изни.  Он
напомнил  молодому   майору   о   его   присяге   на   верность   верховному
главнокомандующему. На это Ремер  решительно  возразил,  что  Гитлер  мертв.
Геббельс заверил его, что фюрер жив и здоров, - он только что говорил с  ним
по телефону. И он докажет это. Геббельс тут же снял трубку и попросил срочно
соединить его с верховным павнокомандующим в  Растенбурге.  И  вновь  промах
заговорщиков, заключавшийся в том, что они не захватили телефонную  связь  в
Берлине и даже не нарушили ее, сыграл с ними злую шутку  {"Подумать  только,
эти революционеры  даже  не  сообразили  перерезать  телефонные  провода!  -
восклицал, по слухам,  позднее  Геббельс.  -  Моя  маленькая  дочурка  и  то
додумалась бы до этого" (Рисе К Йозеф Геббельс - пособник дьявола, с 280)  -
Прим. авт.}. Через одну-две минуты Гитлер был у  телефона.  Геббельс  быстро
передал трубку Ремеру. "Вы узнаете мой голос, майор?" - спросил Гитлер.  Кто
в Германии не узнал бы этот хриплый голос, сотни  раз  звучавший  по  радио!
Более того, Ремер слышал  фюрера  непосредственно  несколько  недель  назад,
когда получал от него награду. Рассказывают, что майор вытянулся по струнке.
Гитлер  приказал  ему  подавить  восстание  и  подчиняться  только  командам
Геббельса, Гиммлера, который был  только  что  назначен  командующим  армией
подготовки пополнений и летел в Берлин, а также  генерала  Рейнеке,  который
случайно оказался в столице и получил  приказ  взять  на  себя  командование
всеми  войсками  города.  Кроме  того,  фюрер  тотчас  произвел   майора   в
полковники.
     Для Ремера этого было вполне достаточно. Он получил приказ свыше  и  со
всем рвением, которого так недоставало на Бендлер-штрассе, приступил  к  его
выполнению. Он отвел свой батальон с Вильгельмштрассе, захватил  комендатуру
на Унтер-ден-Линден, выслал патрули остановить любые другие  части,  которые
могли двигаться в город, а сам взялся за поиски штаба заговора с тем,  чтобы
арестовать его главарей.
     Почему восставшие генералы и полковники доверили  такую  ключевую  роль
Ремеру, почему не заменили его в последний момент офицером, который  мог  бы
стать  душой  заговора,  почему  не  послали  надежного  офицера  вместе   с
батальоном охраны следить за тем, как Ремер  выполняет  их  приказы,  -  вот
некоторые из многих  загадок  20  июля.  И  далее,  почему  Геббельс,  самый
высокопоставленный  и  наиболее   опасный   нацистский   главарь   из   всех
находившихся в Берлине, не был немедленно арестован? Двух полицейских  графа
фон Хельдорфа с лихвой хватило бы  сделать  это  за  две  минуты,  поскольку
министерство пропаганды вообще не охранялось. И почему затем заговорщики  не
захватили штаб гестапо на Принц-Альбрехт-штрассе и  не  только  не  пресекли
деятельность тайной полиции, но  и  не  освободили  своих  же  сподвижников,
включая Лебера, находившихся там в заключении? Штаб гестапо  практически  не
охранялся, как и центральное управление РСХА  -  мозговой  центр  СД  и  СС,
который, естественно, следовало бы захватить в первую очередь.  Ответить  на
эти вопросы невозможно.
     В штабе на Бендлерштрассе в течение  4некоторого  времени  не  знали  о
внезапном переходе Ремера на сторону нацистов. Судя  по  всему,  лишь  очень
немногое из того, что происходило в Берлине, становилось там известно, да  и
то слишком поздно.  И  даже  сегодня  трудно  установить  почему.  Показания
свидетелей полны противоречий. Где были  танки?  Где  находились  войска  из
близлежащих гарнизонов?
     Вскоре после 6.30 вечера  радиостанцией  "Германия",  оснащенной  таким
мощным передатчиком, что его сигналы можно было принимать  по  всей  Европе,
было передано краткое сообщение,  в  котором  говорилось,  что  имела  место
попытка покушения на фюрера с целью его убийства,  однако  она  провалилась.
Известие обрушилось на измученных заговорщиков на  Бендлерштрассе  как  гром
среди ясного неба, одновременно  прозвучав  предостережением,  что  воинское
подразделение, посланное занять  радиостанцию,  не  выполнило  свою  задачу.
