и в Берлине или в другом удобном месте".
     Переговоры, разумеется, велись  в  обстановке  строжайшей  секретности.
Однако 5 января, к ужасу Папена и Гитлера, утренние берлинские газеты  вышли
с громадными заголовками, сообщавшими о встрече  в  Кельне,  с  ругательными
редакционными статьями в адрес  Папена  за  его  предательство  в  отношении
Шлейхера. Хитрый генерал, будучи человеком догадливым, послал в Кельн  своих
людей; в их числе, как потом понял Папен, был и тот самый фотограф,  который
снимал его возле дома Шредера.
     Помимо договоренности с Папеном Гитлер извлек из кельнской встречи  два
весьма ценных для него урока. Во-первых, он узнал от бывшего  канцлера,  что
Гинденбург  не  сохранил  за  Шлейхером  права  на  роспуск  рейхстага.  Это
означало, что нацисты, сблокировавшись с коммунистами, могут, когда захотят,
легко сместить Шлейхера. Во-вторых, во время беседы  ему  дали  понять,  что
деловые  круги  западной  части  Германии  намерены  взять  на  себя   долги
нацистской партии.  Через  два  дня  после  кельнских  переговоров  Геббельс
упоминал о "приятных событиях в политической жизни", но все еще жаловался на
"скверное финансовое  положение".  А  уже  через  десять  дней,  16  января,
отметил, что финансовое положение партии "за  две  недели  коренным  образом
улучшилось".

     Тем временем канцлер Шлейхер, не теряя оптимизма - близорукого, если не
сказать больше, - продолжал попытки создать жизнеспособное правительство. 15
декабря он выступил по радио с неофициальным обращением  к  нации,  призывая
забыть, что он генерал, и уверяя слушателей,  что  он  не  поддерживает  "ни
капитализм, ни социализм" и что его уже не приводят в ужас  "такие  понятия,
как частная и плановая экономика". Основная задача Шлейхера, по его  словам,
состоит  в  том,  чтобы  дать  работу  безработным  и  вернуть  устойчивость
экономике государства. Налоги повышаться не будут, зарплата понижаться  тоже
не будет. Он даже идет на то, чтобы  отменить  последнее  решение  Папена  о
сокращении   зарплаты   и   пособий.   Кроме   того,   он   отменяет   квоты
сельскохозяйственного    производства,    введенные    в    угоду    крупным
землевладельцам, и  приступает  к  осуществлению  планов,  предусматривающих
отчуждение у разорившихся юнкеров восточной части  страны  800  тысяч  акров
земли и раздачу ее 25 тысячам крестьянских семей.  Цены  на  такие  предметы
первой необходимости, как уголь и мясо, подлежат строгому контролю.
     Это была попытка заручиться  поддержкой  тех  самых  масс,  которым  он
доселе противопоставлял себя и интересы которых игнорировал. За выступлением
по радио последовали  беседы  Шлейхера  с  лидерами  профсоюзов,  у  которых
создалось впечатление, что в организованных рабочих и в армии он  видит  две
главные  будущие  опоры  нации.  Однако  рабочие   профсоюзы   не   захотели
сотрудничать с  человеком,  к  которому  не  питали  никакого  доверия.  Что
касается промышленников и крупных  землевладельцев,  то  они  ополчились  на
нового  канцлера  за  его  программу,  которую   называли   не   иначе   как
большевистской, а дружеские жесты Шлейхера в адрес профсоюзов привели  их  в
смятение. Владельцы  крупных  поместий  негодовали  по  поводу  его  решения
уменьшить государственные субсидии помещикам и  приступить  к  экспроприации
разорившихся  поместий  в  Восточной   Германии.   12   января   "Ландбунд",
объединение  крупных  помещиков,   выступил   с   яростными   нападками   на
правительство, а его руководство, в состав которого входили  двое  нацистов,
заявило протест президенту. Гинденбург, сам ставший юнкером-землевладельцем,
призвал канцлера к ответу. Тогда Шлейхер  пригрозил  опубликовать  секретный
доклад рейхстага об афере "Восточная помощь". В  этом  скандальном  деле,  о
котором все знали, были замешаны сотни юнкерских  семейств,  разжиревших  на
безвозмездных государственных "займах",  а  также  косвенно  сам  президент,
поскольку  восточно-прусское  поместье,  подаренное   ему   было   незаконно
зарегистрировано на имя его сына, что освобождало последнего  от  налога  на
наследство.
