ла  тетка  -  фрейлейн
Гертруда фон Риббентроп - Прим. авт.}
     Затем кто-то припомнил давний "заговор"  против  нацистского  режима  -
мятеж Рема 30 июня 1934 года. Гитлер, до тех пор  угрюмо  посасывавший  ярко
окрашенные лечебные пилюли, которыми его щедро снабжал врач-шарлатан  Теодор
Морелль, при упоминании о нем просто пришел  в  бешенство.  Свидетели  сцены
вспоминают, что он вскочил со стула с пеной  на  губах  и  начал  визжать  и
метаться. Он кричал,  что  расправа  с  Ремом  и  его  подручными  ничто  по
сравнению с тем, что он сделает с теми, кто предал его сегодня. Он вырвет их
с корнем и уничтожит. "Я брошу их жен и детей  в  концлагеря,  -  все  более
распалялся он, - и пусть они не ждут пощады". На этот раз, как и  во  многих
случаях ранее, слова его не разошлись с делом.
     Частично вследствие изнеможения, а частично из-за того, что по телефону
из Берлина поступали все новые подробности военного мятежа,  Гитлер  прервал
свой неистовый монолог, хотя пыл его еще не угас. Он проводил  Муссолини  на
поезд, в последний раз попрощался с ним и вернулся в свой кабинет. Когда в 6
вечера ему доложили, что путч еще не подавлен, он схватил телефонную  трубку
и прокричал приказ войскам СС в Берлине - стрелять в каждого,  кто  вызывает
хотя бы малейшее подозрение. "Где Гиммлер? Почему его там  нет?"  -  завопил
фюрер, забыв, что час назад, когда все сидели за чаем, он приказал  шефу  СС
вылететь в Берлин и безжалостно подавить восстание и что его полицеймейстер,
вероятно, просто туда еще не прибыл.
     Долго и тщательно готовившееся выступление в Берлине,  как  об  этом  с
тревогой узнал Штауфенберг, приземлившись  в  Рангсдорфе  в  3.45,  началось
вяло. Три столь дорогих часа, во время которых ставка фюрера  была  отрезана
от внешнего мира, пропали даром. Почему? Штауфенберг не  мог  этого  понять,
как и историк, пытающийся восстановить события  того  рокового  дня.  Погода
стояла жаркая и душная, и, пожалуй, это обстоятельство и сказалось.  И  хотя
главные  заговорщики  знали,  что  Штауфенберг  направился  в  это  утро   в
Растенбург с "тяжелым грузом" - об этом был поставлен в известность  генерал
Гепнер - для участия в совещании у фюрера  в  13  часов,  лишь  немногие  из
заговорщиков, преимущественно младшие офицеры, к  полудню  начали  не  спеша
собираться в штабе армии резерва на Бендлерштрассе, который являлся и штабом
заговора. Помнится, 15  июля,  когда  Штауфенберг  подготовил  предпоследнее
покушение  на  Гитлера,  генерал  Ольбрихт  приказал   войскам   Берлинского
гарнизона начать выдвижение за два часа  до  намеченного  взрыва  бомбы.  Но
теперь, 20 июля, помня о риске, на который он тогда пошел, генерал не  отдал
соответствующих приказов.
     Накануне  ночью  командиры  частей  в  Берлине  и  в  учебных  центрах,
расположенных в  близлежащих  пунктах  -  Деберице,  Ютербоге,  Крампнице  и
Вюнсдорфе, были предупреждены, что, по всей вероятности, сигнал  "Валькирия"
они получат 20-го числа. Однако, вместо того чтобы двинуть войска,  Ольбрихт
решил подождать, пока не поступит вполне конкретное известие  от  Фельгибеля
из Растенбурга. Генерал Гепнер, захватив  с  собой  чемодан  с  генеральской
формой, которую Гитлер запретил  ему  носить,  прибыл  на  Бендлерштрассе  в
половине первого - Штауфенберг в этот момент как раз раздавил ампулу в бомбе
- и вместе с Ольбрихтом отправился на завтрак, во время которого они распили
полбутылки вина за успех предприятия.
     Едва они вернулись в кабинет Ольбрихта,  как  туда  стремительно  вошел
генерал Фриц Тиле, начальник связи при штабе сухопутных войск, и возбужденно
сообщил: он только что  разговаривал  по  телефону  с  Фельгибелем,  и  хотя
слышимость была плохая  и  Фельгибель  выражался  крайне  осторожно,  взрыв,
видимо, произошел, но Гитлер остался жив.  В  этом  случае,  заключил  Тиле,
приказ "Валькирия" отдавать не следует. Ольбрихт и Гепнер согласились с  его
мнением.
