я  армия
под командованием генерала Гота, продвигаясь на северо-восток по обе стороны
железной дороги  от  Котельниково  {Ныне  Котельниковский.  -  Прим.  ред.},
преодолела почти 75 миль. К  19  декабря  главные  части  наступавших  войск
находились примерно в 40 милях от города; к 21 декабря они  приблизились  на
расстояние 30 миль, и осажденные войска 6-й  армии  по  ночам  могли  видеть
через заснеженные степи сигнальные вспышки приближавшихся спасителей.
     В этот момент, согласно показаниям  немецких  генералов,  данным  после
войны,  прорыв  из  Сталинграда  6-й  армии  навстречу  4-й  танковой  армии
наверняка увенчался бы  успехом.  Однако  Гитлер  опять  запретил  оставлять
Сталинград. 21 декабря Цейтцлер вырвал у фюрера разрешение на  прорыв  войск
6-й армии из окружения при условии, что они удержат за собой Сталинград. Эта
глупость, по отзывам начальников генерального штаба, чуть  не  свела  его  с
ума. "На следующий вечер, - рассказывал  позднее  Цейтцлер,  -  я  упрашивал
Гитлера санкционировать прорыв.  Я  указывал,  что  это  последний  шанс  на
спасение для 200-тысячной армии Паулюса".
     "Гитлер не уступал. Напрасно я описывал ему ужасные условия внутри  так
называемой крепости: отчаяние умирающих  с  голоду  солдат,  потеря  веры  в
верховное  командование;  раненые  умирают  из-за   отсутствия   необходимой
медицинской помощи, в то время как тысячи замерзают.  Он  оставался  глух  к
моим доводам такого рода, как и другим выдвигаемым мной доводам".
     Сопротивление, оказываемое русскими, все усиливалось, и  генералу  Готу
не хватило сил и средств, чтобы преодолеть последние 30 миль до Сталинграда.
Генерал Гот считал, что, если бы 6-я армия вырвалась из Сталинграда,  он  бы
смог соединиться с ней и затем вместе отойти к  Котельниково.  Это,  по  его
мнению, спасло бы не менее 200 тысяч солдат {В  своих  мемуарах,  написанных
после войны, Манштейн говорит, что 19 декабря в нарушение  приказов  Гитлера
он дал указание 6-й  армии  начать  прорыв  из  Сталинграда  в  юго-западном
направлении, чтобы соединиться с 4-й танковой армией. Он приводит в мемуарах
текст своей директивы. Однако в ней имеются определенные оговорки, и Паулюс,
все еще  выполнявший  приказ  Гитлера,  который  запрещал  оставлять  город,
вероятно, был совершенно сбит этой директивой с толку. "Это был единственный
шанс спасти 6-ю армию", - говорит Манштейн (Манштейн Э.  Утраченные  победы,
с. 336-341, 562-563). - Прим. авт.}. Вероятно, в  течение  одного  или  двух
дней между 21 и 23 декабря это можно было  сделать,  но  позднее  это  стало
невозможно, ибо Красная Армия неожиданно для Гота  нанесла  удар  дальше  на
север и создала угрозу левому флангу  всей  группы  армий  "Дон"  Манштейна.
Вечером 22  декабря  Манштейн  позвонил  Готу  и  приказал  приготовиться  к
коренным переменам в самое ближайшее время. На следующее утро пришел приказ:
прекратить наступление  на  Сталинград,  направить  одну  из  трех  танковых
дивизий на северный фланг Донского фронта, а оставшимся войскам  обороняться
там, где они находятся.
     Попытка деблокировать окруженную  в  Сталинграде  6-ю  армию  потерпела
неудачу. Новые неожиданные приказы Манштейна явились  результатом  тревожных
событий, о которых ему стало известно 17 декабря.  Утром  того  дня  Красная
Армия прорвала фронт на участке итальянской 8-й армии выше по течению  Дона,
у Богучара, и к вечеру углубилась в прорыв на 27 миль. За три дня прорыв  по
фронту расширился до 90 миль, итальянцы в панике бежали,  а  румынская,  3-я
армия, которая была основательно потрепана еще  19  ноября,  в  первый  день
советского наступления, просто  разваливалась.  Неудивительно  поэтому,  что
Манштейну пришлось забрать часть танковых сил  у  Гота,  чтобы  хоть  как-то
заткнуть образовавшуюся брешь. Началась цепная реакция.
