известие, которое потрясло  его  до  глубины  души  и  вынудило  на
некоторое время отключиться от военных забот. Самое доверенное лицо  фюрера,
его заместитель по партии, второй после Геринга преемник,  человек,  с  1921
года слывший преданнейшим и фанатичным последователем, а после убийства Рема
и ближайшим другом, воспользовавшись самолетом,  покинул  страну,  чтобы  по
собственной инициативе вступить в переговоры с противником!

       Полет Рудольфа Гесса

     Первое сообщение, поступившее поздно вечером 10 мая, о том, что Рудольф
Гесс на истребителе "Мессершмитт-110" улетел в Шотландию, поразило  Гитлера,
по воспоминаниям доктора
     Шмидта, точно взрыв бомбы в Бергхофе.  Генерал  Кейтель  застал  фюрера
лихорадочно ходившим взад-вперед по просторному кабинету. Он стучал  пальцем
себе по лбу и бормотал, что Гесс, должно быть, сошел с ума. "Мне  необходимо
немедленно переговорить с Герингом", -  кричал  Гитлер.  На  следующее  утро
состоялся бурный разговор с Герингом и  партийными  гаулейтерами,  пока  они
пытались найти подходящее для  немецкого  народа  и  мировой  общественности
объяснение этому из ряда вон выходящему событию. Положение осложнялось,  как
показал на суде Кейтель,  тем,  что  англичане  некоторое  время  молчали  о
нежданном визитере, и  Гитлер,  и  его  сообщники  надеялись,  что  у  Гесса
кончилось горючее и его самолет  упал  в  холодные  воды  Северного  моря  и
затонул.
     Первую информацию фюрер почерпнул из несколько сумбурного письма Гесса,
доставленного курьером через несколько часов после его вылета  (в  17.45  10
мая) из Аугсбурга. "Я не узнаю его в этом письме. Это совсем другой человек.
Что-то  с  ним,  должно   быть,   случилось   -   какое-нибудь   психическое
расстройство", - говорил  Гитлер  Кейтелю.  Однако  у  фюрера  уже  родились
подозрения. Был  отдан  приказ  об  аресте  Мессершмитта  и  многих  лиц  из
канцелярии Гесса.
     Если Гитлера озадачил внезапный отлет  Гесса,  то  Черчилля  не  меньше
озадачил его неожиданный прилет {Черчилль подробно описал, как он  воспринял
эту новость в тот субботний вечер и как вначале  подумал,  что  это  слишком
фантастично, чтобы быть правдой (Черчилль У. Большой альянс,  с.  50-55).  -
Прим. авт.}. Сталин отнесся к этому крайне подозрительно. На протяжении всей
войны  странный  инцидент  оставался  загадкой,  и  только  на  Нюрнбергском
процессе, где Гесс выступал в роли обвиняемого, в этот вопрос  была  внесена
ясность.
     Гесс,  с  его  всегдашней  путаницей  в  мыслях,  хотя   и   не   столь
ограниченный, как Розенберг, вылетел в  Англию  по  собственной  инициативе,
будучи убежден, что ему удастся добиться мирного  урегулирования.  Какой  бы
иллюзорной ни представлялась его затея, он искренне верил в нее - в этом  не
приходится сомневаться. В 1936 году, во время Олимпийских игр в Берлине,  он
встречался с герцогом Гамильтоном, и теперь он покинул свой "мессершмитт"  и
спустился на землю с парашютом в 20 милях от  дома  герцога  в  Шотландии  -
настолько хорошо владел Гесс навигационным искусством, -  а  затем  попросил
первого встречного крестьянина доставить его к  лорду.  Случилось  так,  что
Гамильтон,  командир  авиакрыла  королевских  военно-воздушных  сил,  в  тот
субботний  вечер  находился  на  дежурстве  в  помещении   радиолокационного
наблюдательного поста и именно в его секторе засекли перелет  "мессершмитта"
через прибрежную зону. Примерно через час, около 10  вечера,  ему  доложили,
что самолет упал  и  сгорел,  а  пилот  спустился  на  парашюте  и  назвался
Альфредом  Горном.  Он  утверждал,  что  прилетел  "с  особой   миссией"   -
встретиться с лордом  Гамильтоном.  Встреча  была  подготовлена  английскими
властями на следующее утро.
