разу  же  дали  это  понять.
Галифакс  твердо  заявил,  что  его  предложение  не  может  быть   принято.
Правительству Германии задан конкретный вопрос, на который "ждут конкретного
ответа". Правительство его величества не может терять времени на  переговоры
с Герингом.
     После этого  Далерус  повесил  трубку  и  исчез  с  авансцены  истории.
Объявился он только после войны на Нюрнбергском процессе, чтобы  рассказать,
как, впрочем,  и  в  своей  книге,  о  своей  эксцентричной  попытке  спасти
человечество от войны {Он объявился ненадолго 24 сентября. В  этот  день  он
встретился с Форбсом в Осло, чтобы выяснить, как он заявил  на  Нюрнбергском
процессе, "не осталось ли все-таки возможности избежать  мировой  войны".  -
Прим. авт.}. У него были благородные  устремления,  он  действительно  хотел
мира. На какое-то время он оказался в эпицентре удивительных событий мировой
истории. Но, как это случалось со многими другими, все вокруг  было  слишком
запутано, чтобы он мог в  этом  разобраться.  В  Нюрнберге  он  сказал,  что
никогда не подозревал, насколько был обманут немцами.
     Вскоре после  11  часов,  когда  срок  британского  ультиматума  истек,
Риббентроп, за два часа до этого  отказавшийся  принять  британского  посла,
послал за ним, чтобы вручить ему ответ правительства Германии. Правительство
Германии, говорилось в нем, отказывается "принять,  не  говоря  уже  о  том,
чтобы выполнить", ультиматум Великобритании. За этим следовало пространное и
гнусное пропагандистское заявление, состряпанное, вероятно, на  скорую  руку
Гитлером и Риббентропом  во  время  их  двухчасового  совещания.  Ответ  был
призван одурачить легковерных немцев, поэтому включал  в  себя  перечисление
всех тех вымыслов,  которые  нам  уже  известны,  в  том  числе  "нападение"
поляков, возлагал на Англию вину за то, что произошло,  и  отвергал  попытку
"заставить Германию вывести свои  войска,  которые  приготовились  к  защите
рейха". Далее следовало лживое заверение, что Германия  приняла  предложения
Муссолини, сделанные в последний момент, а Англия эти предложения отклонила.
После всех попыток Чемберлена умиротворить Гитлера  он  бросал  обвинение  в
адрес правительства Британии в том,  что  оно  "стремится  уничтожить  народ
Германии"  {Этот  наспех  состряпанный   документ   заканчивался   следующим
заявлением:
     "Намерение Англии, переданное нам по приказу английского  правительства
господином Кинг-Холлом, нанести немецкому народу еще больший урон, чем нанес
ему Версальский договор, принято нами к сведению, и на любой акт агрессии со
стороны Англии мы ответим тем же оружием и  тем  же  способом".  Разумеется,
британское правительство никогда не разделяло намерений Стивена  Кинг-Холла,
отставного морского офицера. Выпускаемый им бюллетень носил частый характер.
Тем не менее Гендерсон послал в министерство иностранных дел протест  против
распространения издания Кинг-Холла в Германии,  и  британское  правительство
рекомендовало издателю воздержаться от подобного. - Прим. авт.}.
     Гендерсон  прочитал   документ   ("это   полностью   фальсифицированное
изложение событий", как он  позднее  назвал  его)  и  заметил:  "Предоставим
истории рассудить, кто виноват  на  самом  деле".  Риббентроп  ответил,  что
"история уже подтвердила факты".
     Я  стоял  на  Вильгельмштрассе,  напротив  рейхсканцелярии,  когда   по
громкоговорителю вдруг сообщили о том, что Англия объявила Германии войну {В
Лондоне  в  11.15  утра  Галифакс  вручил  поверенному  в   делах   Германии
официальную ноту, в которой говорилось, что, поскольку гарантий от  Германии
не получено, он имеет честь объявить, что "два наших государства находятся в
состоянии войны начиная с 11 часов 3 сентября". -  Прим.  авт.}.  На  улице,
залитой солнцем, находилось человек двести пятьдесят, не больше. Они молча и
внимательно слушали. Когда диктор кончил читать, никто не проронил ни звука.
Люди стояли ошеломленные. Им трудно было осознать, что  Гитлер  вверг  их  в
мировую войну.