     Таким образом, в период с 13.15 до 15.45, когда  Штауфенберг  вышел  из
самолета в Рангсдорфе и поспешил к телефону,  ничего  не  было  предпринято.
Войска  не  собраны,  приказы  войсковым  командирам  в  других  городах  не
разосланы, и  -  что  самое  удивительное  -  никто  не  подумал  о  захвате
радиостанции,  телефона  и  телеграфа.  Оба  главных  военных   руководителя
заговора - Бек и Вицлебен так и не появились.
     Прибытие Штауфенберга побудило  наконец  заговорщиков  к  действию.  По
телефону из Рангсдорфа он пытался убедить генерала Ольбрихта не ждать,  пока
он доберется до Бендлерштрассе, на что уйдет 45 минут, а немедля  приступить
к реализации плана "Валькирия". Наконец-то заговорщики обрели  руководителя,
способного отдавать приказы.  Без  них  немецкий  офицер,  даже  заговорщик.
казался беспомощным даже в решающий  час.  И  они  приступили  к  реализации
плана. Полковник Мерц фон Квирнхайм, начальник штаба у Ольбрихта  и  близкий
друг Штауфенберга, извлек приказы с шифром "Валькирия" и начал передавать их
по телетайпу и телефону. Согласно первому приказу, войска в Берлине и вокруг
него поднимались по тревоге, согласно второму, подписанному  Вицлебеном  как
главнокомандующим вермахтом и заверенному графом фон Штауфенбергом, по радио
передавалось официальное сообщение о том, что Гитлер  умер  и  что  Вицлебен
"вручает исполнительную власть  командующим  военными  округами  в  рейхе  и
армиями на фронте". Фельдмаршал Вицлебен к этому времени все еще  не  прибыл
на Бендлерштрассе. Он добрался только до Цоссена, находившегося в 20 милях к
юго-востоку от Берлина,  где  совещался  с  первым  генерал-квартирмейстером
Вагнером. За ним, как и за генералом Беком, пришлось  посылать.  Действовать
медленнее, чем в  этот  роковой  день  действовали  два  высших  в  заговоре
генерала, было просто невозможно.
     Пока приказы передавались в войска, причем некоторые из них за подписью
генерала  Фромма,  хотя  и  без  его  ведома,  Ольбрихт  направился  в  штаб
командующего армией резерва. Он передал ему сообщение Фельгибеля о том,  что
Гитлер убит, и попытался убедить взять на себя  руководство  "Валькирией"  и
обеспечить внутреннюю безопасность государства.  Заговорщики  понимали,  что
приказы Фромма будут исполняться беспрекословно. В этот момент  он  был  для
них   исключительно   важен.   Но   Фромм,   подобно   Клюге,   был   гением
нерешительности. Он не относился к числу тех, кто  прыгает,  не  думая,  где
приземлится.   Прежде   чем   решить,   что   предпринять,   он   потребовал
доказательств, что Гитлер действительно убит.
     И здесь Ольбрихт совершил еще одну роковую ошибку. Исходя из  сообщения
Штауфенберга из Рангсдорфа, он был уверен, что фюрер убит.  Он  знал  также,
что Фельгибелю  удалось  блокировать  телефонную  связь  с  Растенбургом  на
большую часть дня. Поэтому он решительно снял трубку  и  попросил  соединить
его с Кейтелем по "чрезвычайной" (правительственной) линии связи. И для него
оказалось полной неожиданностью, - связь, как известно, была к этому времени
восстановлена, но Ольбрихт об этом не знал,  -  когда  Кейтель  почти  сразу
поднял трубку.
     Фромм: Что случилось в ставке? По Берлину ходят страшные слухи.
     Кейтель: А что могло случиться? Здесь все идет своим чередом.
     Фромм: Я только что получил известие, что фюрер убит.
     Кейтель: Чепуха. Верно, было предпринято покушение, но, к счастью,  оно
не удалось. Фюрер жив, он лишь слегка  ранен.  Где,  кстати,  ваш  начальник
штаба, полковник граф Штауфенберг?
     Фромм: Штауфенберг еще не вернулся.
