рь кроется не в измене, а в радиолокаторах.  В  течение
трех месяцев - февраля, марта и апреля потери  составили  ровно  50  единиц.
Только в мае было потоплено 37 немецких подводных лодок. При  таких  потерях
немецкий флот долго продержаться не смог бы, поэтому к концу мая  Дениц  под
свою ответственность вывел из Атлантики все подводные лодки.
     Они вновь появились там в сентябре, но за оставшиеся четыре месяца 1943
года сумели потопить лишь 67 судов противника, потеряв при этом 64 подводные
лодки, - соотношение, которое решило судьбу подводной войны и исход битвы за
Атлантику. В 1917 году, когда продвижение немецких армий  было  остановлено,
немецкие подводные лодки едва не поставили Великобританию на  колени.  Столь
же серьезно угрожали они  ей  и  в  1942  году,  когда  армии  Гитлера  были
остановлены в России и Северной Африке, а Соединенные Штаты и Великобритания
напрягали  все  силы,  чтобы  не  только  остановить  японское  нашествие  в
Юго-Восточной Азии, но и собрать силы, вооружение и снаряжение для вторжения
в пределы империи Гитлера на Западе. Неспособность немецких подводных  лодок
серьезно нарушить морские коммуникации в  Северной  Атлантике  в  1943  году
обернулась более крупным бедствием, чем считали в ставке Гитлера, поскольку,
как ни тяжки были потери {"Не может быть  и  речи  о  прекращении  подводной
войны, - обрушился Гитлер на Деница, когда 31 мая тот доложил ему,  что  все
подводные лодки выведены с Атлантики. - Атлантика -  это  мой  первый  рубеж
обороны на Западе". Это было легче сказать, чем сделать. 12 ноября  Дениц  в
отчаянии записал в своем дневнике: "Противник держит  в  руках  все  козыри,
перекрыв все районы дальним патрулированием с  воздуха  и  используя  методы
локации, которым мы все еще ничего не можем  противопоставить...  Противнику
известны все наши секреты. Нам же из его секретов не известен  ни  один".  -
Прим. авт.}, именно за двенадцать месяцев этого  переломного  года  огромные
партии оружия и снаряжения были  переброшены  почти  беспрепятственно  через
Атлантику, что обеспечило возможность наступления на "европейскую  крепость"
в следующем году. Кроме того, именно в этот период ужасы  современной  войны
пришлось познать и немецкому народу, познать у своего  собственного  порога.
Народ плохо представлял себе, чем занимаются подводные лодки. И  хотя  вести
из России, со Средиземного моря и из Италии становились все хуже и хуже, они
все же касались событий, происходивших за сотни и тысячи миль  от  дома.  Но
бомбы, сброшенные с английских самолетов ночью, а  с  американских  -  днем,
стали теперь разрушать дома, в которых жили сами немцы, и конторы, и заводы,
на которых они работали.
     Сам  Гитлер  избегал  посещать  разбомбленный  город.  Эта  обязанность
оказалась для него слишком тяжкой, и он просто не мог  этого  выносить.  Это
очень огорчало Геббельса, и он часто жаловался, что его засыпают письмами, в
которых спрашивают, почему фюрер не посещает районы, подвергшиеся  воздушным
налетам, и почему  нигде  не  видно  Геринга.  Дневник  министра  пропаганды
авторитетно свидетельствует о все более сильных разрушениях,  причиняемых  с
воздуха немецким городам и предприятиям.
     "16 мая  1943  года...  Дневные  налеты  американских  бомбардировщиков
создают   исключительные   трудности.   В    Киле...    сильно    пострадали
военно-технические объекты флота... Если это будет продолжаться, нам  грозят
серьезные последствия, которые в итоге могут оказаться невыносимыми...
     25 мая. Ночной налет англичан на Дортмунд был исключительно сильным  и,
вероятно, самым  интенсивным  из  всех,  какие  когда-либо  обрушивались  на
немецкие города... Сообщения из Дортмунда просто ужасающие... Большой  ущерб
нанесен промышленным предприятиям и заводам по  производству  боеприпасов...
Бездомными остались от 80 до 100 тысяч человек... Население западных районов
страны постепенно начинает  терять  присутствие  духа.  Подобный  ад  трудно
вынести... Вечером я получил (еще одно) донесение  по  Дортмунду.  Разрушено
буквально все... Не  осталось  буквально  ни  одного  дома,  пригодного  для
жилья...
