.  Рядом
звенела  сталь,  слышались  крики,  хлопанье  крыльев,  потом  на   голову
обрушился удар, сорвал шлем. Кровь потекла в глаза. Вдруг сзади подхватили
сильные руки, он ощутил, как ноги оторвались от тверди.
     Через кровавую пелену мелькнуло золото ворот. Грудь вздымалась часто,
он слышал шум крови в ушах,  грохот,  руки  конвульсивно  сжимали  рукоять
меча. Потом спина уперлась в  твердое.  Он  смахнул  кровь  с  глаз,  дико
огляделся. Над ним возвышался золотой гигант, свирепые глаза рассматривали
пронизывающе, с недоумением. Рядом краем глаза Томас усмотрел куст роз,  а
ладонь нащупала толстый ковер. Веяло прохладой,  журчала  невидимая  вода,
воздух чист и сладок.
     Калика стоял рядом, зажимая глубокую рану на  плече,  а  грудь  стала
красной от крови из другой раны. Лицо его было перекошено. Калику  с  двух
сторон поддерживали золотые гиганты, подобные первому, разве чуть мельче в
кости. Глаза их были черные, как спелые сливы.
     -- Олег...-- простонал Томас.-- Что... теперь?
     -- Ребята увидели драчку,-- ответил Олег, тяжело дыша,-- не утерпели,
выскочили. Давно, видать, не дрались...
     Золотоглазый перевел взор горящих глаз на Олега. Голос  его  был  как
удар молнии:
     -- Кто ты, воззвавший к помощи священным именем?
     -- Ох, Ридван,-- ответил Олег сиплым голосом, он  тяжело  дышал,--  я
только странник в этом мире...
     Лицо золотоглазого, которого он назвал Ридваном, исказилось:
     -- Тогда умрешь, о, знающий мое имя! Никому не  дозволено  входить  в
сад вечности, фирдаус, обиталище мира!
     -- Все умрут...
     -- Ты умрешь сейчас!
     Его огромный кулак сжался, Томас ощутил в нем мощь целого  исламского
мира, но к стражам подбежал немолодой человек в цветном халате, облик имел
мужественный, только рот собрался в жемок, словно у древней  старухи.  Еще
издали он вскричал радостно и изумленно:

     Глава 7

     -- Ридван, у франка меч пророка!!!
     Ридван с изумлением обернулся. Томас с трудом  перевернулся,  вытащил
из под себя меч. К бороздчатому лезвию прилипло перо, на лезвии вспыхивали
знаки, лезвие очищалось, перо тоже вспыхнуло  блеклым  огоньком,  исчезло.
Легкий дымок рассеялся, лезвие снова было чистым и загадочным.
     Томас ощутил, как голос золотого гиганта дрогнул:
     -- Откуда... откуда у тебя этот меч?
     Томас в затруднении оглянулся на Олега, ляпнуть  не  то  --  потерять
голову, а Олег выдавил из себя, явно преодолевая боль и головокружение:
     -- Аллах знает, что дать, у кого взять.
     -- Но...
     Олег сказал хрипло:
     -- Вы усомнились в мудрости Аллаха?
     Ридван сглотнул, развел широкими дланями. Золотые  стражи  столпились
вокруг, Томас чувствовал, как цепкие глаза ощупывают не только снаружи, но
и изнутри. Человек в халате  бережно  поднял  меч  Томаса  обеими  руками,
преклонил колено, благоговейно прикоснулся губами  к  блистающему  лезвию.
Олег кивнул:
     -- Это Зу-л-Факар, доблестный Увейс. У тебя острый глаз.
     -- Я не раз видел этот меч в бою,-- прошептал человек, которого  Олег
назвал Увейсом.-- Не узнать такой меч!
     А сам Ридван, главный страж врат, сказал почти умоляюще:
     -- Но вы то хоть правоверные?
     -- На праведников смахиваем не больно,-- пробормотал Олег  понимающе.
Кровь из-под пальцев текла все тише.-- Ридван, Аллаху уверовавший  в  него
франк дороже нечестивого араба...
