льником
десятка!
     -- Всего лишь?
     Три могучих рыцаря упали  под  его  молниеносными  ударами,  а  когда
изумленный Томас увидел, что они еще и распались на неровные половинки, то
вскричал:
     -- Сотню дам под начало!
     Два меча обрушились на его шлем,  он  едва  успел  парировать  своим,
отшвырнул,  достал  зеленым  лезвием   по   животам,   рыцари   согнулись,
придерживая ладонями выпадающие кишки, а Томас с веселым  кличем  рубил  и
рассекал, доспехи трещали как чужие, так и его, он чувствовал,  как  чужая
сталь пробивает его панцирь,  острые  клювы  вгрызаются  в  его  тело,  но
священная ярость держала на ногах, он рубился, пока кровь со лба не залила
глаза, но и тогда лишь тряхнул головой, ибо руки заняты, а сзади хрипло  и
страшно кричали враги, калика не просто сражал, но и отшвыривал,  дабы  их
не забросали трупами, и Томас победно рубил, в  сердце  безумный  восторг,
счастье, он рубился и побеждал, а боль от  новых  ран...  что  ж,  мужчина
рождается для битв и славной  гибели,  главное  --  стоять  красиво  и  до
конца...
     Он сражался и, когда земля  закачалась,  опустился  на  одно  колено,
затем сумел подняться, его били по голове, плечам, трещало железо, в грудь
втыкали копья, он взмахивал мечом уже в кромешной тьме, не зная,  что  уже
лежит на земле среди трупов, а враги  топчут  и  бьют  ногами  неподвижное
тело.

     Глава 14

     Его волокли за ноги, потом был провал и чернота, затем  видел  быстро
проносящуюся перед глазами землю, и сквозь свирепую боль в черепе понимал,
что везут на  коне  поперек  седла.  Потом  голова  будто  разлетелась  на
осколки, как глиняный кувшин под посохом отшельника:  явно  задели  ею  за
придорожный валун, Томас снова провалился в спасительную тьму.
     Боль была ноющая, недобрая, постоянная. Словно бы на острую  не  было
сил, а тупая тлела  в  неподвижности,  ожидая  малейшего  движения,  чтобы
вцепиться ядовитыми зубами. И эта боль сказала ему, что он еще существует.
     Калика лежал рядом, Томас  чувствовал  его  с  закрытыми  глазами  по
неровному  дыханию.  Когда  удалось  открыть  один  глаз,  второй   закрыт
кровоподтеком, Томас увидел рядом в  луже  крови  тело  в  волчьей  шкуре.
Красные  волосы  слиплись  от   крови,   лицо   распухло,   обезображенное
кровоподтеками и ссадинами. Сердце Томаса сжалось и застыло,  никогда  еще
не видел калику в таком жутком состоянии,
     Оружие исчезло, но руки калики  были  свободны,  как  и  ноги.  Томас
попробовал пошевелить своими конечностями, вскрикнул от острой боли, разом
заболела и голова, и все кости, каждая жилка взмолилась о пощаде.
     -- Где мы? -- прошептал он разбитыми губами. Во рту стало солоно,  он
проглотил кровь, она текла из губ и  разбитых  десен.  Он  ни  на  миг  не
подумал, что Олег мертв или без памяти, калика должен немедленно ответить,
как ученая ворона, что повинуется своей природе, и в  самом  деле  услышал
сдавленное:
     -- В преисподней...
     -- Да ну?  --  сказал  Томас  саркастически.  Злость  на  умничающего
отшельника на миг заглушила даже боль. -- Кто бы подумал! Ты как?..
     -- Плясал бы... да тесно...
     Томас попробовал повернуть голову, взвыл, но все же оглядел массивные
глыбы, тесно подогнанные одна к другой. Они уходили ввысь, где терялись  в
сумраке, тянулись в обе стороны, исчезая из поля  зрения,  а  когда  Томас
сумел  перекатиться  на  другой  бок,  он  увидел   такое,   что   дыхание
перехватило, а боль  от  нового  потрясения  отступила,  затаилась  где-то
внутри костей.
     Огромный мрачный зал, в котором лежали, тянулся едва ли не  на  мили,
Томас видел только две стены, что расходились от угла, остальное тонуло  в
сумраке. В двух десятках шагов на высоком помосте стоял исполинский черный
трон. К нему вели ступеньки, Томас машинально  насчитал  тринадцать,  трон
был пуст, высокую спинку увенчивали  пурпурные  рога,  что  расходились  в
стороны и загибались кверху.
