м  постскриптумом,  во
многом объясняют колебания Берлина. В  письме  от  27  мая  Вайцзекер  писал
Шуленбургу,  что,  по  мнению,  циркулирующему  в   Берлине,   англо-русские
переговоры "не так легко будет  сорвать"  и  Германия  опасается  решительно
вмешиваться, чтобы не вызвать "раскатов татарского хохота" в Москве.  Помимо
того,  статс-секретарь  сообщил,  что  как  Япония,  так  и  Италия  холодно
отнеслись к планируемому  сближению  Германии  с  Москвой.  Такое  отношение
союзников способствовало формированию в Берлине  мнения,  что  лучше  сидеть
тихо. "Таким образом, -  писал  он  в  заключение,  -  мы  хотим  выждать  и
посмотреть, насколько Москва  и  Лондон  с  Парижем  свяжут  себя  взаимными
обязательствами".
     По каким-то причинам Вайцзекер не отправил это письмо сразу - вероятно,
он полагал, что Гитлер еще не принял, окончательного решения.  Когда  же  30
мая он все-таки отправил письмо, то добавил к нему постскриптум:
     "P. S. К изложенному выше могу добавить,  что  с  благословения  фюрера
подход к русским отыскать все-таки придется, но очень  осторожно,  во  время
беседы, которую мне надлежит провести сегодня с русским поверенным в делах".
     Беседа с Георгием Астаховым дала немного, но для немцев она знаменовала
начало  нового  этапа.  Предлогом  для  вызова  русского  поверенного  стало
обсуждение вопроса о советском торговом представительстве в  Праге,  которое
русские хотели сохранить. Беседа крутилась вокруг  этого  вопроса  -  каждый
дипломат пытался выяснить, что на уме  у  другого.  Вайцзекер  выразил  свое
согласие с Молотовым в том, что экономические и политические вопросы  нельзя
разделять полностью, после чего проявил заинтересованность  в  "нормализации
отношений между Советским Союзом и Германией". Астахов заверил коллегу,  что
Молотов не имеет намерения "закрыть дверь для  дальнейших  русско-германских
переговоров".
     Оба дипломата проявляли определенную осторожность, но немцев эта беседа
вдохновила. В 10.40 вечера 30 мая Вайцзекер отправил сверхсрочную телеграмму
Шуленбургу в Москву:
     "Несмотря на разработанную ранее тактику, мы в  конечном  счете  решили
пойти   на   определенный   контакт   с   Советским    Coюзoм    {В    книге
"Нацистско-советские отношения", представляющей  собой  подборку  документов
немецкого министерства иностранных дел по этой тематике и  изданной  в  1949
году госдепартаментом США, эта телеграмма в переводе  на  английский  звучит
более сильно: "...Мы  решили  пойти  на  вполне  определенные  переговоры  с
Советским Союзом". Это побудила многих историков, в том  числе  и  Черчилля,
сделать вывод, что телеграмма от  30  мая  знаменовала  поворотный  пункт  в
усилиях Гитлера заключить сделку с Москвой. Этот поворотный пункт  наметился
позднее. Как писал Вайцзекер в  постскриптуме  к  письму  Шуленбургу,  шаги,
направленные на сближение, должны быть "очень осторожными". - Прим. авт.}".
     Может  быть,  пространный  секретный  меморандум,   который   Муссолини
направил Гитлеру 30 мая, укрепил  решимость  фюрера  пойти  на  сближение  с
Советским Союзом, хотя и с  оглядкой.  К  лету  сомнения  дуче  относительно
преждевременного начала войны  возросли.  Он  писал  Гитлеру,  что  убежден:
"война между плутократами,  консервативными  нациями"  и  государствами  оси
неизбежна.  Но  "Италии  необходимо  время  на  подготовку,  которая   может
продлиться  до  конца  1942  года...  Только  начиная  с  1943  года   можно
рассчитывать на успешное ведение войны". Перечислив ряд причин,  по  которым
"Италии необходим известный мирный период", дуче писал:  "По  вышеизложенным
причинам Италия не хотела бы форсировать начало европейской войны, хотя  она
убеждена в ее неизбежности".