     -- А вы... уверовали? -- спросил Ридван с надеждой.
     Томас вспылил, открыл рот для гневной отповеди, а там будь что будет,
за веру умереть достойно и почетно, но калика сказал многозначительно:
     -- Аллаху наперед видно, кто уверует... а кто  из  ранее  уверовавших
отшатнется в нечестии.
     Ридван нервно сглотнул:
     -- Да-да. Вы проходите, ваши раны  сейчас  исцелятся.  Я  распоряжусь
насчет гурий. Вас сейчас облекут в одежды  из  сундуса  и  парчи,  украсят
ожерельями из жемчуга. Там  ваши  чаши,  в  которых  напиток  чист,  и  от
которого  не  страдают  головной  болью   и   ослаблением...   Вам   будут
прислуживать  отроки  юные.  Когда  узрите  их,  сочтете  за   рассыпанный
жемчуг... Как  и  ко  всем  праведникам,  к  вам  придут  девы  черноокие,
большеглазые,  которые  будут   принадлежать   только   вам.   Скромноокие
девственницы, которых еще не коснулся ни человек, ни джинн...  На  каждого
из  вас  по  десять  тысяч  гурий,  которые  к   утру   снова   становятся
девственницами...
     Томас видел, как на глазах оживает  калика,  грудь  расправляется,  в
глазах зажглись нескромные огоньки. Да и у самого,  он  ощутил  с  ужасом,
потяжелело в чреслах, туда  прилила  горячая  кровь,  разбухло,  в  черепе
быстро и хаотично пронеслись безобразные, но яркие и  волнующие  картинки,
от которых вся кровь ушла туда вниз.
     Он с трудом прочистил горло:
     -- Гм... гр-р-р... Э-э... сэр калика, это в тебе Сатана берет верх.
     Олег обернулся, в зеленых глазах прежнее  выражение  медленно  гасло.
Вздохнул, повернулся к Ридвану:
     -- Благодарю. Но мы в пути. Нам еще рано.
     -- Уходите? -- спросил Ридван радостным голосом.
     -- На то воля  небес,--  ответил  Олег  дипломатично...--  Мы  должны
выполнить свое. Спасибо, что помогли отбиться от этих...  пернатых.  Здесь
есть другой выход?
     -- Есть, но далеко,-- ответил Ридван торопливо.-- А чем этот нехорош?
     -- Могут присматривать за воротами.
     -- Разве? -- изумился  Ридван...--  Да  кто  в  здравом  уме  покинет
джанну? Страну, где нет ни зимы, ни лета, где сады темнозеленые, где  реки
из воды, что не портится, и реки из молока, вкус которого не  меняется,  и
реки из вина, приятного для пьющих, и реки из меда очищенного?..
     Олег вздохнул:
     -- Не упоминай хотя бы десять тысяч девственниц, а то мой друг и  так
слаб в коленках... Вишь, слюни потекли? Надо идти. А те, что  нападают  на
нас, знают, что мы все равно до них доберемся. Потому будут ждать у входа.
     -- Тогда вы великие герои,-- сказал Ридван с  почтением.  Он  оглядел
обоих уже без опаски.-- Теперь я верю, что не останетесь... как один  тут.
Мерзавец редкий.
     Он задумался, к нему подошел другой страж, пошептал на ухо,  указывая
глазами на пришельцев. Ридван кивнул, обратился к Томасу:
     -- Там в самом деле заметили двух.  А  дальше,  похоже,  целая  стая.
Растревожили! Из нашего рая выход, как и вход, только один. Но  я  слышал,
что тот мерзавец, который проник сюда хитростью... словом, он что-то нашел
еще. То ли нору, то ли сделал подкоп... Словом, если вам нужен  совет,  то
вам лучше пройти в глубину джанны.
     Томас пристально посмотрел на золотого гиганта. Тот недоговаривал, но
намекнул достаточно ясно. Томас протянул длань, человек в халате с великой
неохотой отдал меч. В темных глазах были злость и  предостережение.  Томас
вложил меч  в  ножны,  забросил  перевязь  за  спину.  Тело  еще  ныло  от
перенесенных ударов, но чувствовал, как спина горделиво  распрямляется,  а
голос звучит звонко и мощно как боевой рог, зовущий в битву:
     -- Олег, ты готов?