     За троном мелькали призрачные тени, исчезали так  быстро,  что  Томас
рассмотреть не успевал, а каждое движение глазным яблоком  втыкало  острые
ножи в  мозг.  Он  тихонько  подвывал,  звучно  глотнул  кровь,  вроде  бы
перестает сочиться, в голове звон и кружение. Рядом возился калика,  Томас
с завистью увидел, как  он  сумел  сесть,  упираясь  спиной  в  стену.  Он
представил себе, как явится кто-то наглый, будет смотреть на  него  сверху
вниз, эта мысль была невыносимой,  он  стиснул  челюсти,  напрягся,  мышцы
кое-как повиновались, чудеса еще не кончились, и он, почти теряя  сознание
от нечеловеческих усилий, сумел сесть.  Спину  давило  гранями  камня,  он
только сейчас понял, что лишен полностью доспехов, воздух холодит  раны  и
ссадины.
     Рубашка мокрая от крови, Томас провел  ладонью  по  распухшему  лицу.
Вспухло, будто он запихнул за щеки по булке, теперь скрывает  от  сурового
наставника. Он чувствовал себя голым без доспехов, хотя  одежду  оставили,
изорванную и забрызганную кровью. На груди болтался  нагретый  его  теплом
крест, тяжелый и теплый, тоже с застывшими каплями крови. Шея ныла, кто-то
явно пытался сорвать крест, но цепочка выдержала, только поранила кожу.

     Затрещало, словно лопнула каменная стена. На стыке  стены  и  потолка
обрушились,  выбитые  страшным   ударом,   огромные   глыбы.   Томас   как
зачарованный начал было следить, как замедленно падают,  переворачиваются,
но вздрогнул как уколотый: в  пролом  влетела  красная  с  черным  фигура,
стремительно понеслась в их сторону.
     На расстоянии броска дротика неизвестный  на  миг  завис  в  воздухе,
Томас с дрожью во всем теле смотрел на крылатого исполина, что  в  полтора
раза выше, а в плечах  шире  вдвое  любого  земного  богатыря.  Закован  в
блещущую сталь с головы до ног, широкие  плечи  кузнеца,  выпуклая  грудь,
которой позавидовали бы атлеты, а два исполинских крыла  летучей  мыши,  с
когтями размером с кабаний клык, захватили, казалось, полмира.
     Крылатый рыцарь опустился на каменные плиты тяжело, согнул колени  от
удара, выдерживая свою тяжесть, лицо  болезненно  искривилось.  Крылья  со
змеиным шуршанием стали складываться. Сквозь прорезь в шлеме горели адским
огнем пурпурные глаза. Томас не  умом,  а  чувствами  ощутил  несокрушимую
прочность его доспехов. А по тому, как появился  и  с  какой  надменностью
держится, чувствуется его врожденная привычка повелевать.
     Доспехи черные, без  блеска,  на  локте  небольшой  щит  со  странным
гербом...
     Томас напряженно всматривался в этот странный щит, ибо  у  англов  он
круглый, у итальянских рыцарей продолговатый, а у германцев такой же, но с
выемкой  вверху.  У  испанцев  плоский  сверху  и  закругленный  снизу,  у
французов четырехугольник, а у этого рыцаря щит треугольный, что не  лезет
ни в какие ворота, поле простое, нерасчлененное, а красок ни одна из  пяти
узаконенных законами геральдики, как из фигур ни одна не похожа  на  льва,
орла или вепря, что приличествовало бы рыцарю такого внушительного вида, а
скорее там изображены стихии, но не солнце, луна и звезды, а  нечто  более
величественное и жуткое, что Томас не мог передать  словами,  но  по  коже
пробежал трепет, а когда наконец рассмотрел еще и яркую  падающую  звезду,
он понял, кто вошел!
     Только сейчас в пролом начали влетать крылатые черти, демоны, ведьмы,
ибо чем выше  ранг  сюзерена,  тем  больше  вассалов  и  слуг  должны  его
сопровождать.
     В  зал  ввалились  толпы  голых  женщин,  толстых  и   мясозадых,   с
распущенными волосами и отвисшими от тяжести грудями. Они хохотали дурными
голосами, пели и смеялись бесстыдно, в руках  кувшины  с  вином,  лютни  и
волынки. Вдогонку  бежали  козлоногие  черти,  дядя  Эдвин  называл  таких
сатирами. Тоже вопящие, блеющие, с кувшинами  вина,  гроздьями  винограда,
уже хмельные, волосатые и вонючие.
     Женщины бросились к Сатане,  со  смехом  и  омерзительными  шуточками
начали снимать с него доспехи. Сатана растопырил руки, давая снять с  себя
доспехи, женщины  ловко  отстегивали  щитки  из  стали...  нет,  адаманта,
напомнил себе Томас, вспоминая рассказы о чудесном  металле,  из  которого
куют оружие небесного воинства.