Оказалось, что Геббельс успел передать по телефону, пока ждал Ремера,  текст
сообщения  на  радиостанцию.  Без  четверти  семь  Штауфенберг  передал   по
телетайпу командующим войсками, что объявление  по  радио  не  соответствует
действительности и что Гитлер убит. Но  ущерб,  нанесенный  путчистами  этим
объявлением, оказался непоправимым. Командующие войсками  в  Праге  и  Вене,
которые отправились было арестовывать руководство СС и нацистской партии  на
местах, начали отводить свои части назад.  Затем,  в  20.20,  Кейтель  сумел
передать по армейскому телетайпу во все штабы сухопутных войск  распоряжение
ставки фюрера о назначении Гиммлера командующим армией резерва и о том,  что
отныне надлежит исполнять приказы,  отданные  только  им.  Кейтель  добавил:
"Любые  приказы,  отданные   от   имени   Фромма,   Вицлебена   и   Гепнера,
недействительны". Объявление, переданное радиостанцией  "Германия",  о  том,
что Гитлер  жив,  а  также  грозный  приказ  Кейтеля  подчиняться  лишь  его
приказам, а не  приказам  заговорщиков  оказали,  как  мы  увидим,  решающее
воздействие на фельдмаршала фон Клюге, который,  находясь  во  Франции,  уже
готов  был  связать  свою  судьбу  с  заговором  {Существуют  противоречивые
свидетельства, почему не была захвачена  берлинская  радиостанция.  Согласно
одному из них, эта задача была возложена на пехотное училище в  Деберице,  в
частности на начальника училища генерала Хицфельда, участника  заговора.  Но
заговорщики не предупредили Хицфельда, что выступление назначено на 20 июля,
и он уехал в Баден на  похороны  родственника.  Его  заместитель,  полковник
Мюллер, также отлучился по делам службы. Когда наконец  в  8  вечера  Мюллер
возвратился, он обнаружил, что  его  лучший  батальон  привлечен  на  ночные
учения. Около полуночи он добился его возвращения, однако было  уже  слишком
поздно. Согласно другой версии, некто майор Якоб сумел окружить радиостанцию
силами пехотного училища, но не смог получить от Ольбрихта  четких  указаний
относительно дальнейших действий Когда Геббельс передал  по  телефону  текст
первого сообщения,  Якоб  не  помешал  его  выходу  в  эфир.  Позднее  майор
утверждал,  что,  если  бы  Ольбрихт  дал  ему   соответствующие   указания,
заговорщики отобрали бы немецкие радиовещательные станции у нацистов. Первая
версия  приведена  Эбер-хардом  Целлером  (Призрак  свободы,  с.   267-269),
наиболее авторитетным  исследователем  заговора  20  июля.  Вторую  излагают
Уиллер-Беннет (Немезида, с. 654-655)  и  Рудольф  Заммер  (Геббельс:  второй
после Гитлера, с 138). Оба утверждают, что вышесказанное  сообщил  им  майор
Якоб. - Прим. авт.}.
     Даже танки, на которые так рассчитывали заговорщики, не прибыли.  Можно
было предположить, что Гепнер, известный генерал танковых  войск,  обеспечит
участие танков, но у него  не  дошли  до  этого  руки.  Начальник  танкового
училища в Крампнице полковник Вольфганг Глесемер, откуда должны были подойти
танки, получил от заговорщиков приказ начать выдвижение танков к  городу,  а
самому прибыть на  Бендлерштрассе  для  получения  дальнейших  указаний.  Но
полковник не захотел участвовать в военном путче против  нацистов.  И  тогда
Ольбрихт, потеряв надежду уговорить его, был вынужден запереть полковника  в
здании. Однако Глесемер сумел шепотом передать через своего остававшегося на
свободе адъютанта сообщение в  штаб  инспекции  танковых  войск  в  Берлине,
которому подчинялись танковые части, о том, что произошло, и  проследить  за
тем, чтобы исполнялись приказы, исходящие только от инспекции. В  результате
в распоряжении заговорщиков не оказалось танков, так остро необходимых им  и
уже отчасти достигших центра города - Колонны победы у Тиргартена.
     В конце концов  полковнику  Глесемеру  удалось  бежать  из  заключения,
прибегнув к  хитростям.  Заявив  часовым,  что  готов  подчиниться  приказам
Ольбрихта и командовать танками, он незаметно выскользнул из здания.  Вскоре
танки были выведены из города.