     26 июля.  Ночью  был  сильный  налет  на  Гамбург...  Причем  с  самыми
серьезными  последствиями  как  для  гражданского  населения,  так   и   для
производства оружия... Это подлинная катастрофа.
     29 июля. В течение ночи мы пережили самый сильный налет  из  всех,  что
были совершены на Гамбург... от  800  до  1000  бомбардировщиков...  Кауфман
(местный гаулейтер) прислал мне первое донесение... Он пишет  о  катастрофе,
размах которой потрясает воображение.  Город  с  миллионным  населением  был
уничтожен беспрецедентным в истории способом.  Перед  нами  стоят  проблемы,
которые почти не поддаются решению. Население в миллион  человек  необходимо
снабдить продовольствием, обеспечить одеждой и жильем  и  как  можно  скорее
эвакуировать.  Короче  говоря,  мы  столкнулись  здесь   с   проблемами,   в
существование которых не  верилось  всего  лишь  несколько  недель  назад...
Кауфман говорит примерно о 800 тысячах бездомных, которые бродят по  улицам,
не зная, что предпринять..."
     Хотя некоторым важным военным заводам немцев был  нанесен  значительный
урон,  особенно  тем,  которые  выпускали  истребители,  подшипники,  боевые
корабли, сталь и топливо для новых реактивных самолетов, а  также  ракетному
экспериментальному предприятию в Пенемюнде, на которое Гитлер возлагал такие
большие надежды {В мае 1943 года  разведывательный  самолет  английских  ВВС
сфотографировал предприятия в Пенемюнде. Незадолго до этого в  Лондоне  была
получена информация от польских подпольщиков о том, что там  разрабатываются
как беспилотные реактивные самолеты (позднее получившие наименование  Фау-1,
или  самолеты-снаряды),  так  и  ракеты  (Фау-2).   В   августе   английские
бомбардировщики нанесли  удар  по  Пенемюнде,  причинив  сильные  разрушения
предприятию и отбросив на несколько месяцев назад исследовательские работы и
испытания. К ноябрю английские и американские  ВВС  обнаружили  63  пусковые
установки для Фау-1 на побережье Ла-Манша, а в период с декабря  по  февраль
следующего года разбомбили и уничтожили 73 установки,  общее  число  которых
возросло к этому времени до 96. Термины Фау-1 и Фау-2 произошли от  немецких
слов "оружие возмездия", которое так превозносила пропаганда д-ра  Геббельса
в мрачном 1944 году.  -  Прим.  авт.},  и  хотя  работа  железнодорожного  и
морского  транспорта  систематически  нарушалась,   в   целом   производство
вооружения в Германии не сократилось даже во время все более возраставших  в
1943  году  англо-американских  бомбардировок.   Отчасти   это   объяснялось
увеличением выпуска продукции заводами  и  фабриками  оккупированных  стран,
прежде всего Чехословакии, Франции, Бельгии и Северной  Италии,  которые  не
подвергались бомбардировкам. Наибольший  ущерб  англо-американская  авиация,
как разъясняет Геббельс в своем дневнике, нанесла жилому фонду и  моральному
духу немецкого  народа.  Помнится,  в  первые  годы  войны  немецкая  печать
подбадривала  население  сенсационными  сообщениями  о  том,  как  люфтваффе
бомбили врага,  особенно  англичан.  Они  были  уверены,  что  бомбардировки
помогут им быстро и победоносно завершить войну. Теперь, в  1943  году,  они
начали  ощущать  на  себе  весь  ужас  воздушных  налетов,   гораздо   более
разрушительных, чем те, которые совершали люфтваффе  на  жителей  Лондона  в
1940-1941 годах. Немецкий народ выносил их так же храбро и стойко, как ранее
английский народ. Но после четырех лет  войны  это  требовало  еще  большего
напряжения сил. Поэтому неудивительно, что теперь, в конце 1943 года,  когда
рухнули надежды на победу в России, на  севере  Африки  и  в  Италии,  когда
собственные  города  рейха  были  буквально  обращены  в  пепел  бомбежками,
немецкий народ начал отчаиваться и осознавать, что происходящее - это начало
приближающегося конца.
     "Самое позднее, в конце 1943  года,  -  напишет  оставшийся  не  у  дел
генерал  Гальдер,  -  уже  стало  очевидно,  что  в  военном  смысле   война
проиграна".