     Несмотря  на  то  что  был  выходной,   мальчишки-газетчики   продавали
экстренный выпуск. Точнее, я заметил, что они раздавали газеты бесплатно.  Я
взял одну. Это была "Дойче альгемайне  цайтунг".  Первая  страница  пестрела
заголовками, набранными большими буквами: "Британский ультиматум  отклонен",
"Англия объявила о том,  что  находится  в  состоянии  войны  с  Германией",
"Английская нота требует вывода немецких войск на Востоке",  "Сегодня  фюрер
отбывает на фронт".
     Заголовок  официального  отчета,  казалось,  был   просто   продиктован
Риббентропом: "Меморандум Германии подтверждает вину Англии".
     Может, таким легковерным  людям,  какими  были  в  то  время  немцы,  и
казалось, что меморандум что-то подтверждает, но в тот день это не  породило
враждебности по отношению к англичанам. Когда я  проезжал  мимо  британского
посольства, откуда Гендерсон  и  его  сотрудники  перебирались  в  гостиницу
"Адлон", находившуюся за углом, я заметил одинокого  полицейского  у  входа.
Делать ему было нечего, и он прохаживался туда-сюда.
     Французы выжидали немного дольше. Бонне до последнего момента  старался
выиграть время. Он все еще упорно надеялся, что Муссолини сумеет заключить с
Гитлером  сделку  и  это  позволит  Франции  соскочить  с  крючка.  Он  даже
настаивал, чтобы посол Бельгии убедил короля Леопольда, имевшего влияние  на
Муссолини, воздействовать на дуче, чтобы тот в свою очередь  оказал  влияние
на Гитлера. Всю субботу 2 сентября он провел в спорах  со  своим  кабинетом,
как до этого спорил с британским кабинетом. Он  говорил,  что  обещал  Чиано
ждать ответа немцев на англо-французское заявление от 1 сентября до  полудня
3 сентября и что не  может  нарушить  данное  слово.  Он  даже  позвонил  по
телефону министру иностранных дел Италии, чтобы подтвердить это, но позвонил
только в 9 часов вечера 2 сентября.  К  этому  времени  предложение  дуче  о
созыве конференции утратило всякий смысл, что Чиано и  попытался  объяснить.
Англичане же оказывали давление на Бонне, принуждая его совместно  выдвинуть
в полночь ультиматум Берлину.
     2  сентября,  вскоре  после  полуночи,  правительство  Франции  приняло
решение. Ровно в полночь Бонне послал Кулондру телеграмму,  где  сообщалось,
что утром он пришлет текст "нового демарша", который надлежит "представить в
полдень  на  Вильгельмштрассе"  {Даже  после  этого,  как  известно,   Бонне
предпринял  последнюю  попытку  удержать  Францию  от  вступления  в  войну,
предложив  ночью  итальянцам  убедить  немцев  вывести  войска   из   Польши
"символически". - Прим. авт.}.
     Он сделал это 3 сентября, в 10.20 утра, за  сорок  минут  до  истечения
срока  британского  ультиматума.  Французский   ультиматум   был   составлен
практически в тех же выражениях, что и британский, с  той  только  разницей,
что в нем заявлялось, что Франция в случае  отрицательного  ответа  выполнит
свои обязательства по отношению к Польше,  "которые  известны  правительству
Германии",  -  даже  в  самый  последний  момент  Бонне   воздерживался   от
формального объявления войны.
     В официальной Французской желтой книге  приводится  текст  ультиматума,
переданного  по  телеграфу  Кулондру.  В  нем  время  истечения  ультиматума
обозначено 17.00. На самом деле в телеграмме было указано не  это  время.  В
8.45 утра посол Фиппс сообщал Галифаксу из Парижа: "Бонне говорит, что  срок
французского  ультиматума  истекает  в  5  часов  утра  в   понедельник   (4
сентября)". Это время Бонне и указал в телеграмме.
     Хоть это и явилось уступкой, которую Даладье вырвал  ранним  воскресным
утром у французского генерального штаба,  о  чем  Бонне  узнал  по  телефону
(раньше генеральный штаб настаивал на том, чтобы срок  ультиматума  составил
сорок восемь часов), у британского правительства  оно  вызвало  раздражение,
что и было высказано Бонне незадолго до полудня.  Премьер  Даладье  еще  раз
попытался убедить военных. Он вызвал генерала Колстона из генерального штаба
ив 11.30 утра постарался уговорить его сократить срок действия  ультиматума.