     Полковник танковых войск не был единственным офицером, которому удалось
бежать из импровизированного места заключения, куда направлялись те, кто  не
хотел присоединиться  к  заговорщикам,  что  также  способствовало  быстрому
подавлению заговора.
     Когда около 8 часов вечера, играя жезлом, в  штаб  заговорщиков  прибыл
наконец в полной военной форме фельдмаршал фон Вицлебен, чтобы приступить  к
исполнению обязанностей нового главнокомандующего  вермахта,  он,  очевидно,
сразу понял, что путч провалился, и обрушился на Бека и Штауфенберга за  то,
что они загубили все дело. На суде он заявил: у него не осталось сомнений  в
провале заговора, как только он узнал, что даже радиостанция  не  захвачена.
Но и сам  он  ничего  не  предпринял  в  тот  момент,  когда  своей  властью
фельдмаршала мог объединить  командиров  частей  и  командующих  войсками  в
Берлине  и  за  рубежом.  Через  сорок  пять  минут  он  покинул  здание  на
Бендлерштрассе, не считая себя более участником заговора. Уже не  сомневаясь
в окончательном провале заговора,  он  направился  на  своем  "мерседесе"  в
Цоссен, где незадолго до этого потратил  впустую  семь  решающих  для  судеб
заговора  часов,  сообщил  генерал-квартирмейстеру  Вагнеру,  что  восстание
потерпело неудачу, и выехал в собственное имение, расположенное в  30  милях
оттуда, где на следующий  день  его  арестовал  знакомый  генерал  по  имени
Линнерц.
     И вот пришло время поднять занавес перед последним актом.
     Вскоре после 9 вечера и без того обескураженные  заговорщики  буквально
онемели,  когда  по  всегерманскому  радио  объявили,  что  с  обращением  к
немецкому народу  выступит  сам  фюрер.  Еще  через  несколько  минут  стало
известно, что комендант Берлина генерал Хазе, толкнувший  майора,  а  теперь
уже полковника  Ремера  на  ложный  путь,  арестован  и  командование  всеми
войсками в Берлине принял на себя нацистский генерал  Рейнеке,  который  при
поддержке частей СС готовится штурмовать Бендлерштрассе.
     Служба СС  пришла  наконец  в  себя,  главным  образом  благодаря  Отто
Скорцени. Этот несгибаемый эсэсовец однажды уже проявил отвагу, вызволив  из
плена Муссолини. Ничего  не  зная  о  происходящих  в  этот  день  событиях,
Скорцени в 6 вечера выехал ночным экспрессом в  Вену,  но  был  вынужден  по
указанию генерала СС Шелленберга, второго человека в руководстве СД, сойти в
пригороде Лихтерфельд. Прибыв в штаб  СД,  Скорцени  обнаружил,  что  он  не
охраняется, а его руководители прямо-таки в истерическом  состоянии.  Будучи
по натуре человеком весьма  хладнокровным,  прирожденным  организатором,  он
быстро собрал вокруг себя вооруженных эсэсовцев и взялся за дело. Именно  он
был первым, кому удалось убедить подразделения танкового училища  оставаться
верными Гитлеру.
     Энергичные  контрмеры,   предпринятые   в   Растенбурге,   находчивость
Геббельса,  сумевшего  привлечь  на  свою  сторону   Ремера,   использование
радиовещания, восстановление  боеспособности  СС  в  Берлине  и  невероятная
неразбериха  в  рядах  заговорщиков  на  Бендлерштрассе  и  их   бездействие
заставили многих армейских офицеров, почти решившихся связать свою судьбу  с
заговорщиками, а то и решившихся, передумать. Одним из них был генерал  Отто
Херфурт  (начальник  штаба  арестованного   Корцфляйша),   который   сначала
сотрудничал с Бендлерштрассе и пытался собрать войска, однако,  увидев,  как
развиваются события, перешел на другую  сторону  и  около  9.30  позвонил  в
ставку Гитлера, сообщив, что подавляет военный путч {Предательство не спасло
его от ареста за соучастие в заговоре и виселицы. - Прим. авт.}.