     Гесс объяснил герцогу, что явился с миссией мира, что фюрер  не  желает
поражения Англии и согласен прекратить борьбу. Тот факт, что до  Англии  ему
удалось добраться с четвертой попытки -  все  три  предыдущих  раза  он  был
вынужден возвращаться из-за плохой погоды - и что является  членом  кабинета
министров рейха, по мнению Гесса, доказывал "его искренность и стремление  к
миру Германии". В ходе этой беседы и всех  последующих  Гесс  не  переставал
утверждать, что Германия выиграет войну, что если она будет продолжаться, то
англичане окажутся в ужасном положении. Поэтому он предлагал воспользоваться
его пребыванием в Англии и начать переговоры о мире. Нацистский фанатик  был
настолько уверен, что  англичане  сядут  с  ним  за  стол  переговоров,  что
советовал герцогу испросить у короля разрешение освободить его  под  честное
слово, поскольку он явился без оружия и  по  собственной  воле.  Позднее  он
потребовал, чтобы с ним обращались с должным уважением как с членом кабинета
министров.
     В дальнейшем переговоры с Гессом, за  исключением  одного  случая,  вел
Айвон Киркпатрик, бывший первый секретарь английского посольства в  Берлине,
конфиденциальные доклады которого позднее были предъявлены  на  Нюрнбергском
процессе. Этому умудренному опытом специалисту по нацистской Германии  Гесс,
точно  попугай,  повторял  объяснения  Гитлера  по  поводу  всех  нацистских
агрессий от Австрии до Скандинавии и Нидерландов и, еще раз подтвердив,  что
Англия ответственна за войну и конечно проиграет ее, если не покончит с  ней
теперь же, выдвинул условия для  заключения  мира.  Это  были  те  же  самые
условия, которые Гитлер безуспешно выдвигал Чемберлену накануне нападения на
Польшу: Англия  должна  предоставить  Германии  полную  свободу  действий  в
Европе, а Германия  за  это  предоставит  ей  свободу  действий  в  пределах
Британской  империи.  Бывшие  немецкие  колонии,  разумеется,  должны   быть
возвращены Германии, а Англия заключит мир с Италией.
     "Наконец, когда мы покидали помещение, - докладывал Киркпатрик, -  Гесс
выпалил последнее  условие.  Он,  по  его  словам,  забыл  подчеркнуть,  что
предложение о мире может быть рассмотрено при условии, если  Германия  будет
вести переговоры с  другим  английским  правительством,  а  не  с  нынешним.
Господин Черчилль, планировавший с 1936  года  эту  войну,  и  его  коллеги,
подержавшие эту политику войны, не те  люди,  с  которыми  фюрер  пойдет  на
переговоры".
     Для немца, выдвинувшегося на  видный  пост  внутри  нацистской  партии,
живущей по законам джунглей, а затем и в третьем  рейхе,  Рудольф  Гесс  был
необыкновенно наивным человеком. Это могут подтвердить все, кто  его  близко
знал. Он ожидал, что его сразу же воспримут как серьезного  представителя  и
пойдут с ним на переговоры, если не Черчилль, то руководители  оппозиционной
партии, одним из которых он считал герцога Гамильтона. Когда его контакты  с
английскими  официальными  лицами  сузились  до  Киркпатрика,  он   сделался
агрессивным и  перешел  к  угрозам.  В  ходе  беседы  14  мая  он  нарисовал
скептически настроенному дипломату картину ужасающих последствий,  ожидающих
Англию, если она будет  продолжать  войну.  Уже  вскоре  будет  осуществлена
полная блокада Британских островов.
     Абсурдно думать, что в Англии  согласны  на  капитуляцию,  пересказывал
Киркпатрик слова Гесса, и что войну можно будет вести с территории имперских
колоний. В таком случае  в  намерения  Гитлера  входило  продолжать  блокаду
Англии...  "Чтобы  мы  стали  свидетелями  запланированной  голодной  смерти
населения островов".
     Гесс настаивал, чтобы беседы, которых он добился с таким  риском,  были
сразу же переведены в плоскость мирных переговоров. Его  собственный  полет,
как объяснял  он  Киркпатрику,  был  рассчитан  на  то,  чтобы  предоставить
англичанам шанс начать переговоры без  ущерба  для  их  престижа.  Если  они
отвергнут  этот  шанс,  это  будет  воспринято  как   нежелание   установить
взаимопонимание с Германией и Гитлер будет вынужден - по существу,  это  его
долг - разгромить Англию окончательно и держать ее после войны в  постоянном
подчинении.  Гесс  настаивал  на  том,  чтобы  ограничить  число  участников
переговоров. Будучи рейхсминистром, он не хотел поставить себя  в  положение
человека, вынужденного выслушивать вопросы и комментарии.