     С этого момента Фромм был потеряй для заговорщиков, причем  последствия
этого оказались катастрофическими.  Ольбрихт,  ошеломленный,  не  говоря  ни
слова, выскользнул из здания. В эту минуту  прибыл  генерал  Бек,  одетый  в
темный гражданский костюм, - возможно, это имело целью замаскировать военный
характер выступления, - чтобы  принять  на  себя  руководство.  Но  реальным
руководителем,  как  вскоре  выяснилось,  был  полковник  фон   Штауфенберг,
который, запыхавшись,  без  фуражки,  взбежал  по  лестнице  старого  здания
военного  министерства  около  4.30  дня.  Он  коротко  сообщил  о   взрыве,
подчеркнув, что видел все с расстояния не более 200  ярдов.  Когда  вмешался
Ольбрихт, заявив, что только что разговаривал по телефону с самим  Кейтелем,
что Гитлер лишь слегка ранен, Штауфенберг ответил, что Кейтель тянет  время,
прибегая ко лжи. Гитлер, возразил он, должен быть как минимум тяжело  ранен.
В любом случае, добавил он, сейчас нам остается одно -  использовать  каждую
минуту, чтобы свергнуть нацистский режим. Бек согласился и сказал,  что  для
него безразлично, жив деспот или мертв. Необходимо  действовать  и  сбросить
его  тяжкий  гнет.  Но  беда  в  том,  что  после  рокового  промедления   и
замешательства они, несмотря на все свои планы, не представляли, что  делать
дальше. Даже когда генерал Тилс сообщил, что известие о провале покушения на
Гитлера вскоре будет передано по национальному радио, им не пришло в голову,
что необходимо немедленно захватить центральную студию  радиовещания,  чтобы
помешать нацистам выйти в эфир и заполнить его собственными  воззваниями  от
имени нового правительства. В случае  если  войска  еще  не  подошли,  чтобы
осуществить это, можно было привлечь берлинскую полицию. Граф фон  Хельдорф,
начальник полиции и  активный  заговорщик,  с  полудня  с  нетерпением  ждал
команды бросить в дело свои крупные силы, уже приведенные  в  боеготовность.
Но команды все не поступало, и в 4 часа  он  направился  на  Бендлерштрассе,
чтобы выяснить, что же произошло. Ольбрихт сообщил ему,  что  полиция  будет
действовать по приказам армии. Но восставшей  армии  пока  не  было  -  лишь
сбитые с толку офицеры слонялись по штабу, не  имея  солдат,  которым  можно
было бы отдавать приказы.
     Вместо того чтобы решить немедленно этот вопрос,  Штауфенберг  позвонил
по телефону в Париж своему кузену подполковнику Цезарю фон Хофакеру  в  штаб
генерала фон Штюльпнагеля и призвал заговорщиков пошевеливаться. Безусловно,
шаг  этот  был  чрезвычайно  важен,  поскольку   во   Франции   к   заговору
подготовились   значительно    лучше,    поддерживали    его    там    более
высокопоставленные генералы и офицеры, чем в других местах,  за  исключением
Берлина. И действительно, в  Париже  генерал  Штюльпнагель  проявил  гораздо
больше энергии, чем его коллеги в столице. Еще  до  наступления  темноты  он
арестовал и заключил под стражу всех 1200 офицеров и солдат СС и СД, включая
их грозного начальника генерал-майора войск  СС  Карла  Оберга.  Если  бы  в
Берлине в тот вечер проявили такую же энергию и решительность, история могла
бы пойти другим путем.
     Приведя в действие  план  заговора  в  Париже,  Штауфенберг  взялся  за
упрямого  Фромма,  начальником  штаба  которого  он  состоял  и  чей   отказ
действовать заодно с заговорщиками после сообщения Кейтеля о том, что Гитлер
жив, создавал серьезную угрозу успешному исходу заговора. У Бека не  хватило
смелости поссориться с Фроммом в самом начале событий, и он не присоединился
к Штауфенбергу и Ольбрихту,  которые  направились  к  нему.  Ольбрихт  вновь
заявил Фромму, что Штауфенберг готов подтвердить  смерть  Гитлера.  "Но  это
невозможно, - рявкнул Фромм, - Кейтель заверил меня в  обратном".  "Кейтель,
как обычно, лжет, - вмешался Штауфенберг. - Я сам видел, как  выносили  тело
Гитлера". Эти слова начальника штаба заставили Фромма задуматься, и с минуту
он   хранил   молчание.   Но   когда   Ольбрихт,    решив    воспользоваться
нерешительностью Фромма, заметил, что приказ "Валькирия"  уже  отдан,  Фромм
вскочил и закричал: "Это превышение власти!  Кто  отдал  приказ?"  Когда  он
узнал, что это сделал полковник Мерц фон Квирнхайм, он вызвал офицера к себе
и арестовал.