     -- Готов,-- ответил Олег словами Томаса,-- готовей не бывает.
     До   самого   сада,   роскошного   и   темнозеленого,   они   ощущали
почтительно-уважительные взгляды. Томаса они наполняли силой, он раздвигал
плечи, шагал красиво и широко, показывая, как умеет держаться  благородный
рыцарь, исполненный величия и отваги. Скосив глаз, спросил вполголоса:
     -- А кто этот... в зеленом халате? На ангела рожей не вышел, но  и  с
голыми бабами не валяется. Чуть услышал звон мечей, сразу примчался!
     -- Увейс?.. Увейс Карани, полководец и воитель. Как-то, помню,  начал
топтать сапожищами плащ, оставленный ему Мухаммадом. Народ пришел в  ужас,
остановили силой, а  он  сказал  с  раздражением,  что  зря  это  сделали,
дурачье: он уже почти принудил аллаха простить грехи всех мусульман.
     -- Ну-ну,-- протянул Томас, мало что поняв,-- а что у него  с  рожей?
Ни одного зуба!
     -- Это с той битвы, где Мухаммаду выбили зуб... Увейс услышал, но  не
знал, какой именно  зуб  потерял  любимый  пророк,  и...  чтобы  ничем  не
превосходить своего обожаемого вождя, выбил себе все зубы.
     Роскошный сад поглотил их полностью, а изгиб реки вывел на  роскошный
песчаный берег.
     Томас  ахнул.  Глаза  широко  распахнулись,  а  челюсть  отвисла   до
кованного миланскими мастерами пояса. Олег всмотрелся, хмыкнул весело:
     -- Праведники развлекаются... Вишь, вино лакают,  а  при  жизни  было
нельзя. Здесь, наверное, и свинину есть можно.  А  девок  сколько!  И  все
такие услужливые... Хотя, наверное, мне  бы  надоело  быстро.  Сказал  бы:
одевайся-ка ты, девка, и начинай сопротивляться...
     Томас опомнился, выпрямился с горделивым достоинством. Не  зная,  что
сказать, бросил напыщенно:
     -- Все-таки,  человек...  если  он  человек,  а  не  тварь  животная,
стремится к совершенству духа. А это все -- от  дьявола.  Я  не  удивлюсь,
если Сатана сюда тайком ходит.
     -- Гм...
     Он придержал Томаса, наперерез шли девушки в полупрозрачных  одеждах,
ничуть не скрывающих  их  прелести.  Впереди  двигалась  легкой  танцующей
походкой красавица, чьи длинные толстые косы ниспадали по прямой  спине  и
касались пяток. Стройные ноги несли гордо, бедра двигались  из  стороны  в
сторону так широко, что Томас начал водить головой из стороны  в  сторону.
Ее лицо было не просто милым, а прекрасным, женственным.  Глаза  смеялись,
на полных губах играла беспечная улыбка. Грудь высока, обе чаши крупные  и
торчащие, красные ободки горят как розы. Глаза Томаса вылезли из орбит, не
сразу рассмотрел, что  на  груди  каждой  женщины  огнем  полыхают  знаки,
которые он определил как буквы чужого языка.
     -- Что там написано? -- спросил он шепотом.
     -- Да какая тебе разница?
     -- Ну... не знаю.
     -- Брось, твоего имени там нет.
     Томас прошептал:
     -- Это имена?
     -- Да.
     -- А как зовут... вот эту?
     -- Это не их имена, а их владельцев.
     Томас нахмурился:
     -- И здесь рабство? Надо вмешаться...
     --  Да  нет,  это  гурии.  У  них  одна  обязанность   --   услаждать
праведников. На каждого праведника, ты ж  слышал,  по  десять  тысяч  этих
красавиц. А всем праведникам, да будет тебе известно, всегда  по  тридцать
три года.
