го опорой Веймарской  республике,  в  марте
1930 года подал в отставку вследствие межпартийных разногласий по вопросу  о
фонде  страхования  безработных.  Его  место  занял  Генрих  Брюнинг,  лидер
парламентской фракции католической партии "Центр",  бывший  во  время  войны
капитаном пулеметной роты и  удостоенный  Железного  креста.  Консервативные
речи в рейхстаге снискали ему  расположение  армии,  в  особенности  некоего
генерала Курта фон Шлейхера, в  то  время  еще  малоизвестного  в  Германии.
Именно Шлейхер, этот кичливый и честолюбивый "кабинетный  офицер",  успевший
зарекомендовать  себя  среди  военных   как   изворотливый,   беззастенчивый
интриган, предложил президенту фон Гинденбургу кандидатуру  Брюнинга.  Таким
образом, новый канцлер оказался ставленником армии, хотя, может быть,  и  не
вполне  отдавал  себе  в  этом   отчет.   Человек   безупречной   репутации,
бескорыстный,  скромный,  честный,  самоотверженный,  в   некотором   смысле
аскетичный,   Брюнинг   надеялся   восстановить   устойчивое   парламентское
государство и вывести страну  из  углубляющегося  экономического  кризиса  и
политического  хаоса.  Трагедия  этого   благонамеренного   и   демократично
настроенного патриота заключалась в том, что, стремясь к своей цели, он, сам
того не желая,  рыл  яму  немецкой  демократии  и  расчищал  дорогу  Адольфу
Гитлеру.
     Брюнинг не сумел добиться одобрения большинством  рейхстага  ряда  мер,
предусмотренных его финансовой программой. Тогда он обратился к  Гинденбургу
с просьбой применить  статью  48  конституции  о  чрезвычайном  положении  и
утвердить   финансовый   законопроект   президентским    декретом.    Палата
представителей опротестовала этот декрет и  потребовала  его  отмены.  Таким
образом, парламентское государство начало рушиться как  раз  в  тот  момент,
когда в условиях экономического  кризиса  особенно  ощущалась  необходимость
сильной власти. В поисках выхода из тупика Брюнинг в июле 1930 года попросил
президента распустить рейхстаг. На 14 сентября были назначены новые  выборы.
Каким  образом  Брюнинг  предполагал  обеспечить  угодное   ему   устойчивое
большинство в парламенте - до сих пор неизвестно. Но Гитлеру стало ясно, что
его звезда взошла даже раньше, чем он ожидал.
     Народ, задавленный нуждой, жаждал  выхода  из  бедственного  положения.
Миллионы людей требовали работы. Владельцы  магазинов  ждали  помощи.  Около
четырех миллионов молодых избирателей, получивших впервые  после  предыдущих
выборов право голоса, хотели иметь какую-то надежду на сносное существование
в будущем. Всем  этим  миллионам  недовольных  Гитлер,  развернувший  бурную
предвыборную кампанию, предлагал то, что казалось им при их  жалкой  доле  в
какой-то мере обнадеживающим. Он  обещал  вновь  сделать  Германию  сильной,
отказаться от уплаты по репарациям, отменить Версальский договор,  покончить
с коррупцией, умерить аппетиты денежных баронов (особенно если они евреи)  и
позаботиться о том, чтобы каждый немец имел работу и кусок хлеба.  На  людей
отчаявшихся, голодных, требующих не только утешения, но и новой веры и новых
кумиров, такие речи не могли не подействовать.
     Как ни велики  были  шансы  Гитлера  на  успех,  но  даже  он  удивился
объявленным 14 сентября 1930 года результатам голосования.  Два  года  назад
его партия набрала  всего  810  тысяч  голосов  и  получила  12  мандатов  в
рейхстаг. Теперь он рассчитывал на четырехкратное увеличение числа голосов и
примерно на 50 мест в парламенте. Фактически же за нацистов проголосовало  6
миллионов 409 тысяч человек, в результате чего они  получили  107  мандатов.
Таким образом, если прежде НСДАП стояла  на  девятом,  последнем,  месте  по
числу мандатов, то теперь вышла на второе.