Генерал  неохотно  согласился  передвинуть  срок  окончания  ультиматума  на
двенадцать часов, то есть на 17 часов.
     Таким  образом,  в  тот  момент,  когда  Кулондр  выходил   из   здания
французского посольства в Берлине, направляясь на  Вильгельм-штрассе,  Бонне
позвонил ему по телефону и распорядился указать новое время.
     В полдень Риббентроп не мог принять французского посла. В это время  он
участвовал в церемонии, которая происходила  в  рейхсканцелярии.  Там  фюрер
тепло встречал нового советского посла Александра Шкварцева  -  это  придало
своеобразный оттенок тому историческому дню в  Берлине.  Кулондр,  неуклонно
следуя полученным инструкциям, прибыл на Вильгельмштрассе ровно в полдень  и
был принят там Вайцзекером. На вопрос  посла,  обладает  ли  статс-секретарь
полномочиями дать "удовлетворительный" ответ Франции, Вайцзекер ответил, что
находится в  таком  положении,  которое  не  позволяет  ему  "вообще  давать
какой-либо ответ".
     За этим последовала небольшая дипломатическая  комедия.  Когда  Кулондр
попытался истолковать ответ Вайцзекера как  отрицательный,  к  чему  он  был
готов, и вручить статс-секретарю официальный ультиматум, последний отказался
его принять. Он предложил послу "любезно проявить  еще  немного  терпения  и
встретиться с министром иностранных дел лично". Получив такой отпор,  причем
уже не впервые, Кулондр провел в напряженном ожидании еще полчаса.  В  12.30
его проводили в канцелярию для встречи с Риббентропом.
     Хотя министр иностранных дел  прекрасно  знал,  с  чем  явился  к  нему
Кулондр, он не мог упустить возможности - последней возможности  -  изложить
французскому послу  свойственный  ему  извращенный  взгляд  на  происходящие
события. Указав, что  Муссолини,  выступая  в  последнюю  минуту  с  мирными
предложениями, говорил, что Франция  их  одобрила,  Риббентроп  заявил,  что
"Германия сообщила о своем  согласии  с  предложениями  дуче.  Однако  через
несколько часов, продолжал он, дуче сообщил, что его  предложения  не  могут
быть выполнены из-за жесткой позиции британского правительства".
     Но Кулондр в течение последних  месяцев  слишком  часто  слышал  лживые
заявления  Риббентропа.  Послушав  еще  немного  министра  иностранных  дел,
который говорил, что будет сожалеть, если Франция последует примеру  Англии,
и что Германия не имеет ни малейшего намерения нападать  на  Францию,  посол
сделал то, для  чего  и  пришел,  -  задал  вопрос:  означает  ли  сказанное
министром иностранных дел, что ответ на французское заявление от 1  сентября
можно считать отрицательным?
     "Да", - ответил Риббентроп.
     Тогда посол вручил министру иностранных дел французский ультиматум,  "в
последний  раз"  отметив,  что  "на  правительство  рейха   падает   тяжелая
ответственность" за нападение на  Польшу  "без  объявления  войны"  и  отказ
выполнить пожелание, выраженное в  англо-французском  заявлении,  -  вывести
войска.
     "Тогда Франция станет агрессором", - заявил Риббентроп.
     "История рассудит", - ответил Кулондр.
     В это  воскресенье  все  участники  последнего  акта  драмы  стремились
призвать в судьи историю.
     Хотя Франция проводила мобилизацию армии,  которая  по  численности  во
много раз превосходила силы  немцев  на  западной  границе,  не  Франция,  а
Англия, чья армия была гораздо малочисленней, занимала мысли Гитлера.  Фюрер
хотел свалить на Англию всю вину за  то  положение,  в  котором  оказался  3
сентября 1939 года. Это становится очевидно из двух  заявлений,  которые  он
сделал в тот вечер. Обращенные к немецкому народу и к армии, дислоцированной
на западных рубежах, они  были  полны  ненависти  и  истерической  злобы  по
отношению к Англии.