     Отступили не только армии на Дону, но и войска  Гота,  подошедшие  было
близко к Сталинграду. Это, в свою очередь,  поставило  в  трудное  положение
немецкую армию на Кавказе, над которой нависла угроза оказаться  отрезанной,
если русские выйдут к Ростову у Азовского моря. Через  день  или  два  после
рождества Цейтцлер доложил Гитлеру: "Если вы не отдадите приказ на  отход  с
Кавказа теперь, то очень скоро мы будем иметь второй Сталинград". С  большой
неохотой  29   декабря   верховный   главнокомандующий   отдал   необходимые
распоряжения группе армий "А" под командованием Клейста, состоявшей  из  1-й
танковой и 17-й армий, группе, которая так и  не  сумела  овладеть  богатыми
нефтеносными полями в районе Грозного.  Ей  тоже  пришлось  отступить,  хотя
совсем недавно ее конечная цель находилась в пределах видимости.
     Отступление немцев в России и итало-немецких армий  в  Северной  Африке
навели Муссолини на размышления. Гитлер пригласил его приехать  в  Зальцбург
на  переговоры  где-нибудь  в  середине  декабря,   и   недомогавший   дуче,
находившийся на строгой диете из-за  болезни  желудка,  принял  приглашение,
хотя, как  он  говорил  Чиано,  поставил  условие:  он  будет  питаться  без
посторонних, "так как не желает, чтобы множество прожорливых немцев  видели,
что он вынужден сидеть на одном рисе с молоком".
     Подошло время, по мнению Муссолини, сказать Гитлеру, что пора  поискать
выход  из  переделки  на  Востоке,  пойти  на  переговоры  со   Сталиным   и
сосредоточить усилия держав оси на обороне остальной части Северной  Африки,
Балкан и Западной Европы. "1943 год будет годом англо-американских  усилий",
- говорил он Чиано. Гитлер был настолько занят делами на Востоке, что не мог
покинуть свою ставку, чтобы встретиться с Муссолини, так что пришлось  Чиано
по поручению Муссолини совершить 18 декабря долгое путешествие в Растенбург,
чтобы изложить нацистскому лидеру  предложение  дуче.  Гитлер  выслушал  эти
предложения с презрением и заверил итальянского  министра  иностранных  дел,
что без какого бы то ни было  ослабления  русского  фронта  может  направить
дополнительные силы в Северную Африку, которую, как  он  заявил,  необходимо
удержать. Чиано нашел,  что  моральное  состояние  немцев  в  ставке  весьма
подавленное, несмотря на уверения Гитлера: "Атмосфера  тяжелая.  К  скверным
известиям, поступающим с фронтов, пожалуй, следует  добавить  уныние  сырого
леса и скуку совместного проживания в казармах... никто не  пытается  скрыть
от меня своего  глубокого  разочарования  известием  о  прорыве  на  русском
фронте. Были прямые попытки свалить за это вину на нас".
     В это самое время остатки итальянской 8-й  армии,  уцелевшие  на  Дону,
спасались бегством, и когда один из сопровождавших Чиано чиновников  спросил
у офицера ОКВ, тяжелые ли потери понесли итальянцы, ему  ответили:  "Никаких
потерь нет: они просто бегут".
     Немецкие войска на Кавказе и на Дону, если и  не  бежали,  то  поспешно
отходили, чтобы не оказаться отрезанными. С начала 1943  года  они  отходили
все дальше от Сталинграда. Теперь для русских наступило  время  окончательно
разделаться с немцами. Но прежде они предоставили  обреченным  солдатам  6-й
армии возможность спасти свои жизни.
     Утром 8 января 1943 года три молодых офицера Красной Армии, следуя  под
белым флагом, пересекли передний край немецкой обороны на  северной  окраине
Сталинграда и предъявили генералу Паулюсу ультиматум генерала Рокоссовского,
командующего Донским фронтом. После напоминания, что 6-я  армия  отрезана  и
уже не может быть деблокирована, что ее снабжение по воздуху  невозможно,  в
ультиматуме далее говорилось:
     "Положение ваших войск отчаянное. Они страдают от  голода,  болезней  и
холода. Суровая русская зима  только  началась.  Жестокие  морозы,  холодные
ветры и метели  -  все  еще  впереди.  Ваши  солдаты  не  обеспечены  зимним
обмундированием и находятся  в  ужасающих  антисанитарных  условиях...  Ваше
положение безнадежно, и любое дальнейшее сопротивление бессмысленно.