     Генерал  Йодль  в  мрачной,  не  для  протокола   лекции,   прочитанной
нацистским гаулейтерам в канун очередной годовщины "пивного путча", 7 ноября
1943 года, в Мюнхене, не зашел так далеко. Но обстановка  на  начало  пятого
года войны, которую он обрисовал на лекции, выглядела достаточно удручающей.
     "Что ложится сегодня наиболее тяжким бременем  на  внутренний  фронт  и
соответственно отражается  на  других  фронтах,  -  сказал  он,  -  так  это
разрушительные воздушные налеты врага на наши дома, на наших жен и детей.  В
этом смысле... исключительно по вине Англии война обрела формы, которые, как
считалось, были невозможны со времен расовых и религиозных войн.
     Эффект этих терроризирующих  налетов  -  психологический,  моральный  и
материальный - таков, что его необходимо ослабить,  если  не  представляется
возможным устранить полностью".
     Состояние морального духа немцев в результате поражений и бомбардировок
1943 года было недвусмысленно обрисовано этим авторитетным нацистом, который
на сей раз выступал от лица фюрера:
     "Дух разрушения ощущается  в  нашей  стране  то  тут,  то  там.  Разные
трусливые элементы ищут выхода или  того,  что  они  называют  "политическим
решением". Они заявляют, что мы должны приступить к переговорам, пока у  нас
еще кое-что есть" {Лекция Йодля на тему "Стратегическое положение  к  началу
пятого года войны" является, пожалуй, наиболее исчерпывающим из имеющихся  у
нас из первых рук описаний неблагоприятной обстановки в конце 1943 года, как
она представлялась Гитлеру и его генералам. Это не  просто  конфиденциальная
лекция для нацистских политических лидеров. Йодль приводил десятки цитат  из
совершенно секретных меморандумов и документов со штампом  "Ставка  фюрера".
Взятые вместе, они рисуют подлинную картину войны, как она виделась  фюреру,
который наверняка  следил  за  подготовкой  лекции.  Изображая  настоящее  в
мрачных красках, Йодль  нарисовал  еще  более  безрадостное  будущее,  верно
предсказывая, что предстоящее англо-американское вторжение в  Европу  "решит
судьбу войны" и что сил,  имеющихся  в  распоряжении  немцев,  недостаточно,
чтобы его отразить. - Прим. авт.}.
     Но дело было не только  в  "трусливых  элементах".  Сам  д-р  Геббельс,
наиболее верный и преданный до фанатизма из последователей Гитлера,  как  об
этом свидетельствует его дневник,  искал  выход  еще  до  конца  1943  года,
напряженно размышляя не столько о том,  следует  ли  Германии  вести  мирные
переговоры или нет, сколько о том, с кем их вести - с Россией или с Западом.
Он не вел разговоры за спиной Гитлера о необходимости поисков мира,  подобно
некоторым. У него хватало смелости  и  откровенности,  чтобы  изложить  свои
мысли непосредственно Гитлеру. 10 сентября  1943  года,  находясь  в  ставке
Гитлера в Растенбурге, куда его вызвали в связи с  известием  о  капитуляции
Италии, Геббельс впервые затронул, как отмечено в  его  дневнике,  вопрос  о
возможных мирных переговорах.
     "Проблема состоит в  том,  к  какой  стороне  нам  надлежит  обратиться
сначала - к Москве или к Англии и Америке. Во всяком случае, трудно  успешно
вести войну против обеих".
     Он замечал, что Гитлер обеспокоен перспективой вторжения  союзников  на
Западе так же, как и "угрожающей обстановкой" на русском фронте:
     "Удручающим обстоятельством является то, что мы не имеем  ни  малейшего
представления о резервах,  которые  приберег  Сталин.  Я  очень  сомневаюсь,
сможем ли мы в этих условиях перебросить наши дивизии с  Востока  на  другие
европейские театры военных действий".
     Записав в секретном  дневнике  некоторые  из  своих  собственных  идей,
которые  еще  несколько  месяцев  назад  казались   ему   изменническими   и
пораженческими, Геббельс обратился к Гитлеру.