     Невзирая на шум, поднятый промышленниками и землевладельцами,  невзирая
на прохладное отношение профсоюзов, Шлейхер почему-то уверовал, что все идет
гладко. По случаю праздника нового, 1933 года  он  и  его  министры  нанесли
визит президенту и тот обласкал  их,  сказав:  "...Самые  большие  трудности
позади, перед нами дорога к лучшему".
     4 января, в тот день, когда Папен и Гитлер совещались в Кельне, канцлер
устроил Штрассеру, возвратившемуся к  тому  времени  из  Италии,  встречу  с
Гинденбургом. В беседе с президентом, имевшей место два дня спустя, Штрассер
дал согласие войти в  кабинет  Шлейхера.  Этот  шаг  внес  смятение  в  стан
нацистов, размещавшийся в тот момент на маленькой земле Липпе, где Гитлер  и
его главные подручные отчаянно бились за успех  на  местных  выборах,  чтобы
укрепить  позиции  фюрера  в  дальнейших  переговорах  с  Папеном.  Геббельс
сообщает в дневнике о появлении там в ночь на 13 января  Геринга  с  дурными
новостями о Штрассере.  Главари  партии,  рассказывает  Геббельс,  всю  ночь
обсуждали случившееся. Все были того мнения, что если Штрассер действительно
примет предложение Шлейхера, то партия  окажется  в  весьма  затруднительном
положении.
     Так думал и  Шлейхер.  15  января  в  беседе  с  Куртом  фон  Шушнигом,
тогдашним австрийским министром  юстиции,  он  безапелляционно  заявил,  что
"герр  Гитлер  уже  не  проблема,  его  движение  больше   не   представляет
политической угрозы, судьба его решена, он канул в прошлое".
     Но Штрассер не вошел в кабинет; не вошел  в  него  и  Гугенберг,  лидер
националистической партии. Оба решили вернуться  к  Гитлеру.  Штрассера  без
обиняков отвергли, к Гугенбергу же отнеслись  радушнее.  15  января,  в  тот
самый день,  когда  Шлейхер  злорадно  доказывал  Шушнигу,  что  с  Гитлером
покончено, нацисты добились  успеха  на  местных  выборах  в  Липпе.  Успех,
правда, был не столь уж значителен. Из  90  тысяч  избирателей  за  нацистов
проголосовало 38 тысяч, или 39 процентов, - на 17 процентов больше,  чем  на
прошлых выборах. Но Геббельс и его компания подняли такой  шум  вокруг  этой
"победы",  что  произвели  впечатление   на   ряд   консерваторов,   включая
приближенных Гинденбурга, и прежде всего  статс-секретаря  Мейснера  и  сына
президента Оскара.
     Вечером 22 января эти господа тайно  вышли  из  президентского  дворца,
поймали такси,  чтобы  не  бросаться  в  глаза  посторонним,  как  выразился
Мейснер, и отправились в пригородный  дом  доселе  неизвестного  нациста  по
имени Иоахим Риббентроп, являвшегося  другом  Папена  (во  время  войны  они
вместе служили на Турецком фронте). Там их встретили Папен, Гитлер, Геринг и
Фрик. По словам Мейснера, до этого рокового вечера Оскар фон Гинденбург  был
против каких-либо контактов с нацистами. Возможно, Гитлер об этом  знал;  во
всяком случае, он предложил поговорить  с  Оскаром  "с  глазу  на  глаз".  К
удивлению Мейснера, Гинденбург-младший согласился. Они уединились в соседней
комнате и провели там около часа. О том, что сказал Гитлер сыну  президента,
не отличавшемуся ни блестящим интеллектом, ни твердостью характера,  никогда
не писалось. В кругу нацистов имели хождение разговоры, будто фюрер обещал и
угрожал  одновременно.  Угрожал,  в  частности,  обнародовать   сведения   о
причастности Оскара к афере "Восточная помощь" и о том,  каким  образом  ему
удалось избежать уплаты налогов на поместье отца. Что касается обещаний,  то
о них можно судить  по  тому  факту,  что  спустя  несколько  месяцев  семья
Гинденбургов присоединила к  своим  владениям  5  тысяч  акров  необлагаемой
налогом земли, а Оскару, дотоле полковнику, в августе  1934  года  присвоили
звание генерал-майор.