     Ввиду этого и  для  того,  чтобы  избежать  лишнего  кровопролития,  мы
предлагаем вам следующие условия сдачи в плен..."
     Это были почетные условия.  Всем  пленным  гарантировалось  "нормальное
питание", сохранение  знаков  различия,  наград  и  личных  вещей,  раненым,
больным и обмороженным - оказание медицинской помощи.  Паулюсу  давалось  24
часа на размышление.
     Паулюс немедленно передал по радио Гитлеру текст ультиматума  и  просил
предоставить ему свободу действий. Верховный правитель тут же  отклонил  его
просьбу. По  истечении  24-часового  срока  ультиматума,  утром  10  января,
русские  приступили  к  последней  фазе  Сталинградского  сражения,   открыв
артиллерийский огонь из пяти тысяч орудий.
     Сражение было ожесточенное и  кровопролитное.  Обе  стороны  дрались  с
невероятной храбростью и отчаянием на руинах полностью разрушенного  города,
но это длилось не долго. В течение  шести  дней  размеры  котла  уменьшились
наполовину и достигли в самом широком месте пятнадцати миль в длину и девяти
миль в глубину. К 24 января окруженная группировка  была  разрезана  на  две
части,  а  последний  небольшой  аэродром  потерян.  Самолеты,  доставлявшие
продовольствие и медикаменты для больных и раненых и эвакуировавшие 29 тысяч
тяжелораненых, больше не приземлялись.
     Русские еще раз предложили своему мужественному противнику сдаться.  24
января на немецкие позиции прибыли представители советского  командования  с
новыми  предложениями.   Колеблясь   между   чувством   долга,   требовавшим
повиноваться  безумному  фюреру,  и  стремлением  спасти  своих  солдат   от
неизбежного уничтожения, Паулюс снова обратился к Гитлеру.
     "Войска без боеприпасов и без продуктов, - радировал он  24  января.  -
Более нет возможности эффективно управлять войсками... 18 тысяч раненых  без
какой-либо  медицинской  помощи,  без  бинтов,  без   лекарств.   Катастрофа
неизбежна.  Армия  просит  разрешения  немедленно  сдаться,   чтобы   спасти
оставшихся в живых".
     Ответ Гитлера сохранился:
     "Сдаваться в плен запрещаю. 6-я армия будет удерживать свои позиции  до
последнего человека и до последнего патрона и своей  героической  стойкостью
внесет незабываемый вклад в стабилизацию обороны и спасения Западного мира".
     Спасение Западного мира! Это была горькая пилюля для солдат 6-й  армии,
которые совсем недавно сражались  против  того  самого  мира  во  Франции  и
Фландрии.
     Дальнейшее сопротивление было не только бессмысленно, но и  невозможно,
и по мере того как январь 1943 года подходил к  концу,  героизм  сражавшихся
выдыхался, угасал, подобно догорающей свече. К 28 января остатки  того,  что
когда-то представляло собой огромную армию, были расчленены на три  части  -
небольшие котлы, причем в южном котле, в  подвале  разрушенного  универмага,
находился штаб генерала Паулюса. Как утверждает очевидец, командующий армией
сидел на своей походной  кровати  в  темном  углу  в  состоянии,  близком  к
коллапсу.
     Ни он, ни его солдаты не могли должным образом оценить поток  хлынувших
в их адрес поздравительных радиограмм. Геринг, коротавший большую часть зимы
в солнечной Италии, расхаживая с напыщенным видом в огромной меховой дохе  и
сверкая кольцами с  бриллиантами,  тоже  послал  28  января  поздравительную
радиограмму.
     "Сражение, которое  дала  6-я  армия,  войдет  в  историю,  и  грядущие
поколения будут говорить о нем с гордостью как о примере высокого  мужества,
упорства,  храбрости  и  самопожертвования".  Не  доставило  им  радости   и
напыщенное выступление по радио рейхсмаршала вечером 30 января 1943 года  по
случаю 10-й годовщины прихода нацистов к власти:
     "Тысячу лет теперь немцы будут говорить об  этом  сражении  с  глубоким
почтением и благоговением и, несмотря ни на что, будут помнить,  что  именно
там была предопределена конечная победа. ...В грядущие годы  будут  говорить
об этом героическом сражении на Волге: когда придете  в  Германию,  скажите,
что видели нас, полегших у Сталинграда, как того требовали наша честь и наши
вожди, во славу великой Германии..."