     Гитлер, так и не открыв своему  большому  другу  и  союзнику,  что  уже
наметил на 1 сентября нападение на Польшу,  заверил,  что  прочел  секретный
меморандум "с большим интересом",  и  предложил  организовать  встречу  глав
правительств для обсуждения поднятых в нем вопросов. А  пока  что  он  решил
выяснить, возможно ли пробить брешь в Кремлевской  стене.  В  течение  всего
июня в Москве между посольством  Германии  и  Анастасом  Микояном,  Народным
комиссаром внешней торговли, велись предварительные переговоры о  заключении
торгового соглашения.
     Советское правительство все еще относилось к Берлину  с  большой  долей
подозрительности. Как сообщал 27 июня Шуленбург,  в  Кремле  полагают,  что,
настаивая на заключении торгового соглашения, немцы стремятся  торпедировать
переговоры русских с Англией и Францией. "Здесь боятся, - докладывал посол в
Берлин,  -  что,  как  только  мы  получим  это   преимущество,   переговоры
прекратятся сами собой".
     28 июня Шуленбург имел продолжительную беседу с Молотовым, которая, как
он  докладывал  в  срочной  секретной  телеграмме,  прошла  в  дружественной
обстановке. Тем не менее, когда немецкий посол уверенно сослался на договоры
о ненападении, которые Германия совсем недавно  заключила  с  Прибалтийскими
государствами {Желая упредить предоставление  англо-франко-русских  гарантий
Латвии и Эстонии, которые граничили с  Советским  Союзом,  Германия  7  июня
срочно заключила с  ними  пакты  о  ненападении.  А  31  мая  она  заключила
аналогичный  пакт  с  Данией,  которой,  учитывая  предшествующие   события,
казалось, была гарантирована безопасность. - Прим. авт.}, советский комиссар
иностранных дел язвительно заметил, что "должен усомниться  в  действенности
таких договоров после опыта,  приобретенного  Польшей".  В  конце  отчета  о
беседе Шуленбург писал:
     "У меня сложилось впечатление, что Советское правительство  внимательно
следит за нашим политическим курсом и что оно заинтересовано  в  контакте  с
нами. Несмотря на то что недоверие очевидно, Молотов говорил о  нормализации
отношений с Германией как о деле желаемом и возможном".
     Посол затребовал по телеграфу инструкции относительно своих последующих
шагов. Он был одним из сторонников Секта,  которые  выступали  за  сближение
Германии с Советской Россией после 1919 года и добились этого в  Рапалло,  и
во всех  его  донесениях  за  1939  год  проглядывает  искреннее  стремление
восстановить отношения, существовавшие во времена Веймарской республики. Но,
как и многие другие дипломаты старой школы, он плохо знал Гитлера.
     29 июня из  своей  горной  резиденции  Берхтесгаден  Гитлер  неожиданно
приказал прервать переговоры с русскими.

                                            Берхтесгаден, 29 июня 1939 года

     ...Фюрер решил так:
     До сведения русских необходимо довести, что из их отношения мы  поняли,
что продолжение контактов они ставят в зависимость от того, устраивают ли их
основы экономических переговоров, как было определено  в  январе.  Поскольку
эти основы не удовлетворяют нас, мы в настоящее время  не  заинтересованы  в
возобновлении экономических переговоров с русскими.
     Фюрер согласен, чтобы ответ был задержан на несколько дней.
     В действительности же суть этого решения  была  передана  в  посольство
Германии в Москве на следующий день. Вайцзекер телеграфировал:
     "Министр  иностранных  дел   придерживается   мнения,   что   в   части
политической  сказано  достаточно  много  и  что  до  получения   дальнейших
инструкций возобновлять переговоры не следует.
     Что касается возможности экономических переговоров с русскими, то здесь
окончательное мнение еще не выработано. В  этой  области  Вас  просят  также
ничего не предпринимать до получения инструкций".
     В трофейных  немецких  документах  невозможно  найти  объяснение  столь
резкой перемене в настроении Гитлера.  Русские  уже  были  готовы  пойти  на
компромисс по части предложений, сделанных ими в январе  и  феврале.  Шнурре
предупреждал 15 июня, что срыв экономических переговоров будет означать  для
Германии неудачу и в экономическом и в политическом отношении.