     Когда сняли шлем, Томас содрогнулся как от  удара.  Стиснул  челюсти,
чтобы не выдать свой испуг, голова Сатаны как валун, рога острые и блестят
металлом,  глаза  горят  нестерпимым  блеском  звезд,  а  нижняя   челюсть
вызывающе выдвинута вперед, отчего  Томасу  сразу  же  захотелось  вызвать
наглеца на поединок.
     Лицо  князя  Тьмы  подергивалось  как  у  безумного,   ноздри   хищно
раздувались. Когда перевел взор с калики  на  Томаса,  верхняя  губа  чуть
приподнялась, показывая острые клыки. Томас со  смертным  холодом  ощутил,
что даже его железные доспехи, даже будь  все  еще  на  нем,  перед  этими
зубами не крепче листа подорожника.
     Когда сняли и вязаную рубашку, свитую из веревок, Томас увидел  самую
широкую грудь, какую только мог представить, с красной кожей, будто  князь
ада вынырнул  из  кипящей  лавы,  с  рыжими  звериными  волосами.  Женщины
продолжали раздевать, хохотали, хватали  князя  Тьмы  жадными  похотливыми
пальцами. Его улыбка стала шире, в огненных глазах зажглось мрачное  пламя
скотского желания.
     Багровые светильники бросали недобрые блики, все словно  было  залито
свежей дымящейся  кровью.  Грудь  Сатаны  еще  вздымалась  тяжело,  часто,
могучее тело блестело от  пленки  пота.  Томас  перехватил  острый  взгляд
калики, устремленный на владыку преисподней. Томас внезапно подумал, что и
калика, как и Сатана,  магией  почти  не  пользуется,  предпочитая  ходить
пешком или ездить на простой телеге. Сатана мог бы  силой  своей  нечистой
магии, своей власти...
     Дальше Томас запутался, ибо хоть убей не мог  понять,  почему  Сатане
оставлена такая власть, если можно  было  бы  Господу  сокрушить  все  его
воинство без остатка, основать рай на земле, чтобы все пели и славили  его
имя.
     Сатана оглядел их почти любовно, сладострастно потер огромные ладони.
Между ними вспыхнула скрученная молния. Воздух стал чище.
     -- Подумать только!.. Когда мне сказали,  что  сюда  вторглись  двое,
которые отбрасывают тени, я, признаюсь, не поверил...  Говорят,  бывало  в
древние времена, но теперь...
     Томас  сказал  надменно,  стараясь   выговаривать   слова   правильно
разбитыми губами:
     -- Скоро сюда придут с мечом и крестом.
     -- Гм... Вряд ли. Но  когда  вы  перебили  почти  весь  отряд  лучших
рыцарей Европы, я понял, что явились мои создания!
     Томас с усилием вскинул голову, стараясь  держать  ее  гордо,  взгляд
сделал надменным:
     -- Мы -- создания Господа.
     -- Олег, позволь мне дальше пойти одному! Мне все равно не  жить  без
начали хвататься за трезубцы, делать угрожающие жесты, скрипеть  зубами  и
топать копытами, но Сатана небрежно повел дланью, их как ветром выдуло  из
огромного зала. Улыбка Сатаны оставалась  прежней,  только  в  громыхающем
голосе грозно проступила насмешка:
     -- Ого! А что же ты явился сюда в доспехах? И  с  мечом  за  плечами?
Разве не я их выдумал? Разве не я придумал вообще одежду? Не я научил вас,
людей, пахать землю, разводить скот, строить дома, а из домов  --  города?
Не я учил плавать, строить лодки и большие корабли?.. Разве лучше, если бы
ваши прародители, Адам и Ева, остались в  райском  саду?  Мало  того,  что
голые и босые -- чем не скот? -- тот бородатый дурак им даже плодиться  не
давал! Так бы и существовала эта пара двуногих скотов, если бы не я...
     -- Это была провокация,-- сказал Томас, но голос его  звучал  уже  не
так уверенно.
     Олег морщился, приглушая боль в голове, почти не вслушивался, ибо эти
двое затеяли  нелепый  спор,  Сатане  хочется  доказать  свое,  выплеснуть
накипевшее, а рыцарь не может не спорить с врагом своего сюзерена...