     "Великобритания, - говорилось в "Воззвании к  немецкому  народу",  -  в
течение многих веков преследовала цель сделать  народы  Европы  беззащитными
против британской политики мирового господства... оставляла за  собой  право
под ничтожным предлогом нападать на то европейское  государство,  которое  в
тот или иной момент было наиболее опасным...
     Мы сами  были  свидетелями  политики  блокады,  которую  Великобритания
проводила по отношению к Германии начиная с довоенных  времен...  Британские
подстрекатели... подавили немецкий народ Версальским диктатом..."
     "Солдаты Западной армии! - писал Гитлер в воззвании к солдатам, которые
в течение многих недель могли  противостоять  только  французской  армии.  -
Великобритания  преследует  политику   блокады   Германии...   Правительство
Великобритании, подстрекаемое поджигателями, которые известны нам со  времен
последней войны, решило  сбросить  маску  и  объявить  войну  под  ничтожным
предлогом..."
     О Франции не говорилось ни слова.
     В Лондоне спустя шесть минут  пополудни  Чемберлен  выступил  в  палате
общин и сообщил, что Англия находится в состоянии войны  с  Германией.  Хотя
Гитлер  под  страхом  смерти  запретил  с  1  сентября  слушать  иностранные
радиостанции, мы в Берлине узнали  об  этом  заявлении  премьер-министра  из
сообщений Би-би-си. Для нас, видевших, как он  рисковал  своей  политической
карьерой в Годесберге и Мюнхене, его слова прозвучали особенно трагично.
     "Это печальный день для всех нас, для меня же  он  печальнее,  чем  для
кого-либо другого. Все, во имя чего я  работал,  все,  во  что  я  верил  на
протяжении своей жизни в политике, все рухнуло. Мне  остается  только  одно:
употребить все силы и власть, которую я имею, для достижения победы в  деле,
в жертву которому я так много принес... Я верю,  что  доживу  до  того  дня,
когда гитлеризм будет уничтожен и освобожденная Европа будет восстановлена".
     Чемберлену не было суждено дожить до этого дня. Он умер 9  ноября  1940
года, надломленный человек, но все еще член кабинета. В свете того, что было
сказано о нем на страницах этой книги, я считаю, что должен  привести  слова
Черчилля,  которого  Чемберлен  в  течение  стольких  лет  не   допускал   к
общественной  жизни  Великобритании  и   который   сменил   его   на   посту
премьер-министра 10 мая 1940 года. Отдавая дань Чемберлену в палате общин 12
ноября 1940 года, Черчилль сказал:
     "...Невиллу  Чемберлену  довелось  столкнуться  во  время   одного   из
тяжелейших мировых кризисов с противоречивыми  событиями,  разочароваться  в
своих надеждах, быть обманутым  негодяем.  Каковы  же  были  те  надежды,  в
которых он разочаровался? Каковы же были те желания,  которые  он  не  сумел
осуществить? Какова была вера, которой злоупотребили? Несомненно,  это  были
самые благородные порывы человеческого сердца - любовь к миру, труд  во  имя
мира, стремление к миру, стремление к поддержанию мира даже в самое  опасное
время, даже несмотря на потерю популярности и возмущение".
     Когда провалились дипломатические попытки  Гитлера  удержать  Англию  и
Францию от вступления  в  войну,  он  во  второй  половине  дня  3  сентября
обратился к вопросам чисто военным, издав совершенно секретную Директиву э 2
для ведения войны. Несмотря на объявление Англией  и  Францией  о  состоянии
войны с Германией, говорилось в директиве, "целью  ведения  войны  Германией
остается прежде всего победоносное завершение операций против Польши". После
"возвещенного  Англией  открытия  военных  действий  и  объявления  Францией
состояния войны" разрешались наступательные операции против Англии на  море.
Люфтваффе  разрешалось  нападать  на  британские  ВМС  в  том  случае,  если
англичане предпримут  аналогичные  действия  против  немцев  или  же  "будут
иметься особенно благоприятные виды на успех". Был издан приказ  о  переводе
всей промышленности Германии на рельсы "военной экономики".