     На этой забавной ноте завершились беседы Киркпатрика с  Гессом.  Однако
10 июня неожиданно, по утверждению  Черчилля,  британский  кабинет  попросил
лорда Саймона побеседовать с Гессом. Согласно уверениям  адвоката  Гесса  на
Нюрнбергском процессе, Саймон обещал Гессу довести  его  мирные  условия  до
сведения английского правительства {На суде в Нюрнберге  Гесс  говорил,  что
лорд Саймон представился ему как "доктор  Гутри"  и  заявил:  "Я  пришел  по
поручению правительства  и  готов  обсудить  с  вами  все,  что  вы  сочтете
целесообразным, и довести до английского правительства". - Прим авт.}.
     Мотивы Гесса были очевидны. Он искренне желал мира с Англией. У него не
было и тени сомнения, что Германия выиграет войну  и  разгромит  Соединенное
Королевство, если не будет немедленно  заключен  мир.  Имелись,  конечно,  и
другие мотивы. Война поколебала его положение  в  рейхе.  В  условиях  войны
должность заместителя фюрера по партии  казалась  малоинтересной  и  уже  не
столь  важной.  Первостепенными  в   Германии   теперь   считались   вопросы
руководства войной и деятельность, связанная с внешней политикой.  Это  были
те  вопросы,  которые  привлекали  внимание  фюрера,  исключая   почти   все
остальное, и выводили на авансцену Геринга, Риббентропа, Гиммлера, Геббельса
и  генералов.  Гесс  испытывал  чувство  подавленности  и   зависть.   Чтобы
восстановить свое прежнее положение в глазах любимого вождя и  всей  страны,
необходимо было предпринять смелый и эффективный шаг и единолично  заключить
мир между Германией и Англией. Наконец, подобно многим из высокопоставленных
нацистских заправил, в том числе и самому  фюреру  и  Гиммлеру,  заместитель
фюрера с нависшими бровями верил предсказаниям астрологов.  В  Нюрнберге  он
признался американскому тюремному психиатру Дугласу М. Келли,  что  в  конце
1940 года один из его астрологов предсказал  по  звездам,  что  ему  суждено
принести мир на землю. Гесс рассказал также, что  его  наставник,  профессор
Гаусгофер, мюнхенский  геополитик,  видел  во  сне,  как,  шагая  по  коврам
английского замка, он  нес  мир  двум  великим  "нордическим"  народам.  Эта
бредовая идея несомненно до некоторой степени стимулировала Гесса, так и  не
избавившегося от инфантильности, предпринять столь фантастическую  миссию  в
Англию.
     На Нюрнбергском процессе один из английских  обвинителей  выдвинул  еще
одну причину предпринятого Гессом полета: он вылетел в Англию для заключения
мирного соглашения с Германией, чтобы, напав на Советский  Союз,  она  могла
вести войну на одном фронте. Обвинитель от России заявил трибуналу, что он в
этом уверен. В этом  был  уверен  и  Сталин,  подозрения  которого  в  столь
критическое время  усилились  не  в  отношении  Германии,  хотя  именно  там
готовилось нападение на Советский Союз,  а  в  отношении  Англии.  Появление
Гесса в Шотландии убедило Сталина в том, что  где-то  там  в  большой  тайне
Черчилль сговаривается с Гитлером, намереваясь предоставить  Германии  такую
же свободу для нанесения удара по Советскому Союзу, какая была предоставлена
Германии, чтобы она смогла напасть на Польшу и на Запад.  Когда  спустя  три
года английский премьер-министр во время визита в Москву пытался  рассказать
Сталину всю правду, советский лидер просто не  поверил  ему.  Из  протоколов
допросов, проведенных Киркпатриком, который пробовал выяснить у  нацистского
лидера намерения Гитлера в отношении России, очевидно, либо  Гесс  вовсе  не
знал  о  плане  "Барбаросса",  либо  не  знал,  что  вот-вот  начнется   его
осуществление.