     "Я спросил фюрера, можно ли что-нибудь решить со Сталиным  в  ближайшем
будущем или в перспективе. Он ответил, что  в  данный  момент  нельзя...  Во
всяком случае, фюрер считает, что легче иметь  дело  с  англичанами,  чем  с
Советами. В определенный момент, считает фюрер, англичане  образумятся...  Я
склонен считать Сталина более доступным, поскольку Сталин  -  политик  более
практического склада, нежели Черчилль. Черчилль  -  романтичный  авантюрист,
говорить с которым, взывая к разуму, невозможно".
     Именно в этот мрачный период состояния их дел Гитлер и его  приспешники
стали хвататься за спасительную соломинку - коалиция  союзников  распадется,
Англия и Америка испугаются перспективы вторжения советских армий в Европу и
в конечном счете объединятся с Германией,  чтобы  защитить  Старый  Свет  от
большевизма. Гитлер  довольно  пространно  высказался  по  этому  поводу  на
встрече с Деницем в августе 1943 года, теперь же, в  сентябре,  он  обсуждал
эту тему с Геббельсом.
     "Англичане,  -  продолжал  Геббельс  запись  в  дневнике,  -  не  хотят
допустить большевизации Европы ни при каких  обстоятельствах...  Как  только
они осознают  это...  у  них  останется  выбор  лишь  между  большевизмом  и
некоторым потеплением по отношению к национал-социализму, и они, несомненно,
проявят склонность к компромиссу с нами. Сам  Черчилль  -  старый  противник
большевизма, и его сотрудничество с Москвой сегодня всего-навсего преходящий
момент".
     Казалось, Гитлер и Геббельс позабыли в этот момент,  кто  первым  начал
сотрудничать с Москвой и кто втянул Россию в войну. Подводя итоги  беседы  с
Гитлером о возможности заключения мира, Геббельс писал:
     "Рано или поздно нам придется решать вопрос о том, в  сторону  кого  из
врагов следует склониться. В истории Германии ей еще ни разу  не  повезло  в
войне на два фронтов... Не сможет она в конечном счете выстоять и в этой".
     Но не слишком ли поздно было размышлять на этот счет? Геббельс вернулся
в ставку 23 сентября и во время утренней прогулки с нацистским лидером нашел
его  гораздо  более  пессимистично  настроенным,  чем  две   недели   назад,
относительно возможности ведения мирных переговоров с одной из сторон, чтобы
затем воевать на одном фронте.
     "Фюрер не верит, что в настоящее время можно чего-либо достигнуть путем
переговоров. Англия еще достаточно твердо  стоит  на  ногах...  На  Востоке,
естественно, нынешний момент совершенно  неблагоприятен...  Сталин  обладает
сейчас преимуществом". В этот вечер Геббельс обедал с Гитлером  наедине.  "Я
спросил фюрера, готов ли он вести переговоры с Черчиллем... Он  не  считает,
что переговоры с Черчиллем приведут к какому-либо результату, поскольку  тот
слишком прочно находится в плену своих враждебных взглядов  и,  кроме  того,
движим  ненавистью,  а  не  разумом...  Фюрер  предпочел  бы  переговоры  со
Сталиным, но он не думает, что они будут успешными...
     Как бы ни сложились обстоятельства, сказал я фюреру, мы должны прийти к
урегулированию либо с одной стороной, либо с другой. Рейх  еще  ни  разу  не
выигрывал войну на два фронта. Поэтому нам следует  подумать,  как  так  или
иначе покончить с войной на два фронта".
     Эта задача была куда сложнее, чем они себе ее  представляли,  они,  кто
так легко вверг Германию в войну на два фронта. Но в тот сентябрьский  вечер
1943 года, по крайней  мере  на  мгновение,  нацистский  диктатор  избавился
наконец от своего пессимизма и предался мечтам о том, каким  благом  мог  бы
оказаться мир. По свидетельству Геббельса,  он  даже  заявил,  что  "жаждет"
мира.
     Он сказал, что "был бы  счастлив  снова  оказаться  в  кругу  артистов,
отправиться вечером в театр, а затем зайти в артистический клуб".  Гитлер  и
Геббельс не были единственными в Германии, кто теперь, когда война  вступила
в свой пятый год, размышлял о шансах и путях, ведущих  к  миру.  Разобщенные
болтливые антинацистские заговорщики, хотя число их возросло, но  оставалось
огорчительно малым, снова стали задумываться над прежней проблемой. Они  уже
ясно видели: хотя армии Гитлера все еще  сражались  на  чужой  земле,  война
проиграна. Большинство из них, но отнюдь не все,  неохотно,  лишь  преодолев
угрызения совести, приходили к выводу, что для того, чтобы  Германия  обрела
мир, который открыл бы ей  перспективу  уцелеть  и  существовать  далее,  им
придется устранить Гитлера посредством убийства  и  одновременно  уничтожить
национал-социализм.