     Как бы то ни было, нет сомнения в том,  что  Гитлер  произвел  на  сына
президента сильное впечатление. "Всю дорогу, пока мы ехали обратно в  такси,
- показал Мейснер на процессе в Нюрнберге, - Оскар  фон  Гинденбург  молчал.
Сказал лишь, что делать нечего, надо пускать нацистов в  правительство.  Мне
показалось, что Гитлеру удалось подчинить его своему обаянию".
     Гитлеру оставалось расположить к себе  отца.  Сделать  это,  по  общему
признанию, было трудно:  как  ни  ослаблены  были  мыслительные  способности
старого фельдмаршала, годы не смягчили его  крутого  нрава.  Трудно,  но  не
невозможно. Деятельный, как бобр, Папен не переставал обрабатывать  старика.
И становилось все очевиднее, что Шлейхер, несмотря на  свою  изворотливость,
теряет почву под ногами.  Не  удалось  ему  ни  привлечь  нацистов  на  свою
сторону, ни расколоть их. Не сумел он и заручиться поддержкой националистов,
партии "Центр" и социал-демократов.
     23 января Шлейхер посетил президента. Он признал, что не может добиться
поддержки парламентского  большинства,  и  потребовал  распустить  рейхстаг,
чтобы  править  страной  с   помощью   президентских   декретов,   как   это
предусмотрено статьей 48 конституции. По словам  Мейснера,  генерал  просил,
кроме того, "временно  упразднить"  рейхстаг  и  откровенно  признался,  что
вынужден будете установить "военную диктатуру". Таким  образом,  сколько  бы
Шлейхер ни хитрил и ни лавировал, он все равно оказался в том же  положении,
в каком находился в начале  декабря  Папен,  только  теперь  они  поменялись
ролями. Прежде Папен требовал предоставления ему чрезвычайных полномочий,  а
Шлейхер  возражал,  заявляя,  что  мог  бы,   став   канцлером,   обеспечить
поддерживаемое  нацистами  парламентское  большинство.  Теперь  сам  Шлейхер
настаивал на установлении диктаторского режима, в то время как Папен, хитрая
лиса,  заверял  фельдмаршала,  что  сможет  склонить  Гитлера   на   сторону
правительства, которое получит поддержку парламентского большинства. Вот чем
могут обернуться каверзы и интриги!
     Гинденбург напомнил Шлейхеру, почему он 2  декабря  сместил  Папена,  и
указал, что с тех пор ничего нового не произошло. Поэтому он просит генерала
и дальше добиваться парламентского большинства. Шлейхер понял, что дело  его
проиграно. Поняли это и те, кто был посвящен в его тайну. Геббельс, один  из
немногих посвященных, на следующий день записал: "Шлейхера  свалят  в  любой
момент - так же, как он свалил многих других".
     Официальный конец карьеры генерала наступил 29 января, когда  он  подал
президенту прошение об отставке  своего  кабинета.  "Я  уже  одной  ногой  в
могиле, - заявил Гинденбург обозленному Шлейхеру, - и надеюсь,  что  мне  не
придется  потом,  на  небесах,  сожалеть  о  своем  решении".  "После  такой
несправедливости, господин президент, я  не  уверен,  что  вы  действительно
попадете на небеса", - парировал Шлейхер и  удалился  с  исторической  сцены
Германии.
     В полдень того же дня президент  поручил  Папену  выяснить,  нельзя  ли
сформировать правительство во главе с Гитлером "на условиях, предусмотренных
конституцией". В течение недели этот хитрый, честолюбивый человек тешил себя
мыслью: а не предать ли ему Гитлера  и  не  стать  ли  снова  канцлером  при
поддержке Гугенберга? 27 января Геббельс записал: "До сих пор не  исключено,
что  Папен  снова  станет  канцлером".  За  день  до  этого  Шлейхер  послал
главнокомандующего  армией  генерала  фон  Хаммерштейна   к   президенту   с
поручением предостеречь его  от  назначения  Папена.  В  обстановке  сложных
интриг,  опутавших  Берлин,  Шлейхер  в  последнюю  минуту  стал  настойчиво
ратовать за назначение на свое место Гитлера.  В  ответ  на  это  Гинденбург
сказал главнокомандующему, что не намерен назначать  австрийского  ефрейтора
канцлером.