     За всю свою жизнь Гитлер никогда не попадал в такое неловкое положение,
как после внезапного вылета Гесса. Он понимал, что его ближайший  сподвижник
нанес жестокий урон престижу режима. Как объяснить  его  поступок  немецкому
народу да и внешнему миру? Допрос арестованных  из  окружения  Гесса  убедил
фюрера, что выходка верного помощника - не является результатом  нелояльного
отношения к нему, тем более результатом заговора, и  утвердился  во  мнении,
что он просто рехнулся. После того как англичане подтвердили прилет Гесса, в
Бергхофе решили дать именно такое объяснение поступка Гесса. Вскоре немецкая
пресса послушно опубликовала краткое сообщение, что эта  некогда  выдающаяся
звезда национал-социализма превратилась в "безумного идеалиста,  страдающего
галлюцинациями в результате ранений, полученных в первую мировую войну".
     "Как теперь представляется, - говорилось  в  официальном  сообщении,  -
партайгеноссе Гесс жил в состоянии галлюцинации, в результате чего он решил,
что сможет добиться взаимопонимания между Англией и Германией... Однако  это
никоим образом  не  повлияет  на  продолжение  войны,  навязанной  немецкому
народу".
     В частном порядке Гитлер отдал приказ застрелить Гесса на  месте,  если
тот вернется {На Нюрнбергском процессе Гесс выглядел жалким, надломленным  и
некоторое  время  прикидывался   полностью   потерявшим   память   (у   него
действительно находили легкое умопомрачение).  Избежав  смертного  приговора
благодаря обнаруженному коллапсу, он был осужден на пожизненное  заключение.
Я подробно писал о нем в своем труде "Конец берлинского дневника".
     Англичане обращались с ним как  с  военнопленным  и  освободили  его  в
октябре 1945 года, с тем чтобы он предстал перед судом в Нюрнберге. Во время
пребывания в плену  в  Англии  он  постоянно  возмущался,  что  на  него  не
распространяют дипломатические привилегии; его психическое  состояние  стало
ухудшаться, временами он  впадал  в  состояние  амнезии.  Доктору  Келли  он
говорил, что, находясь в заключении, дважды пытался покончить  с  собой.  По
его словам, он пришел к убеждению, что англичане пытаются  отравить  его.  -
Прим. авт.}, а официально лишил его всех постов и рангов и назначил  на  его
место фигуру еще более зловещую - Мартина  Бормана,  потворствовавшего  всем
его начинаниям. Фюрер надеялся, что этот странный эпизод  уже  вскоре  будет
позабыт; его мысли вернулись к проблемам, связанным с подготовкой  нападения
на Россию, до которого оставалось совсем немного времени.

       Трудности Кремля

     Вопреки очевидным намерениям Гитлера - наращивание германских  войск  в
Восточной Польше, присутствие миллиона нацистских войск на Балканах,  захват
вермахтом Югославии и  Греции,  оккупация  Румынии,  Болгарии  и  Венгрии  -
обитатели Кремля, и прежде всего Сталин, непреклонные реалисты,  какими  они
слыли и какими были на самом деле, слепо верили, что России все  же  удастся
избежать  ярости  нацистского  диктатора.  Обладая  их  подозрительностью  и
являясь очевидцами  событий,  происходивших  в  Юго-Восточной  Европе,  было
просто невозможно не возмущаться действиями Гитлера. И  тем  не  менее  было
что-то   нереальное,   почти   невероятное,    совершенно    гротескное    в
дипломатическом обмене между Москвой и Берлином  в  эти  весенние  дни  (что
исчерпывающе зафиксировано в захваченных нацистских архивных документах), из
которого явствует, что немцы неуклюже стремились водить  за  нос  Кремль  до
самого последнего момента, а советские лидеры, очевидно, были не в состоянии
в  полной  мере  оценить  обстановку   и   своевременно   отреагировать   на
происходящее.
     Хотя Советы и протестовали несколько раз против ввода немецких войск  в
Румынию и  Болгарию,  а  затем  против  нападения  на  Югославию  и  Грецию,
усматривая в этом нарушение  условий  нацистско-советского  пакта  и  угрозу
русским "интересам безопасности", они продолжали умиротворять Берлин. Сталин
лично проводил эту линию. 13 апреля 1941 года посол фон Шуленбург передал  в
Берлин любопытное донесение, в котором описывал, как при отъезде  из  Москвы
японского министра иностранных дел Есукэ Мацуоки  Сталин  сделал  "намеренно
дружественный жест" не только по отношению к японцу, но  и  по  отношению  к
немцам.