     Не мог заставить  Гитлера  принять  столь  обескураживающее  решение  и
тернистый путь англо-франко-советских переговоров. Из  сообщений  посольства
Германии в Москве он знал, что  Советский  Союз  и  западные  демократии  не
сумели  разрешить  вопрос  о  гарантиях  Польше,  Румынии  и   Прибалтийским
государствам. Польша и Румыния были рады получить гарантии Англии и Франции,
которые вряд ли помогли бы им в случае немецкой агрессии, разве что косвенно
способствовали бы созданию Западного фронта. Но они отказывались от  русских
гарантий, даже  отказывались  пропускать  через  свою  территорию  советские
войска для отражения немецкого нападения. Латвия, Эстония и  Финляндия  тоже
наотрез отказались от русских гарантий. Как явствует из  трофейных  немецких
документов,  такое  решение  было  принято  не  без   участия   министерства
иностранных дел Германии, причем в ход  шли  самые  обыкновенные  угрозы  на
случай, если не будет проявлено должной решимости.
     Попав  в  такое  затруднительное  положение,  Молотов  в  начале   июня
предложил Англии прислать в  Москву  министра  иностранных  дел,  чтобы  тот
принял участие в переговорах. По мнению русских, это,  вероятно,  не  только
помогло бы выйти из тупика, но и наглядно  продемонстрировало  бы  серьезное
желание Англии достичь договоренности  с  Советским  Союзом.  Лорд  Галифакс
ехать отказался {Согласно документам  британского  министерства  иностранных
дел,  8  июня  Галифакс  сказал  Майскому,  что   он   предполагал   просить
премьер-министра  послать  его  в  Москву,  но  "вырваться  было  совершенно
невозможно". 12 июня, после того как уехал Стрэнг, Майский сказал Галифаксу,
что неплохо бы было  министру  иностранных  дел  поехать  в  Москву,  "когда
обстановка стала  спокойнее",  но  Галифакс  опять  заявил  о  невозможности
отлучиться в настоящее время  из  Лондона.  -  Прим.  авт.}  .  Вместо  него
предложил свои услуги  Антони  Иден,  бывший  министр  иностранных  дел,  но
Чемберлен отклонил его кандидатуру. Было  решено  послать  Уильяма  Стрэнга,
способного сотрудника министерства, работавшего ранее в посольстве в  Москве
и хорошо говорившего по-русски, но малоизвестного как у себя в стране, так и
за ее пределами. Тот факт, что сотрудника столь низкого ранга  поставили  во
главе миссии, которой предстояло вести переговоры  напрямую  с  Молотовым  и
Сталиным, ясно давал понять  русским,  как  они  сами  потом  говорили,  что
Чемберлен не принимал всерьез идею  создания  союза,  способного  остановить
Гитлера.
     Стрэнг прибыл в  Москву  14  июня.  До  этого  он  принимал  участие  в
одиннадцати англо-французских встречах с Молотовым, тем не  менее  появление
его мало повлияло на ход англо-советских переговоров. Через две  недели,  29
июня, недоверие  и  раздражительность  русских  нашли  отражение  в  статье,
опубликованной Андреем Ждановым в "Правде". Статья называлась "Английское  и
французское правительства не хотят договора с  Советским  Союзом  на  основе
равенства".  Жданов  пытался  представить  статью  как  "написанную  рядовым
гражданином,   не   выражающую   официальную   точку    зрения    Советского
правительства",  но  он  был  не  только   членом   Политбюро,   не   только
председателем иностранной комиссии советского парламента, но и, что особенно
отмечал Шуленбург в своем докладе в Берлин, "доверенным лицом Сталина; (его)
статья была написана по приказу сверху".
     "...Английское и французское правительства, - писал Жданов, - не  хотят
равного  договора  с  СССР...  Англичане  и  французы  хотят  не  настоящего
договора, приемлемого для СССР, а только  лишь  разговоров  о  договоре  для
того, чтобы, спекулируя на мнимой  неуступчивости  СССР  перед  общественным
мнением своих стран, облегчить себе путь к сделке с агрессорами".
     Недоверие Сталина к Англии и Франции и опасение, что западные  союзники
могут в конце концов пойти на сделку с Гитлером, как  они  это  сделали  год
назад в Мюнхене, было высказано, чтобы весь мир  мог  над  этим  задуматься.