     В 9 часов вечера Гитлер и Риббентроп в двух разных специальных  поездах
выехали в ставку верховного главнокомандования на Восток. Но перед этим  они
предприняли два дипломатических хода. Британия и Франция находились теперь в
состоянии войны  с  Германией.  Однако  были  еще  две  великие  европейские
державы, поддержка которых сделала возможной авантюру Гитлера, а именно:
     Италия,  союзник,  изменивший  данному  слову  в  последний  момент,  и
Советская  Россия,  способствовавшая  тому,  что  нацистский  диктатор,   не
доверявший ей, счел возможным сделать ставку на войну.
     Перед  тем  как  покинуть  столицу,  Гитлер  послал  еще  одно   письмо
Муссолини. Оно было отправлено телеграфом в 21.51, за девять минут до  того,
как  поезд  фюрера  медленно  отошел  от  перрона.  Письмо  это  не   вполне
откровенное и даже не лишено лжи. Но оно дает самое полное представление  об
умонастроении Адольфа Гитлера, когда он в  первый  раз  покинул  затемненную
столицу   третьего   рейха,   чтобы   взять   на   себя   роль    верховного
главнокомандующего. Письмо это было обнаружено среди трофейных документов.

     Дуче!
     Прежде всего хочу поблагодарить Вас за Вашу последнюю попытку выступить
в качестве посредника. Я был бы рад принять предложение,  но  только  в  том
случае, если бы было возможно дать  мне  определенные  гарантии,  что  исход
конференции будет успешным. Уже два дня немецкие  войска  необычайно  быстро
продвигаются по Польше. Было бы недопустимо, если бы  кровь,  пролитая  там,
из-за дипломатических интриг оказалась напрасной.
     Тем не менее я верю, что можно было бы найти решение, если бы Англия  с
самого начала не стремилась развязать войну в любом случае. Я не поддался на
английские угрозы, дуче, потому что больше не верю, что мир  можно  было  бы
сохранить дольше чем шесть месяцев или, скажем, год. В этих  обстоятельствах
я решил, что настоящий момент, несмотря ни на что, самый  подходящий,  чтобы
защищаться.
     ...Польская армия будет разбита в кратчайшие сроки. Я  сомневаюсь,  что
можно было бы добиться такого успеха через  год  или  через  два.  Англия  и
Франция продолжали бы вооружать  своих  союзников,  и  решающее  техническое
превосходство вермахта не было бы столь очевидным, как  сейчас.  Я  понимаю,
дуче, что борьба, в которую  я  вступил,  это  борьба  не  на  жизнь,  а  на
смерть... Но я также понимаю, что такой борьбы в конце концов не избежать  и
что момент для сопротивления должен быть выбран с холодным расчетом, чтобы с
наибольшей вероятностью обеспечить успех; а моя вера в успех,  дуче,  тверда
как камень.

     Далее следовало предупреждение в адрес Муссолини:

     Недавно Вы любезно заверили меня, что сможете оказывать  мне  помощь  в
некоторых областях. С искренней благодарностью заранее принимаю Вашу помощь.
Я также верю, что несмотря на то, что сейчас мы с Вами идем разными  путями,
судьба еще крепко нас свяжет.  Если  национал-социалистская  Германия  будет
уничтожена  западными  демократиями,  то  фашистскую  Италию  ждет   трудное
будущее. Лично я всегда был уверен, что будущее  наших  двух  режимов  тесно
связано, и я знаю, дуче, что Вы придерживаетесь такого же мнения.
     Перечислив первоначальные успехи немецкой армии в Польше, Гитлер писал:
     ...На Западе я буду обороняться.  Франция  может  первой  пролить  свою
кровь. Тогда настанет момент, когда мы  сможем  противостоять  врагу  силами
всей нации.
     Позвольте еще раз поблагодарить Вас, дуче, за всю ту помощь, которую Вы
оказывали мне в прошлом и в которой я прошу Вас не отказать мне в будущем.
     Адольф Гитлер

     Разочарование по поводу того, что Италия не сдержала своего слова  даже
после того, как Англия и Франция объявили войну, Гитлер таил глубоко в себе.
Дружественная Италия, даже невоюющая, все еще могла оказать ему помощь.
     Но еще большую помощь могла оказать ему Россия.
     Уже  в  первый  день  нападения  немецких  войск  на  Польшу  Советское
правительство, как это явствует из немецких  документов,  оказало  люфтваффе
услугу. В то утр