     Однако и коммунисты продвинулись вперед: если в 1928 году за  них  было
подано 3 миллиона 265 тысяч голосов, то теперь - 4 миллиона  592  тысячи,  а
число  их  представителей  в  рейхстаге  увеличилось  с  54  до  77.  Партии
умеренных, представлявших среднее  сословие,  за  исключением  католического
"Центра",  потеряли  миллион  голосов.  Как,  впрочем,  и  социал-демократы,
несмотря на то, что ряды их сторонников  пополнились  4  миллионами  молодых
избирателей.  Число   голосов,   поданных   за   националистов   Гугенберга,
сократилось  с  четырех  до  двух  миллионов.  Было  очевидно,  что  нацисты
отвоевали у партий среднего сословия миллионы приверженцев. Бесспорно также,
что с этого момента Брюнингу стало труднее, чем когда-либо кому-либо, влиять
на парламентское большинство. А могла ли Веймарская  республика  выжить,  не
имея большинства? Вопрос этот  возник  сразу  после  выборов  1930  года,  в
условиях  возрастающего  интереса  к  двум  главным  силам,  лидеры  которых
воспринимали республику не иначе как мрачный эпизод в  истории  Германии:  к
армии и крупным промышленникам и финансистам.
     Окрыленный успехом на выборах, Гитлер обратил  свой  взор  на  эти  две
мощные силы, задавшись целью завоевать их. Как известно, в  давние  времена,
живя в Вене, он усвоил тактику мэра Карла Люгера, который  придавал  большое
значение завоеванию "существующих мощных институтов".
     Еще в марте 1929 года Гитлер,  выступая  в  Мюнхене  с  речью,  призвал
военных пересмотреть враждебную по отношению к национал-социализму позицию и
перестать поддерживать Веймарскую республику.
     "Будущее принадлежит не партиям разрушения, а партиям, несущим  в  себе
силу народа, которые готовы и желают связать себя с армией, чтобы помочь ей,
когда придет время, защитить интересы народа. А между тем в нашей армии  еще
есть  офицеры,  мучающиеся  вопросом:  как  далеко   они   могут   пойти   с
социал-демократами? Но, уважаемые господа, неужели вы действительно думаете,
что у вас есть что-то общее с идеологией, которая ставит условием ликвидацию
всего того, что составляет основу существования армии?"
     Это была хитроумная речь, нацеленная на то, чтобы заручиться поддержкой
армии. Как считали большинство офицеров и как многократно  повторял  Гитлер,
армия получила удар в спину, стала жертвой предательства поддерживаемой  ими
республики, которая не питала любви к военной касте и ко всему тому, на  чем
эта каста зиждилась.
     Далее идут слова, которые теперь звучат пророчески: он предсказывал то,
что в один прекрасный день совершил сам.  Он  предупреждал  офицеров,  какая
судьба их постигнет, если марксисты одержат верх  над  нацистами.  Если  это
случится, то, как предрекал он, "можете  сделать  надпись:  "Конец  немецкой
армии". Ибо, господа, вам наверняка придется стать политиками... а может,  и
палачами на службе у режима и его политических  комиссаров.  А  если  будете
плохо себя вести, то ваших жен и детей упрячут за решетку. А если  и  дальше
будете так же себя  вести,  то  вас  просто  вышвырнут,  а  то  и  к  стенке
поставят..."
     Речь Гитлера слышали сравнительно немногие,  но  "Фелькишер  беобахтер"
опубликовала ее в стенографической записи  в  целях  рекламы  в  специальном
военном выпуске. Кроме того, ее  подробно  обсуждали  на  страницах  "Дойчер
вергайст", нового нацистского журнала, посвященного военной тематике.
     В 1927  году  армейское  командование  запрещало  вербовку  нацистов  в
рейхсвер, насчитывавший 100  тысяч  человек,  и  не  разрешало  брать  их  в
качестве вольнонаемных на склады оружия и военного снаряжения. Но  к  началу
1930 года стало очевидно, что нацистская пропаганда добилась в армии немалых
успехов, особенно в среде молодых  офицеров.  Многих  из  них  привлекал  не
только  фанатичный  патриотизм  Гитлера,  но  и  открытые   им   перспективы
возвращения армии былого почета и былых размеров, что давало  шанс  получить
повышение в чине, поскольку  в  тогдашних  малочисленных  вооруженных  силах
подобных шансов не было.