Посол Шуленбург, поразмыслив над статьей, доложил  в  Берлин,  что,  по  его
мнению, одним из мотивов  написания  ее  было  желание  "обвинить  Англию  и
Францию в возможном срыве переговоров".

       Планы тотальной войны

     Адольф Гитлер все еще  не  поддавался  на  русскую  приманку  -  может,
потому, что в течение всего июня он  был  занят  в  Берхтесгадене  тем,  что
следил за подготовкой к вторжению в  Польшу,  которое  намечалось  на  конец
лета.
     К 15 июня он уже  имел  на  руках  совершенно  секретный  план  военных
операций против Польши, составленный генералом Браухичем. "Целью операции, -
вторил своему хозяину главнокомандующий  сухопутными  войсками,  -  является
уничтожение  польских  вооруженных  сил.  Политическое  руководство  требует
начать войну внезапными, мощными ударами и добиться скорых успехов.  Замысел
главнокомандующего сухопутными войсками сводится  к  тому,  чтобы  внезапным
вторжением на польскую  территорию  упредить  организованную  мобилизацию  и
сосредоточение польской армии и концентрическими ударами из Силезии, с одной
стороны, из Померании - Восточной Пруссии, с другой, разгромить главные силы
польской армии, находящиеся западнее линии рек Висла - Нарев".
     Для реализации этого плана Браухич создал две  группы  армий  -  группу
армий "Юг", в которую вошли 8, 10 и 14-я армии, и группу  армий  "Север",  в
состав которой вошли 3-я и 4-я армии. Группе армий  "Юг"  под  командованием
генерала Рундштедта предписывалось наступать из  Силезии  в  направлении  на
Варшаву, сломить сопротивление польской армии  и  по  возможности  раньше  и
максимально крупными силами выйти к Висле по обе стороны Варшавы, имея целью
во взаимодействии с группой армий "Север" уничтожить  польские  войска,  еще
находящиеся в Западной Польше. Главной задачей  группы  армий  "Север"  было
установление связи между рейхом и Восточной Пруссией путем захвата коридора.
Для каждой армии, так же как  для  ВВС  и  для  флота,  были  разработаны  и
определены  свои  задачи.  Данциг,  по  Браухичу,   планировалось   объявить
территорией  Германии  в  первый  же  день  боевых  действий,  порядок   там
предполагалось поддерживать местными силами под командованием немцев.
     Дополнительной директивой, изданной тогда  же,  предусматривалось,  что
приказ на проведение операции "Вайс" будет отдан войскам  20  августа.  "Все
приготовления, - говорилось в директиве, - должны  быть  закончены  к  этому
числу".
     Через   неделю,   22   июня,   генерал   Кейтель   представил   Гитлеру
предварительный график  по  операции  "Вайс".  Фюрер  после  ознакомления  с
документом в целом одобрил его, но приказал, "чтобы не будоражить  население
призывом большего, чем обычно,  числа  резервистов...  отвечать  гражданским
учреждениям, предпринимателям, частным лицам, интересующимся этим  вопросом,
что резервисты призываются для осенних маневров". Гитлер  приказал  также  в
целях соблюдения  секретности  эвакуацию  госпиталей  в  приграничной  зоне,
которую главное командование сухопутных войск планировало на середину  июля,
не проводить.
     Война, которую собирался начать  фюрер,  должна  была  стать  тотальной
войной, она требовала не только военной мобилизации, но и  мобилизации  всей
страны, всех ее ресурсов. В целях координации этих усилий на следующий день,
23 июня, был созван Совет обороны рейха под  председательством  Геринга.  На
заседании присутствовали тридцать пять высших  государственных  деятелей,  в
том числе военачальники Кейтель, Редер, Гальдер, Томас,  Мильх  и  министры:
внутренних дел, экономики, финансов, транспорта, а также Гиммлер.  Это  было
лишь второе заседание совета, но Геринг объяснил, что он  собирается  только
для принятия необычайно важных  решений.  Ни  у  кого  из  собравшихся,  как
явствует из трофейных документов, не осталось сомнений в том, что  война  не
за горами, но предстоит сделать  еще  очень  многое  -  обеспечить  людскими
ресурсами промышленность и сельское хозяйство и  решить  другие  вопросы  по
тотальной мобилизации.