     Штауфенберг  сделал  еще  одну,  последнюю   попытку   убедить   своего
начальника. "Генерал, - сказал он, - я лично взорвал бомбу  на  совещании  у
Гитлера. Взрыв был похож  на  взрыв  150-миллиметрового  снаряда.  Никто  из
присутствовавших в зале не мог остаться в живых".
     Но Фромм был слишком искусным приспособленцем, чтобы  поддаться  блефу.
"Граф  Штауфенберг,  -  ответил  он,  -  покушение  провалилось.  Вы  должны
немедленно пустить себе пулю в лоб". Штауфенберг холодно отклонил его совет.
Тогда тучный Фромм, налившись кровью, объявил, что арестовывает  всех  троих
посетителей - Штауфенберга, Ольбрихта и Мерца.
     "Не занимайтесь самообманом, - ответил Ольбрихт. - Это  мы  сейчас  вас
арестуем!"
     Между единомышленниками  вспыхнула  крайне  несвоевременная  ссора,  во
время которой Фромм, как свидетельствовал один из очевидцев, ударил по  лицу
Штауфенберга. Генерала быстро утихомирили и посадили  под  арест  в  комнате
адъютанта, где его охранял майор Людвиг фон Леонрод {За несколько недель  до
этого Леонрод спросил своего друга, армейского капеллана отца Германа Верле,
прощает ли католическая церковь убийство  тирана,  и  получил  отрицательный
ответ. Когда это обстоятельство всплыло на заседании Народного суда по  делу
Леонрода, отец Верле был арестован за то, что не сообщил об  этом  разговоре
властям и, как и Леонрод, казнен. - Прим. авт.}.  В  целях  предосторожности
заговорщики оборвали в комнате телефонные провода.
     Штауфенберг вернулся в свое  управление  и  обнаружил,  что  здесь  его
поджидает, чтобы  арестовать,  обер-фюрер  Пифредер,  эсэсовский  головорез,
недавно отличившийся при проведении эксгумации и  сожжении  221  тысячи  тел
евреев, расстрелянных отрядами спецакций в  Прибалтике  до  того,  как  туда
вошли части советских войск. Пифредера и двух субъектов из СД в  гражданском
быстро заперли в  соседнем  пустом  кабинете.  Объявившийся  в  этот  момент
генерал фон Корцфляйш, которому подчинялись все войска  в  округе  Берлин  -
Бранденбург,  потребовал  доложить,  что  происходит.   Нацистский   генерал
настаивал, чтобы его проводили к Фромму,  но  его  провели  к  Ольбрихту,  с
которым он отказался говорить. Тогда его принял Бек, и, поскольку  Корцфляйш
заупрямился, его также заперли.  Как  было  намечено  планом  заговора,  его
заменил генерал фон Тюнген.
     Приход  Пифредера  подсказал  Штауфенбергу,  что   заговорщики   забыли
выставить охрану вокруг здания. Поэтому  у  входа  был  выставлен  наряд  из
батальона охраны дивизии "Гросдойчланд" ("Великая Германия"), который должен
был заступить в караул,  но  не  заступил.  Наконец,  уже  после  5  вечера,
заговорщики взяли под контроль свой собственный штаб, но  в  Берлине  только
это и находилось у них под контролем. А что же произошло с  войсками  армии,
которым предписывалось занять столицу и удерживать ее до установления власти
нового антинацистского правительства?
     После 4 часов дня, когда заговорщики по возвращении Штауфенберга пришли
наконец в себя, генерал фон  Хазе,  комендант  Берлина,  позвонил  командиру
отборного батальона охраны "Гросдойчланд" в Дебериц и приказал  ему  поднять
по  тревоге  свое  подразделение  и  немедленно  прибыть  в  комендатуру  на
Унтер-ден-Линден. Командиром  батальона  был  недавно  назначен  майор  Отто
Ремер, которому выпала в этот день крайне важная роль,  хотя  и  не  та,  на
которую рассчитывали заговорщики.  Поскольку  на  его  батальон  возлагалась
наиважнейшая задача, они предварительно проверили, что  это  за  человек,  и
удовлетворились  тем,  что  он  не  интересовался  политикой  и  был   готов
повиноваться приказам своих непосредственных начальников. Его  храбрость  не
вызывала сомнений. Он имел восемь ранений и совсем недавно  получил  из  рук
Гитлера редкую награду - Рыцарский крест с дубовыми листьями.