     Слава и ужасная агония 6-й армии близились к концу.  30  января  Паулюс
радировал Гитлеру: "Окончательное поражение невозможно оттянуть более чем на
двадцать четыре часа".
     Этот сигнал подстегнул  верховного  главнокомандующего  провести  целую
серию присвоений внеочередных  званий  обреченным  в  Сталинграде  офицерам,
очевидно, в надежде, что такие почести усилят их решимость умереть со славой
в этой кровавой мясорубке. "В военной истории  не  зафиксировано  ни  одного
случая пленения немецкого фельдмаршала, - заметил Гитлер Йодлю и после этого
сообщил по радио о  даровании  Паулюсу  желанного  маршальского  жезла.  117
других офицеров были повышены в звании. Этот жест произвел  довольно  жуткое
впечатление.
     Вечером в последний день января Паулюс отправил последнее  донесение  в
ставку Гитлера:
     "6-я армия, верная своей клятве и  осознавая  огромную  важность  своей
миссии, держалась на занятых позициях до  последнего  солдата  и  последнего
патрона во славу фюрера и отечества".
     В 7.45 вечера радист штаба 6-й армии направил последнюю радиограмму  от
своего имени: "Русские в дверях нашего бункера. Мы уничтожаем оборудование".
И добавил буквы "CL" - международный радиошифр, означающий: "Станция  больше
работать не будет".
     У штаба армии не было последнего боя. Паулюс и его штаб не держались до
последнего солдата. Группа  русских  солдат  во  главе  с  младшим  офицером
показалась в темном подвале, где размещался командующий. Русские потребовали
сдачи в плен, и начальник  штаба  6-й  армии  генерал  Шмидт  подчинился  их
требованиям. Подавленный Паулюс  сидел  на  своей  походной  кровати.  Шмидт
обратился к нему: "Господин фельдмаршал, есть еще что-нибудь,  о  чем  нужно
сказать?"
     Расстроенный Паулюс не отреагировал.
     На севере,  на  развалинах  тракторного  завода,  небольшая  группа  из
остатков  двух  танковых  и  четырех  пехотных  дивизий  все  еще  оказывала
сопротивление. Вечером 1 февраля там получили радиограмму из ставки Гитлера:
     "Немецкий народ ожидает, что вы выполните свой долг точно 1 так же, как
выполнили его солдаты, удерживавшие южную крепость. Каждый день и каждый час
длящегося сражения содействует созданию нового фронта".
     Незадолго до полудня 2 февраля и эта  группа  капитулировала,  направив
перед тем последнюю радиограмму верховному главнокомандующему: "...Сражались
до последнего солдата против превосходящих сил  противника.  Да  здравствует
Германия!"
     Наконец над покрытым снегом,  обильно  политым  кровью  полем  сражения
нависла тишина. 2 февраля, в 2 часа 46 минут, высоко  над  городом  пролетел
немецкий разведывательный самолет и по радио доложил в свой  штаб:  "Никаких
признаков боев в Сталинграде".
     К тому времени 91 тысяча немецких солдат,  в  том  числе  24  генерала,
изможденные,  обмороженные,  а  многие  из  них  раненные,   потрясенные   и
надломленные, плелись при 24-градусном морозе по льду и снегу, укутавшись  в
солдатские, пропитанные кровью одеяла, в унылые лагеря для военнопленных. За
исключением 20 тысяч румын и  29  тысяч  раненых,  которых  эвакуировали  по
воздуху, это было все, что осталось от армии завоевателей, которая  еще  два
месяца назад насчитывала 285 тысяч человек.  Остальные  были  убиты  в  ходе
военных действий. А из 91 тысячи немцев,  которые  зашагали  в  плен  в  тот
зимний день, только 5 тысячам суждено  было  вновь  увидеть  свой  фатерланд
{Согласно данным, опубликованным боннским правительством в 1958 году. Многие
из пленных умерли от эпидемии тифа, начавшейся весной. - Прим. авт.}.
     А  в  хорошо  протопленных  помещениях  ставки  в   Восточной   Пруссии
нацистский  правитель,  упрямство  и  глупость  которого  привели   к   этой
катастрофе, поносил своих генералов, воевавших у Сталинграда, за то, что они
не знали, как и когда умирать. Протокольные записи совещания, которое Гитлер
провел в ОКБ 1 февраля, проливают свет на поведение  немецкого  диктатора  в
этот критический период в его жизни, в жизни армии и страны.