     Томас прошептал:
     -- Все равно, видать, с праведниками у них не густо.
     -- Не знаю, не знаю. А чтоб не перепутались, у каждой  на  груди  имя
своего праведника. Подумай, Томас, у мусульман  рай  поинтереснее...  А  к
утру, ты слышал, все гурии снова становятся девственницами.
     У Томаса сам собой вырвался вздох,  но  когда  заговорил,  голос  был
тверд и непоколебим как скалы Йоркшира:
     -- Я останусь верен Пречистой Деве.
     -- Ну тогда  пойдем,--  сказал  Олег  безжалостно.--  Нечего  глазами
раздевать тех, кто и так уже...
     --  Это  тебе,  язычнику,  эти  гурии  и  отроки,  подобные   жемчугу
рассыпанному, ближе, чем святой и строгий рай истинного Бога!..
     Олег ответил рассеянно:
     -- В чем-то ближе, в чем-то дальше.
     -- А в чем ближе? -- cпросил Томас подозрительно.
     -- Да ты наверняка слышал про  Мухаммада  и  гору...  Да,  тот  самый
случай. От него все требовали чуда, мол, докажи  свое  право  говорить  от
имени Аллаха. Ему надоело,  однажды  пообещал,  что  скажет  заклинание  и
приблизит к себе гору. Собралась  толпа.  Ждут,  слюни  глотают.  Мухаммад
произнес заклинание, но гора как стояла, так и стоит. Среди  народа  пошел
ропот, смешки. Ну, сам знаешь какова толпа: чем  крупнее  --  тем  подлее.
Тогда Мухаммад улыбнулся и произнес: "Если гора не хочет идти к Мухаммаду,
он сам пойдет к ней", и спокойно пошел к горе, тем самым  приблизив  ее  к
себе.
     -- Хитрец,-- сказал Томас убежденно.
     -- Да? Это суждение простолюдина, Томас. А  рыцарь,  да  еще  будущий
король должен смотреть глубже. В той толпе тоже сказали радостно: увертка!
Но те, кто стоял в сторонке от толпы, поняли правильно. Тогда  иносказания
понимали лучше. Поняли, что сказал, а потом на примере и показал Мухаммад.
В отличие от христиан, что по-рабски униженно молят  о  чуде,  о  милости,
последователь Мухаммада должен сам творить чудо. Своей волей, своим  умом,
своей настойчивостью и упорством. Как тебе такое?
     -- Все  равно  истинная  вера  только  христианская,--  сказал  Томас
напыщенно.
     -- Почему?
     -- Почему? -- удивился Томас.-- А потому!
     Он  похлопал  по  рукояти  длинного  меча,  гордо  выпрямился.   Олег
отвернулся, скрывая улыбку. Доблестный рыцарь  как-то  забыл,  что  в  его
ножнах дремлет Зу-л-Факар, меч пророка,  который  тоже  только  свою  веру
считал истинной.
     Стайка  гурий  пробежала  мимо,  смеясь  и  бросаясь  цветами.  Томас
проводил женщин сожалеющим взором. У одной,  хорошенькой  и  игривой,  как
котенок, буквы на груди внезапно показались знакомыми. Она уже скрылась, и
Томас поспешил за каликой, но в голове вертелась суматошная мысль, где  он
видел эти буквы. Не на той ли скале, где калика выбил свое имя?

     Он не успел додумать мысль, поперхнулся, глаза стали размером  с  два
щита.  Лужайка  впереди  загажена,  будто  там  резвился   пьяный   табун.
Прекрасные кусты роз безжалостно изломаны, из сломанный ветвей каплет сок.
На смятой  траве  трепыхается  прозрачный  клок  одежды.  Земля  втоптана,
отпечатки сапог видны так отчетливо, словно неизвестный даже выставлял  их
напоказ.
     Мороз прошелся по  телу  Томаса  густой  волной.  Рука  непроизвольно
коснулась рукояти меча, Олег тоже выглядел встревоженным.
     -- Так и должно быть? -- спросил Томас дрогнувшим голосом.
     -- Сам же знаешь,-- огрызнулся Олег.