     Генерал Фромм, который отказался присоединиться к заговору,  тем  самым
поставив под угрозу его исход, вдруг взялся за дело. Вечером,  просидев  под
арестом в  кабинете  своего  адъютанта  около  четырех  часов,  он  попросил
разрешения уйти в свой кабинет, расположенный этажом ниже.  Он  дал  честное
слово офицера, что не предпримет попытки бежать  или  установить  контакт  с
внешним миром.  Генерал  Гепнер  согласился.  Более  того,  поскольку  Фромм
пожаловался, что он не только голоден, но и хочет пить,  Гепнер  послал  ему
бутербродов и бутылку вина. Несколько раньше прибыли три генерала  из  штаба
Фромма,  которые  также  отказались  примкнуть  к  восстанию  и  потребовали
провести их к своему начальнику. Кажется невероятным, но их проводили к нему
в кабинет, хотя и под конвоем. Не успели они войти, как Фромм сообщил  им  о
редко используемом запасном выходе, через  который  генералы  могут  бежать.
Нарушив слово, данное Гепнеру, он приказал  генералам  организовать  помощь,
взять штурмом здание, освободить его и подавить  мятеж.  Генералы  незаметно
ускользнули.
     Тем временем младшие офицеры из штаба Ольбрихта, которые либо примкнули
к заговорщикам,  либо,  находясь  поблизости  от  штаба  на  Бендлерштрассе,
выжидали, как будут развиваться события, начали осознавать, что  выступление
терпит неудачу. Они хорошо понимали, как позднее признался один из них,  что
всех их перевешают как изменников, если переворот потерпит  неудачу  и  если
они вовремя не выступят против него. Один из них, подполковник Франц Гербер,
бывший офицер полиции и убежденный нацист, раздобыл  несколько  автоматов  и
патроны к ним из арсенала в  Шпандау.  Около  10.30  эти  офицеры  пришли  в
кабинет к Ольбрихту и потребовали объяснить им, чего, собственно, он  и  его
друзья добиваются. Генерал объяснил, и они молча удалились.
     Однако минут через двадцать они возвратились  во  главе  с  Гербером  и
подполковником Бодо фон дер Хайде  и,  размахивая  оружием,  потребовали  от
Ольбрихта новых объяснений. На  шум  заглянул  Штауфенберг,  и  его  тут  же
задержали. Когда он, отодвинув засов, сумел вырваться и бросился  бежать  по
коридору, в него выстрелили и ранили в единственную  руку.  Контрзаговорщики
открыли  беспорядочную   стрельбу,   никого,   правда,   не   задев,   кроме
Штауфенберга. Затем принялись прочесывать  помещения  в  крыле  здания,  где
сосредоточился штаб заговорщиков, и  сгонять  их  в  одно  место.  В  бывший
кабинет Фромма они привели Бека, Гепнера, Ольбрихта, Штауфенберга, Хефтена и
Мерца. А вскоре там появился и сам Фромм, размахивая пистолетом.
     "Итак, господа, - сказал он, - теперь я стану обращаться  с  вами  так,
как вы обращались со мной". Но повел он себя по-иному.
     "Сдать оружие!" - скомандовал он и объявил тем, кто еще недавно  держал
его под арестом, что они арестованы. "Вы  не  посмеете  требовать  этого  от
меня, вашего бывшего  начальника,  -  спокойно  сказал  Бек,  доставая  свой
пистолет. - Я сам сделаю выводы из этой тяжкой  ситуации".  "Хорошо,  только
направляйте  его  на  себя",  -  предупредил  Фромм.   Однако   у   блестяще
воспитанного бывшего начальника генерального штаба в момент самого тяжкого в
его жизни испытания  не  хватило  воли,  что  сразу  уронило  его  в  глазах
офицеров. "Я вспоминаю сейчас былые дни..." - начал было он, но Фромм  резко
оборвал его: "У нас  нет  времени  выслушивать  всякую  чушь.  Я  прошу  вас
перестать болтать и сделать что-нибудь".
     Бек так и поступил. Он нажал на курок,  но  пуля  лишь  поцарапала  ему
голову. Он тяжело опустился в кресло. Царапина слегка кровоточила. "Помогите
пожилому человеку", - приказал Фромм двум молодым офицерам,  но,  когда  они
попытались отобрать пистолет, Бек воспротивился, попросив  предоставить  ему
еще одну возможность. Фромм кивнул в знак согласия.
     Затем он повернулся к остальным заговорщикам: "А вам, господа, если  вы
хотите что-нибудь написать, я даю еще несколько минут".  Ольбрихт  и  Гепнер
попросили бумаги и присели, чтобы написать своим женам  короткие  прощальные
письма. Штауфенберг, Мерц, Хефтен и другие продолжали  стоять  молча.  Фромм
вышел из комнаты.