     -- Да,-- согласился Сатана,-- но какая? Та пара  дала  жизнь  и  тебе
через сотни поколений! Да и вообще не было бы даже  самих  Адама  с  Евой,
если бы я не выдрал из самого сердца  земли  то,  что  вы  зовете  красной
глиной. Сколько ангелов пыталось! Тот бородатый хотел  уже  отказаться  от
затеи... Эх, как земля застонала, как не хотела отдавать свою  плоть!  Кто
из вас знает, что три дня и три ночи я  боролся  с  нею?  Как  она  орала,
противилась, когда  я  выдирал  из  нее  клок  красной  глины!..  Ну,  сам
понимаешь, что называем красной глиной. И что называется выдирал,  что  на
самом деле всего лишь помощь при родах. Тот бородатый, бледнел и  закрывал
глазки. Но и потом земля, озлобившись за те муки...  дура...  отказывалась
принимать первого убиенного несколько столетий. Пока ей не вернули первого
из нее взятого.
     -- Первого убиенного,-- сказал Томас враждебно,-- это Авеля, которого
ты убил?
     Сатана поглядел на железного человека с интересом:
     -- Только  подсказал  способ.  Я  много  чего  подсказываю,  но  люди
почему-то выбирают... ха-ха... то, что больше свойственно моему характеру,
а не бородачу!
     Томас невольно скосил  глаза  на  калику.  Тот  вздрогнул,  лицо  его
посерело. Томас пугливо подумал, что калика мог в самом  деле  бродить  по
жуткой земле, где мертвецы, не разлагаясь, лежали или же ходили по земному
лику. Калика поймал его взгляд, сказал нехотя:
     -- Это было до тех пор, пока ей  не  вернули  тот  клок.  Адам  помер
через... не упомню сколько, помню только, что мучился,  когда  отходил.  И
Лилит вспоминал, терзался, что из двух женщин выбрал проще, покладистее...
Когда им, Адамом то есть, зарастили рану, то и  других  мертвецов  удалось
сунуть под дерновое одеяльце.
     Томас  зябко  передернул   плечами,   разговоры   были   страшные   и
ошеломляющие, каждое слово било боевым молотом по шлему. Он стиснул зубы:
     -- Все равно человека создал Господь!
     Сатана отмахнулся как от комара:
     -- Молчи, меднолобик... Был бы ты бесплотным -- ха-ха! -- на  чем  бы
таскал эти два пуда железа? Это я настоял на том, чем гордишься: мускулах,
широкой груди, твоей стати!
     Томас пошатнулся, хотя вроде бы упирался спиной в стену. Олег  видел,
как сомнение перешло в страшное  подозрение,  все  же  Томас  прошептал  с
усилием:
     -- Я горжусь душой!
     Сатана хмыкнул:
     -- А что есть душа?
     -- Честь,-- сказал  Томас  уже  увереннее,--  благородство,  верность
Прекрасной Даме, своему народу...
     Сатана с удовольствием захохотал:
     -- Это все от меня, дурень! Даже волк верен своему племени,  волчице!
Дурень, ты все еще не понимаешь? Мол, как это обоих не сожрал, едва дерзко
вторглись ко мне в спальню?
     Олег молчал, Томас прошептал:
     -- Да, я ожидал... и, честно говоря, ожидаю.
     Широкие ладони Сатаны звучно хлопнули по таким же широким коленям:
     -- Не понимаешь?..  Я  уже  кувалдой  его  луплю  в  лоб,  а  он  все
оглядывается: где это стучат?..  Нет,  эта  тупость  от  него,  моя  часть
сообразительнее. А ты, идущий в шкуре?.. По глазам  вижу,  понял.  Рыцарь,
разве твой отец тебя сжирал живьем, когда ты без разрешения вбегал  в  его
покои?.. И даже иной раз  мешал  его  делам,  гораздо  более  важным,  чем
выслушивать твой детский лепет?
     Олег видел, как Томас побледнел и пошатнулся.  Лицо  стало  восковым.
Одно дело верить, что его праотца  создал  Светлый  Бог,  а  потом  гадкий
дьявол малость подсовратил чистейшую душу, а другое -- поверить, что Адама
создавали Бог и Сатана вместе. И что вся плоть -- от Дьявола!
     Хохот Сатаны стал грохочущим:
     -- Ты плод любви... ха-ха!.. Потому мы с Ним и бьемся так яростно. За
тебя, человек! К тебе ревнуем так мощно.
     Томас  ухватился  руками  за  горло,  удерживая  крик,  вместо  этого
прохрипел слабо:
     -- Ты сам... его создание... По дурости, слабости  или  недомыслию...
не мне судить Творца, хотя сейчас я бы ему сказал... такое сказал... но ты
-- его создание!
     Сатана засмеялся, но Томас ясно услышал затаенную горечь:
     -- Он меня создал?.. Ха-ха!.. А не я его?