     Геринг сообщил собравшимся, что Гитлер планирует призвать в вооруженные
силы семь миллионов человек. Поэтому доктору Функу,  министру  экономики,  в
целях увеличения людских ресурсов надлежало решить, "на  каких  видах  работ
будут  использоваться  военнопленные  и  лица,  содержащиеся  в  тюрьмах   и
концлагерях". Здесь в разговор вступил Гиммлер и сказал, что "во время войны
концентрационные лагеря будут  использоваться  с  большей  пользой".  Геринг
заметил, что могут быть привлечены сотни тысяч рабочих из протектората Чехия
и Моравия. Они будут размещены  в  бараках  и  использованы  на  работах,  в
частности на сельскохозяйственных, под присмотром немецких специалистов. Уже
тогда  стало  очевидно,  в  какие  формы   выльется   нацистская   программа
использования подневольного труда.
     Доктор Фрик, министр внутренних дел, обещал "изыскать  рабочую  силу  в
аппарате  управления".  Он  внес  некоторое  оживление,  заявив,   что   при
нацистском режиме бюрократический аппарат "вырос в  20-40  раз,  что  просто
невероятно". Была создана комиссия, которой поручили исправить положение.
     Еще более пессимистично прозвучал  доклад  полковника  Рудольфа  Герке,
начальника транспортного отдела  генерального  штаба  сухопутных  войск.  "С
точки зрения транспорта, - заявил он напрямик, - Германия в настоящий момент
к войне не готова".
     Вопрос о том, готова ли транспортная сеть Германии к войне, зависел  от
того, будет ли вестись  война  только  с  Польшей.  Если  предстояли  боевые
действия на Западе против Франции  и  Англии,  то  возникало  опасение,  что
транспортная  система  просто  не  справится  с  задачей.  В  течение   июля
состоялись два экстренных заседания Совета обороны для  обсуждения  мер  "по
приведению Западного вала самое позднее к 25 августа в состояние  повышенной
готовности с помощью средств, которые могут быть  раздобыты  к  этому  сроку
путем принятия чрезвычайных мер". Концерну Круппа и стальному  картелю  была
поставлена задача изыскать необходимое  количество  металла  для  вооружения
западного рубежа.  Немцы  понимали,  что  именно  от  мощи  этих  укреплений
зависит, предпримут англо-французские войска серьезное наступление или  нет,
пока вермахт будет занят решением польского вопроса.
     Хотя Гитлер с несвойственной откровенностью заявил своим  генералам  23
мая, что вовсе не Данциг является предметом споров с Польшей, вольный  город
на протяжении нескольких  недель  в  середине  лета  был  пороховой  бочкой,
которая могла в любой момент взорваться и положить начало войне.  В  течение
некоторого  времени  немцы  нелегально  переправляли  в  Данциг   оружие   и
направляли офицеров обучать местные силы самообороны  обращению  с  ним  {19
июня  главное  командование  сухопутных  войск   сообщило   в   министерство
иностранных дел, что 168 офицеров германской армии "получили  разрешение  на
проезд через вольный город Данциг в гражданской одежде на учебу".  В  начале
июля  генерал  Кейтель  направил  в  министерство  иностранных  дел  запрос,
"целесообразно ли с политической точки зрения продемонстрировать публике  12
легких и 4 тяжелые пушки, которые находятся в Данциге, или лучше  скрыть  их
при проведении учений". Из немецких документов неясно,  как  немцам  удалось
провезти тяжелую артиллерию  мимо  польских  таможенников.  -  Прим.  авт.}.
Оружие и офицеров переправляли через границу из Восточной Пруссии, и,  чтобы
этот  процесс  не  вышел  из-под  контроля,  поляки  увеличили   там   число
таможенников и пограничников. Местные власти Данцига,  действовавшие  теперь
по указке из Берлина, в ответ на это  старались  всячески  помешать  полякам
выполнять их обязанности.
     Конфликт   достиг   кризиса   4   августа.   Польский   дипломатический
представитель  в  Данциге  известил  местные  власти  о  том,  что  польск