     Воздействие нацистов на вооруженные силы стало настолько ощутимым,  что
побудило генерала Тренера, бывшего в то время министром обороны,  издать  22
января 1930 года приказ, содержавший предостережение,  аналогичное  тому,  с
которым обращался к армии семь лет назад, в канун "пивного  путча",  генерал
фон Сект.  Он  указывал,  что  нацисты  рвутся  к  власти,  "поэтому  они  и
обхаживают вермахт. Стремясь использовать его в политических интересах своей
партии,  хотят  заставить  нас  верить,   что   только   национал-социалисты
представляют подлинно национальную  силу".  Генерал  Гренер  призвал  солдат
держаться вне политики и  "служить  государству",  не  вмешиваясь  в  борьбу
партий.
     То, что молодые офицеры вермахта не захотели держаться вне политики, по
крайней мере вне нацистской политики, обнаружилось очень скоро. Это наделало
много шума, внеся раздор в  высшие  эшелоны  офицерского  корпуса  и  вызвав
ликование в нацистском лагере.
     Весной 1930 года трое молодых  лейтенантов  из  Ульмского  гарнизона  -
Лудин, Шерингер и Вендт были арестованы за  попытку  вовлечь  сослуживцев  в
сговор:  не  стрелять  в  мятежников  в  случае   вооруженного   нацистского
восстания. Эти действия квалифицировались  как  государственная  измена,  но
генерал Гренер, не желая  предавать  огласке  факт  государственной  измены,
решил отдать лейтенантов под трибунал якобы за нарушение дисциплины.  Однако
вызывающее поведение  лейтенанта  Шерингера,  тайно  переславшего  в  газету
"Фелькишер беобахтер" крамольную статью, обрекло  этот  маневр  на  неудачу.
Через неделю после успешных для нацистов сентябрьских выборов 1930 года трое
младших офицеров предстали перед верховным судом в Лейпциге по  обвинению  в
государственной  измене.  В  числе   их   защитников   были   многообещающие
адвокаты-нацисты Ганс Франк и Карл Зак {Оба окончили свои дни  на  виселице:
Зака казнили за участие в покушении на Гитлера 20 июля 1944 года, а Франка -
за его злодеяния в Польше. - Прим. авт.}. Но не адвокаты и не обвиняемые,  а
Адольф Гитлер оказался в центре внимания на процессе. Он был вызван в суд по
просьбе Франка в качестве свидетеля. Отрекаться  от  подсудимых  лейтенантов
ему  представлялось  невыгодным,  поскольку   сам   факт   их   деятельности
подтверждал наличие пронацистских настроений, значение которых он  не  хотел
умалять. Нацистов компрометировало и то обстоятельство, что были разоблачены
их попытки подорвать армию  изнутри.  Тактике  Гитлера  вредило  и  то,  что
обвинение рассматривало нацистскую  партию  как  революционную  организацию,
целью которой является насильственное свержение правительства. Чтобы отвести
это обвинение,  Гитлер  обещал  Франку  дать  показания,  которых  требовала
защита. Но в действительности он ставил перед собой более важную задачу: как
лидер  партии,  только  что  добившейся  ошеломляющего  успеха  на  всеобщих
выборах,  он  хотел  убедить  армию,   особенно   ее   высших   чинов,   что
национал-социализм вопреки выдвинутым против пацифистски настроенных младших
офицеров  обвинениям  не  представляет  угрозы  для   рейхсвера.   Напротив,
национал-социализм несет спасение и рейхсверу, и Германии.
     Превратив скамью свидетеля в трибуну, Гитлер  сполна  использовал  свой
ораторский талант, продемонстрировав тонкое чутье политического стратега,  и
хотя его словесная эквилибристика была насквозь  лживой,  в  этом  мало  кто
отдавал себе отчет. Гитлер клятвенно заверил суд и армейских  офицеров,  что
ни СА, ни партия не являются противниками  армии.  "Я  всегда  придерживался
мнения, - заявил он, - что всякая попытка  упразднить  армию  есть  безумие.
Никто из нас не заинтересован в ликвидации армии. Когда мы придем к  власти,
то позаботимся о том, чтобы на базе нынешнего рейхсвера возродилась  великая
армия германского народа".
     И он повторял и повторял суду  (и  генералам),  что  нацистская  партия
будет добиваться власти исключительно конституционным путем, а если  молодые
офицеры думают, что произойдет  вооруженное  восстание,  то  они  ошибаются.