     Он принял решение уничтожить этих людей и тем самым замести следы. Хотя
он  и  отказался  играть  активную  роль  в  заговоре,  однако  знал  о  его
существовании, не один месяц  укрывал  убийц  и  никому  не  сообщал  об  их
замыслах. Теперь же  ему  хотелось  выслужиться,  предстать  перед  Гитлером
человеком, подавившим мятеж.  Одного  лишь  не  понимал  Фромм  -  в  глазах
нацистских бандитов его решение было слишком запоздалым.
     Он вернулся минут  через  пять  и  объявил  от  имени  фюрера,  что  на
заседании "трибунала" (доказательств, подтверждающих  его  проведение,  нет)
вынесены смертные приговоры четырем офицерам: полковнику генерального  штаба
Мерцу, генералу Ольбрихту, полковнику, имя  которого  он  отныне  не  желает
произносить (Штауфенбер-гу), и лейтенанту (Хефтену).
     Два генерала - Ольбрихт и Гепнер все еще писали письма  женам.  Генерал
Бек полулежал в кресле,  лицо  его  было  запачкано  кровью,  сочившейся  из
царапины, четыре офицера, приговоренные к смерти, стояли навытяжку.
     "Итак, господа, - обратился Фромм к Ольбрихту и Гепнеру, - вы готовы? Я
вынужден просить вас поторопиться, чтобы не осложнять положение остальных".
     Гепнер закончил  письмо  и  положил  его  на  стол.  Ольбрихт  попросил
конверт, вложил в него письмо и заклеил.  Бек,  пришедший  наконец  в  себя,
попросил другой пистолет. Рукав кителя Штауфенберга пропитался кровью. Его и
его  троих  осужденных  товарищей  вывели  наружу.  Фромм  приказал  Гепнеру
следовать за ними.
     Внизу,  во  дворе,  при  тусклом  свете  затемненных   фар   армейского
автомобиля четырех офицеров  торопливо  расстрелял  взвод  охраны.  Очевидцы
свидетельствуют, что все это происходило  в  суете,  под  крики  охранников,
спешивших укрыться от ожидавшегося воздушного налета, - английские  самолеты
бомбили в это лето Берлин  почти  каждую  ночь.  Перед  смертью  Штауфенберг
крикнул: "Да здравствует священная Германия!"
     Тем временем Фромм предложил генералу Гепнеру нечто вроде  выбора.  Три
недели спустя Гепнер, над которым уже нависла тень виселицы, упомянул о  нем
перед Народным судом.
     "Признаться, Гепнер, - сказал мне тогда Фромм, - все это причиняет  мне
боль. Мы были друзьями, как ты помнишь. Ты ввязался  в  это  дело  и  должен
отвечать за последствия. Ты готов последовать примеру  Бека?  Иначе  я  буду
вынужден сейчас же арестовать тебя". Гепнер ответил, что он "не считает себя
настолько виновным" и надеется  оправдаться.  "Понимаю",  -  ответил  Фромм,
пожимая ему руку. Гепнера отвезли в военную тюрьму в Моабите.
     Когда его уводили, он услышал сквозь дверь, ведущую в  другую  комнату,
утомленный голос Бека: "Если не получится и на этот раз,  прошу  вас  помочь
мне". Затем раздался выстрел из пистолета. Вторая попытка Бека  застрелиться
также не удалась. Фромм просунул голову в дверь и еще  раз  сказал  офицеру:
"Помогите пожилому человеку".  Этот  неизвестный  офицер  отказался  нанести
"удар милосердия", перепоручив потерявшего сознание от второго выстрела Бека
сержанту, который оттащил его в сторону и прикончил выстрелом в шею.
     Часы показывали за полночь. Единственный серьезно подготовленный мятеж,
поднятый  против  Гитлера  за  одиннадцать  с  половиной  лет  существования
третьего рейха, был подавлен за  одиннадцать  с  половиной  часов.  Скорцени
прибыл  на  Бендлерштрассе  с  бандой  вооруженных  эсэсовцев  и   прекратил
дальнейшие экзекуции. Будучи полицейским,  он  хорошо  понимал,  что  нельзя
убивать тех, кто под пыткой может дать много  ценных  сведений  о  масштабах
заговора.   Поэтому,   распорядившись   надеть   наручники   на    остальных
заговорщиков, он отправил их в тюрьму гестапо  на  Принц-Альбрехт-штрассе  и
поручил сыщикам собрать все обличительные документы,  уничтожить  которые  у
заговорщиков не хватило времени. Гиммлер, который прибыл в Берлин  несколько
раньше и временно развернул свой штаб в министерстве  Геббельса,  охраняемом
частью батальона Ремера, свя