     Ремер поднял по тревоге батальон и, согласно приказу, спешно направился
в город для получения конкретных распоряжений от Хазе. Генерал  сообщил  ему
об убийстве Гитлера и о попытке путча со стороны СС и  приказал  блокировать
здания  министерств  на  Вильгельмштрассе,  а   также   главное   управление
безопасности  СС  в  близлежащем  квартале  Анхальтстацион.  К  5.30   Ремер
расторопно выполнил все указания и прибыл на Унтер-ден-Линден за  получением
новых.
     И тут в драму вмешалось незначительное  лицо,  которое  помогло  Ремеру
стать карающей Немезидой по отношению к заговорщикам.  Некий  лейтенант  д-р
Ганс Хаген, экзальтированный и  самоуверенный  молодой  человек,  занимал  в
батальоне  охраны  Ремера  должность  офицера   по   национал-социалистскому
воспитанию. Одновременно он работал в министерстве пропаганды у Геббельса. В
данный момент он находился в Байрейте, куда был  послан  министром  работать
над книгой, которую ему поручил писать  Мартин  Борман,  секретарь  Гитлера.
Называлась она  "История  национал-социалистской  культуры".  В  Берлине  он
оказался чисто случайно - приехал, чтобы доставить памятный  адрес  в  честь
малоизвестного писателя, погибшего на фронте,  а  заодно  прочитать  вечером
лекцию для своего батальона, хотя было довольно жарко и  душно,  о  вопросах
национал-социалистского  воспитания.   Он   питал   слабость   к   публичным
выступлениям.
     По  пути  в  Дебериц  впечатлительному  лейтенанту  почудилось,  что  в
проезжавшем армейском легковом  автомобиле  сидел  в  полной  военной  форме
фельдмаршал Браухич, и ему сразу же пришло  в  голову,  что  старый  генерал
замышляет измену. Правда, Браухич, задолго до этого снятый Гитлером со  всех
постов, в этот день ни в форме, ни без формы в  Берлине  не  был.  Но  Хаген
клялся, что видел его. О своих подозрениях он сообщил  Ремеру,  который  как
раз в то время получил приказ занять Вильгельмштрассе.  Приказ  лишь  усилил
подозрения Хагена, и он уговорил Ремера  дать  ему  мотоцикл  с  коляской  и
помчался в министерство пропаганды, чтобы предупредить Геббельса.
     Министру же только что позвонил Гитлер  -  это  был  его  первый  после
покушения звонок. Он сообщил, что на него  совершено  покушение,  и  поручил
Геббельсу немедленно выступить по радио и объявить о его провале.  Очевидно,
всегда осведомленный министр пропаганды впервые услышал о том, что произошло
в Растенбурге. Хаген же быстро ввел его в курс событий, которые, получалось,
вот-вот могли произойти в Берлине.  Сначала  Геббельс  отнесся  к  сообщению
скептически - он считал Хагена надоедливым типом -  и  по  одной  из  версий
собирался прогнать визитера, когда лейтенант предложил ему подойти к окну  и
лично во всем  убедиться.  То,  что  увидел  министр  пропаганды,  оказалось
убедительнее  истерических  рассказов  Хагена.  Войска  устанавливали  посты
вокруг министерства. Геббельс,  человек  по  природе  довольно  глупый,  был
необыкновенно находчив: он велел Хагену немедленно прислать к  нему  Ремера.
Хаген исполнил его приказ и благодаря этому вошел в историю.
     Таким  образом,  пока  заговорщики  на  Бендлерштрассе  связывались   с
генералами по всей Европе,  не  обращая  внимания  на  такую  незначительную
сошку, как Ремер, хотя  и  поставили  ему  весьма  важную  задачу,  Геббельс
связался именно с ним - человеком пусть невысокого звания, но в этот  момент
призванным сыграть роль довольно значительную.
     Встреча с Геббельсом и без того была неизбежна, ибо Ремер  уже  получил
приказ арестовать министра пропаганды. Итак, майор  имел  приказ  арестовать
Геббельса и в то же время получил от  Геббельса  указание  прибыть  к  нему.
Ремер направился в министерство  пропаганды  с  20  солдатами,  приказав  им
вызволять его самого, если он не выйдет из кабинета министра через несколько
минут. Затем Ремер и его адъютант с пистолетами в  руках  вошли  в  кабинет,
чтобы арестовать главного из находившихся в тот день в  Берлине  нацистского
вождя.
     Из качеств Геббельса, которые помогли ему занять столь высокий  пост  в
третьем рейхе, главное - умение уговорить любого даже в острых ситуациях,  а
сложившаяся ситуация была самой острой и опасной  в  его  бурной  ж