"Наше движение не нуждается в насилии. Придет время, и немецкая нация узнает
наши идеи, и тогда меня поддержат тридцать пять миллионов немцев... Когда мы
получим конституционное право, мы сформируем такое государство,  каким  оно,
по нашему мнению, должно быть". Председатель суда поинтересовался:  "Это  вы
тоже сделаете конституционным путем?" "Да", - ответил Гитлер.
     Но  хотя  фюрер  обращался  главным  образом   к   военным   и   другим
консервативным  элементам,  он  не  мог  не  учитывать  революционного  пыла
приверженцев своей партии. Не мог подвести их, как подвел троих  подсудимых.
Поэтому, когда председатель суда напомнил ему о заявлении,  сделанном  им  в
1923 году, за месяц  до  неудавшегося  путча,  в  котором  Гитлер  употребил
выражение "головы покатятся по песку", и спросил, отрекается ли теперь лидер
нацистов от своих слов, тот, пользуясь случаем, сказал:
     "Могу вас заверить, что когда национал-социалистское  движение  одержит
победу в этой борьбе, то появится  и  национал-социалистский  суд.  И  тогда
покатятся головы тех, с кого спросят за Ноябрьскую революцию 1918 года".
     Никто не может  утверждать,  что  Гитлер  не  предупредил,  каковы  его
намерения в случае прихода к власти, и тем не менее аудитория, перед которой
он выступал на суде, очевидно, ничего не имела против этой угрозы: она долго
и шумно аплодировала. Хотя председательствующий и выразил неудовольствие  по
поводу нарушения  порядка,  но  ни  он,  ни  государственный  обвинитель  не
возразили оратору по существу. По этому поводу во всех газетах Германии и во
многих  за  ее  пределами  появились  сенсационные  заголовки.  Возбуждение,
вызванное речью Гитлера, было столь велико, что  о  судебном  процессе,  как
таковом, забыли.
     Троих молодых офицеров, чья преданность идеям национал-социализма  была
отвергнута самим верховным вождем национал-социализма, суд признал виновными
в заговоре  с  целью  совершить  государственную  измену,  но  вынес  мягкий
приговор - восемнадцать месяцев заключения в крепости. Суровые приговоры  по
таким  делам  в  республиканской  Германии  приберегались   для   тех,   кто
поддерживал Веймарскую республику {Лейтенант Шерингер, обозленный на Гитлера
за предательство, еще будучи в тюрьме, отрекся от нацистской партии  и  стал
фанатиком коммунистом. Во  время  чистки  30  июня  1934  года  он  подлежал
ликвидации (так поступали со всеми, кто стоял на пути фюрера),  но  каким-то
образом спасся и пережил самого Гитлера. Лейтенант Лудин остался  ревностным
нацистом, в 1932 году был избран в рейхстаг, получил высокий чин в СА и  СС,
а впоследствии  служил  посланником  Германии  в  марионеточном  государстве
Словакия. После освобождения Словакии был арестован и казнен. - Прим. авт.}.
     Сентябрь  1930  года  стал  поворотным  в   жизни   немцев,   неумолимо
вовлекаемых в созидание третьего рейха. Неожиданный успех нацистской  партии
на общегерманских выборах убедил не только миллионы рядовых  граждан,  но  и
ведущих представителей делового мира и армии  в  том,  что  появилась  сила,
которую невозможно одолеть. Им могла не нравиться нацистская  демагогия,  ее
грубость,  но  она  способствовала  подъему  у   немцев   патриотических   и
националистических чувств, ослабленных в  первые  десять  лет  существования
республики. Она сулила немецкой нации избавление от коммунизма,  социализма,
тред-юнионизма   и   бесплодной   демократии.   К   тому   же   ее   влияние
распространилось на весь рейх. Успех был очевиден.
     Учитывая это,  а  также  обращенное  к  военным  заверение  Гитлера  на
Лейпцигском процессе,  некоторые  генералы  задумались:  а  не  является  ли
национал-социализм движением, призванным сплотить народ, восстановить старую
Германию,  вернуть  армии  ее  величие  и  помочь  стране   сбросить   оковы
унизительного Версальского договора?  Им  пришелся  по  душе  дерзкий  ответ
Гитлера председателю верховного суда, когда тот спросил фюрера, что он  имел
в виду под словами "немецкая национальная революция".