     "Сталин открыто подозвал меня, - телеграфировал Шуленбург, - и, положив
руку мне на плечо, сказал: "Мы  должны  оставаться  друзьями  и  вы  обязаны
сделать все для этого!" Спустя некоторое время он обернулся  к  исполнявшему
обязанности военного атташе полковнику Кребсу  и,  удостоверившись,  что  он
действительно немец, сказал ему: "Мы с вами останемся верными друзьями  и  в
беде, и в радости!"
     Через три  дня  немецкий  поверенный  в  делах  в  Москве  Типпельскирх
телеграфировал  в  Берлин,   что   демонстрация   на   вокзале   подтвердила
дружественное отношение Сталина к Германии и что это особенно  важно  "ввиду
упорно циркулирующих  слухов  о  предстоящем  конфликте  между  Германией  и
Советским Союзом". Днем раньше Типпельскирх информировал Берлин, что  Кремль
после длившихся в течение долгих месяцев ожесточенных  споров  безоговорочно
принял немецкие предложения по урегулированию границы между  двумя  странами
от реки Игорка до Балтийского моря. "Уступчивость  Советского  правительства
весьма примечательна", - писал он. В свете того,  что  готовилось  Берлином,
такая уступчивость действительно была примечательна.
     Советское правительство проявляло уступчивость и в  вопросах  снабжения
стратегическим сырьем Германии, зажатой английской блокадой. 5  апреля  1941
года  Шнурре,  который  вел  торговые  переговоры  с  Москвой,  торжествующе
докладывал своим нацистским хозяевам, что после задержки русских поставок  в
январе и феврале 1941 года ввиду  "охлаждения  политических  отношений"  они
"стремительно  увеличились  в  марте,  особенно   поставки   зерна,   нефти,
марганцевой руды, цветных и драгоценных металлов".
     "Транзит через Сибирь, - добавил  он,  -  осуществляется,  как  всегда,
успешно. По нашей просьбе  Советское  правительство  даже  выделило  в  наше
распоряжение  специальный  товарный  состав   для   перевозки   каучука   от
Манчжурской границы".
     Через шесть недель, 15 мая, Шнурре  докладывал,  что  русские  выделили
несколько специальных товарных составов, с тем чтобы  4  тысячи  тонн  остро
необходимого  натурального   каучука   были   доставлены   в   Германию   по
Транссибирской магистрали.
     "Русские пунктуально поставляют то количество сырья, которое  оговорено
контрактом, несмотря на то, что это ложится на  них  тяжелым  бременем...  У
меня  сложилось  впечатление,  что  мы   можем   предъявить   Москве   такие
экономические требования, которые выходят за рамки торгового  соглашения  от
10 января, требования, рассчитанные на обеспечение немецких  потребностей  в
продовольствии и сырье в размерах, превышающих контракт".
     Немецкие  поставки   машин   и   оборудования   России   отставали   от
установленных сроков, но Шнурре, по-видимому, это не  беспокоило,  раз  сами
русские не тревожились. Однако 15 мая  его  взволновало  другое.  "Возникают
большие  затруднения,  -  жаловался  он,  -  из-за  бесчисленных  слухов   о
предстоящем конфликте между Германией и  Россией".  Вину  за  эти  слухи  он
возлагал на немецкие  официальные  источники.  В  обстоятельном  меморандуме
министерству иностранных дел Шнурре объяснял, что затруднения проистекают не
от русских, а от немецких  промышленных  фирм,  которые  пытаются  разорвать
контракт с русскими.
     Здесь  следует  отметить,  что  Гитлер  делал  все   возможное,   чтобы
опровергнуть эти слухи, но одновременно упорно  убеждал  своих  генералов  и
высших чиновников, что  угроза  нападения  на  Германию  со  стороны  России
нарастает. Несмотря на то что генералы по данным военной разведки знали, что
это не так, гипнотическое влияние Гитлера на них было настолько сильно,  что
даже после войны Гальдер, Браухич, Манштейн и другие (но не Паулюс, который,
очевидно, был более честен) утверждали, будто концентрация  советских  войск
на польской границе к началу лета приобрела угро