     С  наступлением   1944   года,   когда   появилась   уверенность,   что
англо-американские армии начнут вторжение через Ла-Манш еще до  конца  года,
что Красная Армия приблизится к границам  самого  рейха,  а  древние  города
Германии в результате воздушных налетов союзников  скоро  будут  обращены  в
груды развалин {"Тысячелетний труд превратился  в  груду  камней",  -  писал
Герделер фельдмаршалу фон Клюге в июле 1943 года после посещения  на  западе
районов,  подвергшихся  бомбардировкам.  В  своем  письме  Герделер   умолял
колеблющегося  генерала  примкнуть  к  заговорщикам,  чтобы  положить  конец
Гитлеру и его безумию, - Прим.  авт.},  заговорщики  решились  на  отчаянную
попытку убить нацистского диктатора и свергнуть его  режим,  прежде  чем  он
ввергнет Германию в страшную катастрофу. Они сознавали, что времени осталось
немного.

     - 29 -

ВТОРЖЕНИЕ СОЮЗНИКОВ В ЗАПАДНУЮ ЕВРОПУ И ПОКУШЕНИЕ НА ГИТЛЕРА

     В течение 1943 года заговорщики предприняли по меньшей  мере  полдюжины
попыток убить Гитлера,  одна  из  которых  сорвалась  лишь  потому,  что  не
взорвалась бомба замедленного действия, заложенная в самолет фюрера во время
его полета на русский фронт.
     Серьезные  изменения  произошли  в  этом  году  в   немецком   движении
Сопротивления. Его участники отказались делать ставку на фельдмаршалов,  ибо
они были либо слишком трусливы, либо слишком тупы, чтобы  использовать  свое
положение и военную власть для свержения  верховного  главнокомандующего.  В
ноябре  1942  года  на  тайной  встрече  в  лесу  под  Смоленском  Герделер,
политический застрельщик немецкого Сопротивления, обратился  к  фельдмаршалу
Клюге, командующему группой армий "Центр" на  Востоке,  с  просьбой  сыграть
активную роль в ликвидации Гитлера. Нестойкий генерал, только что получивший
щедрый подарок от фюрера {В день своего 60-летия  -  30  октября  1942  года
Клюге получил от Гитлера чек на 250  тысяч  марок  (100  тысяч  долларов  по
официальному  валютному  курсу)  и  специальное   разрешение   израсходовать
половину этой суммы  на  уход  за  имением.  Другой  бы  воспринял  это  как
оскорбление достоинства и чести немецкого офицера, однако фельдмаршал принял
и то и другое (Шлабрендорф Ф. Они чуть не убили Гитлера,  с.  40).  Позднее,
когда Клюге стал противником Гитлера, фюрер сказал как-то своим  офицерам  в
ставке: "Я лично дважды присваивал ему звания, удостаивал его высших наград,
подарил ему большое  имение...  и  дал  большую  прибавку  к  жалованью  как
фельдмаршалу..." (Гилберт Ф. Гитлер руководит своей войной, с.  101-102).  -
Прим. авт.}, согласился, но через несколько дней струсил и написал  генералу
Беку в Берлин, чтобы на него не рассчитывали.
     Несколько  недель  спустя  заговорщики  попытались   убедить   генерала
Паулюса,  6-я  армия  которого  находилась  в  то  время  в  окружении   под
Сталинградом и который по их предположениям глубоко разочаровался в  фюрере,
допустившем такую  катастрофу,  выступить  с  обращением  к  армии  сбросить
тирана, который привел четверть миллиона немецких солдат к такому постыдному
концу. Личное обращение генерала Бека с этой просьбой к Паулюсу,  изложенное
в письме, было доставлено летчиком немецких ВВС в осажденный город.  Паулюс,
как мы видели, отреагировал на это тем, что направил целый поток  радиограмм
фюреру с выражением верности, и опомнился лишь тогда, когда был доставлен  в
Москву в качестве военнопленного.
     В тече