     "Они сдались там по всем  правилам.  Можно  было  бы  поступить  иначе:
сплотиться,  образовать  круговую  оборону,  оставив  последний  патрон  для
себя...  Если  отказывают  нервы...  не   остается   ничего   другого,   как
застрелиться...  можно  было  бы  сказать:  человек  вынужден  застрелиться,
подобно тому как (раньше полководцы) бросались на меч, если они видели,  что
сражение проиграно... Даже Варе приказал своему рабу: теперь убей меня".
     Злоба Гитлера к  Паулюсу  за  то,  что  тот  решил  остаться  в  живых,
становилась все ядовитее по мере того, как он продолжал рассуждать:
     "Представьте  себе:  он  прибудет  в  Москву,  и  вообразите  себе  эту
"крысоловку"! Там он подпишет все. Он  будет  делать  признания  и  составит
воззвания. Вот увидите:  теперь  они  пойдут  по  пути  бесхарактерности  до
предела, докатятся до глубочайшего падения... Он в ближайшее время  выступит
по радио, вот увидите. Зейдлиц и Шмидт будет говорить по радио.  Они  запрут
их в крысином подвале на Лубянке,  и  через  два  дня  они  будут  настолько
измучены, что немедленно заговорят... Как они могли поступить так  трусливо?
Я не понимаю этого...
     Что такое "жизнь"? Жизнь...  Отдельная  личность  должна  умереть.  Что
остается от отдельного человека? Это народ. Но как может человек  испытывать
страх перед той секундой, когда он может освободиться от земных тягот,  если
долг не удержит его в юдоли печали.
     ...Мне  это  потому  так  досадно,   что   из-за   одного-единственного
слабовольного, бесхарактерного человека перечеркнуто мужество  столь  многих
солдат и теперь этот человек сделает это...
     ...В эту войну никто больше не получит  звание  фельдмаршала.  Все  это
будет сделано только после окончания войны.  Не  видав  вечера  и  хвалиться
нечего..." {Гитлер предсказал все  верно,  но  ошибся  во  времени.  К  июлю
следующего лета Паулюс и Зейдлиц,  ставшие  руководителями  так  называемого
национального комитета "Свободная  Германия",  действительно  обратились  по
Московскому радио к армии с призывом устранить Гитлера. - Прим. авт.}
     Затем последовал краткий обмен мнениями  между  Гитлером  и  Цейтцлером
относительно того, как преподнести известие о капитуляции немецкому  народу.
3 февраля, то есть спустя три дня, ОКВ опубликовало специальное коммюнике:
     "Сталинградское сражение завершилось. Верные своей клятве сражаться  до
последнего  вздоха,  войска   6-й   армии   под   образцовым   командованием
фельдмаршала Паулюса  были  побеждены  превосходящими  силами  противника  и
неблагоприятными для наших войск обстоятельствами".
     Чтению этого коммюнике по немецкому радио  предшествовала  приглушенная
барабанная дробь и вторая часть Пятой  симфонии  Бетховена.  Гитлер  объявил
четырехдневный национальный траур. На  это  время  были  закрыты  все  кино,
театры и варьете.
     Вальтер Герлитц, немецкий историк, в своем труде  о  генеральном  штабе
писал, что Сталинград "явился второй  Йеной  и  стал  безусловно  крупнейшим
поражением,  какое  когда-либо  терпела  немецкая  армия".   Но   Сталинград
символизировал и нечто большее. Он,  как  Эль-Аламейн  и  англо-американская
высадка в Северной Африке,  знаменовал  собой  поворотный  пункт  во  второй
мировой войне. Волна нацистской агрессии, захлестнувшая большую часть Европы
и докатившаяся до границ Азии  и  Африки,  теперь  начала  отступать,  чтобы
никогда не вернуться. Время нацистских молниеносных ударов с тысячами танков
и самолетов, наводивших ужас на армии противника и рассеивавших их  в  прах,
миновало. Правда, еще последуют отчаянные удары локального характера  -  под
Харьковом весной 1943 года, в Арденнах на рождество 1944 года, но они явятся
частью оборонительной борьбы, которую немцы будут вести с огромным упорством
и мужеством. Инициати