     Глаза его обшаривали ближайшие кусты. Уже осторожно миновали красивый
грот под высокой живописной скалой. Река приблизилась настолько, что Томас
не поленился войти по колено, зачерпнул ладонью, осторожно отпил. На  лице
выразилось изумление:
     -- Не соврал! Чистейшее вино. Эй, нашего бы прелата  сюда...  Гм,  не
стоит, хотя он и крепок в вере.
     -- А как же борьба с искушениями? -- поинтересовался Олег отстранено.
     -- Ну, искушения хороши только...
     Он не договорил, из кустов  впереди  выскочил,  ломая  нежные  ветви,
высокий мужчина, статный и жилистый,  одет  с  вызывающей  небрежностью  в
зеленое с головы до ног, даже сапоги в  раздавленной  зелени.  Голые  руки
перевиты толстыми жилами, хищное лицо напомнило Томасу облик  злого  орла.
Узко  посаженные  глаза  смотрели   с   вызовом,   готовностью   причинить
неприятность.
     -- А, новенькие,-- заорал он нагло, его рука метнулась за  спину,  во
мгновение ока в руке блеснул узкий, хищно загнутый клинок.
     Томас от неожиданности выхватил меч  едва  ли  не  быстрее,  а  когда
незнакомец опешил и остановился, Томас лихо повертел  мечом,  показывая  с
какой легкостью обращается с тяжелым двуручным, и насколько у него  крепка
кисть. В другой руке появился щит, и Томас, заслонив левую сторону  груди,
сам двинулся на нежданного противника.
     Тот отпрыгнул:
     -- Эй-эй, погоди!
     -- Защищайся,-- процедил Томас ненавидяще,-- мерзавец!
     -- Эй, мы с тобой не ссорились!
     -- А  кто  сад  загадил?  --  рявкнул  Томас.--  Куда  бежишь,  тварь
дрожащая?
     Незнакомец отступал, отпрыгивал, движения были легки как у  белки,  а
земли касался с легкостью пушинки. На какой-то миг Олегу  показалось,  что
вовсе завис в воздухе. Нахмурившись, он крикнул Томасу:
     -- Погоди, защитник ислама!.. А ты, зеленый стручок, что-то мне  твоя
рожа знакома. Это не ты у меня в прошлом году один сапог спер?
     Томас  остановился,  но  сверканием  глаз  и   свирепым   раздуванием
рыцарских ноздрей выказывал, что только  уважение  к  отшельнику  удержало
карающую руку. Но если зеленый словом или взглядом выкажет непочтение,  то
даже заступничество святого человека не спасет от самого острого на  свете
меча.
     Незнакомец осторожно наблюдал за руками Томаса, но обратился к Олегу:
     -- Что ты, уважаемый! Как мог подумать на меня  такое?..  Да  чтоб  я
позарился на какие-то сапоги, сшитые неизвестно где и неизвестно кем?..  А
вот одеяло однажды стянул, что было, то было. Но стоит ли  вспоминать  то,
что стряслось пару веков тому?
     Олег покачал головой:
     -- Идрис, гром тебя разрази... Но ты-то как здесь очутился?..  Томас,
это хитрейший из шайтанов... хотя клянется, что не шайтан.
     Идрис засмеялся, зубы были белые и ровные, как жемчуг. Томас невольно
вспомнил доблестного Увейса.
     -- Ольг Богоборец, разве я не в раю?
     -- Ну в раю,-- буркнул Олег.
     -- Разве рай не для праведников?
     --  Но  ты-то  при  чем?  --  рассердился  Олег.--  Ты   последний...
последняя... кого можно пустить в джанну. А во что превратишь, понятно. Мы
уже видели следы твоих безобразий.
     Иблис отмахнулся:
     -- За ночь зарастет. Да и не столько уж потоптал травки... Ты-то  как
сюда попал? И этот отважный франк, на  челе  которого  я  вижу  отмеченные
рукой Аллаха знаки шахского достоинства.
     Томас посопел, не зная,  как  отнестись  к  заявлению,  что  и  Аллах
призн