     Воскресный день 29 января  стал  решающим.  Заговорщики  раскрыли  свои
последние карты и наводнили  столицу  самыми  тревожными  и  противоречивыми
слухами, причем многие из них не были беспочвенными. Шлейхер снова  отправил
верного Хаммерштейна мутить воду. На этот раз тот встретился  с  Гитлером  и
предупредил, что Папен может оставить его в дураках,  поэтому  будет  лучше,
если фюрер пойдет на союз со смещенным канцлером и военными.  Но  Гитлер  не
проявил к этому большого интереса. Возвратившись в  "Кайзерхоф",  он  созвал
своих приспешников и заказал кофе с пирожными. За этой трапезой их и  застал
Геринг, прибывший  с  известием,  что  на  следующий  день  фюрера  назначат
канцлером.
     В тот вечер, когда нацистские главари, собравшиеся в квартире Геббельса
на Рейхсканцлерплац, радовались этой важной  вести,  к  ним  явился  эмиссар
Шлейхера Вернер фон Альвенслебен и сообщил  еще  одну  потрясающую  новость.
Этот человек помешался на заговорах - они виделись ему даже там, где  их  не
было. Он донес нацистам,  что  Шлейхер  и  Хаммерштейн  объявили  тревогу  в
Потсдамском гарнизоне, готовят выслать  президента  в  Нейдек  и  установить
военную  диктатуру.  Эмиссар  сильно  преувеличивал.  Можно  допустить,  что
названные  генералы  действительно  вынашивали   такую   идею,   однако   до
практических шагов было, по-видимому, далеко. Тем не  менее  нацисты  не  на
шутку  встревожились.  Геринг  быстро,  насколько  позволяла  его  тучность,
направился через площадь во дворец, чтобы предупредить Гинденбурга и  Папена
об опасности. О том, какие шаги предпринял Гитлер, позднее расскажет он сам:
     "Моей немедленной контрмерой в отношении планируемого [военного]  путча
было вызвать командира СА в  Берлине  графа  фон  Гелльдорфа  и  через  него
поднять по тревоге все берлинские отряды СА. Одновременно я  поручил  майору
полиции Веке, который, как я знал, заслуживал моего доверия, подготовиться к
внезапному   захвату   здания   на   Вильгельмштрассе   шестью   батальонами
полицейских... Наконец, я поручил генералу Бломбергу,  которого  намечали  в
министры рейхсвера, по прибытии в Берлин  в  8  утра  30  января  немедленно
явиться к Старому Господину и официально вступить в должность, с  тем  чтобы
иметь возможность уже в качестве главы рейхсвера  подавлять  всякие  попытки
переворота".
     За спиной Шлейхера и главнокомандующего - в то  сумасшедшее  время  все
делалось за чьей-то спиной - генерал Вернер  фон  Бломберг  был  вызван  (не
Гитлером, который еще не стоял  у  власти,  а  Гинденбургом  и  Папеном)  из
Женевы, где он представлял Германию на  конференции  по  разоружению,  чтобы
стать министром обороны в кабинете  Гитлера  -  Папена.  Этот  человек,  как
подтвердил потом сам Гитлер,  уже  пользовался  доверием  фюрера,  поскольку
находился под влиянием полковника  Вальтера  фон  Рейхенау,  начальника  его
штаба в Восточной Пруссии, известного своими симпатиями  к  нацистам.  Когда
Бломберг прибыл в Берлин - это произошло 30 января, рано утром, - на вокзале
его встретили два армейских офицера с двумя противоречивыми приказами. Некий
майор  фон  Кунтцен,  адъютант  Хаммерштейна,  предложил   ему   явиться   к
главнокомандующему, а полковник Оскар фон Гинденбург, адъютант своего  отца,
- к президенту республики. Смущенный Бломберг поехал к  президенту,  который
немедленно привел его к присяге в качестве министра обороны, уполномочив  не
только пресекать любые попытки мятежа в  армии,  но  и  подкреплять  военной
силой новое правительство, которое будет сформировано через несколько часов.
Гитлер навсегда остался благодарен военным за поддержку, оказанную ему в тот
решающий момент. Выступая вскоре после этих событий на партийном митинге, он
сказал: "Если бы в те дни нашей революции армия не пришла к нам  на  помощь,
мы бы сегодня здесь не стояли". Таким образом, военные взяли на себя  тяжкую
ответственность, о чем им в дальнейшем придется горько пожалеть.