     Мороз пробежал по спине Томаса. В хохоте Сатаны  чувствовалась  дикая
уверенность и правота. Калика опустил плечи, Томас  с  ужасом  понял,  что
калика уже поверил.
     -- Но как же это можно? -- воскликнул он.-- Я не верю!
     -- Вера  для  дураков,--  громыхнул  Сатана.--  Для  слепых  и  тупых
дураков... Каждый верит в меру своей тупости. Но если хочешь знать, то это
я его создал!
     Стены вздрагивали, красные  наплывы  подрагивали,  сползали  широкими
потеками. Серный запах стал сильнее.
     Томас прошептал:
     -- Но как... как это можно?
     -- Можно,-- ответил Сатана.-- А как, сам думай.
     -- Как это можно? -- повторил Томас с отчаянием.
     Сатана  захохотал,  запрокидывая  голову.  Шея  его  была  как  ствол
красного дуба, а мышцы на широкой груди красиво вздулись. Томас в отчаянии
перевел взор на Олега. Калика, раздраженный и нахмуренный, огрызнулся:
     -- Можно-можно. Так даже лучше.
     -- Что-о?
     -- А что лучше: когда скот превращается в человека, или когда человек
в скота? Но что-то меня тревожит. Что-то громадное и страшноватое...
     Сатана захохотал, словно вбивал последний гвоздь в  гроб,  где  лежал
Томас:
     -- А почему, по-твоему, он создал Еву из ребра? Ха-ха!.. Да потому...
ха-ха... что  сам  Адам  был  бесполым,  как  и  все  ангелы!  Как  и  сам
бородоносец!
     Томас побелел. Он чувствовал, что  Сатана  не  врет,  про  бесполость
ангелов слышал и  раньше,  об  остальном  как-то  догадывался  или  смутно
чувствовал, а сейчас пошатнулся как от удара молотом по голове,  прошептал
затравленно:
     -- Сколько же во мне... от тебя...
     -- Вот-вот,-- громыхнул Сатана весело.-- Это от меня! Как и  плотская
любовь, как и настоящая любовь, что лишь возгонка любви  плотской.  А  его
любовь, я говорю о бородаче -- это даже не любовь к Родине или  Отечеству,
пусть даже к Державе, а что-то вроде киселя в тумане.
     Томас вспомнил одно из часто упоминаемых каликой выражений:
     -- Катиться с горы легче,  чем  взбираться!  Вот  ты  и  докатился...
Сидишь в подземельях как крот, света божьего не зришь. Глубже уже  некуда,
верно? В самом деле  земле  тебя  держать  противно.  Индрики  и  то  выше
бродят!.. А когда сюда доберутся...
     Он сам передернул плечами, когда представил себе  страшных  индриков,
их   неторопливое   всесокрушающее   вторжение   в   этот   мир.    Сатана
пренебрежительно отмахнулся:
     -- Ладно, это пустяки. Надо подумать, к чему  вас  тут  приспособить.
Или сразу в котел с кипящей смолой?
     Томас спросил неверяще:
     -- Тебе... мало чертей? Нужны соратники из людей?
     Сатана проревел:
     -- Мне не нужны соратники! Мне нужны угодники!
     Томас задержал  дыхание,  чтобы  без  стона  гордо  выпрямить  спину.
Ответил с достойной благородного рыцаря надменностью:
     -- С угодниками проще... только далеко ли уйдешь? Рабы -- есть рабы.
     Он хотел добавить, что свободные англы, еще малые числом, сокрушили и
разметали исполинскую Римскую империю, что держалась на рабах, но смолчал,
не будучи уверен, что ничего не перепутает из дядиных рассказов.
     В зал вбегали и даже влетали черти, Томас видел  их  смутные  тени  в
сумраке. Некоторые подбегали к Сатане, Томас видел их блестящие любопытные
глаза, что-то шептали на ухо, исчезали. Одного,  явно  не  угодившего,  он
распылил небрежным мановением пальца, тот едва успел вспикнуть,  а  Сатана
брезгливо вытер палец, снова устремил огромные горящие глаза на пленников.
     Томас чувствовал, что интерес Князя Тьмы к ним падает, скоро передаст
их в руки палачей и забудет, своих дел по  горло,  судорожно  цеплялся  за
любую мысль как выбраться, но ничего не  приходило  в  голову  кроме  идеи
вызвать Сатану на турнир и выбить из седла, тем самым добыв свободу себе и
сэру калике.
     Олег, что больше помалкивал в их диспуте, спросил непонимающе:
     -- Но ведь ты  --  отец  всех  знаний?  Ты  сам  пр