     "Единственное, что я имел в виду, -  сказал  фюрер,  -  это  избавление
немецкой нации от рабства, в котором  она  сегодня  находится.  Германия  по
рукам и ногам опутана мирными договорами... Национал-социалисты  не  считают
законными договоры, навязанные Германии силой. Мы не миримся с  тем  фактом,
что будущие поколения ни в чем  не  повинных  людей  обречены  жить  под  их
бременем. Если мы будем сопротивляться любыми доступными нам средствами, то,
значит, станем на путь революции".
     Таких же взглядов придерживался  и  офицерский  корпус.  Некоторые  его
виднейшие представители резко критиковали министра обороны генерала  Тренера
за то, что он передал дело трех лейтенантов в верховный  суд.  Генерал  Ганс
фон  Сект,  общепризнанный  послевоенный  гений  немецкой  армии,  достойный
преемник Шарнхорста и  Гнейзенау,  смещенный  незадолго  до  этого  с  поста
главнокомандующего,  упрекнул  Тренера  за  тo,  что  его  акция  привела  к
ослаблению солидарности в офицерском корпусе. Полковник Людвиг Бек,  ставший
спустя короткое время начальником штаба, а впоследствии еще  более  заметной
фигурой, сыгравшей важную роль в истории (в  1930  году  он  был  командиром
артиллерийского  полка  в  Ульме,  том  самом  городе,  где   служили   трое
лейтенантов), не только заявил начальству резкий протест  по  поводу  ареста
молодых офицеров, но и выступил в Лейпциге в их защиту.
     Однако после суда, на котором выступил  Гитлер,  генералы  стали  более
благосклонно  относиться  к  нацистскому  движению,  в  котором  прежде  они
усматривали угрозу армии. Генерал Альфред Йодль, занимавший  в  годы  второй
мировой войны пост начальника штаба  оперативного  руководства  вооруженными
силами,  показал  на  Нюрнбергском  процессе,  какое  значение   имела   для
офицерского корпуса речь нацистского лидера в Лейпциге.  До  этого,  по  его
словам, старшие офицеры полагали, что Гитлер задался целью разложить  армию,
но потом убедились в обратном. Сам  генерал  фон  Сект,  став  в  1930  году
депутатом рейхстага,  в  течение  некоторого  времени  открыто  выступал  на
стороне Гитлера, а в 1932 году, во время президентских выборов,  настоял  на
том, чтобы и его сестра голосовала за Гитлера, а не за Гинденбурга.
     Уже тогда давала о себе знать,  причем  во  все  возрастающей  степени,
политическая слепота офицеров немецкой армии - слепота,  приведшая  к  столь
плачевному концу.

     Не  меньшую  политическую  недальновидность  проявили  промышленные   и
финансовые магнаты, ошибочно считавшие, что, если  они  предоставят  Гитлеру
достаточные средства, он почувствует  себя  обязанным  и,  придя  к  власти,
станет выполнять их желания, а вероятность  того,  что  после  сенсационного
успеха на выборах 1930 года этот австрийский выскочка, как  называли  его  в
20-е  годы,  способен  захватить   контроль   над   Германией,   влиятельные
представители деловых кругов вполне допускали.
     Вальтер   Функ    показал    на    Нюрнбергском    процессе:    "...Мои
друзья-промышленники и я были  убеждены,  что  приход  нацистской  партии  к
власти - дело не столь отдаленного будущего".
     Летом того же  года  Функ,  этот  пузатенький  человечек  с  вкрадчивым
голосом и плутоватыми глазками, физиономия которого  всегда  напоминала  мне
лягушку,  ушел  с  доходного  места  редактора  немецкой  финансовой  газеты
"Берлинер берзенцайтунг", вступил в нацистскую  партию  и  стал  посредником
между партией и рядом крупных предпринимателей. На Нюрнбергском процессе  он
показал, что некоторые его друзья из делового мира, прежде всего  занимавшие
руководящее положение в угольных концернах Рейнской области,  уговорили  его
примкнуть к нацистскому движению "с целью убедить  партию  следовать  курсом
частного предпринимательства".
     "В  то  время  руководство  партии  высказывало  самые  противоречивые,
путаные взгляды на экономическую политику. Выполняя свою миссию,  я