     В то ветреное утро 30 января 1933 года трагедия Веймарской  республики,
длившаяся четырнадцать тягостных  лет  и  состоявшая  из  неуклюжих  попыток
немцев  заставить  демократию  действовать,   приближалась   к   концу.   Но
завершилась она не сразу. В тот самый момент, когда  казалось,  что  занавес
вот-вот опустится в последний раз, на  сцене  разыгрался  маленький  фарс  с
участием  разношерстной  группы  заговорщиков,   собравшихся   на   похороны
республиканского строя. Вот как описал его позднее Папен:
     "Около   половины   одиннадцатого   члены   предполагаемого   кабинета,
собравшись в моем доме, прошли потом садом в президентский  дворец  и  стали
ждать в канцелярии Мейснера. Гитлер тут же повторил свои жалобы, что его  не
назначили  комиссаром  по  делам  Пруссии.  Он  считал,  что  это   серьезно
ограничивает его права. Я сказал ему... к вопросу о его прусском  назначении
можно  будет  вернуться  позже.  На  это  Гитлер  ответил,  что  при   таком
ограничении власти он вынужден будет потребовать новых выборов в рейхстаг.
     Создалась совершенно новая ситуация,  спор  ожесточился.  Гугенберг,  в
частности, высказался против идеи новых выборов. Гитлер попробовал успокоить
его, заверив, что независимо от результатов выборов кабинет будет сохранен в
том же составе... Одиннадцать часов, когда должна  была  начаться  беседа  с
президентом, давно уже  пробило,  поэтому  Мейснер  попросил  меня  прервать
дискуссию: Гинденбург не мог ждать дольше.
     Эта стычка произошла  так  внезапно,  что  я  испугался,  как  бы  наша
коалиция не распалась еще до появления на свет... Наконец нас  пригласили  к
президенту и я  сделал  необходимые  официальные  представления.  Гинденбург
произнес небольшую речь о необходимости всемерно  сотрудничать  в  интересах
нации и привел нас к присяге. Кабинет Гитлера стал фактом".
     Вот таким путем - с  черного  хода,  посредством  бесчестной  сделки  с
махровыми реакционерами, которых он в душе презирал, - бывший венский босяк,
фактический дезертир во  время  первой  мировой  войны,  сделался  канцлером
великой страны.
     Правда,  национал-социалисты  составляли  в  правительстве  несомненное
меньшинство;  на  их  долю  в  кабинете  пришлось  только  три  министерские
должности из одиннадцати, да и те, если не считать поста канцлера,  не  были
ключевыми. Фрика назначили министром  внутренних  дел,  но  полиция  ему  не
подчинялась (в Германии в отличие от других европейских стран она входила  в
ведение отдельных земель). Третьим нацистом в правительстве был  Геринг,  но
для него не нашлось министерства; его пока назвали министром  без  портфеля,
имея в виду в дальнейшем, когда Германия будет располагать военно-воздушными
силами, поставить во главе министерства  авиации.  Кроме  того,  он  являлся
министром внутренних дел Пруссии (там в его ведение входила и  полиция),  но
эта должность была не столь заметна, поскольку все  внимание  общественности
сосредоточилось на правительстве рейха. Имя Геббельса, к удивлению многих, в
списке кабинета не фигурировало - на этом этапе он остался ни с чем.
     Важнейшие же министерства отошли к консерваторам,  убедившимся  в  том,
что им удалось подчинить нацистов своим интересам: Нейрат  как  был,  так  и
остался министром иностранных дел; Бломберга  назначили  министром  обороны;
Гугенберг взял себе объединенное  министерство  продовольствия  и  сельского
хозяйства; Зельдт, шеф  "Стального  шлема",  стал  министром  труда;  другие
министерства Папен еще восемь месяцев назад отдал беспартийным  "экспертам".
Сам Папен стал не только вице-канцлером, но и президентом-министром Пруссии.
Гинденбург  дал  ему  обещание  принимать  канцлера  не  иначе  как  в   его
присутствии, и Папен уверовал,  что  исключительное  положение,  которое  он
занял, позволит ему держать экспансивного нацистского лидера в рамках. Более
того, такой состав кабинета отвечал замыслам Папена, был его детищем.  Папен
не сомневался, что благодаря стойкости старого президента,  являвшегося  его
другом,  почитателем   и   опекуном,   и   умелой   поддержке   со   стороны
коллег-консерваторов, численно превосходивших буйных нацистов в  соотношении
восемь к тре